– Пятый, Пятерка, ты должен пойти со мной прямо сейчас! – Влом был невероятно взволнован. – Ты должен пойти, должен увидеть, ты должен.
Влом легко возбуждался по мелочам, но тут явно было что-то незаурядное. Атон пошел.
Влом вел его навстречу ветру, прочь от обитаемых пещер.
– Я исследовал, – объяснял он, задыхаясь. – Искал кое-что…
Искал он довольно далеко. Атон рад был случаю разведать удаленные области: раньше не находилось предлога. Сила ветра возрастала по мере ходьбы, жар яростно овевал их лица. Они часто останавливались, чтобы хлебнуть воды.
Путешествие казалось бесконечным. Через час, сопротивляясь возрастающему давлению, они попали в пышущий жаром поток. Наконец Влом остановился.
– За тем углом, – выдохнул он. – Высунь осторожно голову и увидишь.
Уцепившись за неровности стены, Атон повиновался. Жара и ветер усилились, глаза начали болеть и слезиться. Он подумал мимоходом, но уже не в первый раз, о возможном происхождении подземного пекла. Он, вероятно, никогда этого не узнаете тайна защищена собственной температурой.
Пещера впереди была как любая другая – с высоким потолком и туннелем в дальнем конце, в котором хищно выл ветер. Свечение от стен было здесь ярче и несколько иное. Причиной тому могли быть усилившаяся жара и завихрения воздуха – впрочем, по пути сюда свечение постепенно уменьшалось. Кроме этой загадки Атон ничего удивительного не обнаружил.
Что-то остановило его взгляд. Атон пригляделся к потолку. Из длинных трещин капала вода и на лету испарялась в горячем ветре. Вот откуда поступала влага для конденсаторов. Это испарение, вероятно, вызывало значительное охлаждение воздуха, единственное, пожалуй, что делало пещеры выносимыми для человека.
– На пол! Посмотри на пол! – закричал Влом прямо в ухо.
Атон с трудом сосредоточил затуманившийся взгляд.
У дальней стены пещеры, на углу уходящего туннеля мерцал один-единственный голубой гранат. Они отступили в нишу, чтоб обсудить положение.
– Я видел, – сказал Атон. – Видел. Но вспомни предупреждение Цветика…
Влом чуть не приплясывал от возбуждения:
– Мне наплевать, что сказал Толстяк. Я должен заполучить этот камень.
– Лучше оставить. Ты никогда не вынесешь его из Хтона. Это камень смерти.
Влом раздраженно обернулся к нему:
– Хочешь, чтоб я его оставил, чтобы забрать самому. Думаешь сам свалить – сильнее всех. Знаю я тебя…
Атон посмотрел на него сверху вниз.
– Извини, приятель, – сказал маленький человечек. – Я знаю, ты другой. Но послушай… я должен его заполучить. Должен.
Атон ничего на это не сказал.
– Послушай, – Влом в отчаянии начал опять. – Я вроде как не преступник, как все остальные. Ничего не имею против тебя, Пятерочка. Не знаю, что ты натворил. Но меня вломили. Несправедливо, что я здесь. Я должен выбраться.
"Дурак, – подумал Атон, – разве ты не понимаешь, что здесь тебе лучше, чем где-либо на воле? Твой собственный разум вломил тебя и подставил под самоубийство".
Заметив, что его товарищ глубоко задумался, Влом заговорил быстрее:
– Не то, будто… не то, что вроде как любой узнает, что он у меня. Я спрячу его в мех, а потом найду случай послать весточку. Счетовод наверху не обжулит…
"Ты отдашь свое сердце химере", – подумал Атон.
Наконец Атон пришел к решению:
– Ладно. Кто пойдет его доставать?
Вопрос был уместный. Они прижались к стене рядом с поворотом, все сильнее ощущая жар, проносящийся мимо, и вполне понимая, насколько хуже по ту сторону водяной завесы. Запас питья был на исходе. Чтобы достичь голубого граната и вернуться, нужен очень выносливый человек.
Но Влом не унывал.
– Вот почему ты мне нужен, – признался он. – Я всяко должен был сказать тебе, Пятый, приятель, но. – Если я сам побегу за ним, до камня я добегу. Но вдруг не добегу, тогда нужен кто-то, чтоб оттащить меня назад. Помни, я сделал тебе одолжение…
"Ты не должен был делать это одолжение. Плата за неосторожность смерть".
– Кажется, я слышал этот довод раньше, – сказал Атон. – Но если ты настолько глуп, что пойдешь за камнем, я не менее глуп, чтобы тебя выволочь. Не лучше ли заняться этим, пока мы не испеклись?
– Спасибо, приятель, – простодушно ответил Влом.
Он ринулся вперед с отвагой, опровергающей его репутацию. Атон видел, как горячий вихрь припечатал его к стене. Влом закрыл лицо рукой и двинулся вперед. Перемещаясь вдоль стены, он оказался вне основного потока, но его движение было по-прежнему мучительно медленным. Он наклонялся вперед, сопротивляясь ветру и осторожно переставляя ноги. Кожа на его руках покраснела от жары.
