Юноша был совершенно обнажен. Он мчался что есть сил по узкой извилистой дороге, вдоль которой стояли восторженно кричащие люди, и ветер ласкал разгоряченную кожу. Следом за ним бежали восемь мужчин с факелами в руках.
Поворот, еще один, мимо сокровищницы афинян, вновь поворот и он, наконец, вбежал на известняковую террасу, на которой возвышался храм Аполлона. Бегун обогнул беломраморное здание и очутился на небольшой площадке, где находился алтарь. Именно в этом месте, если верить преданию, Аполлон убил змея Пифона. Здесь и должна была произойти вторая часть действа, именуемого септерией.
Праздник септерии, посвященный победе бога света над злобным змеем пифоном, проводился редко – всего раз в девять лет – и было большой удачей, что именно Зерону выпала честь изображать самого светозарного Феба.
Войдя в круг около алтаря, образованный жрецами и зеваками, юноша ждал, когда подбегут факелоносцы; огонь, несомый ими, символизировал солнечный свет. Лишь тогда появится Пифон, и представление вступит в завершающую фазу. Бег по неровной дороге дался Зерону нелегко. Грудь его часто вздымалась, стройное мускулистое тело было покрыто потом. Именно из-за этого красивого тела и правильного лица его, собственно говоря, и выбрали на роль Аполлона. Иных достоинств у младшего жреца не было.
Сзади послышалось прерывистое дыхание. Зерон обернулся. Это наконец подоспели замешкавшиеся факелоносцы, притащившие за собой еще несколько сот зрителей. Тяжело отдуваясь, они стали полукругом в нескольких шагах от Зерона и подняли вверх факелы, возвещая, что бог света прибыл.
Пифон, в отличие от незадачливых бегунов, не заставил себя долго ждать. Толпа охнула и дала дорогу веретенообразному, в двенадцать локтей длиной существу, которое весьма сноровисто ползло по земле. Один Зевс знал, сколько времени и сил понадобилось двум жрецам, чтобы научиться столь правдоподобно изображать змею. Оболочка Пифона была изготовлена из выдубленных бычьих шкур. Искусный художник покрыл ее множеством изображений змеиных пастей, извергающих дым и пламя. Тулово Пифона венчала огромная голова с двумя рядами зубов и острым языком. В глазные впадины были вставлены прозрачные желтые камни. Когда на них падали солнечные лучи, казалось, что зрачки вспыхивают злобным огнем.
Змей прополз мимо алтаря и замер, не сводя мерцающих глаз с Зерона. Затем он начал поднимать туловище, пока не преломился пополам. Теперь один из жрецов, спрятанных в шкуре, стоял, а другой продолжал лежать. Юноша видел, как стоящий жрец осматривает его в небольшую щелку, проделанную над головой змея. Затем жрец подмигнул, и Зерон едва удержался от улыбки.
В этот миг вперед выступил поэт, державший в руках кифару. Это был победитель конкурса гимнов-пэанов, написанных в честь Аполлона. Подобные конкурсы проводились за день до септерии и победить в них было, поверьте, совсем нелегко. Некогда сам великий Гесиод проиграл это соревнование. Певец тронул рукой струны кифары и начал напевно читать гимн. Он пел, прославляя бога.
Зевсом и Лето ты рожден.
На земле, возникшей из волн.
Ты обрел свой дом,
О, иэиэ, пэан.
Воссиял ярче солнца свод,
Блеск луны красотой затмил
Аполлон, Громовержца плод
Любви, о, иэ, пэан.
Некоторым зрителям подобные метафоры показались забавными. Послышался сдавленный кашель, словно кто-то пытался подавить смех, но прочие зрители внимали певцу вполне почтительно. Кифарист же тем временем разошелся еще пуще.
Сладкоголосым гимнам твоим
Рукоплещет весь белый свет.
Счастьем своим людей одари
О иэиэ, пэан.
В младости странствовать тебе
Пришлось по отрогам Фокидских гор.
Преградил раз твой путь Пифон
Злобный, о иэ, пэан.
Последние строки послужили сигналом. Пифон двинулся к слегка продрогшему на холодном горном ветерке Аполлону. Зерон, как его и учили, быстро побежал вокруг алтаря. Змей неуклюже следовал за ним. Поэт декламировал следующий гимн, но его уже никто не слушал. Зрители увлеченно, словно на олимпийском состязании, подбадривали Зерона.
Обежав три раза вокруг алтаря, юноша вернулся на свое место. Вскоре появился заметно подуставший Пифон. Поблескивая яркой чешуей, он подполз к алтарю и наполовину взгромоздился на него. В этот миг один из жрецов протянул Зерону позолоченный лук. Юноша сделал вид, что целится, и отпустил тетиву. Раздался тонкий звук. Пифон рухнул на алтарь и застыл. Зрители зааплодировали. Поэт вновь ударил по струнам кифары и запел свой последний пэан.
Златоострой стрелой поразил
Змея, что тут же пал бездыхан.
Феб победный гимн сотворил
О, иэиэ, пэан.
Покровитель полей Эллады
И обильных лугов и гор,
Тонкорунных овечьих стад
Светлый, о, иэ, пэан.
Толпа приветствовала поэта одобрительными криками. Тот покраснел от удовольствия и принял напыщенный вид. Девушки поднесли к подножию алтаря корзины с фруктами и цветы. На этом празднество было закончено, но зрители, не понимая этого, оставались на своих местах. Тем временем жрецы стали разоблачать Пифона, а Зерон получил возможность накинуть на плечи хламис [хламис (хламида) – плащ из плотной шерстяной материи, надеваемый поверх хитона]. Едва из-под покровов кожаного кокона появились два распаренных человека, аплодисменты зрителей переросли в овацию. Их приветствовали словно победителей трудного состязания. Поэт слегка оскорбился. Затем толпа начала расходиться. Вскоре у алтаря остались несколько жрецов и два десятка зевак, готовых глазеть на что угодно.
К стоявшему чуть в стороне Зерону подошел старший жрец Криболай. Его улыбка была необычайно приветлива.
– Ты отлично справился со своей ролью.
– Спасибо, – поблагодарил Зерон.
– Сегодня вечером не забудь прибрать целлу храма. Я не потерплю, если пол будет грязен, как накануне.
– Но я…
Криболай не дал юноше докончить оправдание.
– Знаю, что ты скажешь. Мол, был занят приготовлениями к празднику. Молодец. Но это не повод освобождать себя от основных обязанностей. Веди себя впредь примерно и заслужишь награду. А сейчас иди и омой свое тело.
Негромко ругаясь, Зерон спустился к ручью, что протекал посередине Кастальского ущелья. Вода была чиста и очень холодна. Сбросив плащ на камень, юноша окунулся в ручей с головой и в тот же миг вылетел на поверхность, хватая воздух схваченными спазмой легкими. Второй раз получить подобное удовольствие Зерон не пожелал. Начало сводить ноги, и он поспешно вылез на берег. Грубая шерсть хламиса как нельзя лучше подходила для того, чтобы растереть ею тело. Внезапно юноша поймал на себе чей-то взгляд и быстро обернулся. Никого. Но кусты шагах в тридцати от ручья чуть колыхались. "Криболай!" – брезгливо подумал Зерон. О старшем жреце давно ходили слухи, что он получает удовольствие от того, что подглядывает за купающимися юношами и девушками.
– Развратный козел! – негромко ругнулся Зерон.
Чуткое эхо поймало эти слова и подхватило:
Козел!.. Зел-зел-зел…
В Кастальском ущелье было необычайно звонкое эхо, разносившее звук на огромное расстояние. Зерон озорно усмехнулся, набрал полную грудь воздуха и что есть сил закричал:
– Криболай – козел!
Его голос звонко разлился по ущелью и, прыгая тугим мячиком, донесся до вершины Парнаса, где скучали музы. Дочери Зевса не удивились подобному сообщению. Они давно придерживались в отношении Криболая именно такого мнения.
– Почему ты смеешься?
– А по-твоему я должна плакать?
Криболай смутился, что с ним случалось нечасто и всегда в присутствии Аристоники.
– Да нет… Но чему?
– Я только что слышала изумительное эхо.
– Вот как. И о чем же оно тебе поведало?
– Что ты – козел.
Глаза жреца налились дурной кровью.
– Кто это был? А впрочем, я и без тебя знаю. Ну, он у меня получит!
– Не вздумай сделать ему что-нибудь! – предупредила Аристоника.
– Это почему же?
– Я так хочу! – с вызовом ответила пифия и добавила:
– Если я узнаю, что с ним стали обращаться хуже, то напророчу такую ахинею, что ты вовек ее не расхлебаешь!
– Я здесь именно затем, чтобы придавать хоть какой-то смысл тому бреду, что ты несешь.
– Священному бреду!
– Ну пусть священному. – Криболаю явно хотелось прекратить этот неприятный для него разговор. – Ладно, оставим это. Ты победила.
– Так-то! – воскликнула Аристоника. – Судя по твоему миролюбивому настроению тебе от меня что-то нужно?
– Угадала. Сегодня на рассвете меня посетил гость… – Криболай сделал многозначительную паузу. – С востока. Странный гость.
– Что ему нужно? – поинтересовалась Аристоника.
Не отвечая на вопрос Пифии, Криболай продолжал свой рассказ.
