Мощь. Я вспомнил тот день, когда стоял на вершине скальной возвышенности.
Фиона в лавандовой одежде и с серебряным поясом стояла впереди и повыше и несколько вправо от меня. Она держала в правой руке серебряное зеркальце и смотрела вниз сквозь марево, туда, где высилось громадное дерево, вокруг нас царила полная тишина, и даже слабые звуки, издаваемые нами самими, доходили приглушенно. Вершина дерева тонула в низко нависавшей стене тумана. Просачивающийся сквозь этот сгусток тумана свет четко вырисовывал ее на фоне зависшего сзади следующего скопления тумана, поднимавшегося, чтобы воссоединиться с тем, наверху. В земле поблизости от корней дерева была протравлена яркая и, казалось, светящаяся сама по себе, линия, изгибавшаяся и пропадавшая в тумане. Далеко слева от меня виднелась короткая дуга схожей интенсивности свечения, выходящая и поднимающаяся в колышущейся белой стене.
– Что это, Фиона? – спросил я. – Зачем ты привела меня в это место?
– Ты слышал о нем, – ответила она. – Я хотела, чтобы ты его увидел.
Я покачал головой.
– Я никогда о нем не слышал. И понятия не имею, на что смотрю.
– Идем, – позвала она и начала спускаться.
Она двигалась быстро и грациозно, отказавшись опереться о мою руку, и мы спустились со скал и подошли поближе к дереву. Во всем этом было что-то смутно знакомое, но я не мог уловить, в чем оно заключается.
– Ты слышал от своего отца, – сказала она. – Он провел много времени, рассказывая тебе свою историю. И наверняка не опустил этот эпизод.
Я остановился, так как, осторожно, стал понемногу догадываться.
– Это дерево, – сказал я.
– Корвин воткнул свой посох, когда приступил к сотворению нового Лабиринта, – подтвердила она мою догадку. – Посох был свежесрезанным. И пустил корни.
Я, кажется, ощутил слабую вибрацию почвы.
Фиона повернулась спиной к дереву, подняла принесенное ею зеркальце и направила его под таким углом, что смогла смотреть за свое правое плечо.
– Да, – сказала она через несколько минут. А затем протянула зеркальце мне. – Посмотри, – предложила она, – точно так же, как я.
Я взял зеркальце, повторил ее движения, навел, как надо, и взглянул.
Вид в зеркальце не совпадал с тем, что являлся моему невооруженному, но зато внимательному взгляду. Теперь я мог видеть сквозь туман различить большую часть странного Лабиринта, ярко извивавшегося п земле, направлявшему проходы внутрь, к расположенному не точно в центре окончанию, единственному месту, по-прежнему скрытому неподвижной башней белого тумана, в котором, казалось, горели крошечные огоньки, похожие на звезды.
– Он не похож на Лабиринт в Эмбере, – заметил я.
– Да, – подтвердила она. – Он чем-нибудь похож на Логрус?
– В общем-то нет. Логрус на самом деле постоянно меняется. И еще, он более угловатый, тогда как этот состоит по большей части из кривых и изгибов.
Я еще раз вгляделся в него, а потом вернул ей зеркало.
– Интересное заклинание на этом зеркальце, – заметил я, так как рассмотрел также и его, пока держал.
– И на много более сложное, чем ты думаешь, – отозвалась она. Потому что там на самом деле не туман. Смотри.
Она подошла к началу Лабиринта, поблизости от громадного дерева, где сделала такое движение, словно собиралась поставить ногу на яркую черту. Однако, прежде, чем это произошло, вверх ударил небольшой электрический заряд и ушел в ее подошву. Она быстро отдернула ногу.
– Он отвергает меня, – сказала она. – Я не могу ступить на него. Попробуй ты.
Что-то в ее взгляде мне не понравилось, но я подошел к месту, где стояла она.
– Почему твое зеркальце не может показать самый центр этой штуки? внезапно спросил я.
– Кажется, сопротивление нарастает с углублением в него. В центре оно самое сильное, – ответила она. – А вот почему, не знаю.