Наконец он достиг угла дальнего тоннеля. Здесь ветер затих, огибая крохотную впадину, образованную выступавшим возле входа камнем. Атон понимал, что направленный воздушный поток перед входом в туннель ужасен. Там-то и лежит гранат, пойманный небольшой рытвиной. Должно быть, прикатился сюда из другой пещеры; возможно, много лет назад.
Влом сунул на пробу руку в поток и быстро убрал. Здесь было по-настоящему горячо. Капли с потолка исчезали на ветру в нескольких метрах от этого места. Собравшись для решающей попытки. Влом бросился за голубым гранатом.
Атон увидел, как поток подхватил человеческое тело и отбросил его в сторону. Влом ощутил страшную боль, но одна его рука сжимала гранат. У Влома был голубой билет в гибель.
Он покатился по ветру, стараясь выбраться из потока в боковое убежище. Но его усилия были слабы, случайны, забиты болью, а вскоре и вообще сошли на нет. Он потерял сознание. Было ясно, что жить ему осталось недолго.
Атон рванулся в пещеру. Сильный ветер подхватил его и откинул к ближней стене. Он опустился на четвереньки, прижал голову к плечу и пополз к лежащему Влому. Колени на гладкой поверхности скользили, а центральный поток не отпускал. Дышать было тяжело.
Атон лег ничком и пополз дальше. Ой больше не смотрел, куда ползет, поскольку ветер бил по телу и голове; его глаза не вынесли бы такого давления. Атон вслепую выбрал направление, головой рассекая жар. Он не знал, когда добрался до тела.
Сообразив, что переползает через руку Влома, Атон ухватился за нее и попытался повернуть назад. В глазах потемнело от боли, когда он их открыл; уж лучше быть слепым. Он не мог перевернуться, держась за руку. Пришлось сесть.
Порыв ветра вновь подхватил его и опрокинул. На какой-то краткий миг его глаза широко раскрылись, и он увидел мучительную, но отчетливую картину пещеры позади голубого граната. Потом опять упал ничком – ноги по потоку, пальцы на ногах в волдырях, руки тащат Влома за руку – и пополз, извиваясь, как слепой высохший червь, прочь от печи.
Он почувствовал, что выползает из адского грота, но не запомнил ничего, что с ним случилось после того, как он заглянул в дальнюю пещеру. Возможно, он отчасти находился без сознания и полз инстинктивно. Атон обернулся, чтобы посмотреть на руку, в которую вцепился, и обнаружил, что Влом все еще к ней присоединен. Другая его рука по-прежнему сжимала гранат.
Атон лихорадочно глотнул воды из меха, оставленного в нише, затем приложил обе руки ко рту, чтобы не дать бесценной жидкости изрыгнуться. Его мех был теперь пуст; он нашел мех Влома и влил остатки в ничего не сознающего товарища. Это было необходимо – волдыри и синяки покрывали все его тело.
"Почему мы не догадались перелить воду в один мех, а другой использовать как щит?" – подумал он, слишком утомленный для того, чтобы на себя сердиться.
Влом, наконец, пришел в себя.
– Надо выбираться отсюда, – прохрипел он.
Сжимая свое сокровище, он повис на Атоне, и они, шатаясь, побрели по туннелю.
Силы вернулись к ним, когда суховей смягчился расстоянием. Ветер ослаб и охладился, их движение ускорилось. Ветер подталкивал их в спину. Через полчаса они уже подходили к дому.
Но это, оказывается, было еще не все. Влом затормозил у крутого спуска:
– Пятый, смотри!
Маленькое чудовище перегородило дорогу. Животные в Хтоне редкость, и человек их почти не видит, но они существуют и неизменно ужасны. Химеры худшие из них, однако есть и иные страшилища. Это напоминало ящерицу длиной сантиметров двадцать, красную, как гранат. Глубоко посаженные злые глазки горели огнем, морщинистая челюсть откидывалась и захлопывалась в напряженных спазмах.
– Саламандра! – прошептал Влом.
Атон слышал о них. Миниатюрные огненные ящерицы населяли наветренные пещеры. Они были стремительны, мерзки, могли высоко прыгать, а их крохотные челюсти выделяли смертельный яд. Легкая царапина, одна капля на обожженной коже – и все кончено.
– Ее надо обойти, – сказал Атон.
– Как? Опять назад?
Саламандра не дала им времени на обсуждения. Она рванулась вперед, цепляя толстыми ножками за камни. На вид неуклюжая, она делала добрых пять километров в час против ветра.
Атон и Влом молча повернулись и побежали по туннелю. Ветер хлестал с новой силой, толкая людей назад. Ящерица преследовала их со зловещей настойчивостью, отставая, но не слишком. Было очевидно, что она способна бежать дольше измученных людей. Ощущение притока сил, вызванное путешествием по ветру, было обманчивым.
Обычно человек обгонял саламандру, поскольку ее скорость была меньше и, в общем, не зависела от ветра. Но Атон и Влом попались в неудачном месте и не имели ни пространства, ни сил для бегства. Однако и ждать было безрассудно: голые руки и ноги – плохая защита от высоко прыгающего и кусающегося зверя. Проход слишком узок, оружия нет. О, топор Старшого!