– Я до сих пор не могу понять, как он проник в мою комнату. Дверь была закрыта на засов. Я хорошо помню, как собственноручно ее запирал…
– Что ему нужно?!
– Он хочет поговорить с тобою.
Жрица насмешливо скривила губы.
– Многие хотят поговорить с пифией. И все они терпеливо ждут.
– Этот не будет ждать.
– Тогда пускай проваливает.
– Не горячись. Я все же советую тебе принять его.
Аристоника взяла рукою подбородок жреца и заглянула ему в глаза.
– Сколько тебе заплатили?
Криболай не стал изворачиваться.
– Много. Но я согласился уговорить тебя не из-за денег.
– А из-за чего же.
На лице жреца появилась жалкая улыбка.
– Я боюсь его, – понижая голос, шепнул Криболай. – Он прячет лицо. А еще от него веет холодом. Был миг, когда мне показалось, будто сам Танатос явился забрать меня в царство мертвых.
– Никогда не пей чистое вино! – назидательно произнесла Аристоника.
– Ты думаешь я пьян?
Аристоника кивком головы подтвердила, что именно так она и думает. Криболай не стал разубеждать пифию. От него и в самом деле припахивало вином. Перед тем как явиться сюда, жрец выпил чашу неразбавленного книдского, надеясь, что опьянение придаст ему храбрости.
– Так что мне ему передать?
– Пусть ждет. Скажи, что я занята. Тем более, что это правда. Ведь если мне не изменяет память, сегодня я должна дать ответ коринфянам.
– Да, это так, – подтвердил Криболай.
– Тогда чего же мы ждем?
Криболай сделал судорожное движение губами, словно пытаясь протолкнуть подальше застрявший в горле комок.
– На твоем месте я бы все же поговорил с ним.
Аристоника отмахнулась от надоедливого жреца.
– Успеется. – Пифия достала из ларя перевитый яркими лентами сверток. – Поторопимся. Верно, коринфяне уже заждались нас.
Жрец не стал больше спорить. Он крикнул двух служек, которые должны были помогать ему, после чего все четверо покинули храм и направились к священному источнику.
Аристоника оказалась права. Коринфяне уже были на месте. Семь именитых мужей составляли делегацию города, основанного некогда хитроумным Сизифом. При появлении пифии и жрецов они оживились. Старший из коринфян сделал шаг навстречу, намереваясь обратиться к Аристонике, но Криболай остановил его жестом руки, давая понять, что время задавать вопросы еще не настало. Аристоника же одарила могучего коринфянина томным взглядом.
Миновав почтительно расступившихся коринфских мужей, пифия остановилась у священного источника. Легкое движение пальцев и, поясок, стягивавший пеплос на талии, упал на траву. Нарочито медленно, словно желая возбудить мужчин, жрица расстегнула заколку сначала на левом, затем на правом плече. Одежда плавно скользнула вниз, обнажая стройное тело. Аристоника была хороша собой и прекрасно знала об этом. Более всего в жизни она любила такие мгновения, когда оголенное для священного омовения тело ласкали вожделеющие взгляды мужей, особенно страстные из-за того, что доступная взору, Аристоника была недосягаема для мужской плоти. Ведь пифия была посвящена златокудрому Фебу и любого покусившегося на ее тело ожидала немедленная смерть.
Возбужденная страстными мужскими взглядами, Аристоника нагнулась к роднику и погрузила ладони в воду. Запрокинув к небу лицо, она вытянулась в сладострастную дугу и чуть разжала пальцы. Влага тоненькой струйкой брызнула сначала на грудь, затем на плечи, на жадно раскрытые губы. Вода побежала по белоснежной коже, смывая с нее жаркие солнечные поцелуи. Сверкающие капли скользили вокруг пышных чаш грудей, чуть замедляли свой бег в ложбинке живота и исчезали, словно мечтая о наслаждении, меж бедер. Затем они появлялись вновь, уже уставшие, и неспешно текли по стройным лодыжкам, пока не растворялись в зеленой траве. Мужские взоры невольно повторили путь этих живых струек. Сглатывая слюну, коринфяне опускали глаза долу и пытались принять равнодушный вид. Но ни они, ни храмовые служки не остались безразличны к этому священному стриптизу. Лишь Криболай, лицезревший эту сцену множество раз, выглядел непритворно равнодушным.
Развернув принесенный служкой сверток, жрец извлек из него белый хитон, украшенный по подолу златотканой каймой. С его помощью Аристоника облачилась в это парадное одеяние, после чего вынула стрелообразную заколку, позволяя своим рыжеватым волосам пышной волною рассыпаться по плечам и спине. В тот же миг один из служек водрузил на голову пифии венок из лавровой ветви, другой поднес чашу, полную ключевой воды.
Аристоника пригубила воду и положила в рот несколько лавровых листьев, поданных тем же служкой. По воздуху поплыл специфический аромат зелени. Повинуясь взгляду Криболая, его помощники подхватили пифию под руки и повели ее в священный грот, находившийся чуть выше по склону. Это была небольшая пещера, рассеченная посередине провалом, из которого вырывался зловонный пар. Служки бережно усадили Аристонику на медный треножник, установленный над расселиной, и отошли. Теперь оставалось только ждать.
Окутываемая густыми клубами пара, поднимавшимися из глубин Тартара, Аристоника продолжала мерно жевать лавр. Постепенно ее дыхание стало прерывистым, а взгляд потерял осмысленность. Коринфяне, широко раскрыв глаза, наблюдали за тем, как пифия погружается в священный транс. Вскоре в уголках ее губ появилась зеленоватая пена и Аристоника произнесла невнятную фразу. Криболай тут же подошел к ней и велел коринфянам:
– Спрашивайте.
– О пифия, дева Аполлона, дай нам ответ, что ожидает славный град Коринф, если придут восточные варвары?
Кивнув головой, давая тем самым понять, что вопрос ему ясен, жрец наклонился над Аристоникой и шепнул ей несколько слов. В тот же миг пифия оттолкнула его. Закатывая глаза, она начала быстро говорить. Голос прорицательницы был глух и неестествен. Создавалось впечатление, что он идет из глубин земли.
– Огонь. Издалека. Синее пламя. Земля обожжена. Перепахали и блестит от соли. Белое все. Белеют щиты, серебрятся копья. И кровь, она тоже белая. Я… Не буду… Слово. За словом – беда. Беда идет. Щит. Щит. Меч несет смерть. Вороги. Медея, колдунья с востока, приворожит… Герой и одержит победу. По…
Следующие звуки были совершенно неразборчивы. Прошло еще несколько мгновений, и одурманенная ядовитыми испарениями Аристоника начала медленно валиться с треножника. Криболай тут же подхватил ее на руки и поспешно вынес на свежий воздух. Коринфяне поспешили следом.
Все испытали невольное облегчение, вырвавшись из наполненной вонью пещеры. Положив пифию на траву, Криболай обратился к коринфянам.
– Вы слышали ответ, данный златокудрым Фебом. Ночью я изложу эти слова на пергаменте и завтра поутру передам этот пергамент вам.
– Мы премного благодарны тебе, жрец, – сказал старший из коринфян.
– Благодарите не меня, а бога. А теперь, прощайте до утра.
Сказав это Криболай, направился к храму. Служки несли вслед за ним бесчувственную Аристонику. Едва они очутились в покое пифии, Криболай велел положить женщину на ложе. Служки исполнили приказание и тут же удалились.
Криболай долго смотрел на недвижную пифию. Его терзали противоречивые чувства. Был момент, когда жрец почти отважился коснуться обнаженной ноги Аристоники, однако тут же опомнился и опрометью выскочил из комнаты.
Как только за ним захлопнулась дверь, Аристоника открыла глаза и усмехнулась.
Жрец вернулся в покой пифии лишь на закате солнца. Подойдя к ложу, он слегка похлопал прорицательницу по щекам. Не открывая глаз, Аристоника негромко осведомилась:
– Мы одни?
– Да.
В тот же миг пифия одарила жреца лукавым взглядом и привстала.
– Налей мне вина.
– Вообще-то деве Аполлона не положено пить чистое вино…
– Хватит издеваться! Налей!
Усмехнувшись, Криболай поднес пифии наполненный до краев килик. Та единым махом осушила его, после чего спросила:
– Ну как я сегодня?
– Как всегда – великолепна!
Судя по довольному выражению, появившемуся на лице Аристоники, похвала была приятна ей. Но улыбка была мимолетной и тут же уступила место болезненной гримаске. Пифия потерла рукою лоб и пожаловалась:
– В последнее время меня стали мучить сильные головные боли.
– Что поделать! За все надо расплачиваться.
– Тебе легко так говорить! – В голосе Аристоники был слышен упрек. Ты не дышишь этой невыносимой вонью!
– Никто не заставлял тебя становиться пифией. Ты могла отказаться, на это место было много желающих. Ты сама выбрала эту судьбу.
– Нет, это судьба выбрала меня.
– Может быть. Но в таком случае ты тем более должна переносить все беды безропотно.
Менторский тон Криболая раздражал пифию. Она недовольно поморщилась. Взяв одну из пышных роз, букет которых стоял в серебряной вазе на столе, Аристоника понюхала ее и вновь поморщилась.
