С Рейдом обращались почтительно. Лидра объяснила стражникам, что гостя мучают ложные предзнаменования беды, и говорить о них ему запрещено, а если попробует, заткнуть ему рот, и все! Потом она вернется и снимет с него проклятие.
Поскольку других гостей мужского пола в храме не было, в его распоряжении оказалось целое крыло. Ему разрешалось под надзором гулять по саду. Оттуда он видел, как корабли уходили в Кносс.
Первой шла галера Ариадны, длинная и широкая, нос ее венчали позолоченные рога, посередине – красный Столп, на корме – секира-лабрикс. Рейд видел девушек на палубе и попробовал разглядеть среди них Эриссу, но было слишком далеко. Потом следовали два боевых корабля сопровождения, а за ними – целая флотилия разнообразных судов и суденышек – в путешествие отправились все, кто мог это себе позволить. Корабли были ярко раскрашены и увенчаны гирляндами цветов, особенно ярких на фоне черной горы. Доносились обрывки песен и выкрики рулевых.
Рейд удивился, что в строю нет его корабля. Потом догадался, что Лидра под каким-то предлогом запретила это. Необычное судно вызвало бы слишком много расспросов и, кроме того, могло насторожить или даже остановить ахейский флот.
"Итак, Дагон, обоих нас оставили", – подумал он.
Флотилия прошла пролив и исчезла из вида. Шел первый из десяти праздничных дней.
На второй день жрицы, оставшиеся в храме, переехали в город и совершили все полагающиеся обряды. Рейд заметил, что в их число входила и рыбная ловля. Потом пышная процессия проследовала к морю, чтобы благословить его. Примерно в это время Эрисса должна была прибыть в Кносс.
На третий день Рейд видел, как шествие проследовало на холмы и через несколько часов вернулось: с музыкой и танцами вели быков. Разговорчивый стражник (Ариадна объяснила ему, сколь важное дело он делает, охраняя Рейда) растолковал, что торжества точно такие же, как в Кноссе, только что размах поменьше. Ночью над вулканом поднималось пламя – грозное и прекрасное. Но к утру снова было тихо.
На четвертый день началась коррида. Она будет продолжаться до конца праздника. На Атлантиде готовили самых лучших танцовщиц, в остальных городах зрелище было более скромным. В Кносс приезжали чемпионы Талассократии. В последний день праздника юноши и девушки – лучшие из лучших – будут танцевать с самым отборным быком, которого Минос потом собственноручно принесет в жертву. Воскресший Астерион придет к своей Невесте, чтобы зачать самого себя.
"Интересно, достанется ли Эриссе венок из священных лилий, – подумал Рейд. – Хотя нет. Развязка уже близка. Я погибну вместе с Атлантидой, а она…".
На пятый день он почти не поднимался с постели, глядел в потолок и размышлял: "Чего я добился? Да ничего, только навредил. Олег и Ульдин оказались полезными в этом веке и преуспели. Эрисса выживет и сумеет стать свободной. А я… Я допустил, чтобы все решалось без моего участия. Я, представитель атомного века, был слишком самоуверен и позволил обвести себя вокруг пальца. Я сообщил врагам народа Крита именно то, что им хотелось знать. Я погубил Талассократию, и во всех ужасах, которые суждено пережить Эриссе, виноват тоже я… Моя Эрисса… Счастья я ей не принес, зато сумел воспользоваться ее суевериями и невинностью… Хоть бы эта Атлантида тонула быстрее!".
После бессонной ночи на шестой день он понял, что пьеса не разыграна до конца. Они с Эриссой – юной Эриссой – должны встретиться снова и… если больше ничего нельзя предпринять, нужно постараться вернуться домой. Это его долг.
Значит, бежать? Но как? Он спрашивал Веласа, своего стража, нельзя ли побывать в городе, посмотреть корриду, выпить ритон-другой вина.
– Нет, господин. Я и сам бы рад, но приказ Ариадны не пускает. Ведь у меня в городе жена и дети, они скучают без меня. Младшая дочь все плачет подай ей папу! Ей всего два с половиной года, а какая смышленая! Вот послушай…
Этой ночью пришла Эрисса.
Он видел сон. Ему нужно выкопать бомбоубежище, потому что третья мировая война стала неизбежной и по Атлантиде будет нанесен главный удар, но Памела сказала, что они не могут себе этого позволить, пока не вылечат зубы Марку, и к тому же негде разместить этих быков, которые ревут и бодаются, и он все не мог увидеть ее лица, а она прыгнула и ухватилась за рога, рога оказались железными и зазвенели…
Он сел. Глаза застилала тьма. Рейд попробовал нашарить выключатель. В коридоре раздался шум, что-то рухнуло. Рейд находился в храме Богини и судьба его решалась.