Влом упал на землю.
– Я – все, – выдохнул он. – Больше не могу.
Атон попробовал помочь ему, но сам слишком устал, чтобы что-то сделать. Саламандра приближалась. Приключение в пещере голубого граната отняло у обоих чересчур много сил.
– Бесполезно, – сказал Влом. – Остается одно. – С чрезвычайным усилием он протянул голубой гранат. – У тебя меткая рука?
Атон не стал спорить, взял сверкающий камень, осторожно взвесил его в руке и швырнул в приближающуюся саламандру.
Он прицелился слишком низко. Камень ударился прямо перед зверем и раскололся пополам. Один кусок перелетел через голову саламандры, другой попал в туловище, отбросив ее на несколько сантиметров в сторону. Саламандра мстительно набросилась на обломок, сомкнула на нем челюсти.
Атон и Влом не стали ждать конца. Понятно, что сделает кусок граната с укусившими его зубами. Они перепрыгнули через маленькое чудовище и побежали по проходу в безопасное место.
– Все равно не вышло бы ничего хорошего, – сказал Атон, когда они замедлили шаг; он понимал, как чувствует себя Влом, утративший трофей. Он не настоящий. Гранаты так не ломаются.
– Мы могли бы бросить мех, – сказал Влом.
Второй раз разум Атона предал его в критических обстоятельствах, оба раза использование мехов уменьшало риск. Бросить их на ящерицу, накрыть хотя бы на миг – что удержало людей от этой попытки?
Теперь граната не было. Голубой гранат, который так и не смог бы дать свободу, разве что каким-то хитроумным способом. Пещеры взбунтовались бы, узнав о гранате; никакая собственность не была бы в безопасности перед лицом такого соблазна.
– Лучше не говорить… – сказал он.
– Кто мне поверит?
Тайна будет на время сохранена.
"А как насчет большей тайны? – спросил себя Атон. – Той, что могла бы поудить такой хаос, который разрушил бы оба мира Хтона? Нужно ли рассказывать, что я увидел мельком в дальней пещере, когда меня перекувырнул ветер?
Или это должно оставаться сокрытым: целый туннель в рядах блестящих голубых кристаллов?"
$ 398
ЧЕТЫРЕ
– Машиниста Пятого в Седьмой грузовой отсек. Авария.
Атон выключил машину и схватил рубаху, техник махнул ему рукой:
– Это Капитан! Имеет приоритет.
"Почему я должен подскакивать, когда зовет Капитан? – подумал Атон. Я уже не на Военном Флоте. За три года меня научили там двум вещам: машинам и боевому единоборству. Теперь мне двадцать четыре, и я по-прежнему ищу женщину – свою любимую стерву, с такой легкостью обворожившую меня в лесу. Я не должен подскакивать ни из-за кого, кроме нее".
Он вошел в ближайшую транскабину, пристегнулся в ожидавшей капсуле, набрал код Седьмого отсека. Когда аппарат начал движение по маршруту, он нажал кнопку "ПРИОРИТЕТ" и вцепился в подлокотники.
"Меня, в конце концов, сделали машинистом. Мне пришлось совершить сделку, чтобы путешествовать по космосу, а это означало – подчиниться тому, что предлагал Военный Флот. Испепеляемый любовью, я ждал набора. Но я научился тому, как найти эту коварную женщину, о да!"
Закрытая капсула втянулась в вакуумный туннель и набрала скорость. Защелкали внутренние реле, прокладывая транскабине курс в лабиринте, индикаторы вспыхивали на пересечениях и при прохождении встречного транспорта. Космокорабль в миниатюре, двигающийся по скрытой сети, как "Иокаста" двигалась по сети звезд. Для капсулы стен не существовало: она достигала любого места в считанные мгновения. Ибо большой корабль…
$-привод – правильнее СС (сверхсветовой привод) – открытие которого отметило рывок человека в космос, сравнимый со вспышкой сверхновой звезды, был весьма эффективным, но научно необъяснимым. Профессор Фитл, как гласила ироническая легенда, открыл его в бассейне у себя на даче: когда вода вместила его погрузившуюся тушу, а перелетевшее через забор яблоко упало ему на голову. Стоявший на кромке бассейна магнитофон включился на ключевые слова "движение" и "тяготение", и дословно записал последующую речь. Записанный отрывок, был отредактирован роботом-секретарем, умело опустившим частые богохульства и упоминания соседних мальчишек, и отослан в технический бюллетень, робот-редактор которого напечатал его стенографический отчет. Пятнадцать независимых исследовательских фирм пытались сконструировать описанное в отчете устройство. Двенадцать сдались в течение года, две открыли шальные побочные эффекты и забыли о первоначальной задаче, а в пятнадцатой неумелый робот-служащий неверно припаял диод, и она выдала $.
