Уже было ранее утро, когда Коскинен и Трембицкий вернулись. Но ни тот ни другой не могли спать.
Коскинен положил генератор на пол, уселся на стул, а затем вскочил, выпив воды и подошел к окну. Темная громада города раскинулась перед ним. Коскинен ударил себя по ладони и выругался. Трембицкий закурил. Его лицо не выражало ничего.
– Что же делать, Ян? – спросил Коскинен.
– Бежать отсюда, – сразу отозвался Трембицкий. – Правда, я не знаю, куда. Вероятно СБ уже взяла под контроль все убежища Натана.
– Так куда же? – Коскинен повернулся к нему.
– Если мы пойдет с эгалитарианцами, нам придется идти с нами до конца. Я не вижу способа уговорить их придерживаться умеренного курса.
– Они… может они правы?
Трембицкий хмыкнул:
– Я имею в виду, что они вполне искренни.
– Искренность не самое лучшее достоинство.
– Я не знаю… Когда я отправлялся в экспедицию, я подписал клятву, что я всегда буду поддерживать конституцию. Может это звучит по-детски, но я все еще серьезно отношусь к своей клятве. а эгалитарианцы призывают меня нарушить эту клятву.
– Да.
– Но с другой стороны – ведь все революции в прошлом были справедливыми.
– Я в этом сомневаюсь.
– А наша революция?
– Это совсем другое дело. Вспомни, она началась с того, что Англия решила превратить Америку в свою колонию на основании того, что большинство колонистов выходцы из Англии. Но они уже давно перестали быть англичанами. Восстание против иностранного вторжения легко назвать справедливым.
– А восстание против внутреннего притеснения? Например Французская Революция.
– Тебе нужно почитать историю. Французская революция не была основана на насилии. Она даже не упразднила монархию. Революционеры просто использовали политическое давление для проведения нескольких реформ. Но затем экстремисты привели Францию к правлению террора и Наполеону. Первая Русская революция проходила точно также. Сначала Дума упразднила царя, а затем большевики силой захватили власть. Я мог бы привести тебе еще дюжину примеров.
– Но должны же быть…
– Да, конечно. В некоторых случаях народы избавлялись от тиранов. Но это ненадолго. Очень скоро оно попадали под власть нового деспота, часто более жестокого, чем прежний. Иногда, правда, диктатор оказывался добрым, но от этого он не переставал быть диктатором, хотя он давал народу кое-какие свободы. Наиболее известный пример этому – Кемаль Ататюрн.
– Оставь историю, – сказал Коскинен. – Мы живем сегодня. Разве есть другой путь создания мировой Федерации, чем тот, что избрали эгалитарианцы?
– Вполне возможно. У нас нет времени глубоко проникнуть в проблему. Правда я сомневаюсь, что ее можно развить приказом свыше. Такая проблема не решается быстро, она должна созреть.
– А ей дадут время созреть? Ян, я не верю в сияющие вершины всемирного рая и прочую чепуху. Но я пытаюсь понять, и где правда. Ты не можешь не согласиться с тем, что говорил Карлес о Конституции: она уже сейчас превратилась в мертвую бумагу. Разве не единственный выход из создавшегося положения радикальные изменения?
Огонек сигареты Трембицкого мерно вспыхивал и затухал:
– Может и правда, – наконец сказал он. – Вполне возможно. Но есть разные виды радикализма. Такой радикализм, в котором народ силой заставляют принять изменения, мне не по душе. Я думаю, и тебе тоже.
Послушай, Пит, мы же еще не исчерпали все … возможности. Мы еще не зажаты в угол. Маркус вовсе не такой вездесущий демон, как его изображают. Да и президент совсем не слабая пешка в его руках. Они говорят о поддержке народом СБ, но это не игнорирует тот факт, что существует и оппозиция, хотя они сами являются частью ее. Они фанатики и совершенно не хотят видеть того, что не входит в их схему. К примеру, Маркус: он совсем не так уж жаждет личной власти, хотя элемент этого присутствует в его действиях. Нет, он просто убежден до мозга костей, что все зло идет от иностранцев, и что он единственный, кто знает, как спасти цивилизацию. Ты хочешь сменить одного Маркуса на другого?