– Дункан, – услышал он. – Дункан, где ты?
Дункан встал на холодные плиты и двинулся вперед, опрокинув табуретку.
– Здесь я, – хрипло отозвался он, открыл дверь и увидел лампу в руках Эриссы. Эрисса торопливо приблизилась к нему, назвала по имени и провела пальцами по его щеке. На ней была туника, за пояс заткнут нож. В волосах, уложенных по обычаю танцовщиц, сверкали седые пряди. Рейд заметил, что она похудела, кожа обветрена, вокруг глаз и на лбу прибавилось морщин.
– Оденься, сказала она. – Нужно уходить, пока никого нет.
Она обернулась и вскрикнула. В полумраке Рейд разглядел Ульдина, склонившегося над неподвижным Веласом. Голова стражника была в крови: гунн ударил его рукоятью сабли в висок. Ульдин поставил колено ему на грудь и поднес клинок к горлу.
– Нет! – Эрисса хладнокровно поставила лампу и кинулась вперед, прыгнула и ударила гунна ногой в подбородок. Тот опрокинулся навзничь, вскочил и зарычал, готовый к бою.
– Нет, – отвращением повторила Эрисса. – Мы свяжем его, заткнем рот и спрячем в комнате. Зачем убивать? Мы и так согрешили, придя с оружием на священный остров.
На мгновение все замерли. Рейд прикидывал, сумеет ли он помешать гунну нанести удар. Но тот опустил саблю.
– Мы… связаны клятвой, – хрипло сказал он.
Напряжение оставило Эриссу.
– Я должна была остановить тебя, – сказала она. – К чему убивать просто так? Чтобы всех всполошить? Нарежь полос из его одежды и свяжи его. Дункан, ты сумеешь собраться в темноте?
Конечно, – он поцеловал ее и подумал, что еще увидит молодую Эриссу.
Ульдин втащил тело стражника в комнату. Рейд остановился. Эрисса поторопила его.
– Может, захватим его с собой? – спросил Рейд. Спутники поглядели на его с недоумением. – Я хотел… – он запнулся. Это неплохой человек, и у него маленькая дочь… Но нет, невозможно…
Они выбрались тем же путем, каким вошли Эрисса и Ульдин: через боковой вход, ведущий на широкую лестницу. По сторонам лестницы белели под луной сфинксы. Луна освещала садовые террасы и отдаленные вершины. Лунная дорожка пересекала залив у самого подножия горы. На севере сияли Большая Медведица и Полярная звезда, которая в эту эпоху еще не была путеводной. В теплом недвижном воздухе разносился запах молодой травы и звенели цикады.
Рейд догадался, как им удалось войти. Люди в храме не готовились к нападению. На ночь в коридоре оставался один стражник, чтобы приглядывать за дверью в комнату Рейда. В случае чего он смог бы задержать пленника и поднять тревогу. Эрисса просто приоткрыла незапертую дверь и окликнула стражника. Она знала здесь все входы и выходы, знала порядки, знала, какими словами успокоить стражу. Когда Велас подошел, из-за спины Эриссы прыгнул Ульдин.
Эрисса погасила светильник (Велас, должно быть, взял его с собой, и она успела подхватить его, когда стражник упал от удара – как много зависело от ее предусмотрительности и проворства!).
– Иди за мной, – сказала она. Он ожидал, что Эрисса возьмет его за руку, но она пошла вперед. Ульдин подтолкнул Рейда и двинулся следом. Они шли по тропе вниз, пока не достигли берега, где стояла лодка.
– Оттолкни нас от берега, Ульдин, – прошептала Эрисса. – Дункан, ты поможешь мне грести? Ульдин наделает шуму.
Значит, последние несколько сот ярдов она гребла одна.
Но гунн сумел-таки наделать шуму, пробираясь к мачте. Рейд застыл. Но никто не окликнул их, никто не шелохнулся: священный остров Богини спал. Тихонько скрипели весла в уключинах.
– На середину залива, – приказала Эрисса Ульдину, сидевшему на руле.
Когда они наконец смогли отдохнуть под сенью горы, отражавшейся в темном стекле воды, Эрисса сказала:
– Дункан, целую зиму… – и прильнула к нему. Мысли смешались в голове Рейда. Сколько же пришлось вынести этой женщине ради него!
