Когда в Сан-Франциско было 17.00, в Вашингтоне в тот же самый момент шел 2001-й час. Но Гарелд Тваймен, старший сенатор из Калифорнии и лидер большинства среди представителей Соединенных Штатов в парламенте Всемирной Федерации, был очень занятым человеком, так что его секретарша не могла устроить этот конфиденциальный телефонный разговор пораньше, тем более после столь короткого уведомления, какое сделал Хейм. Однако, последнего это вполне устраивало, поскольку давало ему время прийти в себя после предыдущей ночи, не пользуясь при этом чрезмерным количеством наркотиков, а также позволяло передать наиболее важные дела на заводе Хеймдаль нужным людям и изучить доказательства Вадажа. Венгр все еще спал в комнате для гостей. Его тело, претерпевшее слишком много злоупотреблений, нуждалось теперь в капитальном ремонте.
Незадолго до того, как часы показали 17-00, Хейм решил, что в достаточной мере ознакомился с материалами, собранными Робертом де Виньи. Он выключил видео, потер глаза и вздохнул. Боль в разных частях тела все еще потихоньку грызла его. Когда-то… Боже, кажется, что это было совсем недавно! – он запросто вынес бы двадцать таких попоек, и после этого еще бы был способен три или четыре раза кряду заняться любовью, а на следующее утро лететь хоть в другую Галактику.
– У меня теперь трудный возраст, – криво усмехнувшись, подумал он. Я слишком уже стар для лечения препаратами антистарения для… чего?
Ничего, клянусь сатаной! Просто в последнее время я немного засиделся дома. Стоит разок прошвырнуться по-настоящему – и, глядишь, этого брюшка, которое становится все заметнее, – как ни бывало.
Хейм втянул в себя живот, достал трубку и с ненужной силой набил ее.
– Почему бы в самом деле не взять отпуск? – думал он. – Побродить по лесам и поохотиться. У него имелось бессрочное приглашение посетить игорный заповедник Яна Мак Вея в Британской Колумбии. Или отправиться на собственном катамаране на Гаваи, или воспользоваться своей межпланетной яхтой, полазить по Лунным Альпам, по марсианским горам. Земля была настолько загромождена всеми этими вонючими толпами. Или даже взять билет на межзвездный рейс. Он не был на своей родине, на Гее, с тех самых пор, как родители отправили его на Ставанджер, где можно было получить подходящее образование. За Ставанджером последовали Академия Гринлэнд, и флот Глубокого Космоса, и снова Земля – дел всегда было по горло.
В памяти Хейма всплыла, обдав сердце болью, забытая картина: в небе, точно дар из красного золота – Тау Цети; горы, спускающиеся к самому морю, как в Норвегии. Но океаны на Гее были теплыми, зелеными и преследовали его странными запахами, которым не было названия в человеческом языке. Синдабаны – его товарищи в мальчишеских играх, смеющиеся, как и он когда они все вместе несутся к воде, и заваливаются кучей в пирогу, и поднимают парус, и скачут по волнам наперегонки с ветром: бивачный костер на острове, отблески пламени, выхватывающие из поющей ночной тьмы ветви даоды и тоненькие покрытые мехом фигурки друзей; и песни, и барабаны, и необыкновенные обряды, и…и…
– Нет, – Хейм разжег трубку и глубоко затянулся. – Когда я покинул Гею, мне было двенадцать лет. А теперь Па и Ма умерли, а мои Синдабаны стали взрослыми членами племени, которое люди все еще пытаются понять, я нашел бы там лишь небольшую научную базу, ничем не отличающуюся от двух десятков других таких же, виденных мной на разных планетах. Время – дорога с односторонним движением.
– Кроме того… – его взгляд упал на микропленки, лежащие на столе, …здесь пока хватит работы.
За дверью кабинета раздались шаги. Желая хоть немного отвлечься, Хейм встал и вышел на звук этих шагов. Они привели его в гостиную. Как он и предполагал, это его дочь вернулась домой и, как всегда, плюхнулась в кресло.