Поначалу устройство было воспринято как своего рода вечный двигатель. Оно было убого, громоздко и стремилось двигаться кругами, сердито завывая. Профессор Фитл подписал яростное заявление, где требовал уничтожить упомянутый объект. На испытаниях в космосе его скорость возросла в течение часа с сантиметра до метра в секунду. За следующий час устройство набрало скорость в насколько раз большую. Потом разогналось так, что уследить за ним смогли только приборы. Наконец, вообще пропало: определенной им самим орбиты не покинуло, но исчезло.
Вернее почти исчезло: приборы фиксировали черенковское излучение след, оставляемый импульсом, скорость которого превышает скорость света в данной среде. Средой в данном случае был, в сущности, абсолютный вакуум.
Профессор Фитл забрал заявление назад и проявил активный интерес к собственному детищу. После чего легенда утрачивает всякую живость, цензура накрыла плотным покровом все печатные отчеты. Ходили слухи, что $-устройство, раз запущенное, черпало энергию из неизвестного источника некую неограниченную природную силу, что корабли строились на основе больших $-устройств и посылались в преддверия ада, куда даже свет не проникал, будучи слишком грубым; что не все корабли вернулись назад; что в отдаленном космическом пространстве или не-пространстве обитали злые духи.
Из всего этого и возник стандартный $-корабль – судно с командой в тысячи человек и мощностью, доставляющей его куда угодно. Одним из таких кораблей была "Иокаста", скорость которой подчинялась логарифмическому закону. Чтобы определить скорость, выраженную в километрах в час, достаточно количество часов, в течение которых корабль ускорялся, поставить показателем степени числа 10. Например, если корабельные $-часы показывают 2, это означало, что привод работает два часа и скорость корабля равняется 102 или сто километров в час.
"О да, – думал Атон, пока капсула накренялась и поворачивала, $-корабль медленно начинает движение. Но уже в 9,03 по корабельным часам его скорость превышает скорость света – 300.000 километров в секунду, а в 13 достигает скорости один световой год в час. 16 – сигнал к торможению, поскольку самостоятельно привод отключается только после того, как на часах появится это число – более высокая скорость, чем 1016 километров в секунду, выбросила бы корабль из галактики. Полтора дня (по объективному земному времени) достаточно "Иокасте" для достижения любой точки галактики".
Движение капсулы замедлилось, и ум Атона вернулся к практическим вопросам. Он прошел через затвор, восстанавливающий нормальное давление. Его поездка, неважно, в метрах или световых годы, завершилась.
ПЯТЬ
Капитан Мойна с нетерпением его ожидала. Атон никогда не встречался с ней лично, но не узнать ее было нельзя. Приятная женщина в форме торгового флота, неопределенного возраста, приглаженная и строгая. Губы почти бесцветны; волосы заправлены под шапочку и скрыты шлемом. На лице ни малейшего следа двадцатичетырехлетнего разрушительного воздействия космоса. Команда не любила ее от всего сердца: она сама усердно взращивала эту нелюбовь. Почему она одна? При аварии все помощники капитана должны беспомощно сновать вокруг нее. И что она делает в темном грузовом отсеке?
– Пятый, – сказала она без вступления, – охладитель Седьмого не действует. У нас не больше тридцати минут.
Атон направился за ней в отсек:
– Капитан, кажется, вы вызвали не того человека. Я – машинист.
Она привычным движением открыла шкафчик и вынула комплект космокостюмов.
– Я вызвала _т_о_г_о_ человека.
– Послушайте, я не могу починить систему охлаждения, даже если мне приставят к горлу…
Капитан повернулась и схватила его своей тонкой рукой за рубаху. Она дернула застежки, сунула руку ему за пазуху и вытащила из внутреннего кармана крохотную книжечку.
Атон был у нее в руках. Обвинение стоило бы ему двух лет тюрьмы и пожизненного запрета на работу в космосе. Реестр дивидендов торгового корабля являлся секретным документом.
– Вы – капитан, Капитан, – сказал он.
Она швырнула ему костюм:
– Надевай.
Он замешкался. Его толстый комбинезон не влез бы в легкий костюм.
Капитан мгновенно поняла его мысль:
– Раздевайся. Мы не можем тратить время на благопристойность.
Не отделяя слов от дела, она скинула собственную форму – минимум нижнего белья только подчеркивал отлично сложенную фигуру – и быстро влезла в космокостюм.
Атон сделал то же самое, все еще не понимая, что от него требуется. Она тут же разрешила его сомнения.
– У нас минут двадцать, не больше, мы не можем рисковать. Нужно перетащить груз из Седьмого отсека в Восьмой, там действует механизм охлаждения. Пока это возможно, будем работать вдвоем, потом я прикрою тебя гидрантом. Не теряй времени, но и не тряси особенно ящики. Давай начинать.
– Прикроете меня гидрантом?.. _Ч_т_о_ в _э_т_о_м _о_т_с_е_к_е_?
Она взяла одну из коробок.
– Турлингские афисы.
Коробка в его руках задрожала, когда до него дошел смысл слов. Тафисы! Пожиратели кораблей!
Во время работы капитан Мойна объяснила положение дел.
