НАЗАД | INDEX | ВПЕРЕД

7. НОЧЬ

Весь день звенели мечи. Весь день кричали умирающие. К вечеру битва закончилась, и потрепанное мидийское войско вернулось в свой стан. Таллия с затаенной усмешкой наблюдала за понуро бредущими бессмертными. Три дня назад они взирали на окружающих, гордо вздернув горбатые носы. Вчера в них уже поселился страх и они выглядели не столь бодро как обычно. После сегодняшнего боя они походили на побитых собак. У ставя глаза себе под ноги, воины исчезали в шатрах, сотники бросали на траву окровавленные бичи и без сил падали рядом. Прошел к себе Мардоний, хмуро взглянувший на Таллию. Вскоре показался Артабан, вышедший из-за золоченых стен царских покоев. Сановник выглядел не лучше остальных. Подойдя к девушке, он поцеловал ее, обдав вкусным запахом крови и острого пота, и вошел в шатер. Таллия тут же кликнула слуг. Они освободили Артабана от тяжелого доспеха, омыли его тело душистой водой, вытерли мягкими полотенцами, умаслили. Лишь после этого его облекли в теплый парчовый халат.

– Жрать! – хрипло приказал хазарапат, мертвой хваткой вцепляясь в поданный ему бокал вина.

Он утолял жажду, а Таллия сидела напротив, терпеливо дожидаясь, когда он заговорит. Однако Артабан молчал до тех пор, пока слуги не накрыли на стол. Велев им убираться, вельможа сел на пушистый ковер, взял рукою кусок мяса и вымолвил:

– Они дрались словно бешеные львы!

После этого Артабан впился зубами в телятину и принялся рвать ее крупными кусками – так ест сильно изголодавшийся мужчина. Он ел мясо, потом сладкие пшеничные лепешки, виноград и груши, пил бокалами вино. Таллия ограничилась куском ячменного хлеба и грушей. Плод уже переспел и был приторен. Как ни слизывала девушка с губ сладкий сок, ее подбородок все равно оказался липким. Тогда она омыла его вином и промокнула краем шелковой туники. Артабан, следивший за ее действиями, усмехнулся.

– Вот так! Принес жертву Зевсу. Быть может, он нам поможет.

Таллия ответила изящной, ничего не значащей улыбкой.

– Воин создал невероятных бойцов, – откидываясь на шелковые подушки, произнес Артабан. – Не представляю, как из сырого человеческого материала можно сотворить таких воинов. Они бьются словно одержимые, ломают копья руками, подставляют грудь под удары мечей. Это не люди, а демоны в человеческом обличье!

– Воин сам дает им пример, как следует драться.

Артабан сокрушенно покачал головой.

– Еще два таких боя, и мне пришлось бы повернуть войско обратно.

– Пришлось бы? – спросила Таллия.

– Да. К счастью, нашелся предатель, который проведет наших воинов через гору. Пять тысяч бессмертных во главе с Гидарном. Они ударят эллинам в тыл, и те окажутся меж двух огней. Тогда Воину не выстоять.

– Он знает об этом?

– Скорей всего – да.

– В таком случае он успеет отступить.

Артабан сделал глоток вина и усмехнулся.

– Думаю, нет.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Закон запрещает спартиатам отступать. Думаю, воин и его триста останутся на месте и примут последний бой.

– Ты считаешь его безумцем?

– Вовсе нет. – Вельможа рассеянно покатал ладонью опрокинувшийся от неосторожного толчка бокал, наблюдая за тем как рубиновая жидкость исчезает в ворсистой поверхности ковра. – Это своеобразный кодекс чести. Они умрут, но не отступят. Если они надумают покинуть поле битвы, матери и дети проклянут их.

Таллия вздрогнула, словно на ее нежную кожу брызнули холодной водой.

– Но это страшно!

– Конечно. С другой стороны это прекрасно. Это – смерть, о которой мечтает мой лев.

– Глупо, – твердо произнесла Таллия. – Я еще могу понять, если б их смерть влекла победу.

– Они рассчитывают победить.

Девушка скривила изящные губки.

– Как?

– Умерев. Героическая смерть вселяет мужество в живых. Триста умрут, те, кто придут за ними, победят.

– Так будет?

– Да.

– Зачем же ты тогда здесь?

Артабан пожал плечами.

– Говоря откровенно – не знаю.

Таллия бросила в рот виноградинку и сочно раздавила ее губами. Внимательно посмотрев в глаза вельможе, она спросила:

– Гумий, а что вы собираетесь делать, когда овладеете миром?

– Построим звездные крейсера и попытаемся захватить еще что-нибудь.

– И так до бесконечности.

– Наверно.

– Не выйдет. Империи рано или поздно разваливаются. Вы проиграете.

– Тогда мы начнем новую игру. И все равно – так до бесконечности.

– Но ради чего?

Артабан задумался лишь на мгновение.

– Ради игры. Тебе ли спрашивать об этом!

Девушка не ответила. Она отставила бокал и растянулась на пушистом ковре, положив голову на живот Артабана. Вельможа погладил ладонью шелковистые волосы.

– Мардоний возненавидел меня из-за того, что ты ушла ко мне.

