Светлые Ванъяр дорожат покоем; они довольны своей судьбой – на что им новые знания, смущающие их души? И Тэлери не стремятся возвратиться в Смертные Земли. Только Нолдор были так похожи на – тех… Правда, поначалу они сторонились его, опасливо косясь на тяжелые железные наручники, навечно оставшиеся на его запястьях – как клеймо, как знак, как напоминание: он нарушил волю Единого. Потом привыкли и к этому…
И однажды он увидел книги Нолдор.
Мелькор был потрясен. В письменах Эльфов Света была тяжеловесность, не свойственная легкому, летящему письму Тай-ан; но, несомненно, это была письменность Эллери Ахэ.
– Кто… дал вам эти знаки?
– Феанаро, – ответил Румил, один из мудрейших Нолдор.
Сердце Черного Валы забилось глухо и тяжело:
Постой; повтори. Эти письмена создал…
– Куруфинве Феанаро, старший сын Финве.
Мелькор замолчал.
– Он по праву считается мудрейшим из Нолдор, – Румил вздохнул. Когда мы создавали письменность, у нас ушло на это несколько лет. Но мои письмена не так красивы, да и система более громоздка. Феанаро талантлив; работу, на которую у меня ушли годы, он сделал за месяц. Его знаки не слишком похожи на мои; правда, мои удобнее высекать на камне… Да, он превзошел меня; должно быть, обо мне и моих знаках скоро забудут…
– Нет, – глухо откликнулся Мелькор. – Камень простоит века. А книги… – он замолчал ненадолго и неожиданно резко закончил, – книги горят.
Румил изумленно взглянул на Мелькора, но Черный Вала поднялся и быстро вышел.
…Когда Мелькор вернулся в чертоги Намо, лицо его было застывшим. Мертвым. Он молча сел и уставился в одну точку, стиснув руки.
– Что с тобой? – обеспокоенно спросил Намо.
– Тэнгвар, – ответил Мелькор. – Письмена Феанаро. Почему ты не сказал мне? Почему?
– Я… – Намо не мог подобрать слов. – Мелькор, я не мог… не хотел… я не посмел…
Как объяснить?.. Он не записал этого в Книге. Не знал, что будет с Мелькором, когда тот прочтет.
– Пожалел меня, – тем же ровным голосом сказал Мелькор, – решил, что это меня сломает. Или побоялся, что я стану мстить.
Намо вздрогнул: Мелькор словно прочитал его мысли. Черный Вала повернулся к нему; лицо его дернулось в кривой усмешке:
– Ничего. Хоть что-то осталось от них, – с неживым смешком проговорил он, но смех его перешел то ли в сухой кашель, то ли в рыдание; Черный Вала отвернулся.
– Ты знаешь… они так радовались тому, что могут записывать мысли… – Мелькор говорил, чуть задыхаясь, – они… все – сами… Я лишь немного… помогал им…
Он снова замолчал. Неожиданно тихо рассмеялся, и Намо с ужасом подумал, что Мелькор сошел с ума.
– Знаешь… знаешь, что один из них принес мне? Сказки. Ну да, сказки. Его так и прозвали потом – Сказитель. Понимаешь, он рассказывает… – Мелькор не сказал: "рассказывал", но не заметил оговорки, – …о цветах, деревьях, травах… о мире, о птицах и зверях, о звездах… У него каждый стебель, каждый камень, каждая звезда говорит своим голосом – и рассказывает свою историю, свою легенду, – Мелькор снова рассмеялся. – Он говорит: когда подрастут дети, они будут читать это. Знаешь, мне кажется – дети должны полюбить эти сказки. Мудрые сказки. Да он и сам – большой мудрый ребенок… Странно, правда? А еще он рассказывает о других мирах. И знаешь, я думаю – наверно, он действительно их видит…
Мелькор перевел взгляд на Намо. В лице Владыки Судеб ужас мешался с жалостью и растерянностью. Улыбка исчезла с лица Мелькора. Он снова вернулся в явь.
– Видел, – жестко поправился он. И, после паузы:
– Расскажи, как это было.
Намо отрицательно покачал головой.
– Расскажи. Я имею право знать.
И Намо рассказал.
Рукописи Эльфов Тьмы попали к Ауле. И когда Феанаро решил всерьез заняться письменностью, Кузнец отдал их своему ученику. Они быстро разобрались, что к чему. Так Тай-ан превратился в Тэнгвар Феанореан.
