ФЕРМОПИЛЫ.
Трудно было найти место, более пригодное для обороны малыми силами, чем Фермопилы, называемые анфелийцами, жителями близлежащего городка просто Пилами. Это в наши дни наносы реки Сперхей привели к тому, что теперь через ущелье может пройти хоть целый легион, развернутый в боевой порядок. Во времена седой древности, которые для наших героев являлись настоящим, все было иначе. Казалось, сами боги позаботились о том, чтобы сделать Среднюю Грецию неприступной для вторжения с суши. С этой целью они создали Итийские или, как их еще называли Трахинские горы, короткой цепочкой бегущие от Пинда. Этих гор всего три: Ита, Пира, на вершине которой взошел на костер Геракл, и Каллидром. Склоны последней спускаются к Малийскому заливу – заболоченному соленому лиману, гибельному для всего живого, оставляя лишь крохотный проход, в котором не смогут разъехаться даже две колесницы. В нескольких стадиях отсюда на входе в ущелье находится храм Деметры Амфиктионийской, потому этот проход был прозван Деметриными воротами. Он не очень велик в длину и опытная пехота или тяжелая конница вполне могут преодолеть его мощным натиском. Однако Пилы еще не кончаются. За Деметриными воротами располагается узкая равнина. Она тянется примерно на тридцать стадий и достопримечательна тем, что по ней текут два сернистых ручья, от которых даже в гамелионе [гамелион – у эллинов месяц, соответствующий январю-февралю] исходит тепло. С востока равнину замыкает еще один отрог Каллидрома, тесно смыкающийся с морем и образующий вторые ворота, чуть более широкие, чем первые. Лишь миновав их, можно попасть в Локриду.
Итак, эта позиция практически неуязвима с суши. Но это еще не все. Боги и природа позаботились о том, чтобы сделать ее неприступной и с моря. Попасть в Малийский залив персидский флот мог лишь минуя мыс Артемиссий, у которого стоял объединенный эллинский флот – триста новеньких триер и пентеконтер, экипажи которых были преисполнены решимостью преградить путь врагу. Основательно потрепанные бурей мидийские эскадры не спешили вступить в битву. Но даже и прорвись они в Малийский залив, им вряд ли бы удалось быстро найти берег, пригодный для высадки десанта. На свете не было более паскудного места, чем побережье Локриды. Постоянные приливы и отливы превращали и без того вязкую почву в топкое болото, недоступное ни для людей, ни для судов.
Эллины подоспели к Фермопилам намного раньше, чем рыхлое месиво мидийского войска, отягощенное громадным обозом и стадами скота, и разбили лагерь у небольшого локридского городка Альпены, располагавшегося сразу за Фермопильским ущельем. Первым делом Леонид произвел подсчет сил. Войско собралось немалое, но в сравнении с армадой армии варваров, в которой одних всадников было столько, что их кони выпили всю воду из реки Апидан, что в Ахее, превратив ее в крохотный грязный ручеек, оно казалось крохотной кучкой. Да и не все воины были столь умелы и сильны как хотелось, а многие и вовсе не желали сложить голову за эллинское дело. Основу войска составляли гоплиты пелопоннесцы, числом чуть более четырех тысяч. Из них триста воинов были спартиатами, прочих дали Тегея, Мантинея, Орхомен, Герайя и Фигелия – все аркадские города, а также Коринф, Флиунт и Микены. На этих бойцов можно было полностью положиться. Надежны были и семь сотен гоплитов-фаспийцев, почти все мужское население этого крохотного беотийского городка. Феспийцы присоединились к эллинскому ополчению горя священным восторгом, подобным тому, что испытывали жрецы Деркето [богиня западно-семитского пантеона; во время торжественных церемоний жрецы Деркето подвергали себя жестокому бичеванию], бичуя себя костяными ремнями. Фиванцам Леонид не доверял. Они были добрыми воинами, вдобавок вооруженными лучше многих других, но они не хотел сражаться, а если и хотели, то не на этой стороне. Царь прямо сказал беотарху Леонтиаду, что думает о нем и его гоплитах. Фиванец проглотил оскорбление молча, что лишь подтвердило подозрения Леонида.
