В доме Ганновея в Квин жили его жена и четверо детей. Но у него был собственный кабинет и хозяин заверил посетителей, что кабинет абсолютно звуконепроницаемый, в нем нет подслушивающих устройств, а вся его семья сегодня вечером отсутствует.
Высокий, угловатый, чем-то напоминающий Эндрью Джексона Ганновей закрыл дверь кабинета и осмотрел своих гостей. Коскинен переминался с ноги на ногу под этим взглядом. Он посмотрел в окно на сияние ночного города, на Вивьену, стоящую рядом с ним, и не зная, что сказать. Когда Ганновей нарушил тишину, обращаясь к Трембицкому:
– У вас должны быть веские основания, чтобы привести ко мне этих преступников. Мы не тот тип, чтобы провоцировать людей. Но я пойму вас, если вы объясните мне и откинете мои подозрения.
– Преступников? – воскликнула Вивьен. – Уже объявлен розыск?
– Да. Час назад, – сказал Ганновей. В вечерних новостях. Имена, фото, выдержки из записи переговоров м-ра Коскинена с Баро. Теперь вы опасные агенты иностранных держав.
– Проклятье! Я надеялся, что у нас еще есть время, – сказал Трембицкий. – видимо дело с китайцами кончилось. Теперь они все силы бросят на нас, Пит.
– Что от вас хочет СБ? – спросил Ганновей.
– Это длинная история, – ответил Трембицкий, – вы услышите ее, если…
– Я знаю, что все члены Экспедиции на Маркс изолированы, и терялся в догадках, почему. Мне очень жаль сына Ната.
– Если ты спрячешь этих молодых людей, то поможешь освободить заключенных, – сказал Трембицкий. – Нам нужно спрятать их на некоторое время. Может на месяц. Ты знаешь, что в связи с арестом Дэйва все убежища Ната просматриваются агентами. Можешь ты позаботиться об этих молодых людях?
– Где я их спрячу? Здесь? Это смешно. Я, разумеется, сочувствую им, так как они в тяжелом положении. Но почему я должен жертвовать собой, своей семьей, и своим благополучием?
– Разве ты не хотел бы избавиться от Маркуса? – спросил Трембицкий. У Пита есть кое-то, что можно использовать в борьбе против него.
Выражение лица Ганновея не изменилось, но он явно взволновался.
– Садитесь и расскажите мне.
– Ты, наверное, не очень веришь мне – сказал Трембицкий. – Все-таки ты и мы с Натом во многом расходимся во взглядах, но ты также знаешь, что мы не провокаторы.
Ганновей покачал головой:
– Да, мы расходимся во взглядах. А кроме того, я действую не один. Мои союзники не знают вас лично. Их нужно убедить, что риск оправдан.
– Значит окончательное решение примут они?
– Да… Если у вас есть нечто, что поможет сбросить Маркуса и не допустить появления нового шефа СБ… – Ганновей показал кивком на генератор у ног Коскинена. – …то иногда можно рассматривать и на более глобальные действия.
– Возможности прибора очень большие – сказал Трембицкий. – Мы бы не отдали его в ваши руки, если бы не были в безвыходном положении. Послушай, Карс, только не обижайся, насколько можно верить твоим друзьям?
– Полностью, до тех пор, пока вы хотите того же, что и они.
– Какие же у них цели?
– Почитайте Карнеса и вы все поймете. Мы просто его последователи.
– Так вы утверждаете. Но он же не первый пророк в истории, чье учение извращается его последователями.
– Он еще жив и руководит нами. Профессор в Колумбии. Я часто вижусь с ним. – Он сел, нахмурился и обратился к Коскинену. – Послушай, если это ты, о котором весь этот шум, то тебе принадлежит решающий голос. Что ты думаешь? Ты можешь довериться мне без всякой гарантии, или уйдешь отсюда и забудешь обо мне навсегда? В последнем случае я ничего тебе не скажу, хотя меня самого могут постигнуть крупные неприятности, если тебя схватят и подвергнут психологическому исследованию. Но я надеюсь, что ты доверишься мне.
– Я… – Коскинен облизнул губы. – Я не… я так мало знаю о Земле… я не могу…
Вивьена положила руку ему на колено.
– У него не было времени разобраться в земных делах. Откуда ему знать, кто его друзья?
– Мы не можем долго сидеть и спорить, – сказал Ганновей. – Но, подождите… у меня есть предложение. Почему бы вам не пригласить Карнеса. Он изложит вам свои доктрины, доктрины эгалитарианства. И тогда вы сможете решить, будете ли вы их поддерживать.
– О, мы не хотим, чтобы еще кто-нибудь узнал, что эти люди с нами, сказал Трембицкий.
– Это не проблема, – сказал Ганновей. – Он уже много лет слеп. Мы представим вас под вымышленными именами.
