XVII
В радиобеседе Джеффа Сайка я увидел Дональда Шимоду таким, каким никогда не видел его прежде. Шоу начиналось в 9 вечера и должно было продолжаться до полуночи в комнатушке не больше часовой мастерской, где все стены были увешаны циферблатами, полками с катушками коммерческих передач и везде блестели какие-то кнопки и рукоятки.
Сайк начал передачу с вопроса, есть ли что-нибудь незаконное в том, чтобы летать по стране на старинном самолете и катать пассажиров.
Ответ на это такой: нет, в полетах по стране нет ничего незаконного, потому что самолеты инспектируются так же тщательно, как и любой реактивный транспорт. Они безопаснее и мощнее большинства современных самолетов этого класса, и все, что нужно, – это права на вождение и разрешение владельца участка. Но Шимода сказал совсем иное.
– Никто не может, Джефф, помешать нам делать то, что мы хотим, – сказал он.
Что ж, это верно, но это не та тактика, которая требуется, когда беседуешь с радиоаудиторией, которой интересно узнать, что происходит с летающими по стране самолетами. Минуту спустя после того, как он это сказал, на столе у Сайка зажглась лампочка прямого телефона.
– У нас вызов на первой линии, – сказал Сайк. – Говорите, мадам.
– Я на линии?
– Да, мадам, вы на линии, и ваш гость – мистер Дональд Шимода, пилот. Говорите, вы на линии.
– Так вот, я хотела бы сказать этому парню, что не каждый должен делать то, что ему хочется делать, и что некоторым людям приходится зарабатывать себе на жизнь и иметь немножко больше ответственности, чем летать повсюду и устраивать карнавалы.
– Люди, которые работают, чтобы зарабатывать себе на жизнь, делают то, что они хотят, то, что им больше всего хочется делать, – сказал Шимода. – Точно так же, как люди, которые зарабатывают свой хлеб играючи…
– В писании сказано: «Потом и кровью будешь зарабатывать свой хлеб и в печали будешь есть его».
– Мы свободны делать и это, если хотим.
– Делай то, что можешь! Мне так надоели люди, подобные вам, которые говорят: делай то, что хочешь, делай то, что хочешь! Вы позволите всем одичать, и они разрушат мир. Посмотрите, что происходит с природой, с реками и океанами!
Она выдвинула ему пятьдесят различных доводов для ответа, и он все их отверг.
– Если мир разрушится, о’кей, – сказал он. – Существуют 50 миллионов других миров, из которых мы можем выбирать и создавать. Пока людям нужны будут планеты, у них будут планеты, на которых можно будет жить.
Едва ли это могло успокоить спрашивающую, и я взглянул на Шимоду удивленно. Он говорил, исходя из своей точки зрения, основанной на перспективе множества жизней, учений, отклика на которые можно ожидать только от Учителя… Спрашивающая, естественно, предполагала, что дискуссия имеет дело только с одним этим миром, где начало – рождение, а смерть – конец. И он знал это. Почему он это отвергал?
– Все о’кей, не так ли? – сказал голос в телефоне. – В этом мире нет зла и нет греха вокруг нас? Вас это не беспокоит, не правда ли?
– Не о чем беспокоиться, мадам. Мы видим всего лишь одно маленькое пятнышко целого, которое есть жизнь, и эта одна крохотная частичка – обман. Все сбалансировано, и никто не страдает, никто не умирает без их согласия. Никто не делает того, чего не хочет. Нет добра и нет зла вне того, что делает нас счастливыми и что делает нас несчастными.
Ничего из сказанного не делало леди из телефона сколько-нибудь более покладистой.
– Откуда вы знаете все, что говорите? Откуда вы знаете, что то, о чем вы говорите, – верно?!
– А я не знаю, что это верно, – сказал Шимода. – Я верю в это, потому что верить во все это – весело.
Я закрыл глаза. Он мог бы сказать, что испытал это, и это действует… исцеления, чудеса, практическая жизнь, которая сделала его мышление верным и работающим. Но он не сказал этого. Почему?
Причина была. Глаза мои полузакрыты, почти вся комната тонула в сером полумраке, только расплывчатый пушистый силуэт Шимоды, наклонившегося к микрофону, выделялся в пятне несильной лампы. Он говорил все это напрямик, не предлагая никакого выбора, не делая никаких попыток помочь бедным слушателям понять.
– Всякий, кто хоть что-нибудь дал миру, был божественно эгоистичной душой, живя ради своих лучших интересов. Исключений нет.
Следующим, по мере того, как шла передача, позвонил мужчина.
– Эгоистичным? Мистер, вы знаете, что такое Антихрист?
На секунду Шимода улыбнулся и расслабился. Было похоже, что он знает спрашивающего лично.
– Может быть, вы скажете мне? – спросил он.
– Христос сказал, что мы должны жить ради своих ближних. Антихрист говорит, чтобы мы были эгоистичны, жили для себя, а остальные пусть катятся к черту.
– Или к Богу, или куда-нибудь еще, куда захотят. Как вы думаете, что бы тогда случилось?
– Мистер, вы очень опасны, вы знаете это? Если все, наслушавшись вас, начнут делать что хотят? Что тогда, по- вашему, случится?
– Я думаю, что, возможно, это была бы самая счастливая планета в этой части Галактики, – сказал Дональд.
– Я не уверен, мистер, что мне бы хотелось, чтобы мои дети слышали это – то, что вы говорите.
– А что хотят услышать ваши дети?
– Если мы свободны делать все, что нам хочется, тогда я волен выйти в поле со своим дробовиком и разрядить его в вашу глупую голову!
– Конечно, вы вольны сделать это.
Послышался сильный щелчок. Где-то в городе был по меньшей мере один сердитый человек. И не он один, и сердитые женщины тоже звонили по телефону, каждая кнопка на табло зажигалась и мигала.
Не следовало поступать таким образом; он мог бы сказать то же самое иначе, никого не выводя из себя.
Сквозь меня просачивалось и просачивалось то же самое чувство, что и в Трое, когда толпа сорвалась с места и окружила его. Настало время, явно настало для нас время двигаться дальше.
Там, в студии, справочник мне не помогал.
Для того, чтобы жить свободно и счастливо, вы должны пожертвовать скукой.
Это не всегда легкая жертва.
Джефф Сайк сказал всем, кто мы такие, и что наши самолеты приземлились на поле Джона Томаса у шоссе номер 41, и что ночью мы спим под крылом самолета.
Я чувствовал эти волны гнева, исходящие от людей, опасающихся за мораль своих детей, за будущее американского образа жизни, и ни то, ни другое не делало меня счастливым. Оставалось еще полчаса времени программы, а дела шли все хуже и хуже.
– Знаете ли, мистер, я думаю, вы – обманщик! – сказал очередной позвонивший.
– Конечно, я обманщик! Все мы в целом мире обманщики – все мы притворяемся чем-то, чем не являемся. Мы ведь вовсе не тела, передвигающиеся по Земле, не атомы и не молекулы. Мы неубиваемые, неразрушимые идеи Сущего, как бы сильно мы ни верили в смерть…
Он бы сам был первым, кто напомнил бы мне, что я волен уйти, если мне не нравилось то, что он говорит, и он бы рассмеялся над моими страхами перед жаждущей линча толпой с факелами у самолетов.