– Привет, Лиза, – сказал Хейм. – Как дела в школе?
– Так себе, – она нахмурилась и высунула язык. – Старый Эспиноза сказал, что мне придется переписать сочинение.
– Много ошибок? Что ж, если б ты только взялась наконец за дело и выучила…
– Ошибки не только в правописании. Хотя чего я не понимаю – так это с какой стати они делают из этого такую трагедию. Он сказал, что мои семантики – это нечто невообразимое! Старый зануда!
Хейм оперся о стену и, тыча в сторону Лизы чубуком своей трубки, сказал:
– Семантика – существительное единственного числа, да будет тебе известно. Твоя грамматика ничуть не лучше, чем орфография. И вообще, пытаться писать, или говорить, или думать, не зная принципов семантики все равно что пытаться танцевать, не научившись ходить. Боюсь, что мои симпатии в данный момент на стороне мистера Эспиноза.
– Но папа! – заныла она. – Ты не понимаешь! Мне придется переделывать все с самого начала!
– Разумеется.
– Я не могу! – ее голубые глаза, такие же голубые, как у него – во всем остальном она до боли была похожа на Конни – заволоклись дымкой, предвещавшей слезы.
– У меня свидание с Диком… Ой! – она сконфуженно зажала рукой рот.
– Дик? Ты имеешь в виду Ричарда Уолдберга? – Лаза отчаянно замотала головой.
– Лжешь, – прорычал Хейм. – Я достаточно часто повторял тебе, черт побери, что ты не должна встречаться с этой неотесанной деревенщиной!
– О, папа! П-п-просто это…
– Знаю. Возвышенные чувства. Я бы сказал, что в его лице Уолдверг-старший приобрел злобного озорника и неплохого ценителя, и любая девушка, которая свяжется с этой компанией, она рано или поздно попадет в беду. А впрочем, ничего более опасного, чем беременность, ей не грозит.
Хейм почувствовал, что почти кричит. Он взял себя в руки и продолжал вежливо-приказным тоном: – Проще говоря, это свидание – не только непослушание с твоей стороны, но и предательство. Ты сделала это за моей спиной. Прекрасно, в течение недели ты будешь находиться под домашним арестом все время, проводимое вне школы. И завтра я должен увидеть твое сочинение, написанное без ошибок.
– Я ненавижу тебя! – крикнула Лиза, вскочила в кресле и выбежала из комнаты. На мгновение перед Хеймом мелькнуло ее яркое платье, хрупкая фигурка и мягкие каштановые волосы, затем она исчезла. Он слышал, как она пнула дверь своей комнаты, словно желая заставить ее быстрее открыться.
– А что еще, по-твоему, я должен был сделать? – крикнул он ей вслед, но ответа, разумеется, не последовало. Хейм перестал курить, рявкнул на служанку, посмевшую войти с вопросом, и вышел на террасу, увитую розами, откуда открывался вид на Сан-Франциско.
В лучах закатного солнца город лежал холодный, подернутый дымкой. Отсюда, с Телеграфной горы, Хейму видны были шпили зданий и надземные магистрали, сверкающая вода и островки садов. Вот почему он выбрал это место после того, как Конни погибла в той бессмысленной катастрофе, во время которой столкнулись два флайера, и дом в графстве Мендосино стал слишком большим и безмолвным. В прошлом году или около того Лиза начала ныть, что этот район, якобы, недостаточно фешенебельный. Ну и пошла она к дьяволу.
Хейм вновь ощутил невыносимую тоску, охватывавшую его всякий раз, когда он вспоминал о жене. У Лизы была своя жизнь, в которой не было места ему, ее отцу. Да это его и не особенно расстраивало.