– А… книги? Что с ними стало?
Книги сожгли. Там же, в чертогах Ауле. Никто, кроме Феанаро, так и не узнал о них. Книги, в которых записаны были знания, идущие из Тьмы. Летопись Эльфов Тьмы и их сказания.
– Ничего не осталось?
– Нет, Мелькор, – голос Владыки Судеб дрогнул.
– Даже памяти… Но твоя Книга, Намо… Скажи, ведь ты же напишешь об этом? Ведь правда, напишешь? Хоть что-то…
– Я обещаю тебе, я напишу, – почти беззвучно сказал Намо. И повторил, как клятву. – Я обещаю, Мелькор.
Много открывал Черный Вала Эльфам такого, что не было ведомо прочим Валар; он был учителем внимательным, и терпеливым. Он не спешил, ибо знания Тьмы подобны клинку, что ранит неосторожного, обращаясь против него.
И многим опасными и странными казались речи Мелькора, но до времени молчали Эльфы.
И пришло время – начал Черный Вала рассказывать Нолдор о Средиземье. И так говорил он:
– Вы – рабы… или дети, если так угодно вам; дети, которым приказали довольствоваться игрушками и не пытаться ни уйти слишком далеко, ни узнать слишком много. Вы говорите, что счастливы под властью Валар: возможно; но преступите пределы, положенные ими – и познаете всю жестокость сердец их. Смотрите же: и искусство ваше, и сама красота ваша служат лишь для украшения владений их. Не любовь движет ими, но жажда обладания и своекорыстие: проверьте сами! Потребуйте то, что даровано вам Илуватаром, то, что ваше по праву: весь этот мир, полный тайн, что предстоит вам разгадать и познать. И плоть этого мира станет плотью творений ваших, которым не достанет места в этих игрушечных садах, отделенных от мира безбрежным морем, отгороженных от него стеной гор…
Нолдор внимали словам Мелькора, и многим по сердцу было то, что говорил он. И, видя это, рассказал им Вала о Смертных Людях – Атани:
– Старшими братьями и учителями станете вы им, – говорил он, – и вместе сможете вы сделать Покинутые Земли не менее, а, быть может, и более прекрасными, чем Аман.
Дивились Эльфы речам Черного Валы, ибо об Атани ничего не говорили им Валар: в то время, когда Илуватар дал Айнур видение Арды, узнали они и о тех, что вслед за Эльфами должны были прийти в Средиземье. Но Эльфы были схожи с Айнур и понятны им, Люди же, странные и свободные, Смертные – и по смерти уходящие на неведомые пути, были иными, и в душах Великих не было любви к ним – лишь смутное опасение. Потому и решили Валар, что должно Перворожденным пребывать в Валиноре, под рукой Великих; до Людей же не было им дела.
Немногое поняли Нолдор из рассказа Мелькора; а то, что поняли, истолковали они по-своему. И решили они, что Атани хотят захватить земли, которыми назначено владеть Эльфам; Манве же держит Элдар в Валиноре, как пленников, ибо легче Валар подчинить своей воле народ слабый и смертный. С тех пор никогда не было приязни меж Эльфами и Людьми; и позже стали говорить Эльфы, что более, чем с прочими Валар, с Мелькором Морготом, Черным Врагом, схожи Люди. Лишь один, кажется, понимал все: Финарато, старший сын Арафинве; только он и расспрашивал Черного Валу об Атани…
…В то время новая мысль пришла Феанаро, старшему сыну Финве. Он помнил прочтенное в книгах Эллери: одному из учеников Черного Валы пришла мысль создать камни, хранящие свет звезд. Красивая мысль. Стоит пламенных камней того Майя, отступника, бежавшего из Валинора – об этом тоже рассказывали книги. Но если и им это было под силу – неужели Куруфинве Феанаро, лучший ученик самого Ауле, не сумеет превзойти их?
Он постарался вспомнить все, что рассказывали книги Эллери Ахэ о создании этих камней. Он дополнил то, что не понимал, тем, что знал. Он был мудр, искусен и талантлив; он был невероятно горд, потому только самого Ауле и признавал он учителем своим, хотя многие знания дал ему Махтан, отец его супруги Нэрданэл.
В тайне ото всех начал Феанаро труды свои. И работал он быстрее, и с большей страстью, чем когда-либо. И для создания камней своих взял он частицу той не-Тьмы, что источали Деревья Валинора, и заключил ее в кристаллы.