Я поколебался еще с миг.
– Кроме тебя еще кто-нибудь пробовал?
– Я приводила сюда Блейза, – ответила она. – Его он тоже отверг.
– И он единственный, кто еще видел это?
– Нет. Я приводила и Рэндома. Но он отклонил предложение попробовать. Сказал, что не стремится в данный момент экспериментировать с этим.
– Это осмотрительно. При нем был тогда камень?
– Нет, А что?
– Просто любопытно.
– Посмотрим, как он поступит с тобой.
– Ладно.
Я поднял правую ногу и медленно поднес ее к черте. Примерно в футе от нее я остановился.
– Кажется, что-то удерживает меня, – заявил я.
– Странно. Никакого электрического разряда не ударило.
– Радости мало, – отозвался я и толкнул ногу еще на пару дюймов вниз. Наконец, я вздохнул: – Нет, Фи. Я не могу.
На ее лице я прочел разочарование.
– Я надеялась, – сказала она, когда я отступил, – что его может пройти кто-то иной, кроме Корвина. Его сын казался самой подходящей кандидатурой.
– А почему тебе так важно, чтобы кто-то прошел его? Просто потому, что он существует?
– По-моему, он – угроза, – заявила она. – Его требуется исследовать и подчинить.
– Угроза? Почему?
– Эмбер и Хаос – два полюса существования, в том смысле, в котором понимаем мы, – растолковывала она, – гнездящиеся в Лабиринте и Логрусе. Между ними веками поддерживалось равновесие. Я теперь, как я считаю, этот незаконнорожденный Лабиринт твоего отца подрывает их сбалансированность.
– Каким образом?
– Между Эмбером и Хаосом пробегают своеобразные волны обмена. При этом, кажется, возникает интерференция.
– Это больше похоже на лишний кубик льда в стакане, – возразил я. Через некоторое время все придет в норму.
Она покачала головой.
– Не приходит. С тех пор, как была создана эта штука, стало куда больше теневых гроз. Они раздирают ткань Отражений. Они воздействуют на саму природу реальности.
– Не подходит, – отмел я. – В то же самое время произошло еще одно, и куда более важное событие. Был поврежден Лабиринт в Эмбере, и Оберон отремонтировал его. Возникшая из-за этого волна Хаоса промчалась по всем Отражениям. Она воздействовала на все. Но Лабиринт выдержал, и все успокоилось. Я больше склонен считать все эти грозы похожими по своей природе на шок последствия…
– Это хороший довод, – согласилась она. – Но что, если это не так?
– Не думаю.
– Мерль, здесь сосредоточена какая-то мощь, огромная мощь.
– Не сомневаюсь.
– У нас в обычае всегда было не терять иЗ виду таких мест, пытаться понять их, сделать мощь управляемой. Потому что в один прекрасный день она может стать угрозой. Корвин, рассказывая тебе о своих деяниях, дал тебе хоть как-нибудь понять о том, что именно представляет собой эта штука, и как мы можем управиться с ней.
– Нет, – сказал я. – Ничего кроме того, что он создал его в спешке для замены старого, который, по его пониманию, Оберон не сумел отремонтировать.
– Если бы только мы сумели найти его!
– Все еще нет никаких известий?
– Дроппа утверждает, что видел его в ресторане "Дюны" на любимом вами обоими Отражении-Земля. По его словам, он находился в обществе привлекательной женщины, они пили вино и слушали музыкальную группу. Затем он помахал рукой и направился через толпу к ним, подумав, что Корвин узнал его. Однако, когда он добрался до столика, они исчезли.
– Это все?
– Это все.
– Не густо.
– Знаю. Но если он единственный, кто может пройти эту проклятую штуку, и если она все-таки является угрозой, то мы однажды можем оказаться в большой беде.
– По-моему, ты паникуешь, тетушка.
– Хочется верить, что ты прав, Мерлин. Пошли, я отведу тебя домой.