Нет, непонимание между ними – всего лишь результат того, что у Лизы сейчас трудный возраст: четырнадцать лет. Только в этом должна быть причина. К тому же, без матери… Вероятно, ему надо было жениться ради Лизы. Возможностей было хоть отбавляй. Но в большинстве случаев все оканчивалось, как… именно как случай… поскольку ни одна из женщин не была Конни. Или даже Мэдилон. Если только не считать Джосли Лори, но она была безнадежно погружена в свое проклятое движение за мир, и вообще… А между тем он, возможно, совершил ошибку за ошибкой, в одиночку воспитывая Лизу. И во что теперь превратилось то маленькое трогательное существо с ямочками на щеках.
Хейм взглянул на часы и выругался. Давно пора было звонить Тваймену.
Вернувшись в кабинет, он подождал, пока секретарь соединит его с боссом и подключит экранировку. Не в силах усидеть на месте, он расхаживал по кабинету, притрагиваясь руками к книгам, к настольному компьютеру, к своим сувенирам, захваченным с улана "Звездный Лис", которым он когда-то командовал. Тяжело было расставаться с кораблем. После женитьбы он еще в течение года мог служить в военном флоте. Но это не решило бы проблемы, да и по отношению к Конни было бы нечестно. Хейм погладил рукой фотографию жены, не решаясь тотчас же оживить ее.
– В конце концов, все образовалось, родная. Ты вполне стоила всего этого.
Раздался мелодичный звонок, и на загорающемся экране появилось лицо секретаря.
– Сенатор на проводе, – сказал он.
Его изображение тотчас же сменилось изображением знакомой седой головы Тваймена. Хейм сел на краешек стула.
– Хелло, Гуннар, – сказал Тваймен. – Как жизнь?
– С переменным успехом, – ответил Хейм. – А у тебя?
– Представь себе состояние загнанной лошади, и ты меня поймешь. Конфликт с Алеронами, сам знаешь.
– Угу, как раз об этом я и хотел с тобой поговорить.
Тваймена, как показалось, это встревожило.
– Я не могу сказать слишком много.
– Почему?
– Ну… ну, пока что, по сути дела сказать здесь особо нечего. Их делегация находится здесь всего лишь третью неделю, если ты помнишь, так что никакие официальные дискуссии еще не проводились. Такова уж традиция дипломатии между различными расами. Приходится проделывать такую массу кропотливой работы по подготовке, проводить обмен информацией, семантические, ксенологические и даже эпистемологические исследования, прежде чем две стороны смогут пройти полпути к уверенности, что они говорят об одних и тех же вещах.
– Гарри, – сказал Хейм, – я не хуже тебя знаю, что все это – пустая болтовня. Неофициальные конференции благополучно проводятся и в данный момент. Когда Парламент встречается с Алеронами, у вас – ребят которые находятся в курсе дела, – все трюки заготовлены наперед. Аргументы расставлены в нужном порядке, голоса подсчитаны, так что остается лишь тушить свет и отправляться на ратификацию, решение вы уже вынесли.
– Ну… как… нельзя же ожидать, скажем, чтобы представители Империи Кении смогли понять нечто настолько сложное…
Хейм вновь разжег трубку.
– Как бы там не было, что вы собираетесь делать?
– Почему же. Разве не является наша Федерация "демократией государств"? Разве не гарантирует ее Конституция свободного доступа к информации?
– Ты получишь столько информации, сколько тебе потребуется, – сухо сказал Тваймен, – когда мы начнем действовать на официальном уровне.
– Тогда будет слишком поздно, – вздохнул Хейм. – Неважно. Я могу подсчитать сколько будет дважды два. Вы собираетесь уступить Новую Европу Алеронам, не так ли?
– Я не могу…
– А это и не обязательно. Признаков, что так и будет, больше чем достаточно. Главы государств, уверяющие свои народы, что для паники нет причин, мы не собираемся вступать в войну. Политики и комментаторы, осуждающие "экстремистов". Подавление любого намека на то, что может возникнуть вполне обоснованная причина для войны.
Тваймен рассвирепел.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я встречался с Андре Вадажем, – ответил Хейм.