– Это насекомые, личинки. На многих планетах считаются деликатесом. Их надо перевозить живыми, низкая температура держит их в спячке. Когда теплеет, они просыпаются и начинают все жрать. Сначала собственную упаковку, потом грузы. Потом все остальное, включая команду. Их не остановить; со временем они пожирают даже металл. Необходимо содержать их в холоде и покое. Сейчас на часах 13. За борт их сбросить не удастся.
Это было явное преуменьшение. Покинуть корабль, движущийся быстрее света, физически невозможно. Окружающей вселенной для него просто не существует. Пять часов замедления вернули бы их в досветовую область… если бы голод тафисов выдержал так долго. А экономические и политические последствия…
– Это легальный груз?
– Не будь наивным! Почему тогда я послала за тобой?
В самом деле, почему. Оказывается, Капитан – безжалостная делячка. Строго говоря, никакая межзвездная торговля не была нелегальной, поскольку ни одна планета не могла навязать свои законы вне непосредственной сферы своего влияния, так что никакого правоведения в большом масштабе формально не существовало. Но определенный свод законов возник и твердо поддерживался, а политические системы миров были достаточно сходными, чтобы поощрять путешествия и торговлю, в частности, между теми планетами, что гордились своим добрым именем. Закон сектора и полицейские силы сектора существовали лишь номинально; сама идея такой власти тревожила независимые колонии намного больше, чем преступное поведение.
Однако нарушение неписаного закона каралось занесением виновного в "черный список" во многих процветающих мирах, ни один торговый корабль не мог себе этого позволить. У Капитана был повод для секретности.
Половину коробок перенесли без приключений. Наконец началось. Коробка, которую нес Атон, взбухла. Поверхность испещрили булавочные проколы, потом следы когтей. Его тяжелые перчатки безошибочно отреагировали на движение внутри, после чего наружу показались белые рогатые личинки. Тафисы проснулись.
Атон какой-то миг еще смотрел на артроподов с наждачной поверхностью, затем бросил коробку. Она тут же разлетелась и запенилась склизкими тельцами. Личинки безошибочно его учуяли и двинулись белой волной по полу.
– Маска! – крикнула сзади Мойна.
Он застегнул ее вовремя: поток замораживающей пены уже был направлен на пол. Она повернула гидрант на него. Теперь он понял, зачем нужны костюмы. Не будь защиты, пена убила бы людей за несколько минут.
Личинки на полу сверились и затихли, погрузившись в состояние спячки. Но уже корежились остальные коробки.
– Быстрей! – услышал он голос Капитана в наушниках поверх шума воздухообмена. – Я могу накрывать сразу только одну.
Ум и тело отвращали Атона от соприкосновения, но он слишком хорошо понимал последствия промедления. Подобрав упавшую коробку, он повес ее в холодильный отсек. Мойна стояла у дверей и непрестанно поливала его пеной, окатывая заодно сложенные в Седьмом отсеке коробки. Замороженные тафисы неопасны – но граница тонка. Если гидрант вдруг сломается…
Атон спешил.
Он чистился в каюте Капитана. Он не мог позволить себе расспросов о характере работы в Седьмом отсеке, а забытая второпях форма пропиталась пеной. Существовали, конечно, и другие темы, которые надо было обсудить, прежде чем расстаться.
Атон вышел из ванной и обнаружил, что капитан Мойна полулежит переодетая в обычное платье. Ее волосы Сияй распущены и ниспадали тусклым каштановыми прядями. Она выглядела молодой, слишком молодой для тех самообладания и силы, которые он видел. Внешний вид обманчив; она действительно крепка, и впереди ожидается нелегкий поединок. Было бы рискованно поверить ее позе и позволить себе расслабиться.
Атон прикинул свой актив: он сослужил ей службу, которая спасла корабль, и обладал информацией, которая вынудила бы ее уйти из торгового флота в отставку. Но она по-прежнему капитан, наделена капитанской властью и имеет против него улики. Пат, если один из них не совершит ошибки. И не потеряет самообладания.
– Садись, Атон, – сказала она, указывая на диван рядом с собой.
Ее голос был нежным, почти музыкальным. Он сразу же понял, что она с ним играет. То, что он – ее подручный, ей недостаточно? Или она хладнокровно использует сексуальную привлекательность для усиления своей позиции? До какого предела?
– Система долей, – сказала Мойна, делая первый ход, – самый удобный способ беспристрастного вознаграждения участников торгового рейса.
Да, это так. Система заимствована из практики древних китобоев на Земле. Члены китобойной команды получали вместо платы определенную часть прибыли. Пятидесятая доля представляла собой пятидесятую часть целого, и так далее. Даже двадцатитысячная доля могла обернуться внушительной суммой, если рейс оказывался удачным. Каждый член команды был заинтересован в экономическом успехе всего предприятия.
Атон кивнул и воспользовался активной защитой:
– Перевозка тафисов, уверен, должна хорошо оплачиваться.
Мойна улыбнулась:
– Владельцы берут себе вторую долю – половину прибыли.
– А какую долю берет Тафис?