– Дрянь! – Она отшвырнула розу от себя. – Какой отвратительный запах!
Криболай внимательно следил за ее действиями. Аристоника была уже третьей по счету пифией, с которыми Криболаю пришлось работать. Он знал, что когда у девы Аполлона появляется отвращение к сильным запахам, это верный признак того, что она на пороге смерти и вскоре явится Танатос, который увлечет душу очередной жрицы в мрачные глубины Тартара. Срок жизни пифий был короток. Зловонные испарения высасывали из них жизненные соки. Причем внешне это было совершенно незаметно. Жрица могла казаться молодой и цветущей, а меж тем за ее спиной уже вырастала мрачная фигура бога смерти, размахивающего окровавленной косой.
– Твоя речь была сегодня особенно бессвязна, – сказал Криболай. – Что ты чувствовала?
Интерес жреца был далеко не праздным. Криболай давно пришел к мысли, что ввергая себя в состояние божественного экстаза, пифии высвобождают на какое-то время свою тень из бренной оболочки, отправляя ее в путешествие по иным мирам. Он подозревал, что тень познает там откровения, недоступные смертному, а, может быть, и богу. Ведь расплатой за эти откровения была скорая смерть – слишком большая цена за все, кроме истины. Криболай не мог испытать эти ощущения сам – вдыхая испарения, он не впадал в транс, а просто задыхался, – поэтому он пытался проникнуть в тайну непостижимого через ощущения пифий.
– Я помню не так уж много. – Аристоника не единожды отвечала на подобный вопрос жреца и каждый раз ее рассказ начинался именно с этой фразы.
– Я помню не так уж много. Сегодня все вокруг было синим. Я глубоко вдыхала, и вязкие пары застревали в моем горле. Один вдох, второй, третий… Сколько я сделала их всего, прежде чем потеряла сознание, не помню. Ясно ощущаю лишь стойкий привкус лавра и то, как горьковатая слюна проникает в желудок, вызывая легкую тошноту. Но мои глаза в этот миг еще отчетливо различали тебя и застывших в остолбенении коринфян. Затем яркая вспышка, словно в пещеру ворвалось огромное слепящее солнце, все мгновенно исчезает в густом тумане. Но это не туман. То, что окружает меня, плотнее, чем туман. Моя рука с трудом прорывается сквозь эту массу. Она шафранного цвета и чуть скользкая на ощупь. Постепенно желтые клубы рассеиваются и я обнаруживаю, что нахожусь посреди огромной залы.
Ее свод теряется в розоватой дымке, расстояние между противоположными стенами не менее десяти стадий. Здравым смыслом не объяснить каким существам под силу возвести такое огромное сооружение. Сооружение… Голос Аристоники становился все более невнятен, она вновь впадала в состояние транса.
– Более всего меня поразил пол, составленный из мириад разноцветных кусочков отшлифованного камня. Эти кусочки образуют причудливую мозаику, будто созданную по замыслу сумасшедшего пифагорийца. Круги, квадраты, треугольники, ломаные и прямые линии – все это пересекается в различных направлениях, составляя загадочные картины. На первый взгляд эти изображения кажутся бессмысленными, но на деле – я сразу поняла это – они таят в себе грани истины.
Еще больший восторг вызвал у меня лес серомраморных колонн, поддерживающих свод. Ширина их у основания была не менее сажени, а у самого свода они выглядели тоньше, чем игла. Об истинной высоте их можно было только догадываться. Каждая колонна опиралась на стилобат [поверхность фундамента здания, на которой покоится основание колонны], сделанный в форме высокого двуручного кувшина. Меня поразило то обстоятельство, что кувшины эти были прозрачны, а внутри их бегали колдовские огоньки.
Пока я рассматривала это загадочное помещение, негромко заиграла музыка и начали появляться гости. Некоторые из них были людьми, но людьми не такими как мы, другие были ПОХОЖИ на людей, но сквозь их блеклые одежды была ясно различима их нечеловеческая сущность. Третьи были мертвы; они двигались подобно живым, но вместилище их душ было заполнено черной холодной пустотой, а сердца бились столь медленно, что их стук распадался на восемь отдельных звуков: всхлипывающих, давящихся, кашляющих. И глаза их были пусты, пусты… Еще я видела множество существ, порожденных нечеловеческой фантазией. Там были сгустки элементарной энергии и более сложные энергетические образования, ужасные чудовища трехсаженного роста и прекрасные девушки, за спиною которых росли невидимые крылья.
Гости ходили по зале, чинно раскланивались и переговаривались. Они явно чего-то ждали, поглядывая в сторону огромного черного алтаря, из которого вырывалось космическое – прозрачное с пепельными лепестками пламя. Они явно кого-то ждали. И раздался негромкий протяжный свист – тот, кого ждали, явился. Я не успела его разглядеть, потому что в этот миг видение стало расплываться и я вновь очутилась в густом тумане. Я бродила в нем целую вечность, распахивая то одну, то другую дверь. Но все они вели не в наш мир. За одной дверью светило фиолетовое солнце, землю в другом мире покрывала стальная трава, в следующем предо мной предстал человек, облаченный в блестящие одежды. У него не было носа, а изо рта торчали клыки. За последней дверью я увидела свою мать. Она сидела понурив голову, затем подняла ее и уставилась на меня. Я закричала от ужаса, так как вместо зрачков были вставлены блестящие медные монетки. В тот же миг я очнулась и почувствовала свое тело.
– Это крайне любопытно! – негромкий голос вывел пифию из оцепенения. Аристоника стремительно повернула голову на звук. В дверях стоял высокий человек. Темный длинный плащ скрывал очертания фигуры, но судя по неимоверной ширине плеч человек был титанического сложения. Лицо его скрывал покатый шлем, подобный тем, что носили гоплиты; только забрало у этого шлема было сплошным, имея лишь две крохотные щелочки для глаз.
– Кто ты такой?! – гневно воскликнула Аристоника. – Как ты посмел войти в покои пифии?
Но незнакомец проигнорировал эти возмущенные слова. Беззастенчиво разглядывая полуобнаженную женщину, он повторил:
– Любопытно. – Голос был глух и отдавал надтреснутым металлом. – Так вот почему сенсорные датчики время от времени просто зашкаливает, а я никак не могу поймать нарушителя. Энергетическое поле меньшей мощности, чем даже у световых оборотней. Любопытно. Сколько лет я занимаюсь этим, а лишь сейчас докопался до истины. Придется усовершенствовать энергетическую решетку.
Видя, что нахальный визитер не собирается покидать комнату, Аристоника обратилась к жрецу:
– Криболай, выкини…
И в тот же миг осеклась, заметив, что глаза жреца наполнены ужасом. Диким ужасом. Аристоника поняла, что Криболай не испытывает ни малейшего желания ссориться с незнакомцем.
– Да кто ты такой есть в самом деле?! – возмутилась пифия. Немедленно убирайся вон.
Человек в шлеме шагнул вперед, высвобождая дверной проем, в котором тотчас же показались несколько неясных силуэтов.
– Я полагал, жрец рассказал обо мне. Я пришел сюда с востока. У меня много имен. Одни называют меня оборотнем, другие – мрачным гостем. Сам я предпочитаю имя Янус… – Гость замолчал и пифия почувствовала как горячая волна, вырвавшаяся сквозь узкие щели забрала, скользнула по ее лицу и прокатилась по всему телу, нескромно заглянув в каждое потаенное, скрытое складками одежды местечко.
– Наглец! Я прикажу слугам вышвырнуть тебя из храма!
Гость медленно, четко выговаривая звуки, рассмеялся.
– Боюсь, слуги тебе не помогут. Я уже позаботился о том, чтобы окружающие не мешали нашей беседе. – Янус перевел взгляд на жреца, пифия с облегчением почувствовала, что горячая волна оставила ее. – Криболай, какой ответ ты приготовил коринфянам? Ведь ты уже записал его?
Старший жрец поспешно закивал головой.
– Прочти.
– Не смей! – заорала Аристоника. – Да что ж это такое! Я сейчас сама вышвырну этого наглеца!
Спрыгнув с ложа, пифия подскочила к Мрачному гостю и вознамерилась схватить его за локоть. В тот же миг она почувствовала, что поднимается в воздух. При этом руки таинственного визитера оставались сложенными на груди. Он поднимал женщину силою своего взгляда. Аристоника наконец поняла, что имеет дело не с человеком или, в лучшем случае, не совсем с человеком. Она испуганно закричала. Мрачному гостю не понравился поднятый пифией шум и он отпустил ее. Аристоника шлепнулась на пол, больно ушибив колено.
– Достаточно? – поинтересовался Янус, наблюдая за тем, как Аристоника на четвереньках ползет к своему ложу. – Или хочешь познакомиться с моими слугами?
Он щелкнул пальцами и в комнату вошли четверо. Их лица были цвета подтаявшего снега, а глаза – полны черной пустоты. Аристоника воззрилась на них и с ужасом в голосе прошептала:
– Но это же те самые мертвые люди из…
– Совершенно верно, – подтвердил Янус. – Это мои слуги. А зала, в которую твоя, скажем так, душа проникла – часть моего дворца. Если не хочешь испытать их ласковые объятья, заткнись и прислушайся к моим словам.
Аристоника быстро закивала головой, не отдавая себе отчета, что неосознанно повторяет движения испуганного Криболая.
