– Пит! Генератор! – крикнула Вивьена.
Генератор был на спине Коскинена. Он включил его и отчаянно постарался расширить поле, чтобы закрыть Вивьену И Трембицкого. И тут выстрелил пистолет.
Черт, поздно! Тишина сомкнулась вокруг него. Пуля упала перед ним на пол. Двое держали за руки Вивьену, а еще двое схватили Трембицкого. Ганновей взял пистолет у Трембицкого и бросил его на софу. Затем он запер дверь. Все происходящее казалось Коскинену кошмаром.
Ганновей заговорил с Вивьеной, она что-то презрительно отвечала. Советники переговаривались между собой. Ганновей заставил его замолчать повелительным жестом, подошел к экрану и долго смотрел на Коскинена. Пит мог только выругаться.
Ганновей щелкнул пальцами. Открыв шкаф, он достал переговорное устройство с парой наушников. Затем он написал на листке бумаги что-то и показал Коскинену. Тот прочел:
– Такой способ общения слишком утомителен. Если ты отключишь экран на короткое время, то можешь взять наушник. На это время положу пистолет в другой конец комнаты, и не смогу выстрелить в тебя. Остальные поднимут руки вверх. Хорошо?
Коскинен кивнул. Он хотел кое-что сказать Вивьене, пока экран был отключен но времени было мало.
Снова включив экран, он надел наушник на кисть. Ганновей положил второй наушник на стол так, чтобы его могли слышать все.
– Теперь мы можем разговаривать, – сказал Ганновей.
– Разговаривать не о чем, – сказал Коскинен.
– Напротив. У вас фантастически неверное мнение о нас и наших целях.
– Ваш способ действий все время укрепляет меня в своем мнении.
– Ты слушал нас, когда мы говорили в кабинете, а теперь Ян Трембицкий отравил твой разум.
– Он только разъяснил мне то, к чему вы стремитесь. Я не собираюсь принимать участие в убийствах своих сограждан.
– За исключением некоторых, – сказал Трембицкий.
Ринелати ударил его по лицу.
– Прекратить! – приказал Ганновей.
– Неужели революционер не может позволить себе немного грубости? ехидно спросила Вивьена.
– Мы хотим быть вашими друзьями, – заявил Ганновей.
– Начните с того, что представьте нас самим себе.
– Это сумасшествие. Вы не пробудете на свободе и неделю. Я не могу допустить чтобы генератор попал в руки Маркус.
– Тогда помоги, чтобы он попал в руки президенту.
– Я уже объяснял вам…
– Такое объяснение нас не удовлетворяет, – прервал его Коскинен. – Я хочу передать прибор властям, которые смогут воспользоваться им так, как необходимо. Ты, Ганновей, не входишь в число таких людей.
– Все это бесполезно, Карс, – прорычал Томсон. – Они фанатики.
– Трембицкий – да, – сказал Ганновей, – Но Пит кажется вполне разумным. Ты можешь посмотреть с нашей стороны точки зрения?
– Могу. В этом-то все дело.
– Мне не хотелось бы быть жестоким. Но ты не сможешь выйти отсюда и умрешь от голоду через несколько дней.
Коскинен удивился тому, что не испытывает страха. Он хотел жить, как и любое другое существо, может даже больше. Но страха в нем не было. Только ярость.
– Я готов к этому, – возразил он. – Но тогда мое тело навсегда останется под экраном. Разве что вы разрежете генератор лазером, но это не поможет вам создать новый.
– Когда-нибудь построим.
– Это будет очень долго. За это время люди пошлют экспедицию на Марс – может сам Абрамс финансирует ее. И марсиане помогут землянам создать новый генератор.
– Может быть, – Ганновей повернулся к своим пленникам и глаза его сузились. – Может ты и не боишься смерти, но не захочешь же ты, чтобы из-за этого упрямства погибли твои друзья?
Трембицкий с негодованием сплюнул:
– Ну, разве он не мошенник?
– Слишком большая ставка, – сказал Ганновей, – я пойду на все.
Коскинена бросало то в жар, то в холод.
– Если ты убьешь их, – крикнул он, – ты убьешь последний атом надежды, который еще остается у тебя.
– Я не имею в виду немедленную их смерть. Ты можешь подумать три-четыре дня.
Краска схлынула с лица Вивьены, она с трудом проговорила:
– Не слушай его, пит. Пусть будет, что будет.
– Ты еще не знаешь что будет. – Ганновей повернулся и сказал: Ребята, вы знаете, где находится аппаратура. Принесите ее сюда.
Советники вышли. Ганновей сел, закурил. – Можете поговорить друг с другом, – сказал он.