Итого набиралось чуть более пяти тысяч – силы, недостаточные, чтобы дать мидянам даже небольшое сражение, но для обороны ущелья этого должно было хватить с избытком. Однако лишние воины никогда не помешают. Поэтому Леонид отправил гонцов к локрам и фокидцам. Те после некоторых раздумий прислали по тысяче воинов.
Теперь следовало подумать о том, как бы усилить оборону. Узкие Деметрины ворота представляли почти непреодолимую преграду. Почти. В мире не существует абсолютно неприступных крепостей. Леонид как опытный воин прекрасно понимал это. Потому он приказал возвести еще одно укрепление посреди коридора, точно между двумя воротами, точнее – восстановить его. Некогда через Фермопилы или орды фессалийцев, желавших покорить Фокиду. Чтобы остановить их, фокидцы соорудили каменную стену, а заодно перерыли пологий склон ущелья рвами, направив в них воду из сернистых источников. Эта нехитрая уловка помогла им остановить завоевателей и отстоять свою независимость, она должна была сработать и сейчас. Восстановлением стены занялись фокидцы и локры, прочие подносили камни, которые добывали фиванцы. Спартиаты и аркадяне с затаенным злорадством наблюдали за тем, как потомки Кадма долбят кирками известняковые скалы, пачкая и издирая в клочья свои богатые одежды.
Стена еще не была завершена, когда пришло известие о приближении полчищ Ксеркса. Обогнув Малийский залив мидийская армия вторглась в Малиду и медленно, словно огромная сытая змея начала приближаться к крохотному арьергарду еще не созданной эллинской армии. Ее размеренный, неотвратимый, словно морской прилив, ход вселял в сердца малодушных робость. Тегейцы и мантинейцы попытались вновь заговорить о том, что стоит отступить к Истму.
– Уходите, – сказал им Леонид.
Аркадяне остались. Из опасения прослыть трусами. Остались и фиванцы, понимавшие, что спартиаты скорее перебьют их, нежели позволят покинуть войско и вернуться в Бестию. Фермопилы было решено защищать.
– Безумцы! – сказал Ксеркс, узнав, что на пути его армии встал небольшой отряд эллинов…
– Безумцы! – повторил владыка Парсы и захохотал. В тот день он был беспричинно весел. – Раздавить их!
Мудрый Артабан был как всегда рядом.
– Великий царь, – произнес вельможа, низко кланяясь, – не следует предпринимать поспешных решений. Даже мудрейший и величайший, если он забывает смотреть себе под ноги, оступается и падает в ямы. Воины устали, им нужен отдых. Что скажут, если вдруг великая армия не сможет разгромить крохотный, но полный сил отряд эллинов? А пока воины будут возлежать на коврах и поглощать сочное мясо, мы пошлем к эллинам соглядатая, который разведает сколько их, и что они замышляют.
– Ну ладно, будь по-твоему, – буркнул царь, косясь на стоящего рядом Дитрава. Рука первого сотника выразительно поглаживала золоченый эфес меча. Ты дал мудрый совет, Артабан. Пусть воины располагаются на отдых, а твой человек сходит и посмотрит, что делают эти безумные эллины. Я повелеваю так!
В этот миг Ксеркс отвлекся на вкусные запахи, долетевшие с медных жаровен царской кухни, и Артабан, низко поклонившись, оставил своего повелителя. Он прошел к себе и велел позвать человека, как нельзя лучше подходящего для подобного рода поручений.
Вскоре тот явился в наскоро разбитый шатер хазарапата. Встав у входа, чтобы не запачкать дорогого ворсистого ковра, – не из опасения рассердить Артабана, а просто понимая толк в добротных вещах, – гость поклонился, сложив на груди руки. Поклон был недостаточно почтителен, не в землю, а всего в пояс, но Артабан не стал придавать значения подобным мелочам. К тому же он знал, что имеет дело с царем, правда – с царем воров.
– Как поживаешь, Отшем? – поинтересовался хазарапат.