– Вот и хорошо, – подытожил гость. – А теперь я хочу услышать ответ, который вы подготовили для коринфян.
Сглотнув слюну, жрец быстро пробормотал:
– Пергамент с готовым ответом лежит на моем столике.
– Так принеси его.
Криболай угодливо кивнул и бросился вон из опочивальни пифии. По пути он ненароком коснулся одеяния одного из безмолвных слуг и едва удержался от крика.
Пока жрец отсутствовал Янус внес кое-какие изменения в обстановку комнаты. Посчитав, что стало слишком темно, он хлопнул в ладоши и под потолком повисли несколько десятков огоньков, точно таких же, что были заключены в стеклянных кувшинах, виденных Аристоникой в ее волшебном сне. В комнате стало светло словно днем.
Затем гость сотворил для себя уютное кресло. Устроившись в нем, он принялся рассматривать сжавшуюся в комочек Аристонику. Хотя лица его не было видно, пифия могла поклясться, что на нем в этот миг похотливое выражение. Ей хотелось спрятаться от этого давящего взгляда, но за ее спиною была каменная стена, да и не было уверенности, что стена будет помехой для всепроникающих глаз Мрачного гостя.
Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем вернулся жрец.
– Читай, – велел Янус, не отводя глаз от обнаженных ног Аристоники.
Криболай удивился перемене, происшедшей с комнатой, но казалось, что он чувствует себя более уверенно, чем прежде. Откашлявшись, он бодрым голосом начал:
– Ответ Дельфийской пифии народу Коринфа:
В безумии вас обвиняю я, не слыша дыханья
Смрадного кузней, где пламя играет металлом
Из полосы вырывая серебристую грань острия.
Восстаньте ж вы, люди Коринфа, пусть ваши сердца
Напитает отвага и доблесть, а страх их покинет.
Ступайте из стен многобашенных в поле,
Где витязи крепкой рукою решают кровавую сечу,
И боги даруют вам милость и радость победы.
– Не Гомер, но вполне сносно, – заметил Мрачный гость, когда жрец закончил чтение. Он протянул руку и взял пергаментный листок. – Занятно.
Произнеся в который раз это свое излюбленное словечко, он с треском разорвал пергамент надвое. Затем эта операция повторилась еще несколько раз, пока пророчество не превратилось в тлен. Покончив с этим, Янус поманил жреца пальцем. Тот неохотно приблизился к его креслу.
– Стиль мне нравится, но содержание не устраивает. Две первые строчки можно, пожалуй, оставить без изменения, а далее напишешь следующее. Мрачный гость на мгновение задумался. – Ну хотя бы вот так:
И скрипа кедровых досок, что тешут на верфях.
В изгнании жизнь вам закончить рок предвещает,
Либо друзьями владыки прослыть, который от солнца
Идет. Принять его с миром и наречь себя сыновьями…
– И далее в этом же роде. Все ясно?
Аристоника и Криболай молча переглянулись. Куда уж яснее!
– Но это против правил, – нерешительно протянула пифия. – Аполлон ведь сказал совсем другое.
– Аполлон? – Мрачный гость усмехнулся. – Только не надо приписывать этот бред, сочиненный вами, Аполлону. Этого олуха интересуют лишь стройные ножки, да пакости, которые он время от времени преподносит Зевсу. А кроме того, разве правила не есть воля, кем-то установленная? Почему бы эти правила не устанавливать мне? Вы ответите коринфянам так, как хочу я, и в будущем будете составлять похожие прорицания для всех государств Эллады.
Хотя все уже было ясно, Аристоника зачем-то спросила:
– Ты слуга мидийского царя?
– Не совсем. – Мрачный гость хмыкнул. – Скорее мидийский царь мой слуга. А сейчас я отправляюсь на восток, но прежде, чем я покину этот храм… – Янус не договорил и начал медленно расстегивать плащ.
Аристоника гордо вскинула голову.
– Ты забываешься! Я дева, посвященная богу!
– А я и есть бог. Жрец, помоги ей разоблачиться.
Криболай неохотно повиновался. Он подошел к пифии и ухватился за край ее хитона. Аристоника начала отбиваться. Тогда Мрачный гость устремил на нее свой обжигающий взгляд и златотканый покров, обвивавший тело пифии, растворился в воздухе. Аристоника скорчилась, тщетно пытаясь прикрыть свою наготу.
– Хорошая фигура, – заметил Мрачный гость и цинично добавил:
– Правда, немного перезрела. Но зато она недоступна мужчинам и уже потому вызывает желание. Не так ли, жрец?
Не дожидаясь ответа, Янус начал неторопливо приближаться к Аристонике. И в этот миг в комнату ворвался юноша с мечом в руке…
Вопреки велению Криболая Зерон не спешил драить пол в храме. Вместо этого сразу после омовения он отправился бродить по склонам окрестных гор, а затем долго любовался мраморными барельефами недавно воздвигнутой сокровищницы мегарцев. В храм он вернулся, когда уже темнело.
Его внимание сразу привлекла гробовая тишина, столь непривычная для этого времени. Не было видно суетящихся служек, беседка, в которой собирались поболтать вечером жрецы, пустовала. Зерон недоумевающе пожал плечами и отправился на кухню, вторая располагалась в небольшой пристройке близ храма. Картина, представшая его взору, была презанятна. Прямо у входа, тесно прижавшись друг к другу, лежали два поваренка. Жрец, исполнявший обязанности главного повара, басовито храпел у очага. Зерон нагнулся к нему и уловил запах вина. Сделав надлежащие выводы, он подвел итог увиденному.
– Перепились! – произнес юноша вслух и с легкой ехидцей добавил:
– А здорово вам, ребята, влетит завтра от Криболая!
Хотя повара и были в стельку пьяны, но дело свое они знали крепко. Правда, телячье рагу успело остыть, но Зерона это мало волновало. Подивившись на то, что котлы почти не тронуты, юноша до отказа набил живот, а затем, преисполнившись нахальства, выпил две чаши вина, вместо одной, как было положено.
Сыто рыгая, он направился в комнату, где проживали младшие жрецы. Более всего Зерона волновало как бы поудачнее проскочить мимо Криболая, но вот этого-то ему как раз избежать не удалось. Он уже миновал погруженный в полутьму коридор и был близок к заветной цели, как вдруг кто-то схватил его за руку. Зерон поднял глаза и в груди его неприятно екнуло – перед ним стоял старший жрец. Однако Криболай выглядел не слишком грозным, а напротив – жалким и испуганным. Он увлек юношу за колонну и быстро зашептал:
– Собери жрецов и стражу. Пифии угрожает опасность. Спешите на выручку, иначе будет поздно!
С этими словами Криболай исчез, оставив юношу в замешательстве. Старший жрец обладал скверным характером, но никто не замечал за ним склонности к глупым шуткам. Поэтому Зерон не решился усомниться в словах Криболая и бегом устремился в комнату, где проживали стражи, охранявшие храмовую сокровищницу.
Стражей было шестеро и все шестеро крепко спали. Как ни толкал юноша в их сытые бока и не кричал в заросшие диким волосом уши, ни один из спящих даже не пошевелился. То же самое повторилось и в комнатах, где жили жрецы и слуги. Всюду витал сон. Не легкий, с цветными сновидениями, что навевает Морфей. Этот сон походил на тяжкое забытье. Грудь спящих бурно вздымалась, а руки и ноги время от времени содрогались в конвульсиях, словно людям снились кошмары.
Убедившись, что помощи ждать не от кого, Зерон решил действовать самостоятельно. Средь валявшихся на полу стражницкой мечей он выбрал тот, что показался самым острым, и направился к покоям пифии. Из-за приоткрытой двери пробивался свет. Бесшумно ступая босыми ногами по прохладному мрамору пола, Зерон подкрался к ней и заглянул внутрь комнаты. Вначале его внимание было всецело поглощено яркими огоньками, во множестве висевшими под потолком, затем он переключил его на людей, лишь двое из которых были ему знакомы.
Прямо у двери, спиной к Зерону стояли четверо, похожие на застывшие в оцепенении фигуры. Чуть дальше их трясся от страха бледный Криболай. Совершенно обнаженная Аристоника скорчилась на ложе, а огромный, закованный в черные доспехи воин, медленно подступал к ней. Зерон догадался, что негодяй намеревается совершить насилие над пифией. Отбросив всякое благоразумие, он ворвался в комнату и вонзил меч в одного из стоявших к нему спиной мужчин. Лезвие вошло в тело мягко, словно в масло и, повинуясь умелой руке, тут же выскочило назад, оставив в темной хламиде врага, а значит и в его спине, здоровенную дыру. Зерон ожидал, что из раны хлынет кровь, а человек захрипит и рухнет на пол, однако ничего подобного не произошло. Юноша в замешательстве уставился на лезвие, покрытое зеленоватым, похожим на плесень налетом и в этот миг тот, кого он счел человеком, медленно повернул голову. Их взоры встретились. Нет, подобные глаза не могли принадлежать человеку. Так же как не могли принадлежать зверю, рыбе даже отвратительному пауку, обитающему в южных лесах. То были глаза существа, явившегося из другого мира. Они были тусклы и безжизненны, их переполняло беспредельное равнодушие. Рука существа медленно потянулась к мечу Зерона. В этот миг юноша очнулся, освобождаясь из пут ужасных глаз. Он отпрянул назад и бросился бежать. Краем уха он слышал приказание, отданное воином в черных доспехах.