– Он самолюбивый дурак! – отрезала Таллия. – Хотя и храбрый. А как поживает царек?

– Он знает свое место. Я приставил к нему двух людей. Достаточно одного моего слова – и царек умрет, задушенный подушкой.

– Ты умеешь брать все в свои руки! – похвалила Таллия.

– Это нетрудно, – продолжая гладить ее голову, сказал Артабан. – Ты когда-то умела делать это не хуже моего.

– Лучше. Намного лучше.

В животе Артабана заурчало, отчего по лицу девушки промелькнула быстрая брезгливая гримаска, тут же исчезнувшая. Таллия безмятежно улыбнулась.

– Поцелуй меня.

Она томно повернула прекрасное лицо к вельможе. Тот привстал на локте, намереваясь исполнить ее просьбу, но в этот миг раздался негромкий звонок. Артабан вздрогнул.

– Радиофон!

Отстранив Таллию, он поспешно поднялся и извлек из стоявшего у стены сундука небольшую шкатулку. Указательный палец коснулся небольшой завитушки. Послышался негромкий металлический голос.

– Гумий!

– Да.

– У меня неприятности. Враги атакуют Замок.

– Кто они?

– Точно не знаю. Но они располагают энергетическими спиралями и дестабилизируют Замок. Мне с трудом удается сохранить контроль над Шпилями. Нужна твоя помощь.

– Мгновение. Я лишь отдам приказ моим людям.

Артабан отключил связь и быстро произнес, обратившись к девушке:

– Я отлучусь ненадолго. Думаю, к рассвету вернусь. На всякий случай я оставлю письменное распоряжение. Если к утру меня не будет, передашь его сотнику Дитраву. Он знает, что нужно делать.

– Ты уверен, что там ничего серьезного? – спросила Таллия.

– Уверен. Вдвоем мы быстро справимся с напавшими на Замок. – Артабан хрустнул суставами. – Придется вылезать из этой шкуры. Не хочется, а придется.

– Это обязательно?

– Да. Ахуры не узнают меня в этом обличье.

Артабан закрыл глаза и напрягся. Негромко затрещали кости, по парче, прикрывающей тело, пробежала рябь. Облик вельможи начал изменяться. Исчез внушительный живот, плечи стали уже, руки и ноги слегка вытянулись. Подобная метаморфоза произошла и с лицом. Прошло всего несколько мгновений – и на месте Артабана стоял маг Заратустра. Он открыл глаза и устремил на Таллию их голубой взор. Девушка усмехнулась.

– Так ты смотришься гораздо лучше!

– Еще бы! Ведь это мой настоящий облик! Ладно, я пошел. Будь умницей!

Маг запустил руку в артабанов сундук и извлек оттуда портативный телепортатор. Он нажал кнопку, из прибора вырвался тонкий, почти бесцветный луч. Заратустра коснулся луча рукой и медленно растворился в воздухе. Выждав несколько мгновений, Таллия отключила упавший на пол телепортатор и улеглась на пушистые подушки. Она пила рубиновое вино, терпеливо дожидаясь ночи.

И ночь пришла.

Минуло немало времени с тех пор, как Заратустра растворился в луче телепортатора. Таллия по-прежнему полулежала на мягких подушках, обняв ладонями золотой бокал. Изредка она подносила его ко рту и делала маленький глоток, наслаждаясь терпким привкусом вина. Стемнело, и девушка зажгла несколько свечей. Из-за полога шатра доносились негромкие возгласы стражников. Где-то в горах выли волки, созывая собратьев на кровавую трапезу. Но эти далекие звуки не могли разрушить умиротворяющую тишину, в которую вплеталось пение цикад; тишину, заставляющую глаза слипаться в сладком забытьи…

Негромкий звонок разорвал тишину подобно грому. Таллия вздрогнула. Ее дыхание невольно участилось. Девушка с тревогой посмотрела на серебряную шкатулку, под резной крышкой которой прятался радиофон. Звонок прозвучал еще раз. Таллия задумчиво коснулась рукой подбородка. После третьего сигнала она решилась и коснулась рукой небольшой завитушки, прикрывавшей замочек шкатулки.

Тотчас же раздался голос. Он принадлежал не тому, одно имя которого заставляло ее сердце биться страхом. Но от этих звуков, металлически отлетающих от златотканых стен шатра, оно дрогнуло и наполнилось истомой, что посещает, когда вспоминаются сладкие мгновения минувшего. Это был голос из ее далекого прошлого. Это был голос того, что некогда безумно любил ее, безропотно выполняя самые дерзкие капризы.

Девушка дождалась, когда голос трижды повторит сигнал вызова, затем негромко произнесла:

– Я слушаю.

Собеседник умолк и возникла пауза, наполненная взаимным смятением. Таллия почти не дышала, ожидая, когда он заговорит вновь. Неужели он узнал ее после стольких лет, или же он просто озадачен тем, что ему ответила незнакомая женщина. Но он узнал ее и назвал по имени. В его низком хрипловатом голосе было безмерное удивление и радость – то, чего ей так недоставало долгие годы.

– Да, это я, – отозвалась Таллия и живо представила себе ошеломленное выражение его лица. – Здравствуй, Командор.