– Благодарю, нормально.
Еще бы не нормально! За то время, что карандинский вор следовал с парсийским войском, он срезал не одну сотню кошелей, снял бессчетное количество цепей, колец и браслетов. Теперь он был богаче самого богатого вельможи. Артабан прекрасно знал о проделках вора, но закрывал на это глаза. Парсийские вельможи были достаточно богаты, а кроме того, этот поход возместит им все убытки. Отшем же был слишком полезным человеком, чтобы сердиться на него из-за подобных пустяков. Артабан поручал умелому вору самые щекотливые дела, вроде того, что предстояло выполнить сейчас.
– У меня есть для тебя поручение.
– Я слушаю, сиятельный.
– Проберешься в ущелье и разведаешь силы эллинов. Посмотришь, каково их настроение. Понял?
– Как не понять, сиятельный!
Вельможа уловил в голосе вора издевку и грозно посмотрел на него.
– И еще вот что. Как хочешь, но выведай, есть ли среди эллинов один человек. Его нетрудно узнать. Он очень высок, мощного телосложения, лицом похож на… – Артабан замялся. – на киммерийца! Тебе приходилось видеть киммерийцев?
Отшем кивнул.
– Да, сиятельный. Я случайно оказался во дворце в тот день, когда эти проклятые кочевники напали на него.
– Ах да, конечно… Совершенно случайно! – Артабан усмехнулся. – Еще у него светлые волосы и голубые глаза.
– Я что, должен заглядывать каждому встречному в лицо?
– Если потребуется, то да! – отрезал вельможа и, смягчая тон, добавил:
– Этот человек интересует меня более всего.
– Понял. Какова будет моя награда?
– Можешь беспрепятственно продолжать свою бурную деятельность.
– О чем говорит сиятельный? – прикинулся непонимающим Отшем.
– Ладно, не строй из себя дурака! Кошели вельмож в твоем полном распоряжении.
– Это поистине царская плата! – оскалив зубы, заметил Отшем.
Артабан кивком головы приказал соглядатаю убираться. Отшем поклонился и выскользнул из шатра. Его шаги мгновенно растворились в гаме лагеря.
Вельможа несколько мгновений задумчиво изучал шелковый полог, за каким исчез вор, затем он прошел за занавес, отгораживавшую один из углов шатра. Здесь на шелковых подушках возлежала Таллия.
– Что ты думаешь об этом человеке? – спросил хазарапат.
– Он предаст тебя, – с улыбкой ответила девушка.
Отшем был человеком дела, а, если выразиться точнее, – человеком, никогда не откидывающим дело на потом. Из шатра Артабана он двинулся прямо к виднеющейся на востоке горе, стоически выдержав искушение жарящегося на кострах мяса. Этот запах преследовал его все то время, пока вор шел по лагерю; не отстал он и тогда, когда Отшем вышел за сторожевые посты.
Идти было немало, примерно стадий пятьдесят. Отшем развлекал себя тем, что насвистывал гнусавую мелодию и сшибал ногами перезревшие пшеничные и ячменные колоски. Он никогда не выращивал хлеб, но мог поклясться, что урожай в этом году был отменным. Миновав множество участков, квадратиками рассекавших долину, Отшем дошел до небольшой речушки, обмелевшей настолько, что вода едва покрыла голени лазутчика. На берегу было небольшое селение, жители которого при приближении мидийского войска в страхе разбежались. Вор мимоходом пошарил в нескольких домах. Лучшим его трофеем оказались пшеничная лепешка и несколько горстей винограда. Лепешка была сухой, а виноград слишком кислым, но Отшем съел и то, и другое с удовольствием. Так, наслаждаясь нехитрой трапезой, он дошел еще до одного ручья, также неглубокого, но более чистого. Этот ручей вытекал из горы и устремлялся на равнину – туда, откуда держал путь Отшем. Вор сладостно напился, потом подумал и плюнул в воду, присовокупив к своему кощунству проклятье в адрес вельмож, следящих за своими кошелями. Не удовольствовавшись этим, Отшем помочился в воду [осквернение воды у зороастрийцев величайший грех] и лишь затем двинулся дальше.