Объятие было недолгим. Ульдин фыркнул. Эрисса отстранилась:
– Лучше подумай, что нам делать дальше.
– Сначала расскажем друг другу обо всем, – сказал Рейд. Ее повествование было кратким.
– …Наконец, сегодня мы достигли берега. Ульдин остался в лодке. Если бы его заметили, то посчитали бы чужеземным рабом, которому запрещено ступать на землю Атлантиды, и не стали бы расспрашивать. Я пошла на берег и взяла с собой браслет, чтобы обменять его на одежду (Рейд вспомнил, что деньги неизвестны в этом мире, только изредка мерилом служат бруски металла; можно было бы подарить им это новшество, да теперь уж поздно). Я смотрела, как танцуют с быками, – в голосе Эриссы послышалась боль. – А потом, когда толпа хлынула на улицы, я без труда узнала, что случилось с тобой. Вернее, то, что о тебе говорили. Я не поверила, что ты велел запереть себя, чтобы предаться раздумьям. Узнав, что ты в храме, я сообразила, что идти туда лучше всего ночью. А хорошую одежду я сберегла, она еще пригодится…
– У меня бы так не получилось, – пробормотал Рейд. – Я глупец, не сберегший тайну, – говорил он и был рад, что сидит спиной к луне.
Она взяла его за руку.
– Дункан, и это было предопределено. Откуда тебе было знать? Это я должна была предвидеть, найти способ бежать из Афин…
– Хватит, – сказал Ульдин. – Что будем делать дальше?
– Отправимся на Крит, – сказала Эрисса. – Там живут мои родители. А у моего отца был… то есть и сейчас есть доступ к советникам царя…
Холодок пробежал по спине Рейда.
– Подожди, – сказал он. – Чтобы пересечь пролив в этой лодке, нам понадобится много времени и мы явимся на Крит, как бродяги. Но вон в той стороне стоит новый боевой корабль. Я знаю, где живет каждый из его команды. У них нет причин не верить мне. Корабль будет нашим доказательством и, возможно, еще будет сражаться во славу Крита. Вперед!
Весла погрузились в воду. Эрисса гребла вровень с ним. Вскоре у него заныли руки, перехватило дыхание.
– А если храмовые служители их задержат?
– Мы должны выйти в море раньше, чем в храме что-либо заподозрят, Рейд тяжело дышал. – Дай-ка я подумаю. Так. Один парень сообщит другому, другой третьему и далее по цепочке. Они подчинятся. А уж один последует за нами хоть на край света. Его зовут Дагон.
Он замолчал. Эрисса пропустила гребок. Через мгновение она пришла в себя.
– Дагон, – повторила она и поняла все.
– Что дальше? – спросил Ульдин.
Они привязали лодку к кораблю и вышли на берег. Людей не было. Улицы чернели в лунном свете. Выли псы. Бежать пришлось в гору, легкие Рейда разрывались. Но не хватало еще споткнуться на глазах у Эриссы и этой свиньи Ульдина…
– Пришли, – он обессиленно прислонился к стене. Ульдин постучал в дверь.
Долго не открывали, наконец появилась моргавшая спросонья служанка со светильником в руке, Рейд к тому времени пришел в себя:
– Мне нужно видеть хозяина, срочно! И молодого хозяина тоже. Торопись! Речь идет о жизни и смерти.
Служанка узнала его.
– Да, господин, входи. Я позову их.
Они прошли через двор.
– Подождите здесь.
Комната была богато убрана, на одной из стен – фреска, изображавшая журавлей в полете, на другой лампада перед алтарем Богини. Эрисса медленно поклонилась. Рейд ходил взад и вперед по комнате, Ульдин присел на корточки.
Появились Дагон и его отец. Эрисса выпрямилась. Только Рейд заметил, как она взволнована. Дагон поглядел на нее, отвел взгляд, потом посмотрел еще раз. На его лице появилось удивленное выражение.
– Господин мой Дункан, – хозяин поклонился. – Твой приход – честь для нашего дома. Но что привело тебя в столь неурочный час?
– Дело страшное и небывалое, – ответил Рейд. – Сегодня Богиня прислала сюда этих двоих, и мне стало понятно, что предвещали сны.