Я еще раз изучил взглядом это место, впитывая в себя не только подробности, но и ощущения, так как хотел нарисовать для него Козырь. И я никому не сказал, что когда опускал ногу, то никакого сопротивления не возникло, потому что коль ступишь на Лабиринт или Логрус, возврата уже нет. Либо ты пройдешь его до конца, либо будешь уничтожен им. А я, как бы ни любил тайны, не располагал достаточным временем, так как каникулы подходили к концу, и мне требовалось вернуться к занятиям.
Мощь.
Мы были вместе в лесу Черной Зоны, того района Отражений, с которым Хаос поддерживает торговые связи. Мы охотились на ЖАНДА, рогатого, невысокого, черного, свирепого и плотоядного зверя. Я не особенно люблю охотиться, потому что не в восторге от убийства без особой необходимости. Однако, придумал эту охоту Юрт, а поскольку это, возможно, было моим последним шансом добиться до своего отъезда хоть какого-то примирения с братом, я решил принять его предложение. Ни он, ни я не отличались особой меткостью в стрельбе из лука, а жанд очень проворен. Поэтому при самой минимальной удаче никто не умрет, а мы получим возможность побеседовать и, наверное, добиться к концу охоты лучших отношений.
На каком-то этапе, когда мы потеряли след и отдыхали, у нас произошел долгий разговор о стрельбе из лука, придворной политике, Отражениях и погоде. В последние дни он держался со мной намного вежливее, и я принял это за добрый знак. Он отрастил волосы так, что они закрыли недостающее левое ухо. Уши трудно регенерировать. Мы не вспоминали о нашей дуэли, о споре, приведшем к ней. Так как мне вскорости предстояло уйти из его жизни, я считал, что, наверное, он желал бы забыть об этой главе своей жизни и остаться в относительно дружеских отношениях со мной, так, чтобы мы разошлись в разные стороны с хорошими воспоминаниями. Так или иначе, я оказался наполовину прав.
Позже, когда мы остановились закусить холодной охотничьей снедью, он спросил меня:
– Так на что похоже это ощущение?
– Какое? – не понял я.
– Мощи, – ответил он. – Мощи Логруса, способности ходить по Отражениям, работать с магией более высокого порядка?
Я в общем-то не хотел вдаваться в подробности, так как знал, что он хотел трижды при оказиях преодолеть Логрус, и каждый раз в последний момент отступал, поглядев на него. Наверное, его также беспокоили не убираемые никуда Сухэем скелеты неудачников. По-моему, Юрт знал чуточку или совсем немного догадывался о том, что мне известно о последних двух случаях, когда он передумал. Поэтому я решил преуменьшить свои достижения.
– О, на самом-то деле не ощущаешь ничего особенного, – протянул я, до тех пор, пока действительно не применишь ее. А тогда это трудно описать.
– Я подумываю сам вскорости заняться этим, – сказал он. – Было бы неплохо посмотреть кое какие Отражения, а может даже найти где-нибудь королевство для себя самого. Ты не можешь мне дать какой-нибудь совет?
Я кивнул.
– Не оглядывайся, – посоветовал я. – Не задумывайся. Вперед и только вперед.
– Похоже на приказ, как я армии, – засмеялся он.
– Полагаю, сходство есть.
Он снова засмеялся и предложил:
– Пошли, подстрелим себе жанда.
В тот полдень мы потеряли след в чаще среди опавших листьев и сучьев. Мы слышали, как жанд ломился сквозь заросли, но трудно было сразу определить, в какую сторону он уходил. Я стоял спиной к Юрту и смотрел на опушку леса, пытаясь найти какой-нибудь след, когда Фракир туго стянул мое запястье, а затем размотался и упал на землю.
Я нагнулся, чтобы поднять его, гадая, что же случилось, когда услышал сверху звон. быстро поняв взгляд, я увидел, что из ствола дерева прямо передо мной торчит стрела. Она вонзилась на такой высоте от земли, что если бы я остался стоять, она вошла бы мне в спину.
Я быстро повернулся к Юрту, даже не выпрямляясь из своего согнутого положения. Он вставлял в лук новую стрелу.