Равнина, по которой он шел, сужалась все более и более, пока, наконец, горы не приблизились к морю вплотную. Здесь дорога начинала петлять, повторяя причудливые очертания прибрежной линии. Отшем петлял вместе с нею.
Воины появились пред ним столь неожиданно, что вор не сумел скрыть испуга и отскочил на несколько шагов назад; но не побежал, быстро сообразив, что в этом случае его наверняка примут за лазутчика и уж тогда пощады не жди. Воинов было примерно десятка два. Часть из них была вооружена копьями, мечами и овальными щитами, на выпуклой поверхности которых был изображен улыбающийся лев, часть – луками и дротиками. У Отшема были быстрые ноги, а эллины слыли плохими стрелками. Однако для того, чтобы попасть стрелой в человека, стоящего в двадцати шагах, не требовалось быть Анаксагором [Анаксагор – легендарный лучник, пославший стрелу на 283 оргии (более 520 метров)]. Отшем оскалил зубы, словно собака, выказывающая дружелюбие. Будь у него хвост, он повилял бы им.
– Ты кто? – спросил один из воинов, бородатый и могучий, с подозрением взирая на Отшема.
– Я несчастный трахинец, ищущий спасения от нечестивых парсов! скороговоркой выпалил лазутчик, старательно придавая лицу страдальческое выражение.
– Что-то ты мало похож на трахинца, – недоверчиво вымолвил эллин.
– Ты тоже куда больше походишь на абдерита ["походить на абдерита", т.е. быть глупцом; согласно древнеэллинской традиции жители города Абдера отличались непомерной глупостью], чем на спартиата, но ведь я не делаю из этого поспешных выводов! – дерзко бросил Отшем.
Бородач смутился. Его товарищи дружно захохотали.
– Ловко он отбрил тебя, Телекл! – сквозь смех выговорил один их них, судя по доспехам также спартиат.
– Язык-то у него длинен, а вот рожа подозрительна, – проворчал раздосадованный бородач.
– Я всегда подозревал, что моя мать не состояла в связи с Аполлоном.
Эллины захохотали еще пуще. Напарник Телекла и вовсе повалился на траву, в восторге хлопая себя по животу. Не без труда совладав со смехом, он поинтересовался:
– Послушай, парень, ты случайно не внук Эзопа?
– Я его дедушка, – сказал Отшем, не очень ясно представлявший себе кто такой Эзоп, но посчитавший, что подобный ответ будет воспринят как следует. Он не ошибся. Грянул новый взрыв хохота. Не смеялся лишь один Телекл.
– И что делает здесь дедушка Эзопа? – сурово спросил спартиат.
– Бежит от мидян, – обретая серьезность, ответил парсийский вор.
– А откуда я знаю, что ты не лазутчик?
Отшем пожал плечами. В этот миг за него вступился приятель подозрительного бородача.
– Да брось ты, Телекл! Разве тупые варвары знают об Эзопе! Да и говорит он совсем по-нашему.
– Может быть, он иониец, – вполне резонно предположил Телекл.
– Да ну, какой он иониец! – воскликнул воин, явно симпатизировавший остроязыкому незнакомцу. – Ты ведь не иониец?
– Нет! – мгновенно сказал Отшем.
– Вот видишь!
Однако подобный довод вновь не устроил Телекла.
– Да этот пройдоха наплетет тебе что угодно. И даже назовется сыном Зевса. Мне он кажется подозрительным.
– Заладил… – протянул приятель Телекла. Но бородача поддержал еще один воин, вставивший:
– И мне!
Эта нежданная поддержка пришлась не по вкусу Телеклу. От Отшема не укрылось, что спартиат смерил выскочку недружелюбным взглядом.
– Что же прикажете мне делать? – плаксиво протянул вор. Возвращаться назад? Но там уже мидяне.
– Да, это верно, – согласился бородач. Он задумчиво почесал плешивую голову и спохватился. – Да мы и не можем отпустить тебя. Ты видел нас. Вдруг ты все-таки лазутчик?!