– Убить его!
От этих слов силы беглеца удвоились. Быстрее молнии слетев по ступенькам храма, Зерон помчался вниз по дороге в долину, где находились дома храмовых служек, воинов, постоялые дворы и лавки. Бежал он куда быстрее, нежели утром. Было темно. Зерон несколько раз оступался и падал. После одного из таких падений он лишился меча, в другом случае ободрал руку и ушиб бедро. Теперь он бежал, прихрамывая, но ни разу не рискнул остановиться.
Наконец он достиг ближайшего дома. Это был постоялый двор, на котором останавливались спартиаты. Герусия повелела соорудить его подальше от афинян, самосцев и прочих корыстолюбцев-эллинов, оберегая спартиатов от развращающего влияния роскоши и денег.
Тяжело дыша, Зерон остановился у невысокой каменной ограды и прислушался. Похоже, преследователи, если они вообще были, отстали. Юноша перевел дух и сплюнул. Слюна была невыносимо горькой. По мере того как утихал стук молоточков в висках, Зерон постепенно приходил в себя. Чутко прислушиваясь – ни единого подозрительного шороха, лишь трещали ночные цикады – он пытался осознать происходящее. Кто бы ни были те существа в комнате пифии, ясно одно, что пришли они со злом, а значит храму и его обитателям угрожает опасность. Необходимо было искать помощь. У кого? Да хотя бы у тех же спартиатов. Морщась от боли в колене, Зерон преодолел небольшую ограду и подошел к двери.
Он знал, что спартиаты не любят, когда барабанят в двери, поэтому поначалу решил попробовать разбудить их криком. Он позвал раз, затем еще. Никто не ответил. Тогда Зерон крепко хватил кулаком в дубовую дверь. Та скрипнула и приотворилась. Нерешительно потоптавшись на месте, юноша проскользнул в образовавшуюся щель.
И сразу попал в густую тьму. Если на улице блеклый лик Селены позволял различить хоть что-то, то в доме невозможно было увидеть даже собственной вытянутой вперед руки. Зерон ощупью двинулся вперед. Через несколько шагов он наткнулся на поваленный стул. Затем его нога наступила на мягкое. Вскрикнув, юноша отпрянул в сторону. Несколько мгновений он стоял, переводя дух, затем медленно наклонился. Движения руки было достаточно, чтобы убедиться в том, что он обнаружил труп человека. Мертвец еще не успел остыть, а когда Зерон перевернул его на спину, выяснилось, что он еще не успел до конца и умереть. "Труп" спал, вздрагивая от тяжких снов и никакими силами оказалось невозможно разбудить его. Зерон понял, что загадочная эпидемия сна докатилась и до этого места.
Сев на пол рядом со спящим спартиатом, Зерон задумался. Существовало два варианта – бежать дальше в надежде все же найти помощь или отсидеться в этом доме, где его наверняка не найдут. Зерон колебался, раздираемый противоречивыми чувствами. Он понимал, что должен помочь пифии и Криболаю, но в то же время не находил в себе сил отважиться на новую встречу с обладателями безжизненных глаз. Постепенно он все же склонился к тому, чтобы переждать здесь до утра. Когда рассветет, он придумает что делать. Придумает…
Послышался негромкий шорох. Словно кто-то подошел к узкому, закрытому ставнями окну. Юноша затаил дыхание. Показалось? Нет, звук повторился. На этот раз Зерон отчетливо различил чьи-то размеренные шаги. Они обогнули дом и замерли у входа. Тихо скрипнула дверь – Зерон мгновенно пожалел, что не закрыл ее, – кто-то проник в дом.
Он сидел, не шевелясь и не дыша. В глубине души таилась надежда, что преследователи не обнаружат его. Но вот шорох повторился еще. И еще – уже ближе. Этот кто-то медленно подходил к Зерону. Нервы юноши не выдержали. Забыв о больной ноге, он резко оттолкнулся от пола и кинулся в сторону двери. Его бросок был стремителен и тот, кто вошел в дом, не успел вовремя отреагировать. Зерон сшиб врага с ног и выскочил за дверь. Во дворе он натолкнулся еще на одного преследователя. Тот попытался схватить Зерона, но промахнулся. Оставив в его руке лоскут туники, юноша стремглав бросился в темноту.
Он бежал, не разбирая дороги. Бежал очень долго. Бежал и кричал, взывая о помощи, но темные лики строений отвечали равнодушным молчанием. Уже начали исчезать звезды, прежде чем Зерон отважился остановиться.
Негромко шумела листва, где-то невдалеке журчал родник. В светлеющем небе отчетливо вырисовывался причудливый контур скалы, формой своей напоминавший воющего на луну волка. Зерон не видел подобной скалы прежде и понял, что очутился далеко от храма. Все, что произошло этой ночью, вдруг показалось ему кошмаром, случившимся не с ним, а с каким-то другим Зероном и в необозримо далеком прошлом. Уже казалось нереальным, пригрезившимся и те ужасные глаза, бессмысленный взгляд которых поверг Зерона в паническое бегство, и сумасшедший бег по окутанным тьмою горам, и молчание, каким встречали его призывы о помощи спящие дома в долине.
Слишком умиротворяюще журчал родник, шумели уверенные в своей силе дубы. Зерон сел на мягкую траву и забылся.
Он проснулся, когда уже вставало солнце. Проснулся и понял, что лучше бы он продолжал спать. Вокруг него, отрезая пути к бегству, стояли четверо. Несколько мгновений ужасные преследователи молча смотрели на затаившего дыхание беглеца, затем один из них, хитон которого был разорван на груди нашедшим здесь выход мечом Зерона, медленно потянулся к шее юноши, ловя дикий страх человека в тенета своих безжизненных глаз…
– Им не найти его. Даже кошка, и та ничего не увидит в этой кромешной тьме.
Бросая эти слова словно вызов, Аристоника старалась не смотреть в сторону Мрачного гостя, сидевшего в кресле напротив ее ложа. Еще менее ей хотелось видеть Криболая, который полулежал на полу возле двери и утирал хлюпающий кровью нос краем замызганного хитона.
Жалкий вид Криболая объяснялся просто. Когда Янус заключил пифию в объятья, жрец решил, что лучшего момента не представиться и напал на гостя, за что тут же расплатился. Огромный кулак впечатал Криболая в стену, раскрасив его мир в алые тона. Одного удара оказалось достаточно, чтобы сломать нос, выбить передние зубы и украсить синими подтеками оба глаза. Крепче не смогла бы приложить и лошадь.
Проделал все это Мрачный гость с завидным хладнокровием. Затем он внезапно оставил Аристонику в покое и устроился в своем кресле. Устроился основательно. Скучая, он начал разглагольствовать. Мало-помалу в разговор втянулась и пифия.
– Темнота им не помеха. Моим слугам вовсе не требуется видеть человека, которого они должны настичь. Он может убежать от них сколь угодно далеко, но они будут идти по его следу и не собьются ни на шаг. Они чувствуют страх, переполняющий его душу. Незримый глазу он аурой окружает человека. Они идут на этот страх.
– Лишь чудовище могло породить подобных чудовищ! – воскликнула Аристоника.
– Да, я чудовище. Хаос вечности породил три разряда живых существ животные, к которым относят тех, кто стоят немного ниже человека и ему подобных, человек во всем своем многообразии, и те, кто выше человека. Почему-то люди нередко именуют этих последних чудовищами. Что же, меня это нисколько не задевает, быть может, это даже приятно щекочет мое самолюбие. Я никогда не задумывался над этим. Чудовища непонятны людям, они ужасают людей. Да, я чудовище. Я познал суть человека и играю на самых низменных его чувствах – страхе, похоти, ненависти, зависти, глупости. Хотя глупость наверно стоило б поставить на первом месте. Я умею использовать их, и в этом моя сила. А силу эту дали мне вы, люди. Неужели ты думаешь, что я желал овладеть тобой? – Мрачный гость посмотрел на Аристонику и глухо рассмеялся. – У меня даже не возникло мысли об этом. Мне хотелось посмотреть какой будет реакция жреца, безумно желавшего тебя. Мысль овладеть тобою поработила его сознание полностью. Я не ошибся в своем предположении. Он не смог спокойно смотреть, как вожделенную им женщину берет кто-то другой.
– Скотина! – процедила Аристоника в адрес Мрачного гостя.
– Еще какая! – согласился он, подразумевая жреца. – И зачем он только позвал на помощь мальчишку, приговорив его тем самым к смерти! Как и должно было случиться, ревность взяла верх над инстинктом самосохранения. Жрец стал отважен. Подобную отвагу я называю нечаянной. Людей отличает именно нечаянная отвага. Они могут, сломя голову, броситься в битву и даже заслонить собой товарища от летящей стрелы. Но это мгновенный необдуманный порыв. Вырви человека из этой ситуации, дай ему время подумать, сделай так, чтобы он смог осознать, что его ждет смерть, дорога в никуда. И в его душе поселится страх…
– Ты говоришь так, потому что тебе хочется так говорить.