– Не оглядывайся, – повторил он. – Не задумывайся. Вперед и только вперед, – и засмеялся.
Я бросился ему в ноги, когда он поднял оружие. Лучник поопытнее, вероятно, убил бы меня, однако, увидев, что я метнулся к нему, он ударился в панику и выпустил стрелу раньше времени, так что она попала мне в бок кожаного жилета и не задела тела.
Я подсек его выше колен, и он выронил лук, падая на спину. Он выхватил охотничий нож, откатился вбок и взмахнул оружием, целя мне в горло. Я схватил его за запястье левой рукой и был брошен на спину силой инерции. Отведя от себя нож, я одновременно ударил его правым кулаком в лицо. Он пнул мне коленом в пах, блокировав удар.
Острие ножа опустилось на расстоянии каких-то дюймов от моего горла, и этот удар большей частью разрушил мое сопротивление. Все еще мучаясь от боли, я сумел вывернуть его руку, порезав по ходу дела его кисть. Затем толкнул его правой, потянул на себя левой и перекатился влево от силы поворота. Его рука ушла из моего ослабевшего захвата, и он откатился в сторону, а я попытался встать – и тут услышал его пронзительный вскрик.
Поднявшись на колени, я увидел, что он лежит на правом боку, и нож лежит в нескольких футах за ним, застряв в переплетении сломанных сучьев. Он прижал к лицу обе руки и без слов, по звериному, мычал от боли.
Я подошел к нему посмотреть, что случилось, держа наготове Фракира, если он вдруг задумал какой-нибудь фокус.
Но он не притворялся. Добравшись до него, я увидел, что острый конец лежавшего сука пронзил ему правый глаз. По щеке и правой стороне носа стекала кровь.
– Перестань дергаться! – велел я ему. – Ты еще больше ухудшаешь дело. Дай я ее выну.
– Не прикасайся ко мне! – закричал он.
Затем, стиснув зубы и корча ужасные гримасы, он схватился за сук правой рукой и откинул голову назад. Я невольно отвернулся. Несколько мгновений спустя он заскулил и рухнул без сознания. Я отодрал левый рукав рубашки, оторвал от него полосу, сложил ее в тампон и приложил к его осиротевшей глазнице. Другой полосой я перевязал, чтобы он держался на месте. Фракир, как обычно, сам нашел дорогу обратно ко мне на запястье.
Затем я выудил Козырь, способный переместить нас домой, и подняв Юрта на руки, отправился в путь. Мамуле это наверняка не понравится.
Мощь.
Была суббота. мы с Люком все утро летали на Дельтапланах. Потом встретились за ленчем с Джулией и Гейл, а потом вышли в море на "Звездной Вспышке" и катались весь полдень. Позже мы зашли в гриль-бар на берегу, где я заказал пива, пока мы дожидались бифштексов, потому что Люк с грохотом поверг мою левую руку на стол, после недолгой борьбы для выяснения, кто заплатит за выпивку.
Кто-то за соседним столиком произнес:
– Будь у меня миллион долларов, не облагаемых налогом, я бы… – и Джулия рассмеялась, услышав это.
– Чего смешного? – спросил я ее.
– Список его желаний, – пояснила она. – Я бы хотела шкаф, полный модных платьев и кое-какие элегантные драгоценности для них. А шкаф поместить в действительно симпатичный дом, а дом – туда, где я была бы важной особой…
– Я замечаю постепенное смещение от денег к власти, – улыбнулся Люк.
– При чем тут власть?
– Власть, сила, наконец мощь – все это суть одно и то же, да и обозначаются они в английском языке одним словом.
– Может, и так, – ответила Джулия. – Но, что общего, в действительности, между мощью и деньгами?
– Деньги покупают разные вещи, – усмехнулся Люк. – А мощь заставляет разные вещи подчиняться. Если у тебя когда-нибудь появится возможность выбора, то выбирай мощь.
Обычная слабая улыбка Гейл растаяла, и лицо ее приняло очень серьезное выражение.
– Я не считаю, что мощь должна быть целью сама по себе, – сказала она. – Ее приобретают только для определенного применения.