Он не верил тому, что слышит ее голос. Его можно было понять. Ведь он считал свою Леду погибшей. Таллия засмеялась.

– Значит пришло время мертвецам вставать из своих могил.

Он остался недоверчив, как и тысячи лет назад, а, может быть, был просто ошеломлен. Он никак не мог поверить в то, что она жива. Он хотел знать, как ей удалось спастись из растворившегося в пламени и волнах города. Но знать ему это было совсем необязательно. И потому Таллия отрезала:

– Жива и все! Не спрашивай меня больше об этом.

Он был согласен. Еще бы он попробовал не согласиться. Ведь кому как не ему знать, что прекрасная Леда имеет привычку исчезать словно синяя птица – бесследно и безвозвратно. Он спрашивал, что она делает у Гумия.

– Я уже давно рядом с ним.

Давно. Месяц, год, столетие. В их понимании все было давно и все недавно. Ведь время не имело почти никакого значения. Пусть в его сердце вопьются коготки ревности. Ревность лишь подстегивает мужскую любовь. Когда у мужчины появляется соперник, то возлюбленная кажется ему вдвое прекрасней – тщеславие самца, терзаемого вечным сомнением в правильности своего выбора, удовлетворено, ведь его женщину оценил другой самец. Командор интересовался, знает ли о ней Русий. При упоминании этого имени Леда невольно вздрогнула, представив, что случится, если Русий и вправду узнает, что она жива. Хотя… Хотя сейчас она очень сильна. Но друг предупреждал, что разъяренный Русий может разламывать звезды.

– Он не знает обо мне. Гумий ничего не рассказал ему.

Командор предостерегал насчет Гумия. Леда была согласна – Гумий вполне мог предать, но только не ее. И не сейчас. В данный момент он всецело находился в ее власти. Леда была уверена в этом. И потому она засмеялась.

– Предать? Меня? Скажи, ты бы смог предать такую женщину?

Вопрос был чисто риторический. Он не требовал ответа, и все же Леде было приятно услышать: нет!

– Вот и он тоже. – Девушка сделала паузу, а затем поинтересовалась:

– Ты хотел поговорить с ним?

Командор ответил утвердительно. Конечно же, его интересовало, как обстоят дела. Дела, дела… Он всю жизнь думал лишь о своих делах, и в этом была его беда.

– Его сейчас нет. Он отбыл на Восток.

Как он однако рассердился! Сколько эмоций и все по пустякам. Его крик, пожалуй, могли услышать даже часовые у входа. Хотя Гумий внушил им, что он и Таллия время от времени беседуют с богами, прося их даровать парсийскому воинству победу, следовало быть осторожней. Девушка сказала, понизив голос.

– Не кричи. Все уже решено. Пять тысяч отборных воинов уже обходят гору. А что касается Гумия, так он отправился на Восток не по своей воле. Русий вызвал его во Дворец. У него какие-то неприятности.

Командор понизил голос. Леде почему-то показалось, что он доволен тем, что у его сына не все ладно. Наверняка доволен. Хотя бы потому, что у него тоже были какие-то проблемы. Пришлось поинтересоваться какие, хотя это было совсем ни к чему.

– Что случилось у тебя?

Судя по его словам, Командор воевал с восставшими артефактами. Из рассказов Гумия Леде было известно, что Командор создал себе сильных помощников, обладающих стабильным энергетическим полем. Гумий считал это ошибкой. Леда вообще придерживалась мнения, что создание любых энергетических помощников, которые в любой момент могут выйти из-под контроля, является недопустимой глупостью. Куда вернее иметь в качестве слуг трусливых и падких до денег людей.

– У него тоже неприятности с демонами, – как бы невзначай сказала она. – Совпадение ли?

Командор считал это совпадением и уговаривал не волноваться. Ее не надо было уговаривать. Она никогда не волновалась. Ни любовь, ни страх, ни ярость не могли вызвать у нее волнения. С тех пор, как она познала звезды, ее душа стала холодна как лед. Командор хотел придти к ней.

– Приходи. – Таллия едва заметно усмехнулась. – Но ты уверен, что у тебя все в порядке?

Она задала этот вопрос как раз в тот момент, когда все началось. Таллия поняла это, потому что в голосе Командора появилось волнение. Но он еще не до конца осознал, в чем дело, и храбрился, обещая навести порядок, а затем прийти к ней. Ну что ж, не стоило отнимать у него надежду.

– Я буду ждать тебя. Славной ночи тебе…

На этом их разговор оборвался. Улыбнувшись своим мыслям, Таллия вернула завитушку на прежнее место, поднялась и начала одеваться. Она знала, что Командор уже не придет.

Мало кто мог заснуть в эту последнюю ночь. Каждый понимал, что должен выспаться, чтобы вернуть силы, и каждый сопротивлялся сну, потому что завтра им всем предстояло заснуть навечно. Эллины разожгли костры и расселись вокруг них. Огонь негромко потрескивал, поедая сухую древесную плоть. Воины молчали, устремив глаза на оранжевые язычки пламени. Самые деятельные готовились к последнему бою – точили мечи и копья, чинили поврежденные вражеским оружием доспехи. Но таких было немного. Большинство просто сидело и смотрело на огонь. Он завораживал своей медленной игрой и, чтобы не заснуть, воины вели неспешный разговор. Они говорили о чем-то своем и в общем, но никто ни словом не обмолвился о том, что ожидало завтра. Никто не хотел разрушать очарования последних мгновений.