– Оригинальное замечание! – съязвил гость. – Ты, верно, пытаешься возразить мне, что бывает, мол, ситуация, когда у человека есть время обдумать вероятные последствия своего поступка, но он все равно находит в себе мужество отважиться на него. Как Гармодий и Аристигон [афинские аристократы, осуществившие покушение на тиранов Гиппарха и Гиппия], пошедшие на смерть ради избавления отечества от тирана. Но разве ж это смерть! Это завершение бренного бытия, превращенного в вечность. Они променяли жизнь на посмертную славу и, надо признать, это был далеко не худший обмен. Погибнуть на глазах сотен людей, с оружием в руках, зная, что завтра все будут повторять твое имя. Кто бы помнил Гармодия, умри он стариком в собственной постели? Кто помнил бы Аристигона? Погибнув с мечом в руке, они вошли в народную память, став символом отваги и самопожертвования. На такую смерть нетрудно отважиться. Страшна смерть незримая. Страшна смерть медленная. Страшна смерть не отвратимая. Страшно, когда ведаешь срок своей смерти – точно, вплоть до самого последнего мгновения; поэтому-то люди боятся знать свою судьбу. Страшна смерть, не оставляющая даже мизерного шанса на спасение. Ведь даже у приговоренного к казни до последнего мгновения теплится надежда, что свершится чудо, которое сохранит ему жизнь. Он верит в помощь бога, в провидение, в милосердие Кира [согласно легенде Кир приказал пощадить побежденного им и приговоренного к сожжению лидийского царя Креза, напомнившего победителю о превратностях судьбы]. И поэтому смерть, хотя он к ней внутренне не готовился, является для него неожиданностью. Надеясь на лучшее, он просто не успевает как следует испугаться.
Бывает люди хвастают своим презрением к смерти, возводя его едва ли не в добродетель. Но это не бесстрашие, это пресыщенность жизнью. Возроди интерес к ней, дай вновь почувствовать вкус хорошего вина, сладость первого поцелуя, прохладу и свежесть утреннего моря, а потом тихо шепни, что эта жизнь кончается – и тот, кто кичился своим бесстрашием, завоет от ужаса.
Страшна смерть, когда ты один на один с бездной. Бездной не морской, та полна живых существ, одни из которых могут продлить жизнь, а другие подарить скорую гибель. Кроме того, там есть надежда на попутный ветер, на случайный корабль, на дельфинов Орфея [Орфей – легендарный греческий поэт и певец; согласно Геродоту, возвращаясь из Тарента в Коринф, был ограблен моряками и, спасаясь, прыгнул за борт; находившийся неподалеку дельфин подобрал Орфея и доставил его к берегу], наконец! Говоря о бездне, я подразумеваю состояние, когда вокруг тебя ничто – ни море, ни твердь, ни огонь, ни пустота. Ничто! И ты сидишь в крохотной капсуле и подсчитываешь, когда закончится последний глоток воздуха. Вот в эти мгновения рождается настоящий страх, сводящий с ума. Испытание одиночеством, неотвратимостью. И никто не может преодолеть в себе этот страх. Никто! Ибо нет такой смелости, которая не растаяла б перед неотвратимостью.
Это мой страх. Я использую именно этот страх, загоняя человека в клетку из прутьев одиночества и неотвратимости. И тогда не требуется вонзать в жертву меч. Она умирает от страха…
За окном посветлело. Появлялись розовые отблески зари. Огненные шарики, висевшие над потолком, медленно погасли и растворились в воздухе. В коридоре послышался мерный топот ног. Вошли четверо. Передний держал в руке мертвую голову Зерона. В остекленевших глазах застыл страх.
– Вот, о чем я говорил. Неотвратимость! Никто не может уйти от назначенной судьбы. И тогда рождается страх. Его убил страх.
Мрачный гость медленно поднялся с кресла и велел своему слуге:
– Брось.
Тот послушно разжал пальцы, и мертвая голова покатилась по полу. Аристоника вскрикнула, заметив, что она не отрублена, а оторвана от тела.
– Это страх! – веско произнес Янус. Он извлек тяжелый мешочек и бросил его на пол рядом с головой Зерона.
– Это совесть. Точнее то, за что ее покупают. Вы будете служить мне и за страх и за совесть.
Одарив дрожащую пифию прощальным взглядом сквозь узкие щели забрала, Мрачный гость стремительно двинулся вон из комнаты. Уже у двери он вдруг задержался и спросил:
– А скажи честно, пифия, было бы чувство оскорбленного негодования, овладей я тобой, сильнее, нежели чувство разочарования, которое ты испытываешь сейчас?
Аристоника промолчало и отвернулась. Мрачный гость расхохотался, сотрясая силой своего голоса забывшийся в тяжелом сне храм. Затем он исчез. Слуги вышли вслед за ним.
В этот миг из-за гор выглянуло солнце и разом проснулись спящие люди. Озадаченно поглядывая друг на друга, они терли наморщенные лбы, пытаясь вспомнить, что же случилось с ними накануне. Но не могли этого сделать.
И в душе их рождался безотчетный страх.
ЭПИТОМА ШЕСТАЯ. ОТЦЫ И ДЕТИ. ОСТРОВ БЛАЖЕННЫХ
Котт, Бриарей и душой ненасытный в сражениях Гиес.
…………………………………………..
…………………И Титанов отправили братья
В недра широкодорожной земли, и на них наложили
Тяжкие узы, могучестью рук победивши надменных.
Под-земь их сбросили столь глубоко, сколь далеко до неба
Ибо настолько от нас отстоит многосумрачный Тартар…
Гесиод, "Теогония", 814, 817-821.
Сюда невозможно было попасть ни по световому потоку, ни левитируя. Так решил Зевс, создавая этот мир; мир, который не найти ни на одной карте. Лишь немногие знали дорогу сюда – те, кто по воле Громовержца уцелели в яростных вихрях Багряного моря, кого не тронули сторукие стражи.
Путь в этот мир начинался на берегу небольшой речушки, бегущей из того же болотца, что и дающая забвение Лета. Здесь в зарослях плакучего ивняка была спрятана небольшая лодка. Она не имела ни весел, ни паруса – в них не было нужды. Надо было лишь сесть на сделанную из ясеневой доски кормовую банку, оттолкнуться от глинистого откоса и отдаться на волю течению.
Река извивалась меж холмами, стремительно меняя свой облик. Поначалу все – быстрая стремнина и берега – было расцвечено яркими красками. Изумрудно блестела трава, роняла лепестки пахучая сирень, на мелководье плескались оранжевые кувшинки. Но чем дальше плыла лодка, тем все более бесцветными становились краски природы. Трава принимала темно-осенние оттенки, черемуха и кувшинки уступали место осоке и тине, на смену свежему ветерку являлась болотная затхлость. Потом берега становились пепельными и обрывались.
Река устремлялась в глубокий провал. Поток многократно убыстрялся, с ревом неся лодку по узкому жерлу тоннеля. Чудилось, вот-вот и случится катастрофа, и воду испятнают щепки, окрашенные кровью истерзанного об острые камни человека. Но то было волшебная лодка, безошибочно избиравшая безопасный курс.
Рев заключенной в темницу воды терзал слух путешественника неисчислимое множество мгновений, а затем внезапно обрывался и лодку вышвыривало на зеркальную гладь Багряного моря. Бездонные воды его, пронизанные лучами фиолетового солнца, казалось были наполнены застоявшейся кровью.
Влекомая таинственной силой лодка плыла по бесконечной морской равнине. Как и прежде ею управляло провидение, пролагая курс по замысловато-извилистой линии. И нельзя было не на шаг отступить от этой черты – и слева, и справа суденышко подстерегали затаившиеся перед прыжком вихри и громадные водовороты, наполненные чудовищами.
Преодолев множество опасностей, лодка приставала к обрывистому скальному пику. Теперь нужно было привязать ее к медному кольцу, а затем взобраться по вырубленным в камне ступеням наверх.
Вид, открывавшийся с вершины, был великолепен. Под ногами, сколько мог объять взгляд, простиралась равнина, покрытая яркой зеленью. Разлапистые макушки пальм чередовались с серебристой шевелюрой платанов, квадраты сосновых и кедровых рощ рассекали цепочки стоящих подобно богатырям коренастых дубов. То там, то здесь из хитросплетений листвы выглядывала черепичная крыша, обрамленная жгутами плюща и дикого винограда. Воздух был наполнен густыми сладкими ароматами, а звери были доверчивы и дружелюбны.
Исходя из здравого смысла такой земли не должно было существовать слишком несхожа была эта идиллия с реалиями железного века – жестокого и лживого; где тигры уподобились подлым гиенам, а человек стал хуже тигра; где дубы плевались ядовитой пыльцой, а из всех трав пышно цвела лишь цикута. Этого просто не должно было быть, но это было. Остров Блаженных кусочек Золотого века, созданный по воле Зевса. Здесь жили герои, при жизни сравнявшиеся по доблести и благородству с богами. Судьбе не было угодно одарить их бессмертием, но было бы несправедливым заключить их в мрачный Тартар. Поэтому Зевс поселил их на этом клочке земли, созданном божественной волей. Ахилл, Патрокл, Мелеагр, Идоменей – все они жили здесь в неге и спокойствии. Здесь жил и Крон.