Так созданы были три эльфийских камня, гордость и проклятие Нолдор; и Сильмариллы было имя им.
С изумлением и восхищением смотрел народ земли Аман на творение рук Феанаро. И Варда благословила их; и так сказала она:
– Отныне не смеет коснуться их ни тот, чьи руки нечисты, ни тот, чье сердце таит злобу, ни смертный человек; но будут они жечь смертную плоть, что коснется их.
И было предсказано в тот час, что и стихии Арды – земля, море и воздух – связаны с судьбой этих камней.
И прикипело сердце Феанаро к творению рук его; и Звездная Королева милостиво позволила роду Финве владеть этими камнями.
– Ибо, – сказала она, – род Финве суть род избранных, и над потомками его простирают Валар милость свою. Великое деяние совершил в прежние времена Финве, Король Нолдор; и велика будет награда его, и сынов его. Да станут ныне Камни Света знаком избранного рода!
И, низко поклонившись Варде, принял Феанаро Сильмариллы из рук ее. С тех пор он стал считать себя властителем Нолдор, мудрейшим, избранником. Гордо и надменно смотрел он на прочих Нолдор, и, хотя мудрость, талант и красота его привлекали, не было любви к нему в сердцах Эльфов; не все хотели подчиняться ему.
Равно в чести были среди Элдар Феанаро и Нолофинве, старшие сыновья Финве; потому не желал Нолофинве признавать главенства Феанаро. И показалось Феанаро, что брат его хочет занять его место как на троне в Тирион, так и в сердце Финве, отца их.
Тогда снова в тайне начал работу Феанаро; но на этот раз начал он ковать мечи. Так же поступили и прочие Нолдор знатнейших родов, хотя до поры никто не носил оружия открыто.
Феанаро слышал об Эндорэ – от отца, от Изначальных, но чаще всего от своего племянника Финарато. Именно из-за рассказов старшего сына Арафинве и поселилось в сердце Феанаро желание увидеть Эндорэ; о том, чьи речи повторяет Финарато, он не хотел вспоминать. И так подумал он: "Кому и быть королем Темных Земель, как не мне?" Он видел, что Валар не по душе желание Нолдор вернуться в Эндорэ, и впервые задумался – что, если прав был Мелькор, и Элдар – лишь игрушки Великих, служащие лишь для украшения Валинора?.. Мысль эта жестоко ранила его гордость; теперь он открыто призывал к мятежу против Валар и возвращению во внешний мир; великим вождем Нолдор провозгласил он себя, говоря, что освободит от рабства тех, кто последует за ним.
В ту пору Нолофинве пришел к отцу своему и просил его усмирить гордыню Феанаро; и так говорил он:
– Государь и отец мой, укроти гордыню брата нашего Куруфинве Феанаро – воистину, по праву носит он огненное имя, ибо яростная душа его подобна всепожирающему пламени. Кто дал право ему говорить за весь народ наш так, словно он – король Нолдор? Не ты ли говорил в давние времена пред Квенди, не ты ли по слову Валар призвал их в Аман? Не ты ли был предводителем Нолдор в многотрудном Великом Походе, не ты ли вывел их из мрака Эндорэ к благословенному свету Элдамара? И, если ныне ты не раскаиваешься в этом, у тебя остаются два сына, чтящих слово твое!
Но пока говорил он, Феанаро вошел в чертоги; и был он в доспехах, и опоясан тяжелым мечом. Гневные слова говорил он Нолофинве, обвиняя брата в том, что тот хочет посеять вражду между Феанаро и отцом его. Нолофинве промолчал и хотел уйти, но Феанаро догнал его и, приставив острие меча к его груди, сказал:
– Видишь, брат мой по отцу – это острее твоего языка! Попробуй хоть раз еще оспорить мое первенство и встать между мной и отцом моим – и, быть может, это избавит Нолдор от того, кто хочет стать королем рабов!
По-прежнему не говоря ни слова, тая свой гнев, ушел Нолофинве; но Валар узнали о деяниях и словах Феанаро и был он призван в Маханаксар, дабы держать ответ перед Великими. Таков был приговор Валар: не дозволено более было Феанаро жить в Тирион, что на Туне. И ушел он, и семь сыновей его, и часть народа Нолдор, на север земли Аман, и возвели там город-крепость Форменос. И Финве, король Нолдор, последовал в изгнание за Феанаро из любви к сыну Мириэль…
– Но среди всех бесценных сокровищ Валмара не найти равных Сильмариллам.