Джулия рассмеялась.
– А что плохого в упоении мощью? – спросила она. – Мне это кажется очень забавным.
– Только пока не столкнешься с большей мощью, – обронил Люк.
– Тогда, значит, надо мыслить объективно, – отпарировала Джулия.
– Это неправильно, – возразила Гейл. – У всякого есть обязанности, долг, и они стоят на первом месте.
Люк тут же перевел взгляд на нее и кивнул.
– Мораль можно в это дело не вмешивать, – заявила Джулия.
– Нет, нельзя, – отозвался Люк.
– Не согласна, – возразила она.
Люк пожал плечами.
– Она права, – вмешалась неожиданно Гейл. – На мой взгляд, долг и мораль – не одно и то же.
– Ну, если у тебя есть какой-то долг, – сказал Люк, – нечто такое, что ты обязательно должна сделать – скажем, дело чести – то это становится твоей моралью.
Джулия посмотрела на Люка, потом на Гейл.
– Это означает, что мы только на чем-то сошлись во взглядах? спросила она.
– Нет, – ответил Люк, – по-моему, не сошлись.
Гейл отхлебнула пива.
– Ты говоришь о личном кодексе чести, который не обязательно должен иметь что-то общее с общепринятой моралью.
– Правильно, – согласился Люк.
– Тогда это на самом-то дел не мораль. Ты говоришь только о долге.
– Насчет долга ты права, – ответил Люк. – Но все равно это мораль.
– Мораль – это ценность цивилизации, – сказала она.
– Никакой такой цивилизации не существует, – отрубил Люк. – Это слово означает лишь искусство жить в городах.
– Ладно, допустим, тогда культуры, – поправила она.
– Культурные ценности относительны, – улыбнулся Люк, – и мои утверждают, что прав я.
– Откуда же ведут происхождение твои? – спросила Гейл, изучая его лицо.
– Давай поддерживать дискуссию в русле чистом и философском, а? попросил он.
– Тогда, может быть, нам вообще лучше отбросить это понятие? сказала Гейл, – и говорить только о долге?
– А что случилось с мощью? – спросила Джулия.
– Она где-то тут, – вступил в разговор и я.
Гейл вдруг показалась совершенно сбитой с толку, как будто наша дискуссия не повторялась тысячу раз, как будто она действительно вызвала какой-то новый поворот мысли.
– Если они – две большие разницы, – медленно проговорила она, – то что же важнее?
– Нет между ними разницы, – сказал Люк. – Они одно и то же.
– Не думаю, – возразила ему Джулия. – Но долг и обязанности бывают обычно четкими и ясными, а, похоже, что этику можно выбрать себе по вкусу, так что если уж я обязана что-то такое иметь, то я бы предпочла мораль.
– А мне нравится четкость и ясность, – сказала Гейл.
Люк влил в себя остатки пива, тихонько кивнул.
– Дерьмо! – бросил он. – Занятие по философии только по вторникам. А сегодня уик-энд. Кто оплатит следующий круг, Мерль?
Я поставил левый локоть на стол и разжал ладонь.
В самый критический момент, когда мы со все нарастающим напряжением давили друг на друга, он процедил сквозь стиснутые зубы:
– Я ведь был прав, не так ли?
– Прав, – заверил я его как раз перед тем, как прижал его руку к столешнице.
Мощь.
Я достал почту из небольшого ящика в парадном и отнес ее наверх к себе в квартиру. Там оказались два счета, несколько рекламных проспектов и что-то толстое, отправленное первым классом без обратного адреса.
Я закрыл за собой дверь, положил в карман ключ и бросил дипломат на ближайший стул. И направился было к дивану, когда зазвонил телефон на кухне.
Бросив почту на журнальный столик, я повернулся и пошел на кухню. Раздавшийся позади меня взрыв мог и быть, а мог и не быть достаточно сильным, чтобы опрокинуть меня. Этого я не знаю, потому что помимо воли нырнул вперед, как только он прогремел. И ударился головой о ножку кухонного стола. Это несколько оглушило меня, но в остальном я оказался невредимым. Все повреждения пришлись на другую комнату. К тому времени, как я поднялся на ноги, телефон перестал звенеть.