Глядя под ноги, чтобы не споткнуться, Зевс спустился с вершины скалы и ступил на едва приметную тропинку, которая вывела его к небольшому красивому особняку. Стены этого строения были выложены глазурованной плиткой, черепичная крыша посеребрена, фасад украшали двенадцать колонн, увенчанных статуями кариатид. Все это делало дом похожим на яркую игрушку, но исполинских размеров.
В тот миг, когда олимпиец подошел к дому, Крон окапывал кусты смородины на небольшом приусадебном участке. Зевс позаботился о том, чтобы земля давала все необходимые для жизни плоды, но старый упрямец хотел лишний раз доказать, что он не нуждается в подачках сына. Что же, упрямство – удел слабых и проигравших.
Зевс приблизился к увлеченному работой титану и негромко кашлянул. Тот не спеша воткнул лопату в землю и разогнул спину.
– Явился! – буркнул он, не поворачивая головы.
– Я же не вправе забывать о сыновнем долге, – манерно-почтительным тоном заметил Зевс.
– Было время, когда ты позабыл о нем напрочь.
Зевс ухмыльнулся в бороду.
– Не заводись, отец. Опять этот скучный разговор. Угости-ка меня лучше дынею. Они у тебя поистине восхитительны.
Эта невинная лесть тронула сердце титана, который гордился тем, что сумел вывести сорт невиданно вкусных дынь с синеватой кожицей, подобных которым не было в человеческом мире. Титан подобрел и наконец-то соизволил повернуться к сыну.
– Выбирай какие нравятся и пойдем в дом.
Скрестив на груди руки. Крон терпеливо ждал, пока гость не освободит от материнской пуповины три огромных продолговатых плода. Затем он первым направился к дому.
Изнутри жилище титана выглядело не столь привлекательным как снаружи. Узкие окна пропускали мало света. Узорные решетки на них и обмазанные сероватой глиной стены в совокупности с царящим полумраком придавали помещению вид тюрьмы.
– Положи их в малой гостиной и ступай за мной, – велел Крон. – Я хочу познакомить тебя с моим новым увлечением.
Зевс осклабился.
– Ты сменил любовницу?
– Нет. – Титан хитровато подмигнул сыну. – Пойдем, увидишь сам.
Зевс положил свою ношу на стол и послушно отправился за хозяином дома. Они вошли в большую залу, предназначавшуюся для дружеских застолий. Титан подвел сына к стене, наполовину покрытой незавершенной фреской.
– Видишь, я решил стать художником.
Зевс пропустил это замечание мимо ушей. Он впился взглядом в изображение, сюжет которого оказался весьма занимательным. Действие происходило в тронном зале дворца олимпийцев. На переднем плане художник изобразил распростершегося на гранитных плитах Зевса; на лице бога застыло весьма мастерски нарисованное выражение ужаса и обреченности. Сходство портрета с оригиналом было очевидно, здесь нельзя было ошибиться. За Кронионом толпились кучкой перепуганные олимпийцы, среди которых можно было легко узнать Геру, Аполлона, Гефеста. Обняв руками колонну, на пол сползал умирающий Пан. Справа от Зевса стояли титаны во главе с Кроном. На их лицах было написано торжество.
– Неплохо! – похвалил бог. – В тебе умер великий художник. Если я надумаю обновить роспись дворца, то обязательно приглашу тебя.
Это саркастическое замечание не оскорбило Крона, а напротив, вызвало у него довольную улыбку. Зевс протянул руку и дотронулся до изображения. На пальцах остались следы свежей краски.
– Пытаешься переписать прошлое? – спросил Громовержец.
– Нет. Хочу предугадать будущее.
– Вот как! Значит, по-твоему, придет день и сын будет повержен воспрявшим отцом?!
– Будет. Но не отцом. Хотя я надеюсь присутствовать при этом.
Зевс наигранно рассмеялся.
– Кем же? Я не вижу здесь своего будущего победителя.
– Он еще не пришел. Его время еще не настало. Когда придет срок, я завершу эту картину. А пока есть лишь рука.
Крон указал перстом на границу, где кончался слой краски. Действительно, отсюда, из неизведанного тянулась чья-то рука, занесенная для беспощадного удара. Рука эта, изящная и чуть женственная, показалась Зевсу смутно знакомой.
– Бред какой-то! – пробормотал он, стряхивая наваждение. Бог обернул лицо к Крону. – Впрочем, ты волен развлекаться как угодно. Этот мир специально создан для тебя и таких как ты, чье время уже прошло. Но это не значит, что я обязан смотреть бессмысленную мазню и слушать глупости. Пойдем отсюда!
Крон внимательно посмотрел за спину Зевса, словно ожидая, что неведомая рука оживет и обрушит беспощадный удар, и шепнул:
– Хорошо, пойдем.
Едва они очутились в гостиной, Зевс извлек из-за голенища эндромиды [эндромида – сапоги с отверстиями для пальцев] острый, словно бритва, нож и рассек одну из дынь пополам. Вытряхнув семечки, он разделил сочащийся янтарным соком плод на продолговатые дольки и вопросительно взглянул на Крона. Тот помотал головой.
– Ешь, я не хочу.
– Как знаешь. – Зевс с наслаждением впился зубами в лакомство. Ах, какая вкуснятина! – пробормотал он, слизывая языком сладкие капельки, осевшие на усах и бороде. Крон смотрел на такого естественного и беззаботного в это мгновение сына, и на лице его появилась добрая усмешка.
Съев дольку, Зевс тут же принялся за другую. Сладко причмокивая, он поинтересовался:
– Ну, как поживаешь, отец?
– Не хуже и не лучше, чем прежде.
– Это хорошо, – Зевс откусил еще одну порцию и смачно раздавил сочную мякоть зубами, – что не хуже.
Отирая рукой бороду, он начал разглагольствовать:
– Если хорошенько поразмыслить, ты должен благодарить судьбу и меня за то, что проиграл в битве с богами. Ну что хорошего ты видел там, наверху. Сплошные интриги, грязь, пакость, подозрения, заговоры. А тут тишина и благодать. А какой воздух!
– Да, я думаю это самая лучшая тюрьма, когда-либо существовавшая.
На лице Зевса появилось недовольное выражение.
– Ну вот, заладил – тюрьма, тюрьма. Весь мир тюрьма, и все мы узники определенных не нами правил.
– Не нами, подтвердил титан. – Тобою.
– Да брось ты! – раздраженно отмахнулся Зевс. – Лучше наслаждайся жизнью. Это же настоящий курорт. Воистину – Остров Блаженных! Недаром люди дали ему такое название. Ну скажи, разве можно сравнить судьбу твою или оказавшихся здесь героев с участью людей там, наверху. Человеческий мир пропитан жестокостью и насилием. Там лязгает сталь. А у вас тишина. Птички поют. Тигры улыбаются. Улыбаются! Сам видел.
Крон тяжело вздохнул.
– Но там мы могли делать все, что хотели.
Зевс покачал головой, недовольный упрямством отца.
– Я устал тебе это доказывать. Пойми, твое время уже прошло. Настало мое время. Наслаждайся жизнью в этом безмятежном мире и благодари судьбу, что я вытащил тебя из Тартара.
– А кто тебя просил?
Зевс рассеянно потыкал ножом объеденную корку.
– Ты хочешь вернуться к братьям?
– Да, хочу. И я сделаю это. Я сломаю стену, отделяющую этот мертвый мир от Аверна. Ведь это рядом. Неужели ты думаешь, что я не слышу стонов своих братьев?
– Безумец!
– Наверно, ты прав. Мне вот только интересно, – подперев рукою подбородок, титан уставился на своего сына, – какой ад создаст для тебя твой победитель?
Зевс с чавканьем откусил дынную плоть.
– Никакого. Это все твои фантазии. Победителя нет и не будет. Я избавился от всех, кто представлял хоть какую-то опасность для меня. Зевс испытующе посмотрел в глаза Крону. – Или, может быть, ты что-то знаешь?
– Может быть.
– Что ты хочешь за свою тайну?
– То, что ты мне никогда не дашь.
– Власть? – спросил Зевс.
В знак согласия Крон медленно склонил голову.
– Да, – после небольшой паузы согласился Зевс, – этого я тебе никогда не дам. Но на определенных условиях я мог бы вернуть тебя в человеческий мир. Ты получишь от меня в полное владение одну из отдаленных земель. Ну скажем, Гиперборею.
– Как, неужели в тебе проснулась жалость к поверженному титану?
– А почему бы и нет. Ведь все же ты мой отец.
– Допустим, я тебе поверю. А что будет с моими братьями?
– Они останутся в Тартаре. Сообща вы можете причинить мне много хлопот. Я не испытываю желания возиться с вами еще раз. Да и люди стали непостоянны. Нельзя поручиться, что они тут же не бросятся воздвигать алтари новым богам.
– Значит, ты все-таки боишься!
– Хе-хе! Скажем так – опасаюсь. А вообще – все это глупость! – Не поясняя, что он подразумевает под словом глупость, Зевс отшвырнул недоеденную корку и поднялся. – Пойдем, мне надо кое-что проверить.
– А я думал, что ты пришел поговорить со мной.