Леонид расположился около самого большого костра, разожженного посреди лагеря. С ним сидели воины его эномотии, несколько убеленных сединами голеев и Гилипп. Здесь же был и отважный беглец с мидийского корабля, назвавшийся киммерийцем Дагутом. Спартиаты негромко беседовали, царь слушал их разговор, рассеянно ковыряя прутиком багровеющие угли: Речь шла о доблести. О чем еще можно говорить в такую ночь! Вспомнили о Менелае и Диоскурах, об отважных врагах Спарты Аристодеме и Аристомене. Гилипп воодушевленно декламировал зовущие на подвиг строки Тиртея.

Воины те, что дерзают: сомкнувшиеся плотно рядами,

В бой рукопашный вступить между передних бойцов,

В меньшем числе погибают, а сзади стоящих спасают,

Трусов же жалких вся честь гибнет мгновенно навек.

Называли имена героев из других земель – эфиопа Мемнона и мидянина Кира, Мегистий поведал историю благородного Зопира [Зопир – персидский вельможа; выдав себя за перебежчика, пострадавшего от царя Кира, помог персидской армии овладеть Вавилоном]. Плохо знавший койне киммериец долго прислушивался к разговору и, дождавшись паузы, внезапно вставил:

– Конан.

При упоминании этого имени царь резко поднял голову и взглянул на Дагута. На его плечах точно по сигналу вздулись могучие бугры мышц, через миг они расслабились, возвращая тело к блаженной истоме.

– Кто такой этот Конан? – поинтересовался Гилипп. – Я впервые слышу это имя.

– Конан – воин из рода киммерийцев, самый величайший герой, когда-либо живший на свете! – с достоинством ответил Дагут.

– Если он и в самом деле величайший герой, то почему мы ничего не слышали о его подвигах?

Киммериец пожал плечами.

– Наши сказители утверждают, что он жил так давно, что лишь самые седые скалы помнят легкую поступь его ног. Конан победил великое множество врагов и создал могучее царство.

Эфор снисходительно усмехнулся.

– И куда же оно подевалось?

– Его сокрушили дикие народы Севера, пришедшие спустя много лет после того, как исчез Конан.

Гилипп покачал головой.

– Герои не исчезают.

– Но он исчез. Ушел и о нем никто больше не слышал.

– Чудна твоя сказка, чужеземец, – сказал эфор, ревниво относящийся ко всякой попытке оспорить первенство эллинов в бранной славе. – И не было никакого Конана, иначе Гомер или Тиртей донесли б до нас его имя, как донесли имена Ахилла и Диомеда, Аякса и Одиссея.

Спартиаты дружно кивнули, соглашаясь со словами своего товарища. Киммериец помрачнел.

– Он был, – внезапно сказал Леонид. Царь поднял голову и обвел взглядом сидящих у костра людей. – Он был, я слышал о нем.

– Почему в таком случае ты никогда не упоминал его имени, если он и вправду был великим воином? – спросил Гилипп, заподозривший, что Леонид просто желает ободрить хвастуна-киммерийца.

– Я полагал, что о нем позабыли. Ведь минуло множество лет с тех пор, как исчезли рыцарские королевства и колдовские державы востока. Люди уже не помнят ванов и котхийцев, аквилонцев и пиктов.

– Да-да! – восторженно подхватил киммериец. – Король Конан правил как раз Аквилонией!

– И не только ей, – сказал Леонид. Его устремленные на костер глаза неподвижно застыли, в голубых зрачках плясал бешеный огонь пожаров.

– Так расскажи нам, царь, об этом воине. Поведай о его жизни и деяниях. Пусть его великие дела подвигнут бойцов на подвиги! – немного напыщенно воскликнул Гилипп.

– Чтоб выслушать историю его жизни, потребовалось бы бессчетное множество ночей. Я расскажу лишь о том, что неизвестно даже киммерийским сказителям, хоть им и ведомы предания самой седой старины. Я расскажу о последнем походе Конана, варвара из Киммерии.

Царь устроился поудобнее.

– Начать свой рассказ о Конане мне хотелось бы следующей фразой: "Король Конан был стар, очень стар". Мне хотелось бы расписать его хвори, болезни, показать трясущиеся от пьянства руки и похотливый взгляд, который он бросает на аккуратные попки молоденьких девушек. Мне хотелось бы показать его дряблые мышцы и сытый животик. Ведь именно таков финал жизни людей, сменивших полную опасностей судьбу на клетку, именуемую королевским дворцом. Это мечта любого рассказчика – показать героя, вдруг ставшего толстопузым развратником и трусом, или негодяя, отчего-то решившего пожертвовать собственной жизнью ради спасения чужой. Это парадокс: белое в черном, черное – в белом. Именно это наиболее интересно в человеке, создании, облаченном в костюм домино.