– Я уже слышал это слово. Что это, Румил?
– Никто не знает, кроме мастера Феанаро и Великих. Феанаро создал три камня, в которых заключен свет Дерев. Золотое и серебряное сияние смешивается в них, и свет этот похож на блеск алмаза – и на мерцание жемчуга, и… Мелькор, ты слушаешь меня?
– …Я хотел сделать камни, которые светили бы светом звезд. Гортхауэр сделал так, чтобы пламя не угасало в каплях огненной крови Арты. А я хочу, чтобы свет звезд, сохраненный в камне, был виден и днем. Я почти знаю, как сделать это, только…
Глаза Гэлеона потемнели; он смотрел куда-то вдаль – словно видел сквозь время.
– Только, боюсь, уже не успею. Я запишу это; может, кто-нибудь когда-нибудь сумеет…
Он был похож на странника в своих черных одеждах и запыленном плаще: только посоха и не хватает. Или лютни за спиной. Правда пыль – сверкающая, яркая. Алмазная.
Он остановился, невольно залюбовавшись домом: причудливая вязь узоров по каменным колоннам, драгоценные витражи в ажурных переплетах из серебра… Там – тоже любили такое. Но дерево легко сгорает, и тогда начинают плавиться серебряные кружева оконных переплетов…
Горечь воспоминания комом подступила к горлу. Нельзя же вечно бередить рану – и так не заживет, как ожоги на запястьях.
Он медленно поднялся по ступеням и постучал. Дверь распахнулась почти сразу – словно его ждали, и на пороге выросла высокая фигура в черно-алых одеждах. Черных?!.. ах, да – ведь Феанаро ныне в немилости у Короля Мира.
– С чем ты пришел?
– Хочу спросить тебя, Феанаро. Сладок ли тебе покой Валинора? По сердцу ли тебе милости Великих?
В глазах Нолдо заплясали недобрые огоньки:
– Говори.
– Ты все же мастер, Феанаро, – с непонятной горечью сказал Вала. Хочешь ли ты остаться здесь и украшать драгоценными игрушками кукольные сады – или все-таки решишься изведать горечь свободы?
– Говори.
– Я повторю тебе, Феанаро – сила и знания мои будут в помощь вам; во второй раз Валар не начнут такой войны – да и вы сами сможете постоять за себя.
С усмешкой мрачной гордости Нолдо погладил драгоценную рукоять меча.
– И чего же ты хочешь в награду?
– Лишь одного: чтобы Нолдор стали старшими братьями и учителями для тех, кто идет следом за вами.
– Я подумаю над твоими словами.
– И еще, Феанаро: позволь мне взглянуть на Сильмариллы.
"И пусть их не-Тьма станет светом Луны и Солнца… Только – будет ли им тогда место в этой земле?.."
Нолдо бросил короткий острый взгляд на задумчивое лицо Валы; в его глазах вспыхнул гнев.
– Я понял, к чему все твои сладкие речи, ты, беглый раб Валар!
Вала вздрогнул – словно очнулся.
– Ты возжелал света моих творений для себя одного! Вижу, хоть прочны эти стены и доблестны стражи, в земле Валар не довольно этого, чтобы сохранить Сильмариллы! Убирайся прочь, преступник, убирайся в темницу Мандоса – там твое место! Прочь от моих дверей!..
– …И Варда благословила эти камни, сказав, что не коснется их отныне ни тот, чьи руки нечисты, ни тот, чье сердце таит злобу, ни тот, кто идет путем Смертных, но будут они жечь смертную плоть, что коснется их. И отныне, сказала она, эти камни станут знаком избранного рода… Ты слушаешь меня, Мелькор?
– Слышу. Это цена крови.
– Что ты такое говоришь?!..
…Он ворвался в зал красно-золотым вихрем. Черный Вала, объяснявший что-то Эльфам, замолчал, пристально глядя на сына Финве. – Что вы слушаете его! – прорычал Феанаро. – Что может он сказать вам такого, что неведомо прочим Валар? Он только и умеет, что красиво говорить; но яд его речей незаметно проникает в ваши мысли – души ваши отравлены Врагом!
Он повернулся к Мелькору. Лицо Черного Валы было спокойным, скорбным и усталым, и это окончательно вывело из себя сына Финве:
– Как ты смеешь смотреть мне в лицо, раб! На колени перед королем Нолдор!