Я давно знал о том, что есть уйма более легких способов избавиться от почтовой макулатуры, но после еще долгое время гадал, кто же это висел на телефоне.
Иногда я также вспоминаю начало всех бед, тот летящий на меня грузовик. Я лишь мельком заметил лицо шофера, прежде чем метнуться прочь инертное, лишенное всякого выражения, словно он был мертвым, загипнотизированным, одурманенным или одержимым чем-нибудь.
А затем последовала ночь налетчиков. Они напали на меня без единого слова. Когда все кончилось, и я направился своей дорогой, то оглянулся всего раз. Мне показалось, что я увидел темный силуэт, скрывшийся в подъезде раньше, чем я успел его рассмотреть – достаточно своевременная предосторожность в свете того, что только что произошло. Но, конечно, это мог быть и кто-нибудь сам испуганный нападением. Я разрывался на части в догадках. Тот тип находился слишком далеко, чтобы суметь толком описать меня. Если я вернусь, и он окажется невинным зевакой, то тогда будет свидетель, способный описать меня. Правда, я не сомневался, что этот типичный случай самообороны нагляден, и дело тут же закроют, едва его заведут, но хлопот будет масса. Поэтому я махнул рукой и пошел дальше. Еще одно интересное тридцатое апреля.
Потом был "день винтовки". Когда я торопливо шагал по улице, раздалось два выстрела. Обе пули прошли мимо прежде, чем я сообразил, что происходит, заметив только отлетевшие от стены здания слева от меня осколки кирпича. Ни намека на третий выстрел не последовало, но из здания по другую сторону улицы донесся глухой стук и треск. Окно третьего этажа было распахнуто.
Я поспешил туда. Это оказался старый многоквартирный дом, и парадная дверь оказалась запертой, но я не стал останавливаться из-за такого пустяка. Отыскав лестницу, я взлетел по ней. Когда я добрался до места, то решил проверить испытанным способом не заперта ли она, и он сработал. Она оказалась незапертой.
Я прижался к стене и распахнул ее резким толчком, открывая помещение совершенно пустое, без каких-либо признаков присутствия мебели. Совершенно нежилое. Не ошибся ли я? Но затем я увидел, что выходящее на улицу окно распахнуто и разглядел то, что лежало на полу. Я вошел и прикрыл за собой дверь.
В углу лежала сломанная винтовка. По отметинам на ложе я догадался, что, прежде, чем отбросить ее в сторону, ею с размаху ударили о ближайшую батарею. А затем я заметил на полу и еще кое-что, влажное и красное. Не много. Всего несколько капель.
Я быстро обыскал помещение. Оно оказалось невелико. Одно окно в единственной спальне тоже было было распахнуто, и я подошел к нему. За окном располагалась пожарная лестница, и я решил, что, возможно, она послужит неплохой дорогой и для меня тоже. На черном металле ступеней мне попалось еще несколько капель крови, но это было все. Внизу никого не оказалось.
Мощь. Убивать. Оберегать. Люк, Ясра, Гейл. Кто в ответе за это?
Чем больше я думал об этом, тем больше верил в вероятность возможности телефонного звонка в то утро открытых газовых конфорок. Не он ли разбудил меня и заставил осознать опасность? Каждый раз, когда я думал об этих делах, казалось, происходило легкое смещение акцентов. Все представлялось в новом свете. По словам Люка и псевдо-Винты я не подвергался большой опасности в более поздних эпизодах, но мне казалось, что любое из этих покушений могло бы угробить меня. Кого мне винить? Преступника? Или спасителя, который едва спас? И кто есть кто? Я помню, как чертовски осложнила картину та проклятая автокатастрофа, разыгранная словно "Прошлым летом в Мариенбаде" – хотя эта история казалась весьма простой по сравнению со всем, что надвинулось на меня в дальнейшем. По крайней мере он по большей части знал, чего хотел. Не унаследовал ли я семейное проклятие, связанное с усложненным сюжетом?