Ведь человек не может быть выкрашен одним цветом. Он – в многоцветную полоску. И как бы хотелось представить Конана именно таким. И я бы поступил так, не раздумывая ни мгновения, не будь мой герой варваром из Киммерии. Как сладко звучит – варвар! А варвар более, чем человек. Он может потерять все, кроме своей дикой сути. Он рожден ломать шеи зажравшимся и погрязшим в неге народам. Поэтому моя история будет правдивой, именно такой, какой ее слышал я.

Итак, я расскажу вам быль о последнем походе Конана, варвара из Киммерии.

Последний поход Конана, варвара из Киммерии

Король Конан был стар, очень стар. Три десятилетия минуло с того дня, когда удачливый авантюрист-киммериец овладел троном Аквилонии, задушив перед этим полубезумного короля Нумедидеса. Три десятилетия непрерывных войн и приключений, в ходе которых противниками аквилонского короля выступали не только правители соседних государств, но и маги, колдуны, волшебники, пускавшие в ход чары древнего Ахерона, Лемурии и Туле. Одна и волшебство, и многотысячные армии Немедии, Офира, Котха, Аргоса и Бритунии, и полудикие воинственные орды киммерийцев и пиктов оказались бессильны перед мощью Аквилонии, возглавляемой самым бесстрашным и умелым воином того времени – Конаном-киммерийцем.

Постепенно все государства были вынуждены признать законность его власти над королевством, большинство из них заключили союз с грозной Аквилонией, многие попали в прямую зависимость от нее. Армия Конана захватила Аргос, который вскоре был официально включен в состав Аквилонии, провозглашенной к тому времени империей. Аквилонские купцы получили свободный выход в Западный океан, что не замедлило благотворно сказаться на состоянии экономики. Затем силой оружия был установлен протекторат над Зиггарой, правитель которой фактически превратился в наместника Конана. Притихли, устрашенные мощью аквилонской конницы, Немедия, Офир и Котх. Многочисленные крепости, воздвигнутые в Боссонском приграничье, обезопасили империю от набегов пиктов. В них стали селиться киммерийцы, охотно принимаемые королем-варваром на службу.

Покровительствуемые правительством, снизившим налоги, процветали ремесла, бурно развивалась торговля. Крестьяне, не опасавшиеся больше набегов диких племен и вторжения вражеских армий, увеличивали посевы ячменя и пшеницы; из Шема и Стигии были завезены новые растения, отлично прижившиеся на плодородных землях Аквилонии. Привлеченные богатством империи, роскошью королевского двора, щедростью Конана в Тарантию устремились лучшие певцы и актеры, художники и поэты. За треть века Аквилония превратилась в мощнейшую державу мира, сравнимую по величию и могуществу с существовавшими некогда Атлантидой и Лемурией.

Долгая, бурно проведенная жизнь могла утомить любого человека, даже такого могучего воина как Конан. Но утомить не битвами и сражениями, а бесконечными дворцовыми церемониями и бумажной волокитой. Владыке столь могущественной империи было не к лицу возглавить пятитысячный отряд, отправляющийся отразить набег пиктов, или выступить с карательным войском на Офир, задерживающий выплату дани. Для этого существовали полководцы, среди которых Конан особенно жаловал сильно постаревшего, но все еще бодрого Просперо, а также три сына, рожденные немедийкой Зенобией. Они и командовали аквилонскими отрядами, поддерживавшими авторитет и влияние империи, а Конан был вынужден проводить время в королевском дворце в Тарантии.

Тем, кто знал Конана в прежние годы, казалось, что время не властно над королем. Тело его было как и прежде подобно могучему дубу. Мощные, обвитые узлами иссеченных в боях мышц руки могли разорвать толстую медную цепь. Ноги, правда, потеряли былую выносливость, но не нашлось бы в королевстве человека, способного расколоть ударом стопы толстый кирпич, а Конан без труда проделывал этот трюк. Столь же стремительной осталась реакция, а чуть ухудшившееся в последние годы зрение не мешало киммерийцу нанизывать стрелою восемь из девяти колец.

Ни один рыцарь в гиборийском мире не мог сравниться с аквилонским королем в рукопашном бою. Не утратив и толики своей гигантской силы, Конан приобрел мудрость, а слава непревзойденного во всех веках воина давила на сознание его противников, заставляя их допускать роковые ошибки. Правда, в последнее время расплатой за эти ошибки была лишь вмятина на шлеме или латах, да еще огромный кубок вина, который проигравший должен был выпить за здоровье аквилонского короля. Затем, повесив затупленный меч на стену, король удалялся в свой кабинет, где его ждал канцлер Публий, опиравшийся рукой на гору неподписанных бумаг.

Не претерпели особых изменений внешность и привычки короля. Черты его лица оставались резки, словно высеченные из грубого камня, лишь к многочисленным шрамам добавились кое-где суровые морщины. Голубые глаза как и в молодости горели воинственным огнем. Падающую на плечи гриву черных волос не тронула ни единая седая прядь. Король по-прежнему оставался неутомимым любовником, но теперь он реже предавался этому занятию, словно опасаясь огорчить память скончавшейся в расцвете сил и лет королевы Зенобии. Конан не изменял своему пристрастию к доброму вину и на вопрос иноземных гостей, как ему удается сохранить такое великолепное здоровье, он неизменно отвечал:

– Побольше женщин, жареного мяса, а главное – доброго вина!