– Я не лазутчик! – заорал Отшем, которого начал утомлять этот разговор.
Отчаяние, прозвучавшее в этом вопле, показалось стражам искренним. Они переглянулись, а затем приятель Телекла предложил:
– А давайте-ка я отведу его к царю. Он живо с ним разберется.
Немного поразмыслив, Телекл кивнул головой.
Вот так Отшем оказался во вражеском стане.
Эллины к тому времени перебрались из-под Альпены непосредственно в Фермопильский проход и разбили лагерь на небольшой террасе, тянущейся вдоль основания горного склона. Здесь бил источник, вдоволь обеспечивавший защитников ущелья питьевой водой. Еду доставляли извне, из локридских селений. Три повозки с провиантом как раз подъезжали к сторожевому посту, выставленному у лагеря скорей для проформы, потому что никакой опасности здесь угрожать не могло. Отшем и сопровождавший его смешливый воин, назвавшийся Трекеном, проследовали прямо за повозками. Они шли вверх мимо сидящих на расстеленных гиматионах воинов, многие из которых не без любопытства поглядывали на идущего под стражей незнакомца. Отшем также во все глаза разглядывал их, стараясь не упустить ни одной детали.
Защитников ущелья было не так уж мало, как полагали парсийские вельможи. Сосчитать беспорядочно рассеянных по склону воинов было трудно, да и не следовало этого делать, дабы не вызвать подозрений. Отшем ограничился тем, что быстрым взглядом определил примерное число палаток, которые, как он справедливо предположил, были разбиты для военачальников. Большего он сделать не успел, так как они пришли.
– Посиди здесь!
Указав Отшему на примятую траву, смешливый спартиат направился к крохотной полотняной палатке. Вор с удивлением понял, что именно здесь разместился предводитель войска. Это скромное походное жилище даже не стоило сравнивать не только с великолепными шелковыми шатрами, в которых жили великий Ксеркс и царственные родственники, но даже с теми, в которых размещались самые незначительные вельможи.
Подавляя тяжелый вздох, рассчитанный на окружающих, лазутчик присел на траву рядом с одним из эллинов. Тот был невысок, но коренаст. Его широченной груди и огромным, непомерно мускулистым рукам мог позавидовать любой богатырь. Одет он был, как и прочие, в простую шерстяную тунику серого цвета, подобную тем, что в Парсе носят бродяги и нищие, но в остальном вид имел ухоженный, можно сказать благородный. Крепкоскулое лицо было чисто выбрито, волосы на голове тщательно расчесаны и умащены. По правую руку от эллина лежало его боевое снаряжение – шлем, панцирь, копье, меч и щит со львом.
Пока вор рассматривал воина, тот тоже не остался в долгу, в свою очередь внимательно изучив незнакомца. Проделав это, воин поделился увиденным:
– Ты мидийский лазутчик.
Отшем отнесся к этому заявлению весьма хладнокровно.
– Ты не первый, кто утверждает это.
– Зачем ты пришел? Узнать сколько нас?
– Мне это не нужно. – Отшем притворно зевнул. – Я беру от мидян. Я трахинец.
– Слышали? – Воин повернулся к своим товарищам, устроившимся неподалеку. Те дружно кивнули. – И много вас, мидян?
– Их! – со значением поправил Отшем.
– Ну пусть будет – их.
– Так много, что если они разом отпустят тетиву своих луков, то стрелы совершенно скроют солнце!
Карандинец победоносно взглянул на воина, ожидая его реакции на эту цветастую фразу. Эллин равнодушно пожал плечами.
– Что ж, тогда мы будем сражаться в тени.
– Отлично сказано, Диенек! – раздался чей-то негромкий возглас.
Отшем повернул голову. У палатки стоял человек – высокий, мощный, светловолосый – словом, точь-в-точь как описывал Артабан. Человек сощурил голубые глаза и поманил Отшема пальцем…
– Что было дальше? – нетерпеливо спросил Артабан.
– Я вошел в его палатку.
– Ну и?