Во внезапно наступившей тишине раздался ровный холодный голос Мелькора:
– Недолго тебе быть королем Нолдор, сын Финве, и кровью оплачен венец на челе твоем. Да, железо сковывает мои руки, но я свободнее, чем ты: страх перед Валар, боязнь преступить их запрет и покинуть пределы их земель делает рабом тебя. Я никогда не был врагом Нолдор; если вы осмелитесь избрать свободу, я помогу вам уйти из Валинора; и я, Вала, дам вам защиту и помощь…
– Не слушайте его! Он лжет!
– А тебе, Нолдо из рода Финве, я говорю: берегись! – молвил Мелькор, и затаенная угроза была в его голосе.
Они стояли теперь друг напротив друга: Феанаро в ярких золото-алых одеждах, с тяжелым золотым драгоценным ожерельем на груди – и Мелькор в простом черном одеянии, спокойный и опасный, как узкий черный клинок. Нолдор расступились и смотрели на них растерянно, как испуганные дети. Пристальный пронизывающий взгляд Мелькора впился в глаза сына Финве, и тот невольно дернулся, словно хотел схватиться за несуществующий меч. Мелькор не шевельнулся, и через минуту Феанаро вынужден был опустить глаза. Во взгляде Мелькора скользнула тень насмешки:
– Берегись, Нолдо, – медленно и тяжело повторил он.
И пришли в Собрание Великих также те из Элдар, кто устрашился бездны премудрости, открытой им Мелькором; и говорили они против него, и обвиняли его перед лицом Манве.
И, разгневавшись, Король Мира повелел Тулкасу схватить мятежника и снова привести его на суд Великих.
"Только бы успеть…" – лихорадочно думал Намо.
– Мелькор!..
Эхо метнулось, ударяясь о стены темного зала.
Он появился мгновенно, черный крылатый Вала. Намо с трудом выговорил:
– Мелькор, я торопился… предупредить тебя… они…
– Я знаю, – тихо ответил тот. – Я ухожу. Благодарю тебя, брат мой.
Что-то дрогнуло в душе Владыки Судеб, когда он услышал этот голос, печальный и искренний; комок подкатил к горлу.
…Как он умел смеяться – свободно, открыто; казалось, весь мир радуется вместе с ним… Какая улыбка была у него – светлая, как-то по-детски доверчивая, теплая, гасящая боль – удивительная улыбка; и звездные глаза его лучились мягким светом…
Намо отдал бы все, чтобы снова увидеть Мелькора таким; но со времени казни Эльфов Тьмы Вала не улыбался никогда: только кривая усмешка изредка искажала лицо, а в глазах всегда была темная тоска. И Намо мучительно захотелось сказать Черному Вале что-нибудь, чтобы хоть на миг боль оставила его. Он искал слова – и не находил их. Он только повторил:
– Мелькор… – и опустил глаза. Только теперь Намо увидел в руках мятежного Валы меч. Странный меч: клинок его сиял, как черная звезда, и тонкая цепочка иссиня-белых искр бежала по ребру клинка. Перекладину рукояти завершало подобие черных крыльев, и Око Тьмы – камень-звезда, очертаниями похожий на глаз – сиял в ней. Венчал рукоять серп черной луны.
– Что это, Мелькор? Зачем? – растерянно спросил Намо.
– Хранитель Арты не может остаться безоружным, Намо. Это Меч-Отмщение; ты был прав – я не могу простить. Я не смогу забыть, брат мой.
Мелькор помолчал немного и прибавил:
– Когда-нибудь и ты сделаешь меч.
– Мои руки не для того чтобы создавать такое, – сказал Владыка Судеб – и в ту же минуту испугался, что его слова задели Черного Валу.
– И мои не для того, чтобы разрушать и убивать, – тяжело промолвил Мелькор.
Оба замолчали. Потом Намо спросил несмело, словно извиняясь за невольную резкость:
– Скажи, этот знак… что он означает?
– Всевиденье Тьмы, – коротко ответил Мелькор.
Он коснулся руки Намо ледяными пальцами и повторил:
– Я ухожу. До встречи, брат мой.
И внезапно Намо понял, что так мучило его. Странные слова всплыли из небытия – о терне и о железном раскаленном венце – и он вскрикнул:
– Нет, не нужно! Пусть лучше не будет этой встречи!
– Ты и сам знаешь, брат мой – так будет.
И Намо сжал узкие руки Мелькора в своих сильных ладонях и порывисто, горячо прошептал:
– Мелькор… Брат мой…
– Прощай.