А про себя добавляя:

– И приключений.

Увы, с чем-чем, а с приключениями стало не густо. Конан все чаще вздыхал, провожая с балкона дворца аквилонских рыцарей, отправляющихся к Пиктской пуще или пограничному с Офиром Тибору.

Так было и в тот день. Конан отправлял в поход против вторгшихся через пограничное королевство асов войско во главе со своим старшим сыном Фаррадом. Напутствовав принца в дорогу и дав ему несколько советов относительно того, какую тактику следует избрать в войне против диких сердцем кочевников, Конан проводил его до обшитых золотом дворцовых ворот, а затем долго смотрел вслед удаляющемуся войску. Когда последние колонны воинов скрылись за стенами окружавших королевский дворец храмов и усадеб знати, Конан вернулся в свои покои. В такие дни ему бывало особенно грустно. Послав слугу за Вентеймом – гвардейцем, который славился как непревзойденный боец на мечах, король спустился в огороженный гранитной стеной двор, где обычно тренировались воины. Сейчас он был пуст. Треть гвардии ушла в поход с Фаррадом. Еще треть была отправлена к Пиктской пуще. Оставшиеся гвардейцы охраняли городские стены и внутренние покои дворца.

Когда Вентейм явился на зов повелителя, Конан уже облачился в кольчугу и шлем. Они не стали терять времени даром и сразу перешли к делу. Сняв с закрепленного на стене стеллажа тяжелые учебные мечи с затупленными лезвиями, они сошлись посреди посыпанной песком площадки. Конан раскрутил кистью меч и нанес первый удар. Гвардеец парировал его и тут же контратаковал. Клинки словно молнии засверкали в руках бойцов, достойных друг друга.

Вентейм был и в самом деле очень опасным противником. Молодой, прекрасно сложенный, он вдобавок ко всему обладал великолепной техникой. Гигантский двуручный меч легко летал в его руках, то и дело грозя ужалить короля.

Конан, который был без малого втрое старше своего противника, не уступал ему ни силой, ни быстротой реакции. Чуть погрузневшее тело порой не успевало вовремя раскрутиться для нового выпада, но король компенсировал этот недостаток грандиозным арсеналом боевых приемов, изученных им за десятки лет непрерывных битв и поединков.

Бились они бескомпромиссно, в полную силу. Время от времени тусклая сталь с глухим звоном ударялась в кольчугу или шлем одного из бойцов. Затупленный меч и прочный доспех предохраняли от серьезной раны, но все же попадания были весьма болезненны.

Поединок продолжался довольно долго, много дольше, чем может выдержать обычный боец. Соперники с оглядкой атаковали друг друга, пытаясь поймать на контрвыпаде. Наконец Вентейм предпринял решительную атаку. Подсев под взмах Конана, он дождался, когда меч со свистом пронесется над его головой, и нанес удар в живот короля. Любой другой воин вряд ли бы сумел парировать этот стремительный выпад, который в реальном бою стоил бы ему жизни, но Конан успел отреагировать. Закованной в сталь рукой он отбил клинок Вентейма, и в тот же миг рукоять королевского меча опустилась на шлем гвардейца. В последний момент киммериец смягчил удар, но все равно тот оказался достаточно силен, чтобы повергнуть Вентейма на землю.

Весьма довольный собой, Конан помог воину подняться, заметив:

– Сегодня ты был особенно хорош. Я пропустил пять твоих ударов.

Ощупывая рукой здоровенную шишку на голове, гвардеец пробормотал:

– Но я пропустил девять.

– Ничего! Еще лет пять и ты сможешь биться со мной на равных! смеясь, заявил Конан.

Вентейм собрался парировать королевскую шутку, но не успел. В нескольких шагах от них вдруг возникло ослепительное крутящееся облако. Не успели бойцы вскинуть мечи, как облако накрыло их. Вентейм чувствовал, как его тело окутывает густая слизистая масса, ощупывающая кожу мириадами острых иголочек. Преодолевая сопротивление облака, он все же вскинул меч и рубанул им перед собой. И в тот же миг мир раскололся на тысячу ослепительных осколков.

Прошло немало времени, прежде чем Вентейм очнулся. Оглядевшись, он обнаружил, что лежит на песке тренировочной арены. Рядом валялся искривленный меч.

Король исчез.

Над ухом Конана раздался дикий рев. Реакция короля, выработанная многими годами тренировок и опасностей, была мгновенной. Он стремительно откатился в сторону подальше от источника звука и, вскакивая на ноги, одновременно лапнул себя ладонью по левому бедру, где обычно висел меч. Однако ни выпрямиться, ни выхватить оружие Конану не удалось. Его голова встретила какое-то препятствие, после сокрушительного столкновения с которым киммериец вернулся в исходное положение. Извлечь меч также не было суждено. Меч исчез, как исчезли и многие атрибуты одежды.