– И он явится сюда? – спросил Коскинен.
– Он часто приходит ко мне вечером, чтобы поболтать. Он один на целом свете.
– Значит, нам придется прослушать лекцию по социологии, – пробормотал Трембицкий.
– Я думаю, что м-р Ганновей прав, – сказал Коскинен. – Вам наверно трудно меня понять, но когда мы были на марсе, мы старались выяснить, что необходимо для некого понимания ситуации. И решили, что эмоции составляют довольно значительную часть в понимании. Это именно то, чего нельзя вычитать в учебниках логики. Это то, что человек ощущает подсознательно.
– Я позвоню ему, – сказал Ганновей и вышел.
Трембицкий покачал головой:
– Мне бы хотелось побольше знать об эгалитарианцах, прочувствовать их убеждения. Пока я могу только предполагать. Может быть будет неплохо поговорить со стариком. Скорее, он конечно не догадывается о существовании подполья, но иногда по корням можно будет судить о дереве. – Он прикурил сигарету, а затем добавил: – Иногда.
Вернулся Ганновей.
– Все прекрасно. Он сейчас выезжает. Я сказал ему, что у меня присутствуют люди, которые долгое время были за границей и которые хотели бы встретиться с ним. – Он хмыкнул. – Оран Карлос святой, но и не лишен тщеславия.
Некоторое время они ждали, а когда прибыл Карлес, то перешли в гостиную.
Философ был маленький человек, но держался он прямо с большим достоинством, так что его маленький рост не бросался в глаза. В гриве седых волос прятался искусственный глаз – излучатель инфракрасных лучей, что позволяло ему ходить, не натыкаясь на препятствия. Он сердечно пожал руку Ганновею, чопорно покосился в сторону Вивьены и принял стакан шеррк. Некоторое время шел обмен обычными любезностями, но Карлес довольно быстро оседлал своего конька.
– Чтобы быть честным, – сказал он, – мне не нравится термин эгалитаризм. Во-первых, он не точный, а во-вторых – это ярлык. Люди очень уважают ярлыки. Их даже не смущает то, что под одним и тем же ярлыком могут скрываться самые разные вещи. Посмотрите, что произошло с такими концепциями, как христианство и демократия. Последняя особенно резко изменилась. Демократию всегда идентифицировали со свободой. Однако оказалось, что это совсем не так, и это понял еще де Теквиль, а за ним Ювенци. Приобретая мнимую свободу выбирать правительство, народ теряет множество подлинных, более важных свобод. Ни для кого не секрет, что в выборах участвуют незначительный процент населения. И это не результат бедности, плохого образования и прочего. Нет, просто народ понимает, что правительство постепенно превращается в инструмент для тех людей, которые достаточно сильны и умны, чтобы взять контроль над правительством в свои руки. Яркий пример этому СБ. Но не было бы ее, на арену вышла бы какая-нибудь другая организация. Если вы захотите что-нибудь сделать индустрии, образовании, экономике, вы не пойдете обсуждать эти вопросы к сенатору или конгрессмену. Нет, вы пойдете в ближайшее агенство СБ. И постараетесь заручиться поддержкой какого-нибудь высокопоставленного лицо.
– Значит Конгресс – это всего лишь…? – спросил Коскинен.
– Пока еще нет. Все-таки окончательное решение принимает он. Все Отцы основатели страны понимали, что воля народа на самом деле означает волю отдельных групп, наиболее активных и эффективных. И поэтому в Конституцию страны были занесены оговорки, не позволяющие правительству совершать некоторые действия, даже слои большинство населения требует их. В действительности наша страна начиналась, как республика, а не чистая демократия. Но с течением времени многие из гарантий которые предоставлялись людям, были уничтожены. Например, правительства штатов не могут управлять своей позицией, отдельные лица не имеют права иметь оружие… Разумеется, все это делалось из лучших побуждений, но в результате получилась какая-то смесь между демократической республикой и олигархией. Эволюция происходит и сейчас, причем элемент олигархии начинает преважировать над элементами демократии.
– Я думала, что вы призываете к мировой демократии, а оказывается, что вы вовсе не считаете ее оптимальной формой общества, – сказала Вивьена.
– О, напротив, моя дорогая. Я всегда считал и считаю, что свобода это единственное, что ценно для человека. Но она вовсе не идентична демократии, которая только форма правления.
– Вся проблема в том, как добиться свободы и как гарантировать ее. Человек не может существовать отдельно от общества. Он часть его, со всеми правами и обязанностями по отношению к нему. Однако мы, сторонники свободы, считаем, что его степень принадлежности к обществу должна определяться самим человеком. Он не должен давать обществу больше, чем желает сам, но и не должен брать от общества больше, чем вкладывает в него. И кроме того, не следует забывать, что в обществе всегда будут бедные, слабые и несчастные, и общество должно заботиться о них, иначе его поразит тяжелая болезнь, единственным лекарством для которой будет вмешательство хирургического ножа диктатора.