– Ви, – прохрипел Коскинен.
Она сделала несколько коротких вздохов, чтобы придти в себя.
– Не думай обо мне, пит. Мне не нужна жизнь, если за нее нужно помогать всем этим выродкам.
– Эй, вы! – крикнул Томсон. – Вы думаете, что нам приятно заниматься этим?
– Конечно, – сказал Трембицкий.
– Я понимаю вас, – сказал Ганновей, и в его голосе послышалось отчаяние. – Вы даже не можете представить, как я хотел бы, чтобы мы были друзьями. Мы могли бы столько сделать для планеты. Неужели я выгляжу преступником?
Трембицкий обратился к Коскинену:
– Они, скорее всего, пристрелят меня, но… – в его глазах стояли слезы, – …если я вдруг сломаюсь, не выдержу и попрошу тебя открыть экран, не слушай меня, Пит.
Коскинен почти не слушал его. Ужас овладел им. Он видел Вивьену, как сквозь туман.
– решение за тобой, – проговорил он. – Ты единственная, кто имеет право решать.
– Я уже решила. Будь твердым.
– Послушай, что для тебя все эти бредни о политике? Единственное, что ты хочешь, это месть Маркусу. Эгалитарианцы тебе это могут обещать. Ви, я хочу, чтобы ты сделала выбор.
Она слабо улыбнулась:
– Ты трус, Пит, – сказала она, – Ты хочешь переложить ответственность на меня.
– Но я не могу взять на себя ответственность, – взмолился он.
– О, кей, возьму я. Будь твердым, Пит. Моя жизнь мало что значит для меня, потеря невелика.
– Не говори так!
– А как насчет того, о чем вы сами знаете? – внезапно спросил Ганновей.
Детонатор! Вспомнил он. Безумная надежда вспыхнула в нем.
– Хорошо, я выйду, – сказал он. – Только сначала отпустите ее. И тогда я …
– Сначала выходи, – ответил Ганновей. – А то я боюсь какой-нибудь шутки с твоей стороны.
– Нельзя, Пит, – сказала Вивьена. – Слишком шикарный подарок для них.
– Но если у тебя будет шанс, пока я… – продолжал он.
– Лучше умереть так, чем от голода и жажды, да еще после того, как увидишь ее мучения. Нет, – дрожащим голосом сказала она. – Я не могу.
– В чем дело? – спросил Брерсен.
И тут вернулись Хилл и Ринолетти. Они принесли тяжелый ящик с ручкой и рулон пластика.
– Где его поставить? – спросил Хилл.
Ганновей осмотрелся.
– Вот сюда, возле двери в спальне. Силовое поле занимает большое пространство, – сказал он.
Ринолетти растелил пластик.
– Чтобы не пачкать ковер, – ухмыльнулся он.
Хилл открыл ящик, достал веревки и бросил их Вэнбурну.
– Свяжи этого парня, – сказал он.
Трембицкий глубоко вздохнул и что-то пробормотал по-польски. Он не стал сопротивляться, когда его привязали к креслу, но он позвал Коскинена:
– Пит!
Коскинен услышал его только с третьего раза.
– Да, да.
– Пит, взгляни на меня. – Трембицкий внимательно смотрел в глаза Пита. – Слушай, я уже мертвец.
– Нет, нет, – сказал Ганновей. – Отдайте мне генератор и вы проживете еще долгие годы.
Трембицкий проигнорировал его:
– Слушай внимательно, Пит. Не думай обо мне. Я люблю жизнь, но уже давно не боюсь смерти. Я много повидал смертей за свою жизнь. Жена моя мертва, дети выросли, никто от меня не зависит. Я умру с легким сердцем, если буду знать, что я хоть немного помог делу свободы. Быть рабом я не желаю. Ты понимаешь?
Коскинен кивнул. Он чувствовал, что Трембицкий что-то хочет сказать ему. – Если у тебя появится шанс, не думай обо мне, – продолжал Трембиций. – Я уже прожил жизнь. Ви еще молода. И ты тоже. К тому же ты единственный, кто может передать миру секрет генератора.
Когда-то давно, еще в Европе я приказал уничтожить город, где в тюрьме находились мои друзья. Они погибли. Но я никогда не чувствовал угрызений совести. Ты тоже не думай обо мне.
Ганновей что-то заподозрил:
– Эй, заткнись, Ви.
– О, кей, – сказал Трембицкий. – Гуд бай.
– Пока еще рано, – сказал Ганновей и подошел к Коскинену. – Пит, ты понимаешь, что все это означает? Скоро она перестанет быть собой. А в конце она даже не будет человеком.