– Тратить время на разговоры – большая роскошь, – заметил Зевс, наблюдая за тем, как титан набрасывает на плечи пурпурный плащ. – Минули те времена, когда можно было спокойно по душам поговорить. Время летит все быстрее и быстрее. Порою мне кажется, что я начинаю не успевать за ним. Оно ускользает подобно каплям дождя.
Отец и сын вышли из ворот и двинулись по усыпанной розовым песочком дороге, соединявшей жилище Крона с домами героев. Искоса поглядывая на шагающего с отрешенным видом титана, Зевс продолжал свою речь.
– Да, нет сегодня времени, чтобы посидеть веселой шумной компанией. Как бывало прежде. Помнишь, как мы собирались на общие пирушки? Все вместе – титаны и олимпийцы.
– Помню. А затем вы коварно напали на нас, заставив перед тем людей лживыми наговорами отшатнуться от наших алтарей. Дойти до того, чтобы сочинить мерзостную ложь, будто я пожирал своих детей!
– Ну пожирал, не пожирал – какая разница! Особенно теперь. – Зевс выдавил ехидный смешок. – А согласись, недурно было придумано! Чадолюбивый папаша, игравший с детьми в бабки, вдруг превратился в кровожадного каннибала. А все же мы неплохо тогда жили. То ли дело сейчас. Сплошные склоки и заговоры. Боги грызутся, люди грызутся между собой. Жена предает мужа, муж не доверяет жене. Брат убивает брата. Дети восстают против родителей. Возлюбленные изменяют друг другу. И все это мчится в бешеном калейдоскопе. Словно само время взбесилось. В наше время нельзя доверять никому. Я не доверяю даже собственной жене, даже сыновьям. Тем более не стоит доверять тем, кто обижен на тебя. Вот я и думаю: надо проверить, как там поживает любимый родитель и славные герои. – Зевс указал на небольшую кирпичную усадебку, появившуюся справа от них. – Запамятовал… Кто у нас обитает в этом симпатичном домике?
– Патрокл, – ответил Крон.
– Зайдем.
Однако Патрокла у себя не оказалось. Титан предположил, что герой ушел в гости к своему другу Ахиллу.
– Непорядок! Непорядок! – надевая добродушную маску, пробормотал Зевс. – Сколько раз я должен вам повторять, что не стоит слишком часто ходить в гости друг к другу.
Ахилла дома тоже не оказалось. Не застали они и Менелая.
Зевс помрачнел.
Зато в небольшом жилище Мелеагра было шумно. Глухо звенело золото бокалов, а из окон доносилась хмельная нескладная песня. Содержание ее было весьма фривольно:
Волною пурпурною Посейдон просочился,
Зевс проникал, обращаясь то в дождь
Из злата, то в быка круторогого, то в дракона
К девам прекрасным на ложе. Боги,
Рожденные в связи сладострастной – и Дионис,
И Аполлон, и Геракл – есть плоды гнусного
прелюбодейства.
Крон с удовольствием отметил, что олимпиец еще более помрачнел, услышав эти откровения. Резко рванув на себя дверь, Зевс вошел в дом. Голоса мгновенно смолкли. Герои неприветливо и вместе с тем с определенной долей смущения взирали на бога.
– Славные песни поете, ребята! – воскликнул Зевс, окидывая взглядом шумную компанию. Семь великих героев, тискающих полупьяных девиц, в которых Зевс не без труда узнал харит, совсем недавно привезенных им на Остров Блаженных. Тогда они были скромны, милы и горели желанием услужить Зевсу. Послушные девочки должны были стать надежными осведомительницами, похоже вместо этого они превратились в шлюх. Кронион широко улыбнулся.
– Насколько я понимаю, вы не скучаете? Так, Ахилл?
Высокий и мощный, словно скала герой даже не подумал привстать хотя бы из уважения перед богом. Мотнув головою, откидывая со лба непокорную прядь волос, он сказал:
– Скучаем.
– Но почему? Разве вам чего-то не хватает?
– Да! – заорал Аякс Теламонид, особенно буйный во хмелю.
– Чего же? Я дал вам женщин, обильную еду, сладкое вино. Вы избавлены от трудов и хлопот. Да, если хотите знать, я сам мечтаю о такой жизни!
Аякс с размаху ударил кулаком о стол, расплескав вино.
– Так давай поменяемся!
Зевс натянуто рассмеялся.
– Зачем же! Каждому из нас судьба даровала свой жребий. Скажите лучше что вам еще требуется и мои слуги незамедлительно доставят вам это. Новых женщин? Красивых одежд? Или, может, золотых украшений?
Горькая усмешка появилась на лице героя.
– Здесь скучно. Здесь нет пожаров и битв, соленого моря и страстных женщин. Лишь теплая вода, приторное вино, мягкая пища да развратные шлюхи. Здесь мертвое солнце.
– Э-э-э, – протянул Зевс. – Да вы, я гляжу, ребята заелись. Смотрите, как бы не пришлось вернуться в Тартар!
– Напугал! – захохотал Аякс. – Да хоть сейчас. Только бы не видеть больше этого мертвого острота!
– Сам не знает что городит, пьяный недоумок! – заметил бог и пробежал взглядом по лицам героев, ища поддержки своим словам. Однако герои молчали. – А вы что скажете, ребята?
– Да все нормально, – кривя рот, заметил Ахилл. – Живем как боги.
– Вот это правильно! – Зевс одарил Ахилла широкой улыбкой. – Вот это мне нравится. Разумный ответ. Ну ладно, я гляжу у вас все в порядке. Мне пора. Счастливо оставаться, ребята.
Едва за олимпийцем закрылась дверь, как хмельные герои вновь грянули свой не очень приличный гимн.
– Буйные молодцы! – с усмешкой поглядывая на сына, сказал Крон. Почему бы тебе не отправить их назад в пещеры Аверна?
– Тогда они разнесут вдребезги весь Аверн. Нет, здесь они менее опасны, – задумчиво вымолвил Зевс и тут же спохватился. – Однако какой бред я несу! Они же герои и заслужили счастливую участь.
– Это верно! – согласился Крон.
– Хорошо все-таки тут у вас! Ах, как хорошо! – восклицал Зевс какое-то время спустя, садясь в лодку. – До свидания, папаша.
Крон не ответил, а лишь поднял в прощальном жесте руку.
Едва только волшебный челн растворился в тумане Багряного моря, как титан быстрыми шагами направился вглубь острова. Здесь в сосновой роще кипела работа. С хрустом валились наземь столетние деревья, визжали пилы, стучали топоры. Крон подошел к стоявшему на взгорке Ахиллу.
– Он уплыл.
Герой повернул голову навстречу титану.
– Он ничего не заподозрил?
– По-моему, нет.
– Хорошо. – Ахилл едва заметно усмехнулся. – Этот болван Аякс чуть не проболтался.
– Где он сейчас.
– Патрокл и Идоменей окунули его головою в источник, после чего я поставил его на самую тяжелую работу – подавать бревна. Вон он, старается загладить вину, шельма!
Из-за кустов показался Аякс, несущий на плече здоровенное бревно. Он передал свою ношу Протесилаю и Гектору и вновь исчез. Герои быстро обтесали ствол топором и присоединили его к мириаду крепкодревесных собратьев, сложенные в гигантские штабеля, вокруг которых ходили грозно скалящиеся тигры. Наступит день, и из этих бревен будет сбита лестница. По ней узники мертвого острова поднимутся к небу и пробьют перегородку, отделяющую этот мир от Тартара.
Ведь только глупцы полагают, что рай находится над их головами. Его место на самом дне, ниже мрачных казематов подземного царства, ибо только здесь можно надежно спрятать тех, кто оставили о себе добрую память в мире людей. Отсюда не выбраться – так считали Зевс и олимпийцы. Герои же думали иначе. Поэтому они лезли наверх, хотя знали, что там тоже ад. Но их ад был хуже, ибо он отдавал патокой и из него не было возврата.
Наступит день, и они взорвут этот пресный мир, смешав его с хаосом Тартара. Герои мечтали об этом дне, жадно раздувая ноздри.
Они выпустят на свободу титанов и мечами проложат себе дорогу в мир людей – туда, где пылают пожары, льется кровь и любят страстные женщины. Они взорвут этот пресный мир!
Крон открыл глаза, отгоняя от себя сладостное видение мечты. Его тоже ждала работа – работа во сто крат труднее, чем изнуряющий труд героев. Он вернулся в свой дом и уселся в мягкое кресло. Сосредоточив взгляд на воображаемой точке на стене, он начал раскачивать маятник времени. Медленно, медленно – струйки липкого пота текли по лицу титана – он толкал усилием воли эту невообразимо тяжелую махину. И время поддавалось его напору и ускоряло свой бег. И не могло быть иначе. Ведь недаром Гея назвала своего младшего сына Кроном, что означает Время.
А Зевса тем временем нес поток повернувшей вспять реки. Грозно ревела вода, разбиваясь о невидимые в кромешной темноте подводные скалы. Где-то в мрачных подвалах громогласно перекликались сторожащие путь гекатонхейры. Зевс не обращал внимания на грохочущую симфонию подземных звуков. Перед его остекленевшими глазами стояло изображение, созданное кистью Крона. Рука! Рука, высовывающаяся из ничего. Где-то он уже видел эту изящную руку.
И сердце подсказывало, что ему еще предстоит увидеть ее!