– Кого? А, да. Этого авантюриста, который возомнил… Послушай, Гуннар, некоторая опасность войны действительно существует. Я этого не отрицаю. В особенности Франция охвачена сейчас этим стремлением вооружаться, демонстрациями, забастовками во время которых чернь буквально сдирает флаги Федерации и топчет их ногами. У нас и без того дел по горло, и не хватало еще того, чтобы такие чокнутые, как этот Вадаж, мутили воду и еще больше раздували страсти.
– Он не чокнутый. К тому же его правоту подтверждает само прошлое Алеронов. Спроси любого из Военного флота.
– Именно так. – В голосе Тваймена послышалось упрямство. – По мере того, как мы вторгаемся в сферу их интересов, число конфликтов неизбежно возрастает. И вправе ли ты их винить в этом? Они совершали круизы в районе Феникса уже тогда, когда люди еще только обживали пещеры. Он принадлежит им.
– Однако, Новая Европа им не принадлежит. Ее открыли люди, и они же основали там колонию.
– Знаю, знаю. Звезд так много… Вся беда в том, что мы всегда были алчными. Мы забрались слишком далеко и слишком быстро.
– Звезд много, – согласился Хейм, – но планет, пригодных для заселения людей, не такое уж великое множество. Они нам нужны.
– Алеронам тоже.
– Да? Какой же, интересно, им толк от планет человеческого типа? И даже если взять их в масштабах, подобных нашим, прежде чем мы начали осваивать эту область?
– Массовая колонизация стала их ответом на наш вызов, – ответил Тваймен. – Что стал бы делать ты на их месте, если бы чужая культура начала осваивать планетарные системы, расположенные к Солнцу так близко, как Аврора к Эйфу? – он откинулся назад. – О, не надо засорять мне мозги. Алероны – не святые. Иногда они даже ведут себя, как злодеи, по нашим понятиям. Но нам приходится быть с ними соседями в одном и том же космическом пространстве. Война немыслима.
– Почему? – медленно спросил Хейм.
– Что? Гуннар, уж не свихнулся ли ты? А может, ты никогда не читал историю? И не видел кратеров? И не понимал, каким тревожным звонком был Ядерный Обмен?
– Этот звонок был настолько тревожным, что с тех пор человеческая рамса не в состоянии подходить к данному вопросу рационально, – отозвался Хейм. – Но мне приходилось изучать некоторые обёективные анализы. И даже ты должен признать, что Обмен и его последствия избавили нас от неких идеологических правительств.
– Межзвездная война могла бы "избавить" нас от Земли!
– Чепуха. Планета с такой космической защитой, как у нас, не может быть атакована извне ни одним ныне существующим флотом. Любой луч был бы погашен, любая ракета перехвачена, любой корабль уничтожен.
– В отношении Новой Европы это не так, – сказал Тваймен. Он злился все больше.
– Нет, разумеется, нет. У Новой Европы нет ни космической крепости, ни собственного флота. Ничего, кроме нескольких улан и преследователей, оказавшихся поблизости, когда нагрянула армада Алеронов.
– Не будь смешным, Гуннар. Это была всего лишь очередная стычка, которая, правда, вышла из-под контроля.
– То же самое говорят и Алероны, – пробормотал Хейм. – Если это и в самом деле правда, почему не один – хотя бы один из наших кораблей не вернулся оттуда?
Тваймен проигнорировал этот вопрос.
– Мы никогда не сможем точно узнать кто сделал первый выстрел. Но можно быть уверенным в том, что Алероны не стали бы атаковать Новую Европу ракетами, если бы наш корабль и командующий не попытались заманить их корабль вниз, в атмосферу, дабы сделать из них бифштекс, запеченный в тесте. Какая еще могла быть для этого мыслимая причина?
– Если Новая Европа и в самом деле была атакована ракетами, – подумал Хейм. – Но этого не было.