Мойна отказалась уступить инициативу:
– Доли на "Иокасте" включают четырехтысячную для новичка…
– Двухтысячную для опытного машиниста, – сказал Атон, подвигаясь ближе. – Но иногда бывают очень опасные дежурства…
– Частичные дивиденды должны рассчитываться в каждом порту…
– А холодильники проверяться…
– …в том случае, если член команды увольняется и требует свою долю…
– …или если эту долю требуют его близкие родственники…
Глаза у Мойны были серые, почти зеленые.
– Поэтому реестр дивидендов – исчерпывающий справочник, описывающий каждого человека на корабле.
– И весь легальный груз. – Волосы у нее, похоже, стали ярче, с медным отливом.
– Наличие реестра у постороннего лица является преступлением.
– Равно как и нахождение на борту личинок, – закончил Атон.
Ее губы были крепко сжаты.
– Однако… – начала она.
Атон поцеловал ее.
Он сделал хитроумный ход, сознавая свою власть над этой женщиной, и готов был достичь молчаливого взаимопонимания любым необходимым знаком. Он понимал, что речь идет о чем-то большее нежели взаимные обязательства: никто не мог позволить другому выступить с осуждающими намерениями. Но это были всего-навсего рассудочные козни ради выживания. На душевном уровне все определялось его бесплодным поиском миньонетки – если она действительно существовала. Он воспринимал капитана Мойну как помеху, а не как женщину.
Но когда их губы соединились, странный огонь объял его. То, что казалось рассчитанным искусством, обернулось реальной страстью. Он хотел ее как женщину.
Мойна отстранялась.
– Зачем ты это сделал? – спросила она.
Атон подавил расстройство от внезапного отказа и решил истолковать вопрос как деловой.
– Реестр дивидендов? Будем считать, что причина такая же, что и у контрабанды тафисами.
Дебаты его теперь не интересовали. Он был раздражен – тем, что его смогли так легко возбудить и отвергнуть. Но сказанное было правдой: взаимопонимание не требовало того, чтобы раскрывать более глубокие мотивы. Возникло своего рода равновесие. Следовало его сохранять.
Она наклонилась к нему, опять соблазняя его. Что с ней? Пришлось признать, что она действует на него возбуждающе: желание возобновилось. С этой женщиной шутки плохи. Он никогда еще не попадал в подобную переделку, никогда не был так восприимчив. На этот раз он отказывается играть в ее игру; больше он ее не поцелует.
– Что это, – спросила она, – в твоих волосах?
В вопросе была короткая заминка, обеспокоившая его. Мойна хотела сказать что-то еще или, возможно, сказать по-иному. Ему казалось, что легкая деланность ее речи – следствие ее официального положения, но теперь-то она не играла роль Капитана, а искусственность осталась.
Он вынул из волос цветок.
– Это хвея. Для жизни ей нужны воздух и любовь – любовь к ее спутнику. Если отнять ее у меня, она умрет.
Мойна взяла цветок с ладони.
– Я слышала сказку о хвее, – пробормотала она, рассматривая растение. – Очаровательно.
Атон опять почувствовал беспричинное раздражение. До сего дня он и сам думал, что тафисы – выдумка. Неудивительно, что люди не верили в уникальные свойства хвеи.
– Сейчас покажу, – сказал он, забирая цветок. Он положил его на стол и отошел.
Какое-то мгновение хвея цвела, затем лепестки ее стали вянуть. Атон быстро подошел и взял цветок: к хвее вернулись силы, она вновь стала зеленой и свежей.
– Не сказка.
Глаза Капитана сияли.
– Какая обворожительная связь, – воскликнула она. – Ее дала тебе мать?
Челюсть Атона напряглась:
– Нет.
Мойна, улыбаясь, коснулась его руки:
– Я причинила тебе боль?
– Нет!
Но под ее понимающим взглядом он испытывал потребность оправдаться.
– Мой отец, – сказал он, – женился на девушке из Династии Десятых. Они прожили вместе два года, и хвеи цвели как никогда. Она была добрая, очень его любила и умерла при родах.
Мойна положила ладонь ему на руку.
– Мне незачем это знать, Атон.
Но сейчас ему надо было высказаться.
– После чего Аврелий отправился в космос. Его двоюродный брат Вениамин Пятый присматривал за хозяйством, так что хвеи не погибли. Аврелий путешествовал в дальних уголках галактики, стараясь забыться. Из-за неисправности его корабль причалил к неизвестной планете. Отец… полюбил местную девушку и взял ее с собой. Он привез ее на Хвею.
Мойна всматривалась в его беспокойные глаза:
– Нет необходимости…
– Она жила с ним всего один год… и бросила его. Скорее всего, вернулась на свою глухую лесистую планету. Аврелий больше не путешествовал; он выращивал в одиночестве хвеи и воспитывал меня.
– Но она дала ему силы продолжать…
– Она не любила его! – закричал Атон, отбросив руку Мойны. – Она его бросила. Ни одна дочь Хвеи так бы не поступила. У меня _н_е _б_ы_л_о матери – ни родной, ни мачехи.
– Возможно, она бросила его _п_о_т_о_м_у_, что любила, – сказала Мойна. – Ты способен это понять?
– Нет, – Атон поднял руку, словно собираясь ее ударить. – Если я когда-нибудь встречу эту женщину, я ее убью. Я подтверждаю свое происхождение от Династии Десятых. От достойной женщины. Десятой!