– Значит тебе уже приходилось делать это, – сказала Вивьена.
Ганновей прикусил губу.
– Начнем с воздействия на нервы, – сказал он. – Это не причинит вреда, если не делать это слишком долго. Как только ты захочешь прекратить это, скажи нам. Но если ты будешь упорствовать… – Он показал рукой на Риколетти, который готовил аппаратуру.
Хилл поставил кресло в открытом проеме двери в спальне. Риколетти подключил возбудитель нервов. Они подвели Вивьену к креслу, усадили ее и привязали.
– Ол райт, теперь отойдите, – сказал Ганновей.
С Вивьеной остался один Риколетти. остальные вошли в комнату, где внутри экрана находился Коскинен, который не видел Трембицкого, который сидел возле стены позади него.
– Нут, Пит? – спросил Ганновей.
– Нет, – ответила за него Вивьена, – пошли их к черту, Пит.
Риколетти начал подключать электроды к рукам и ногам Виьвены. Сначала его похотливые руки были заняты не только электродами, особенно, когда он касался ног девушки.
– Пит! – крикнул Трембицкий. – Расширяй поле! руки Коскинена действовали помимо его сознания. Они повернули ручку до максимума. Вся запасенная в аккумуляторе энергия рванулась наружу и силовое поле как будто взорвалось изнутри. И только тогда он понял, что он делает.
Он увидел Ганновея, раздавленного на стене, как насекомое. А остальные члены совета… нет, один был зажат в угол. Расширяющееся поле вдавило его в стену. Стены трещали, на потолке пошли трещины. Выдавленное окно вылетело на улицу, за ним стол.
Вивьену и Риколетти просто выдавило в спальню. Коскинен выключил поле и бросился к ним. Риколетти, как безумный шарил по тунике. Наконец он поднял руку с пистолетом. Коскинен в груде обломков увидел нож и схватил его. Выстрел… В дюйме от ноги Коскинена взорвалось облачко пыли. И одним прыжком Коскинен достал Риколетти. Он ударил ножом. Лезвие легко вошло в горло Риколетти. И тот опустился на пол, обливаясь кровью, а Коскинен перескочил через него в спальню.
– Ви! Ты не ранена?
– Нет. – выдохнула она. – Разрежь ремни. Нам нужно выбираться отсюда. Сейчас весь дом будет на ногах.
Разрезав ремни, он бросил нож на пол. Вивьена встала. Чувствовалось, что она лучше владеет собой, чем он.
– Идем.
Коскинен не мог посмотреть туда, где сидел Трембицкий. Но он поднял руку в прощальном жесте.
Где-то в коридоре вскрикнула девушка. Вивьена на ходу подняла пистолет и сунула его в сумку. Открыв дверь они оказались в коридоре. Вивьена повела Коскинена в противоположном направлении. Из бокового прохода вышел служитель.
– Что случилось? – спросил он.
– Я думаю, что-то взорвалось, – сказала Вивьена. – Мы идем за помощью.
Ее рука была готова нырнуть в сумку за пистолетом. Однако служитель, не обратив на них внимания, бросился бежать туда, где произошел взрыв. Выйдя из холла, они направились вниз по лестнице, где находилось много возбужденных людей. На беглецов никто не обратил внимание. Двумя этажами ниже Вивьена снова повернула в коридор. Тогда они завернули еще за один угол, где их никто не видел, она остановилась отдышаться.
– Мы свободны, свободны, – как во сне повторял Коскинен. – Мы сбежали.
Она оперлась о стену, закрыв лицо руками.
– Ян не сбежал, – сказала она сквозь слезы.
Коскинен обнял ее за талию. Так они простояли, поддерживая друг друга несколько минут.
Наконец она подняла голову и сказала почти спокойно:
– Нам лучше уйти отсюда, пока они не спохватились и не связали нас с тем, что произошло. И из города тоже нужно уехать. Дай мне подумать… Наша квартира находилась на южной стороне. Давай мы уйдем через северный проход. Сними генератор со спины и неси его в руке, Пит. Это менее заметно.
Они шли нормальным шагом. Вивьена достала гребенку и попыталась придать себе более или менее приличный вид.
– Какой человек погиб, – сказала она со вздохом.
Ему было странно, что он ничего не ощущал по отношению к тем, кого убил. ему, конечно, было жаль Трембицкого, к тому же он сам освободил Пита от ощущения вины. А что касается остальных – так он не чувствовал ни жалости, ни радости. Их гибель была чем-то таким, что его не касалось, что уже исчезло из его памяти, вытесненное более важными эмоциями, необходимостью бегства.