Рядом послышался звонкий смех. Только теперь Конан открыл глаза. То, что он обнаружил, было малоприятно и очень унизительно. Пожалуй, так сильно киммерийца не унижали ни разу в жизни.

Он сидел в клетке из стволов бамбука, находившейся посреди лесной поляны. Прямо перед ним стоял яфант – гигантский зверь с двумя хвостами, о котором Канон прежде знал лишь понаслышке. Некогда яфанты обитали и в гиборийском мире, но со временем они исчезли, оставив о себе память в виде груд белеющих костей, используемых резчиками для удивительно изящных поделок. Яфант задрал росший прямо из морды пустотелый хвост и громко трубил в него.

Клетку и зверя окружали несколько сотен хохочущих женщин. Молодых и не очень, некрасивых и весьма симпатичных. Спустя мгновение аквилонский король сделал еще одно неприятное открытие. Вместе с мечом исчезла и вся его одежда – сплетенная волшебником из Кхитая кольчуга, выдерживающая удары стальных мечей, атласные шаровары, сафьяновые сапоги, плащ и немедийский шлем. Конан был совершенно наг, если не считать узенькой повязки, охватывавшей его бедра.

Увидев, с каким изумлением пленник разглядывает себя, девушки развеселились еще больше.

Конан тем временем анализировал ситуацию, пытаясь понять, где и каким образом очутился. Однако его воспоминания обрывались сценой появления на тренировочной арене колдовского облака. Далее следовал провал. Очевидно, его похитил какой-то могущественный маг, который вскоре горько пожалеет, что решился сыграть подобную шутку с королем Аквилонии.

Впрочем, король был склонен признать, что пока ситуация выглядела скорее не трагичной, а комичной. Словно фарс, дурно разыгранный королевскими шутами. Но Конан умел посмеяться и над не слишком удачной шуткой, а кроме того его раззадорила необычность ситуации – величайший воин Земли сидит в клетке, окруженной сотнями жизнерадостных девиц. Что ж, король был не прочь поддержать шутку.

Клетка, в которую его поместили, была сделана из массивных, в человеческую руку толщиной, стволов молодого бамбука. Разрушить ее было по силам лишь волшебнику или яфанту, который к этому времени перестал трубить и вполне дружелюбно взирал на попавшего в ловушку двуногого. Хохотавшие девицы знали об этом, но они не представляли себе истинной силы киммерийца. Поэтому, когда Конан ударил в один из деревянных стволов могучим плечом, женщины буквально зашлись от смеха. До слез. Но тут последовал другой удар, за ним третий. Двухвостый зверь вновь затрубил. Ликующе, словно приветствуя стремление пленника освободиться из неволи. После шестого или седьмого удара бамбуковый ствол затрещал. Тогда Конан отошел в противоположный угол клетки и с разбега ударил по решетке обеими ногами. Удар был столь силен, что расколол бамбуковый ствол сразу в двух местах. Образовалась приличных размеров дыра. Смех словно по команде стих. Но король был слишком горд, чтобы уподобляться кролику или земляной крысе, ползущей из норы. Он ухватился за торчащий из дна клетки обрубок. Огромные рельефные мышцы очертили тело Конана четким силуэтом. Девушки уже не смеялись. Они смотрели на Конана с плохо скрываемым восхищением, к которому примешивались нотки почтения и даже страха.

Раз! Конан с хрястом вырвал обломок бамбукового ствола. Еще один мощный рывок – и путь был свободен. Киммериец покинул клетку и, распрямившись во весь свой гигантский рост, скрестил на груди руки.

Из толпы вышла женщина. Она была весьма хороша собой. Среднего возраста, лицо чуть смуглое, правильное, с ослепительно белыми зубами. Длинные пушистые ресницы прятали изумруды смелых глаз. Фигура ее была пропорциональной, если не считать того, что одна грудь казалась меньше другой. Этого, впрочем, Конан не мог утверждать с абсолютной уверенностью, так как на незнакомке был длинный, ниспадавший свободными складками хитон.

– Добро пожаловать, король Конан, в нашу страну! – произнесла женщина по-гиркански с едва заметным акцентом. При этом она слегка поклонилась, разведя в стороны руки так, что стали хорошо видны украшавшие ее запястья браслеты с огромными малиновыми гранатами.

Услышав, на каком языке произнесено приветствие, Конан слегка озадаченно огляделся. Местность, где он находился, совершенно не напоминала Гирканию с ее выжженными степями и мертвыми плоскогорьями. Здесь, напротив, было буйство растительности, переливающейся всеми оттенками зеленого, красного и желтого цветов. Влажная сочность окружавшего поляну леса заставляла думать, что он очутился в Вендии или тропических лесах Куша.

– Не очень вежливый способ приглашать в гости, – заметил Конан вместо ответного приветствия.

– У нас свои понятия о вежливости, – холодно сообщила незнакомка. Скажи спасибо, что я не велела расстрелять тебя из луков.

Только сейчас киммериец заметил, что точно напротив него стоит шеренга из двадцати девушек, вооруженных небольшими луками. Конан мог поклясться, что эти девицы не смогут даже толком натянуть тетиву. Будь у него доспехи, он бы вмиг раскидал этих дамочек по ближайшим кустам. Но лезть на стрелы голой грудью и с голыми руками чистое безумие, поэтому Конан сдержался от усмешки и сказал:

– Я вижу, ты знаешь мое имя. Так назови мне свое.