– Он спросил у меня: кто я? Я ответил, что трахинец, бегу от мидян. Тогда он начал расспрашивать меня об этом фессалийском городишке. Хотел поймать. Но я недаром провел два дня на тамошней агоре.
– Срезал кошели, – подсказал Артабан.
– И слушал. Потому мои ответы были достаточно верны. Но он все равно не поверил мне до конца. Он приказал держать меня под стражей, но нет стражи, которая смогла б удержать карандинского вора. Ночью я перерезал стражнику глотку и ушел.
– Но как ты добрался до нашего лагеря? Ведь ущелье охраняется эллинскими постами!
– Они стоят лишь на дороге. На горных склонах их нет.
– Значит, по горным склонам можно пройти?
– Я смог, – со значением произнес Отшем.
– А воины?
– Если они ловки как карандинский вор, то смогут тоже.
Артабан рассердился.
– Заладил – карандинский, карандинский! Что еще сказал тебе царь?
Отшем пожал плечами.
– Ничего. Я мало заинтересовал его…
Лазутчик лгал. Его встреча с Леонидом выглядела совершенно иначе. Едва лишь с легким треском сомкнулись пологи палатки, как спартиат резко спросил:
– Тебя послали выведать численность нашего войска. Но еще более человека, пославшего тебя, интересовало, есть ли среди эллинов воин огромного роста с голубыми глазами. Так?
Растерявшийся Отшем не только подтвердил сказанное спартиатом кивком головы, но и пробормотал, добавляя:
– И светлыми волосами.
Одержав первую победу, царь продолжил допрос.
– Пославший тебя высок, жилист, у него худое, вытянутое лицо.
Вор слегка оправился, ровно настолько, чтобы оценить положение, в каком он очутился. Положение было не из приятных. Эллин раскусил его и теперь был волен делать со шпионом, что угодно. В такой ситуации следовало быть предельно откровенным. Лишь это давало крохотный шанс, что Отшема не вздернут на первом пригодном для этой цели дереве, а отправят в рудники или мастерские, откуда можно будет сбежать. Поэтому Отшем поторопился с ответом.
– Вовсе нет. Он дороден, невелик ростом и имеет полное лицо. Это сиятельный Артабан, ближайший советник царя Ксеркса.
– Вот как… – задумчиво протянул спартиат. Какое-то время он размышлял, а затем спросил:
– Какого цвета у него глаза?
Пришел черед задуматься Отшему.
– Глаза? Кажется, голубые. Да-да, голубые!
– Мидянин с голубыми глазами. Не странно ли?
– Да, – согласился лазутчик, не вполне понимая, куда клонит спартиат.
– Я знавал этого человека в другом облике. Что он велел тебе разузнать?
– Мне приказано рассмотреть ваш лагерь, – нерешительно начал Отшем, с опаской поглядывая на огромный, странного вида, меч, лежавший в изголовье нехитрого ложа спартиата.
– Еще?
– Сколько вас? Что собираетесь делать?
– Что еще?
– Больше всего сиятельный Артабан интересовался тобою.
– Так и должно было быть. – Царь вновь задумался. Он непроизвольно сжал кулаки, столь огромные, что Отшему захотелось очутиться подальше от этого места. Тот поспешно растянул губы в заискивающей улыбке. Леонид посмотрел на него и рассмеялся. – Значит так, сообщишь своему сиятельному Артабану, что разговаривал со мной, что я раскусил тебя и велел держать под стражей. Ночью ты перерезал охраннику горло и бежал.
Лазутчик старательно скрыл изумление и поинтересовался:
– Зачем все это нужно спартанскому царю?
– Сейчас объясню. Но прежде ты должен запомнить то, что расскажешь Артабану. Эллинов в ущелье немного, но к ним каждый день подходят подкрепления. Ты слышал, как один из эллинов случайно обмолвился другому, что вот-вот должны подойти основные силы епартиатов и афинян. Да, не вздумай проговориться, что я расспрашивал тебя о нем! После этого ты пойдешь к царю и сообщишь ему, что Артабан на самом деле не тот, за кого он себя выдает, а изменивший облик маг Заратустра.