Свой рассказ он продумал по дороге. Всей правды говорить не стоило, это лишь усложнило бы дело. Эрисса, критянка из Микен, и Ульдин, торговец с берегов Черного моря, приплывший в Тиринф, увидели один и тот же тревожный сон. Они посетили оракула, который приказал им отправиться в Атлантиду и растолковать чужеземцу, живущему в храме, смысл его сновидений. Оракул сказал также, что дополнительным доказательством будет человеческое жертвоприношение, которое случится по дороге. Так оно и вышло: их корабль затонул, а они были спасены рыбаком, что само по себе чудо. Рыбак сказал, что не смеет ступить на священную землю Атлантиды и, когда они привели Рейда на берег, спаситель таинственным образом исчез…
Медлить было нельзя. Все обладавшие мирской и духовной властью лица находились в Кноссе. Рейд должен предупредить Миноса как можно быстрее. Запрет Ариадны уже не имеет значения. Новая галера должна немедленно выйти в море. Ибо сон предвещает гибель Атлантиды в пламени и бушующих волнах. Людям следует сесть в лодки и выплыть в открытое море, если они не хотят разделить судьбу погибших моряков.
Ошеломленный отец покачал головой:
– Не знаю, можно ли в это поверить…
– Я тоже колебался, пока не получил последнего знамения, – ответил Рейд. Он окончательно пришел в себя и увидел хозяев, испуганных женщин и слуг.
– На Крите тоже будут сильные разрушения, – сказал он, обращаясь к Дагону. – Ты поможешь мне спасти Эриссу?
– О, да! – юноша двинулся к двери. Отец остановил его:
– Постой! Мне нужно подумать…
– Некогда думать, – ответил Дагон. На ходу он еще раз глянул на Эриссу.
– Ты похожа на нее, – сказал он.
– Мы с ней родня, – тихо сказала она. – Беги.
Раньше рассвета корабль не мог покинуть гавань. Немало времени ушло на сбор команды. Пищу каждый принес с собой, воду взяли из городских цистерн – связываться с властями было ни к чему. Рейд и так обливался холодным потом, пока его парни носились по улицам. На берегу поднялся шум, стали появляться родственники членов команды, звучали недоуменные вопросы и мрачные ответы. Но в большей части города царила тишина: люди отсыпались после праздника.
Некоторые решили выйти в море немедленно. Но отплыло пока только несколько лодок. Родителей Дагона там не было: они оповещали соседей до того, как начнется коррида, и собирались заставить власти сделать публичное объявление. Конечно, этому может помешать нападение на Веласа и самолюбие городских начальников, но пример тех, кто ушел в море, будет заразителен.
"Мы сделали все, что могли, – подумал Рейд. – Теперь попробуем в другом месте. Впереди шестьдесят миль пролива при скорости в три-четыре узла. Из-за привязанной к борту афинской лодки скорость немного снизится, но не беда. В любом случае придем в Кносс только ночью и будем ждать рассвета".
Восток бледнел. Команда разобралась по местам. В памяти Рейда остались образы отца и матери Дагона, машущих руками на прощанье. Через сутки он увидит Эриссу.
Он стоял на верхней носовой палубе. Утро было великолепным – синева над – синева над головой и сапфировая глубина под ногами. Дул попутный ветер, палуба раскачивалась, как спина бегущего зверя. Два дельфина играли рядом с кораблем. Их торпедообразные тела устремлялись к борту, и, когда столкновение казалось неизбежным, грациозно уходили в сторону.
Маячившая далеко впереди дымка обозначала Крит. За спиной, словно прощальный привет Атлантиды, поднималась Гора Столпа.
– Дункан…
Он оглянулся. Подобно ему, Эрисса переоделась во все критское. Ветер развевал ее волосы. Внезапно все, кто был сейчас на палубе, и рулевой, и смотровые на мачтах, оказались где-то далеко-далеко.
– Можно побыть с тобой?
– О боги, Эрисса, – он прижал ее к себе. Их щеки соприкоснулись.
– Я так хотела тебя, – прошептала она.
Он промолчал. Она отстранилась и встала рядом у поручней.
– Жутко снова плыть на этом корабле, – сказала она. – После стольких лет. Не знаю, кто из нас призрак – эта галера или я сама.
– Тебе будет нелегко в Кноссе, – сказал он.
– Конечно. Родители, слуги… Еще у меня была обезьянка по кличке Озорница… Что ж. Я снова встречу своих мертвецов. Разве это не подарок судьбы?
– И себя в молодости, – сказал он.
– Ах! – она поймала его руку. – Дункан, ты не поверишь, но я ревновала тебя к ней…
И тут гора взорвалась.