– Какие страстные слова! – Капитан постаралась сменить тему. – Через тридцать шесть часов я покажу тебе, куда везут тафисов. А теперь быстро уходи.
И Атон ушел.
ШЕСТЬ
Через четыре смены в грузовом отсеке Атон и Капитан перетаскивали ящики с тафисами в планетарный челнок.
– Кто-нибудь еще летит? – спросил он.
– Никого.
Атон завершал работу молча. Эта удивительная женщина скоро раскроет ему свои карты. По-видимому, она сама вымыла за это время отсек. Поврежденные ящики были переупакованы.
Маленький челнок вылетел в тень материнского судна. В иллюминаторе появились немигающие далекие звезды. Пока Капитан занималась управлением, Атон рассеянно рассматривал их, пытаясь догадаться, в какой части галактики они находятся.
– Когда я был космогардом, – сказал он, подразумевая годы, проведенные на Военном Флоте, – я научился не смотреть на звезды. Если глядеть на них слишком долго, они могут прожечь дырки в сетчатке.
Мойна фыркнула:
– Когда я оказалась в космосе, прежде всего я научилась отличать факты от фикции.
Атон засмеялся. Челнок, обогнув корабль, оказался на солнце. На иллюминатор опустился чехол, защищающий от жесткой радиации, ориентироваться приходилось теперь по экрану. Капитан направила маленький челнок с орбиты в атмосферу.
– Это застава Ксеста, – сказала она.
– Я до сих пор не научился отличать факты от фикции. Разве _е_с_т_ь такие существа, как ксестиане?
– Ксесты. Все в космосе существует, если путешествовать достаточно далеко, – сказала она. – Ксесты редко общаются с человеческими мирами, но они, вероятно, самый сильный нечеловеческий фактор в нашей области галактики. Оказывается, они верят в формулу "живи сам и давай жить другим", и мы им не нужны. Но эта застава гораздо ближе к человеческим торговым путям, чем к их собственным, и поэтому они согласились иметь с нами дело. "Иокаста" – один из кораблей, выполняющих их заказы.
– Это _о_н_и_ едят тафисов?
– Возможно. Или выращивают их в качестве домашних животных. Трудно сказать. Во всяком случае, товар заказали они. Они хорошо платят, а их репутация превосходна.
Атон покачал головой:
– Каждый раз, когда я думаю, что привык к космосу, он вновь меня удивляет. Если так много мифов оказываются правдой… – Он не докончил фразу, задумавшись о миньонетке.
Мойна бросила на него беглый взгляд:
– Но есть одна сложность…
– Естественно. Поэтому-то и позвали машиниста Пятого.
– У ксестов нет понятия пола. Они с большим трудом воспринимают человеческий организм. Торговцы преуспели в частных вопросах, но недоразумения остаются. Ксесты считают, что два тела, мужское и женское, составляют одно сложное человеческое существо.
– Неужели?
– Разум ксестов не улавливает оттенки, – она помрачнела. – Протокол требует, чтобы в качестве Капитана присутствовала я лично. Но для них…
– Вы всего-навсего полкапитана! – Атон хлопнул себя по колену. Прискорбное нарушение этикета.
– Совершенно верно.
По человеческим меркам ксесты были невелики и, исходя из земной силы тяжести, весили меньше сорока килограммов. Здесь, однако, их вес составлял лишь четверть земного. Восемь тонких отростков, разделенных на фаланги, отходило от их шарообразных тел. Общаться с ними приходилось посредством галактических знаков; для ксестов звуков не существует.
По прошествии деловой части протокол предполагал развлечение гостей в течение строго определенного времени и обмен подарками. Ксесты были полутелепатами, способными реагировать непосредственно на чувства, а не на смысл, и считали, что честь, оказываемая гостю, автоматически оценивается всеми людьми. Капитан Мойна подарила им несколько баллонов с кислородом веществом, необходимым для них так же, как и для человека, а они в свою очередь пригласили художника – сделать портрет Человека.
Незадолго до этого представитель ксестов застрял на их любимой загадке о бинарной природе человека.
– Два вида, чтобы создать одного Человека? – просигналил он.
– Один вид, два пола, – ответил Атон.
– Да, да. Мужчина одного вида. Женщина – другого.
– Нет, нет, мужчина и женщина одного вида.
– Одного целого? – просигналило бесполое существо.
Еще один термин для их понимания кровного родства.
– Нет, слишком близко, – начал было Атон, но остановился.
Капитан Мойна с полуулыбкой наблюдала за их разговором, но не вступала в него.
– Никак не пойму! – закончил смущенный ксест. – Огонь и вода смешиваются, чтобы создать Человека. Неизбежно разрушение – но это уже ваша проблема. Давайте лучше поговорим о торговле.
Хозяева понимали, что людям необходим сон. Им отвели просторные покои: спальню с туалетными и кухонными приборами, спальными принадлежностями, кроватью.
– Отлично, – сказал он. – Кто ее займет?
– Я, – твердо ответила капитан Мойна.
– Вам не кажется, что ее нужно делить?