Чтобы справиться со своим негодованием, сенатор некоторое время помолчал, затем продолжал почти ласково:
– Весь этот эпизод в целом продемонстрировал, насколько невыносимой стала ситуация и насколько далеко все может зайти, если мы не остановимся, пока еще не поздно. И за что мы хотим сражаться? За несколько несчастных планеток? Единственное, что от нас требуется – это оставить в покое традиционную сферу влияния Алеронов, и тогда вся остальная галактика будет открыта для нас. Драться из мести? Ну, разумеется, невозможно проигнорировать факт гибели полумиллиона человеческих существ, но остается так же тот факт, что они все же мертвы. Я не хочу, чтобы за их жизнями последовали другие.
– О, кей, – так же спокойно ответил Хейм, – что вы собираетесь делать?
Тваймен пристально посмотрел на него, прежде чем ответить.
– Ты мой друг, и я могу рассчитывать на то, что ты не станешь болтать. И на то, что окажешь мне поддержку, когда, сам знаешь. Идет?
– Насчет секретности… ну… да. А вот насчет поддержки… Там видно будет. Продолжай.
– Детали все еще обсуждаются. Но в общем, Алероны предлагают нам за Новую Европу компенсацию. Вполне приличную. Кроме того, они были бы не против откупиться и от других наших интересов в Фениксе. Окончательно условия договора еще придется утвердить – вероятно, они не смогут заплатить все сразу – но проект выглядит неплохо. Если мы покинем их сферу, они сделают то же самое в отношении околосолнечного пространства. Но, как ты, надеюсь, понимаешь, мы не собираемся возводить никаких стен. Мы будем обмениваться послами и миссиями культуры. В свое время будут обсуждены и условия торговли.
Ну вот. Тебя это удовлетворяет?
Хейм посмотрел в глаза человеку, который, как он когда-то считал, был честен сам с собой, и сказал:
– Нет.
– Почему нет? – как можно мягче спросил Тваймен.
– С точки зрения будущего, ваш план не принимает во внимание натуру Алеронов. Они будут уважать наши интересы в Солнечной системе ровно столько времени, сколько им потребуется для укрепления свой сферы, которую вы сейчас собираетесь им уступить ни за что ни про что. Да-да, именно ни за что ни про что, потому что пока не заключен договор с торговле – а он, я полагаю, никогда не будет заключен – каким образом сможем мы использовать всю ту валюту, которую они столько великодушно собираются нам всучить в качестве компенсации?
– Гуннар, я знаю, что несколько твоих друзей погибли от рук Алеронов. Но это вызвало у тебя манию преследования.
– Вся беда в том, Гарри, – позаимствовал Хейм мысли Вадажа, – что преследование и в самом деле существует. Ты живешь, словно во сне. Ты настолько поглощен идеей избежать войны, что все остальное совершенно не берешь во внимание. В том числе и честь.
– Что ты хочешь этим сказать? – требовательно вопросил Тваймен.
– Новая Европа не была атакована ракетами. Колонисты не погибли. Они укрылись в горах и ждут, когда мы придем им на помощь.
– Это не так!
– Доказательство лежит здесь, прямо на моем столе.
– Ты имеешь в виду документы, подделанные этим… бродягой?
– Документы не подделанные. И это можно доказать. Подписи, отпечатки пальцев, фотографии, да хоть сами коэффициенты изотопов в пленке, изготовленной на Новой Европе. Гарри, я никогда не думал, что ты сможешь продать полмиллиона людей.
– Я отрицаю, что я это делаю, – ледяным тоном произнес Тваймен. – Вы фанатик, мистер Хейм, вот и все. Даже если бы то, что вы говорите, было правдой… как вы представляете себе спасение хотя бы одного человека на планете, которая оккупирована и имеет космическую охрану? Но это неправда. Я говорил с теми, кто остался в живых и кого Алероны доставили сюда. Должно быть, вы сами видели их по стереовизору. Они подтверждают факт ракетной атаки.
– Хм. А ты помнишь откуда они были?
– Из района Сюрд, Ивонн. Все остальные уничтожены.