– Но Ганновей сказал, что хунта отойдет от власти, как только порядок будет установлен.
– Мир уже слышал такие песенки, мой мальчик. Если эгалитарианцы ухватятся за руль, то они будут держаться за него так крепко, как держались за них другие революционные группы в прошлом. Они будут оставаться у власти, чтобы убедиться что порядок в мире устанавливается таким каким его хотят видеть они. И если что-либо будет идти не по их плану – снова аресты, снова убийства, снова СБ, снова диктатура. Нет, если ты пытаешься весь народ втиснуть в рамки своей идеологии, ты обязательно будешь тираном. Другого пути нет.
– Карлес не позволит им!
– Что он может сделать? Он всего лишь теоретик. Если он увидит правду и выскажет протест – снова разыграется сцена, какая уже была в истории снова инквизиции.
Впрочем, что я говорю абстрактно. Тебе нужно спросить себя только о том, можно ли доверять людям, которые хотят добиться цели таким образом.
Молчание воцарилось в комнате. Коскинен сидел и смотрел на генератор. – Зачем я привез его на землю? – в отчаянии думал он. – Зачем я родился?
Звук шагов вернул его к действительности. Дверь в спальне Вивьен открылась. Она вышла к ним в халате. Блики света играли в ее волосах.
– Мне показалось, что вы разговариваете, – сказала она.
– Ты все слышала? – спросил Трембицкий.
– Многое. Но сейчас я расскажу о том, что узнала я. – Она взяла сигарету, закурила и заговорила безразличным тоном. – Я ходила в город. Я ходила под видом босса банды, вернее, помощника босса, и делала вид, что хочу завязать деловые контакты со здешними гангстерами. Вы не знаете, что вся страна поделена между разными гангстерскими бандами. А когда погиб Зиггер, естественно, что на его территорию всегда найдутся охотники. Я подружилась с несколькими девушками, которые уже давно здесь и много знают. Они вывели меня на одного типа, с которым я немного пофлиртовала, чтобы выведать обстановку. И я узнала, кому принадлежит Зодиак.
– Ну?
– Одной незарегистрированной корпорации, где главным держателем акции является под вымышленным именем Ганновей.
– Что? – Коскинен вскочил.
Трембицкий не удивился.
– Я думал об этом, – сказал он. – Это место слишком открыто и не очень удобно для эгалитарианцев. Я думаю, что они выбрали его не для того, чтобы устроить здесь штаб-квартиру, а в основном из-за того, что это богатый источник денег. Для каждой революционной организации финансирование одна из серьезных проблем.
– О, нет, нет, – содрогнулся Коскинен. Но вот он снова стал решительным и холодным. – Одевайся, Ян, – сказал он, – мы уходим.
– Тебя этот так встревожило? – спросила Вивьена.
– Нет, теперь ему просто стало многое ясно, – ответил за него Трембицкий, – Собирайтесь…
Коскинен ходил по холлу взад-вперед. Ладони у него вспотели. Что делать? Куда уходить? Можно ли оставаться в доме Абрамса? Трембицкий говорит, что нельзя, а он знает. Кроме того, подвергнуть опасности Ли… нет, нет.
– А что говорила Ви об убежище Зиггера?
Да, он теперь вспомнил и сказал об этом Трембицкому. Возможности там у них будут небольшие, но будет небольшая передышка, где они могут обдумать следующие действия. Трембицкий согласился.
– Возможно, мы даже можем взять такие. У нас есть шанс пробраться туда. Ты готова, Ви?
– Сейчас. – Она вышла из комнаты и уже в платье. Кошелек был пристегнут к поясу. – Может нам надеть маски?
– Только когда будем на улице. Это иначе вызовет подозрение. Куда же я дел свою маску?
Внезапно дверь распахнулась, Трембицкий резко повернулся и схватился за пистолет, но было уже слишком поздно.
– Стоять! – рявкнул Ганновей. Пистолет в его руке был направлен на них. За ним стояли вооруженные члены совета. – Неужели вы думаете, что я мог оставить вас без присмотра и не подслушать ваши разговоры, – сказал он.