– Нет.
– А если я пожалуюсь хозяевам?
– Протокол запрещает… Можешь выйти, пока я приготовлюсь ко сну.
– Но где же буду спать я?
– Когда вернешься, постелешь себе на полу.
Вернувшись, он увидел, что Мойна сидит на кровати в ночной рубашке, прозрачнее которой он еще не видел. Игра, похоже, продолжалась, и Мойна неплохо к ней подготовилась. Изумительные женские округлости, скрываемые капитанской формой, стали совсем очевидными и несомненными. Она интриговала и расстраивала его планы, а ему не нравилось, что она прекрасно это понимает.
Атон сел на край кровати.
– В чем ваш секрет, Капитан? У вас тело молодой девушки – но вам наверняка лет пятьдесят.
– Годы в космосе летят быстро, – сказала Мойна. На ней была шапочка, скрывающая волосы.
– Не настолько же быстро!
– Оставь женщине ее тайны, и, возможно, она оставит тебе твои.
Здесь был какой-то намек.
– Что вам известно о моих тайнах?
Мойна наклонилась вперед, позволив простыне сползти до пояса, а рубашке обтянуть фигуру.
– Реестр дивидендов. Ты использовал его, чтобы проверить всех женщин в команде корабля. Ты ищешь какую-то женщину.
Она знала. Внезапно ему захотелось рассказать ей об этом, раскрыть свой секрет, вот уже четыре года бросавший его, с планеты на планету, с корабля на корабль. Удручающая и разочаровывающая тщетность этого поиска, этих сложных проверок украденных списков пассажиров и реестров дивидендов ради поддельной нимфы привнесли в его душу разрушительное страдание. Вынести его было нелегко.
Словно ребенок, он оказался в ее руках, прижимаясь головой к ее груди. Она крепко обняла его, и постепенно тоска и мука его памяти унеслись прочь.
– Я влюблен в иллюзию, – прошептал Атон. – В лесу поющая девушка начала со мной любовную игру, и я не успокоюсь, пока песня не будет завершена. Мне нужно ее найти, даже если я знаю…
– Кто она? – мягко спросила Мойна.
Вновь боль нахлынула на него – море отчаяния, которое он слишком долго сдерживал.
– Она назвала себя Злобой, – сказал он, – но скорее всего, это аллегория. Имя сирены, миньонетки, которая живет тем, что изводит мужчину. Под этой маской она подарила мне хвею. Если она существует, я пропал; если нет, вся моя жизнь была сном, хрупким кошмаром.
Мойна наклонилась и, обжигая огнен, поцеловала его в губы.
– Ты так сильно ее любишь, Атон?
– Я люблю ее! Я ее ненавижу! Она должна стать моей!
Мойна поцеловала его в щеку, в веки.
– А другая женщина? Другая любовь?
– Нет! До тех пор, пока не закончится песня… До тех пор, пока я не узнаю то, что не знает никто, что не сообщает ни одна книга… О Боже, что бы я ни сделал ради любви Злобы… только бы оказаться рядом с ней.
Она продолжала обнимать его, и через несколько минут он, как и был одетый, заснул.
– Это было так сладостно, так сладостно, – услышал он в полусне ее голос.
Переговоры о торговле завершились на следующий день, и Атон с Капитаном были готовы к возвращению на "Иокасту".
– Благодарим тебя, Человек, – просигналил представитель ксестов. Теперь прими от нас в подарок твой портрет.
Они вынесли большую завернутую раму. Атон удивился, когда это художник успел выполнить работу, поскольку ни он, ни Капитан ему не позировали. Разве что манера была очень субъективной…
Портрет развернули. Это и впрямь была паутина; разноцветные нити оплетали пустую раму, пересекаясь под всевозможными углами, и неким колдовским способом образовывали в воздухе трехмерный узор. Поначалу он ничего не означал, затем, когда чувства Атона начали отвечать смыслу картины, заманивавшей внутрь искусными прекрасными нитями, целое попало в фокус – возникла таинственная картина некой сцены в лесу.
На ней были два человека, ожившие посредством волшебства ксестов: похожие, но странным образом противоположные – потрясающей красоты женщина с волосами как яростный огонь и маленький мальчик с огромной книгой в руке и с нескрываемым удивлением на лице.
Атон, словно загипнотизированный, уставился на картину.
– Это… мы двое?
– Наше искусство нелегко объяснить, – сообщил ксест. – Мы не понимаем истинной природы Человека. Мы сделали твой портрет так, как ты увидел две – Мужскую и Женскую – части своего существа, когда впервые постиг их. Надеемся, для тебя это ценно.
Атон медленно повернулся к капитану Мойне. Он увидел слезы, блеснувшие в глубине темно-зеленых глаз.
– Вероятно, ей _п_р_и_ш_л_о_с_ь_ спрятаться, – сказала она. Любовь… любовь этого мужчины стоила бы ей всего; с обычной точки зрения, всего.
Она медленно поднесла руку к шапочке и сняла.
Огненная лавина скатилась ей на плечи.
Атон коснулся живого пламени ее волос.
– Ты! – произнес он.