При всех своих слабостях демократическая республика лучшее средство, чтобы разрешить эти проблемы. Все-таки народное голосование каким-то образом контролирует правительство, ведь народ выражает свою волю. И тем не менее демократическая республика самым решительным образом ограничивает права личности. И к тому же общество постепенно меняется. Средства сообщения развились так, что человек перестал быть оседлым существом. В считанные минуты он может переселиться куда угодно. У него пропал местный патриотизм. Штаты всего лишь теперь анахронизм. В руках правительства штатов остались только функции управления местными службами. И наконец, атомная война причинила не только материальный ущерб, но и разрушила моральные устои. Мы создали международный Протекторат, в котором играем роль метрополии.
Но иногда вместе со злом приходит и добро. Я считаю, что в истории наступил момент, когда можно восстановить демократическую республику на твердой основе во всем мире.
– Прошу прощения, – сказал Трембицкий, – я побывал во многих странах Земли и должен сказать, что азиаты, африканцы, даже большинство европейцев и латиноамериканцев не янки. Они вряд ли считают, что вы правы в своих убеждениях. Не забывайте, что Протекторат ненавидят многие, вы не сможете сделать из них хороших демократов, так как они хорошие мусульмане, индусы…
Карнес улыбнулся:
– В национальном характере могут произойти перемены, но я не рассчитываю на это. Кроме того, я даже не хочу этого американизации мира. Это обеднит человеческую культуру.
– Но я думаю, что это единственный способ создать единое правительство, – сказал Коскинен. – Единая мировая культура, где все народы исповедуют одни идеалы.
– Нет, нет, – ответил Карлес, – если такое случится, это произойдет то, что произошло в нашей стране, только в мировом масштабе. Нет, в мире должны существовать разные сообщества, достаточно сильные, чтобы существовать в равенстве с остальными. И достаточно отличающиеся друг от друга, чтобы не смешиваться с остальными. Так сказать, мировая Федерация.
– А какое правительство будет в такой Федерации? – спросила Вивьена.
– Во-первых, должны быть образованы международные силы поддержки мира на планете, которые будут находится под контролем президента, избранного двухпалатным парламентом: один сенатор от каждой страны, и количество членов конгресса пропорционально населению сообщества.
– Во-первых, – сказал Трембицкий, – нельзя каждой стране давать одинаковое представительство. Вспомните печальный пример с ООН. И пропорциональность тоже плохо. Это будет означать полную …
– Сейчас я разрабатываю систему выборов, – сказал Карлес. Количество представителей от отдельного сообщества будет зависеть не только от населения, но и от уровня образования, общей культуры развития промышленности и так далее. Разумеется, внутри своих границ каждое сообщество может проводить выборы представителей в мировой парламент по своему усмотрению.
– Что же будет делать мировое правительство? – спросил Коскинен.
– Оно будет работать в областях, политически безопасных, здравоохранения, образования, экономики. И принципы внутренней суверенности будут свято соблюдаться. Но разумеется, нельзя позволить, чтобы богатые страны богатели, а бедные беднели. Необходимо поровну разделить все экономические тяготы. Я прикинул, что наши нынешние расхода на поддержание Протектората вполне достаточны, чтобы выделить их в качестве помощи бедным странам. Таким образом мы избавимся от нынешних врагов и приобретем новых друзей. А лет через десять другие страны разбогатеют до такой степени, чтобы разделить с нами расходы.
– Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, – сказал Трембицкий. – Не забывайте, что только что кончилась война. И еще никогда в истории все участники войны считали справедливыми исход войны.
– Нынешние границы могут быть изменены по общему согласию, – сказал Карлес – А что касается диктаторских режимов, я считаю, что мировое правительство сможет защищать права людей. Можно будет издать закон, согласно которому любой человек, не обвиненный в уголовных преступлениях, может покинуть страну по политическим мотивам.
– А другая страна примет его?
– Я уверен, что да, если будет ясно, что он действительно бежит от тираний. Это будет эффективный метод подрыва репутации тирана. Он явно не захочет касаться своих подданных и изменит политику.
Вы понимаете, что это не утопическое государство. Жизнь в нем долгое время будет трудной и суровой. Вот почему мне не нравится ярлык эгалитарианства. Он означает панацею от всех болезней общества. Но с другой стороны – это наша цель, наша организация должна работать во имя всеобщего равенства. Я думаю, что мы должны работать уже сейчас, бороться против несправедливости, бороться за то, чтобы снова стать свободными людьми.
Разговор продолжался несколько часов, а потом Карлес распрощался и ушел.
– Ну? – спросил Ганновей, проводив гостя.
– О, Боже! – воскликнул Коскинен, – конечно, да!