Вор выпучил глаза.
– Разве маги умеют менять облик?
– Этот умеет. Я думаю, царь щедро наградит тебя.
Отшем задумался.
– А если я признаюсь Артабану, как все было на самом деле?
– Что ж, можешь попробовать, но я не советую тебе делать это по двум причинам. Первая – через три дня я пошлю к мидянам человека, который расскажет о тебе всю правду. Но это не страшно для тебя, ведь ты признаешься Артабану намного раньше. Я прав?
Карандинец уклонился от прямого ответа.
– Допустим.
– Тогда второе. Я хорошо знаю человека, который называет себя Артабаном. Он ни за что не оставит живым того, кто так много знает? Ты все понял?
– Да, – выдавил незадачливый лазутчик.
– А теперь ступай вон. Я прикажу воинам проводить тебя через посты.
Низко кланяясь, Отшем выскользнул из палатки. Вскоре он шагал по пестрым квадратикам полей к парсийскому лагерю.
Парсы не начинали битвы четыре дня. Четыре дня воины выходили из лагеря, надеясь, что дерзкие эллины образумились и освободили проход. И каждый раз дозорные доносили, что ущелье по-прежнему перегораживает стена эллинских щитов. Артабан трижды посылал к вражескому предводителю послов и те неизменно возвращались назад с дерзкими ответами.
В первый раз спартанскому царю было предложено перейти на сторону Ксеркса, за что повелитель Парсы обещал сделать эллина правителем Эллады. Леонид ответил, что предпочитает умереть за Элладу, чем властвовать над нею.
На второй день посланец передал эллинам требование царя сдать оружие. Ответ был лаконичен – приди и возьми.
Назавтра перед ущельем выстроились бессмертные, парсы, мидяне и киссии. Их было так много, что вся равнина оказалась заполненной блестящим металлом оружия и доспехов.
Несколько вельмож в сопровождении самых могучих воинов приблизились к Деметриным воротам и обратились к стоявшему перед шеренгой воинов царю Спарты:
– Вы ничтожная кучка, дерзко вставшая против великого войска! Вы не можете рассчитывать на победу!
– Чтобы умереть, хватит и этих! – бросил Леонид.
Воины вернулись в лагерь. На рассвете четвертого дня попытал счастья Артабан, пришедший к ущелью один, без всякой стражи. Царь вышел ему навстречу также один. О чем они говорили осталось неизвестным, но вельможа возвратился взбешенный. Тем же вечером он говорил Таллии:
– Все. Больше нельзя ждать ни дня. Что-то происходит. Я чувствую это. Мне кажется, инициатива ускользает из наших рук. Армия теряет боевой дух, флот зализывает раны, нанесенные бурей, даже не пытаясь проскользнуть мимо эллинских кораблей, чтобы ударить в спину этим безумцам.
– Я давно говорила тебе, что пора начать штурм. Ведь, если верить лазутчику, к эллинам все время подходят подкрепления.
– Ты очень точно сказала: если верить! – Артабан хмыкнул. – Вор или был обманут или лжет, руководствуясь какими-то своими соображениями. Воину неоткуда ждать подкреплений. Это он пытается выманить нас на битву.
– Зачем ему это нужно?
Хазарапат искоса взглянул на девушку. В его взгляде было подозрение.
– Пока не знаю. Возможно, он ищет смерти. Возможно у него есть какой-то план. Но как бы то ни было, нам придется завтра атаковать ущелье. – Хазарапат вздохнул и сокрушенно покачал головой. – Эх, сражайся бы мы на равнине, где достаточно места, и им не продержаться и часа. Но они заняли такую позицию, где численный перевес не решает абсолютно ничего. В этом ущелье не смогут развернуться и три сотни воинов. Воин умен, ох как умен!
– А что он сказал тебе сегодня?
– Послал. Так далеко, где я еще никогда не бывал.
Таллия захохотала. Звонко и заразительно. Артабан, улыбнувшись, поцеловал ее в чуть припухлые губы.
– Завтра мы их сомнет. Завтра…
И наступило завтра.