Мощь.
Я вспомнил последний урок дяди Сухэя. После моего завершения Логруса, он посвятил некоторое время тому, что обучал меня некоторым вещам, которым я не мог обучаться до этого. Пришло время, когда я подумал, что знаю все. Меня посвятили в Искусство и отпустили. Я, казалось, прошел все основы, и все прочее было всего лишь детализацией. Я начал готовиться к путешествию на Отражение-Земля. Затем однажды утром Сухэй прислал за мной. Я счел, что он просто хотел попрощаться и дать несколько дружеских советов.
Волосы у него седые, он несколько сутуловат, и бывают дни, когда он берет с собой посох. Это был как раз такой день. И он надел желтый кафтан, который я всегда считал одеждой скорее рабочей, чем светской.
– Ты готов к короткому путешествию? – спросил он меня.
– На самом-то деле оно будет долгим, – уточнил я. – Но я почти готов.
– Нет, – сказал он. – Я имел в виду не отъезд.
– О, ты хочешь предложить мне прогуляться прямо сейчас?
– Идем, – сказал он.
И я последовал за ним, и Отражения расступились перед нами. Мы передвигались по возрастающей оголенности пространства, пока не очутились, наконец, в местах, не имеющих вообще никаких признаков жизни. Вокруг повсюду расстилалось бесплодное скалистое плоскогорье, совершенно открытое в свете тусклого и древнего солнца. Это место смерти было холодным и сухим, и когда мы остановились, я огляделся по сторонам и вздрогнул.
Я ждал, гадая о том, что он задумал. Но прежде, чем он заговорил, прошло немало времени. Какое-то мгновение он, кажется, не замечал моего присутствия, просто глядел во все глаза на мрачный ландшафт.
Наконец, он медленно проговорил:
– Я научил тебя путям Отражений, сочинению заклинаний и их сотворению.
Я ничего не ответил. Его заявление, казалось, не требовало этого.
– Поэтому ты кое-что знаешь о путях мощи, – продолжал он. – Ты черпаешь ее из Знака Хаоса, Логруса, и вкладываешь ее различными способами.
Он, наконец, взглянул на меня, и я кивнул.
– Как я понимаю, те, кто несет себе Лабиринт, Знак Порядка, могут делать схожие вещи подобным образом, – продолжал он. – Наверняка я не знаю, ибо не приобщен к Лабиринту. Сомневаюсь, что дух способен выдержать напряжение знания пути обоих. Но тебе следует понять, что есть еще один путь мощи, прямо противоположный нашему.
– Я понимаю, – ответил я, так как он, кажется, ожидал ответа.
– Но для тебя доступно одно средство, – сказал он. – Недоступное для жителей Эмбера. Смотри!
Его последние слова вовсе не означали, что мне следует просто глазеть вокруг, так как он прислонил свой посох к валуну и поднял руки перед собой. Это означало, что мне поручается вызвать Логрус, чтобы видеть, что он делает на этом уровне. Поэтому я вызвал свое видение и смотрел на Сухэя через него.
Теперь картина, красующаяся перед нами, казалась продолжением моей, но вытянутая и вывернутая. Я видел и чувствовал, как он соединил с ним свои руки и протянул пару неровных манипуляторов на большое расстояние и коснулся чего-то, лежащего внизу по склону.
– Теперь вступи в Логрус сам, – велел он, – оставаясь пассивным. Будь со мной, что бы я ни собирался делать. Но ни в коем случае не пытайся вмешиваться.
– Я понимаю, – сказал я.
Я запустил руки в видение, двигая ими, пока не нащупал гармонию, пока они не стали частью Логруса.
– Хорошо, – одобрил он, когда я наладил манипуляторы. – Теперь тебе понадобится только наблюдать на всех уровнях.
Что-то вибрировало и приближалось по управляемым им манипуляторам, прямо к валуну. К тому, что произошло после, я подготовлен не был.