– Это Алероны так говорят, – возразил Хейм. – И спасенные тоже так считают. Все, кто так не считает, были бы отсортированы во время опроса. Я утверждаю, что Сюрд, вонн был единственным местом, куда ударила ядерная ракета. Я утверждаю также, что мы сможем бороться, если таковым будет наш долг, и сможем победить. Только космическая война. Я не собираюсь нести чушь насчет "атаки неприступного Алерона", которую ваши дрессированные комментаторы неустанно вкладывают в наши умы, "умы экстремистов", к тому же Земля в не меньшей степени неприступна. Далее я утверждаю, что если мы отреагируем быстро и в полную силу, нам, вероятно, можно будет избежать войны, Алероны пойдут на попятный. Они недостаточно сильны, чтобы задирать перед нами нос… пока. Наконец, я утверждаю, что если мы оставим в беде этих людей, которые верят в нас, то все, что Алероны в конечном счете сделают с нами, будет вполне заслуженно, – он набил свою погасшую трубку. – Таково мое мнение, сенатор.
Тваймен, дрожа от ярости, ответил:
– Тогда мое слово, Хейм, будет таким: мы переросли этот вид саблезубого милитаризма, и я не собираюсь допускать, чтобы нас тащили назад, опять на тот же уровень. Если ты настолько ослеплен, что станешь разглашать все, рассказанное тебе мной в частной беседе, я тебя уничтожу. В течение года ты окажешься в районе Благоденствия или на исправлении.
– О, нет, – сказал Хейм, – Я всегда держу клятву. Факты сами скажут тебе. Мне достаточно лишь указать на них.
– Давай-давай, если тебе хочется лишиться денег и репутации. Ты станешь таким же посмешищем, как и остальная воинствующая толпа.
Ошеломленный Хейм криво усмехнулся. В течение последних недель, после новостей с Новой Европы, он видел, что сделали средства массовой информации с теми, кто говорил так же, как он говорил сейчас. Точнее говоря, с теми, кто пользовался влиянием и кого поэтому стоило опрокинуть. Простые люди, не имевшие отношения к политике, были не в счет. Ученые мужи попросту заявили, что Всемирное Мнение требует мира. Однако, прислушавшись к разговорам не малого числа людей, от инженеров и физиков до космических чернорабочих и механиков, высказывавших свое мнение, Хейм засомневался, что всемирное мнение было передано правильно. Но он не видел – никакого способа доказать это.
Может быть, провести голосование? Нет. В лучшем случае, результаты напугали бы лишь несколько профессоров, которые быстро пришли бы к выводу, что оно было основано на ложных статистических данных, да несколько студентов этих профессоров, которые организовали бы демонстрацию, требуя осуждения монстра по фамилии Хейм.
Пропаганда? Лавирование? Общество Поля Риверы? … Хейм слепо тряхнул головой и тяжело ссутулился.
Лицо Тваймена смягчилось.
– Прости, Гуннар, – сказал он. – Ты ведь знаешь, я по-прежнему твой друг. Независимо от того, куда пойдет очередное денежное пожертвование твоей компании. Звони в любое время. – Поколебавшись он решил еще добавить только "пока", и исчез с экрана.
Хейм подошел к своему письменному столу, чтобы взять хранившуюся там бутылку. Пока он доставал ее, его взгляд упал на модель "Звездного Лиса", которую подарил ему Экипаж улана при уходе в отставку. Она была сделана из стали, оставшейся от боевого корабля Алеронов, в который улан засадил атомную торпеду в бою у Акернара.
– Интересно, используют ли Алероны наши подбитые корабли в качестве трофеев?
Хм. Странно. Прежде я никогда не думал об этом. – Усевшись в кресло, Хейм положил ноги на стол и поднес бутылку к губам. – А почему бы мне не загнать в угол одну из их делегаций и не спросить у них об этом?
Потом он чуть не захлебнулся виски и сплюнул; его ноги сползли со стола на пол, он не заметил этого. Последняя мысль слишком озадачила его.
– Почему бы и нет?