Образ Логруса передо мной почернел, стал извиваться кляксой чернильного смятения. Меня охватило ужасное ощущение разрушительной мощи, огромной деструктивной силы, угрожавшей сокрушить меня, унести меня к блаженному ничто окончательного расстройства. Какая-то часть меня, кажется, желала этого, в то время, как другая часть кричала без слов, умоляя прекратить. Однако Сухэй сохранил контроль над этим явлением, и я увидел, как он это делает, точно так же, как увидел теперь, как он вообще добился его возникновения.
Валун слился со смятением в одно целое, соединился с ним и пропал. Не было никакого взрыва, только ощущение холодного ветра и звуков какофонии. Затем дядя медленно развел руки в стороны, и линии извивающейся черноты последовали за ним, растекаясь в обоих направлениях из того участка Хаоса, что был валуном, прокладывая длинную темную траншею, в коей я узрел парадокс.
Затем он постоял, не двигаясь, останавливая картину на этой точке. Спустя несколько мгновений он заговорил:
– Я мог бы просто высвободить ее, – заявил он, – предоставив ей уйти, куда угодно. Или задать ей направление, а затем высвободить.
Так как он не продолжал, я спросил:
– И что тогда случится? Будет продолжаться, пока не опустошит это Отражение?
– Нет, – ответил он. – Существуют факторы ограничения. По мере того, как она станет распространяться, сопротивление Порядка Хаосу будет расти. И достигнет точки сдерживания.
– А если ты останешься там, где стоишь, и будешь продолжать вызывать все больше и больше?
– Возникнут большие разрушения.
– А если мы объединим усилия?
– Еще более обширные разрушения. Но я замыслил не такой урок. Теперь я буду оставаться пассивным, пока ты управляешь ею…
И я взял на себя Знак Логруса и провел линию разрушения по громадному кругу, пока не замкнул на саму себя, окружив нас словно темным рвом.
– А теперь отошли его, – велел он, и я отослал.
И тем не менее, ветры и звуки продолжали бушевать, и я ничего не мог разглядеть за темной стеной, кажется, медленно наступавшей на нас со всех сторон.
– Фактор ограничения еще явно не достигнут, – заметил я.
– Ты прав, – хохотнул он. – Хотя ты и остановился, но все равно перешел определенный критический предел, и поэтому теперь процесс бесконтролен.
– О, – проговорил я, – сколько же это может продолжаться, пока не сработает та упомянутая тобой система естественного ограничения?
– Это произойдет уже после того, как она полностью аннигилирует участок, где стоим мы, – ответил он.
– Она расходится во всех направлениях так же, как и направляется в эту сторону?
– Да.
– Интересно. Но КАКОВА же критическая масса?
– Мне придется показать тебе. Но сначала нам лучше подыскать новое место. Это исчезает. Возьми меня за руку.
Я сжал его ладонь, и он провел меня в другое Отражение. На этот раз я вызвал Логруса и произвел операцию, в то время, как он ограничивался наблюдением. На этот раз я не дал бы процессу стать бесконтрольным.
Когда все было закончено и я стоял, дрожа, глядя на созданный мною небольшой кратер, он положил мне руку на плечо и сказал:
– Как тебе известно в теории, это и есть конечная мощь, стоящая за всеми твоими заклинаниями. Сам Хаос. Но работать с ним напрямую опасно. Однако, как видишь, возможно. Теперь, узнав это, ты обучен полностью.
Такая концовка была очень впечатляющая. К тому же она ужасала. И для подавляющего числа ситуаций, которые я мог представить, это скорее можно было сравнить с применением ядерного оружия для стрельбы по воробьям. Так вот сразу я не мог вообразить никаких обстоятельств, при которых мне захотелось бы прибегнуть к такой технике, до тех пор, пока Виктор Мелман действительно не разозлил меня.
Мощь продолжает интересовать меня во всех своих проявлениях, масштабах и стилях. Она была частью моей жизни столь долгий срок, что я считаю, что хорошо знаком с нею, но сомневаюсь, что когда-нибудь полностью ее пойму.