Собеседница ослепительно улыбнулась.

– Меня зовут Сомрис. Я царица амазонок. – Это заявление слегка изумило Конана, но он не подал виду. – Мы намеревались внести тебя в Аржум в клетке, подвешенной между двумя ани, но уж коли ты сумел освободиться, вызвал наше восхищение, я разрешаю тебе войти в город гостем, а не пленником.

– Очень мило с твоей стороны, – заметил Конан. – Не проявит ли царица еще одну любезность, вернув гостю его одежду?

На какое-то мгновение Сомрис задумалась, а потом промолвила:

– Тебе вернут штаны и сапоги. В знак моего особого расположения.

По ее знаку одна из девушек принесла и подала киммерийцу вышеназванные предметы одежды. Облачаясь, Конан не мог не отметить, что у его хозяек весьма странное понятие о форме выражения благосклонности. Знатный гость, да и просто воин или путешественник, прибывший в Тарантию, мог в первый же день попросить себе одежду из королевских складов. Когда Конан решил ввести эту традицию, многие вельможи кричали, что это ничем не оправданное расточительство. Однако время доказало несомненную пользу этого нововведения. Подчеркнуто ласково относясь к иноземным гостям, Аквилония поднимала свой престиж. Одетые в дармовую одежду иностранцы на каждом углу прославляли щедрость аквилонского короля, многие из них становились его верными слугами.

Но Конан не собирался входить в чужой монастырь со своим уставом. Крепко утянув кожаный пояс, он подошел к царице.

– Готов следовать за вашим величеством.

Высокая по сравнению со своими спутницами, Сомрис была на голову ниже гиганта киммерийца. Она внимательно оглядела покрытый упругими желваками мускулов торс и тихо усмехнулась своим мыслям. Затем хлопнула в ладоши.

– Подвести ко мне ани.

Из лесной чащи вышел еще один яфант. На его спине была прикреплена ремнями небольшая, изготовленная из дерева кабинка, перед которой сидел погонщик. Это был первый мужчина, увиденный Конаном в стране амазонок. Худой, словно тростниковый стебель, с небрежно обритой головой, он был облачен лишь в узкую набедренную повязку. Вид у него был весьма жалкий.

Повинуясь знаку погонщика, яфант преклонил перед царицей колено. Сомрис не сразу залезла на спину животного. Немного подумав, она обернулась к киммерийцу.

– Я не могу позволить тебе ехать на ани. Это против наших обычаев. Но принимая во внимание, что у себя на родине ты занимал высокое положение, я разрешаю тебе ехать рядом с моим ани на лошади.

Конан отнюдь не горел желанием карабкаться на спину гиганта. Поэтому он вежливо поблагодарил царицу, запрыгнул на подведенную ему лошадь и пустил ее шагом рядом с неспешно идущим по дороге яфантом.

Процессия выстроилась согласно строгому церемониалу. Впереди на невысоких быстрых коньках скакала группа девушек, вооруженных луками. Будто опасаясь нападения, они внимательно осматривали местность. Некоторые из всадниц то и дело оборачивались, бросая на Конана любопытные взгляды.

Следом за авангардом двигался яфант, на котором сидела царица. Конан скакал слева от двухвостого гиганта. Его окружала группа девушек, вооруженных короткими мечами, больше смахивающими на кухонные вертела. Правда, рукоятки этих "вертелов" были украшены яфантовой костью и драгоценными камнями. Далее неспешно двигались еще два ани, но погонщиками на них были девушки. На спине одного из животных была приторочена плетеная корзина. Конан подозревал, что в ней лежат его доспехи и меч. За яфантами скакали на лошадях остальные девушки. Часть их была вооружена луками, мечами или короткими копьями, некоторые вели на тонких медных цепях небольших пардусов.

Дорога, по которой они двигались, пролегала сквозь густой лес, очень похожий на вендийские джунгли. Но Конан был уже твердо уверен, что он не в Вендии.

Покачиваясь на лошади под бдительными взглядами охранниц, он вспоминал что ему известно об Амазоне – державе женщин-воительниц. А известно ему было совсем немного. Давным-давно плавая на корсарском судне Белит, он слышал рассказы одного из моряков, которому, если верить его клятвам, удалось побывать в Амазоне. Моряк рассказывал, что этой страной правят жестокие женщины, подвергающий мужчин страшным и унизительным пыткам. Он поведал о ритуальных убийствах захваченных в плен моряков, о жертвоприношениях кровавой богине новорожденных мальчиков, об оргиях, заканчивающихся каннибальскими трапезами. Эти истории были слишком фантастичны, чтобы поверить в них.

Еще раз киммериец слышал о стране амазонок от негра-каннибала из Дарфара. Когда тот рассказывал о своем пребывании в Амазоне, его толстые руки, погубившие не один десяток жизней, мелко дрожали.

Последний рассказ об этой загадочной стране Конану довелось слушать совсем недавно. Его дворец посетил бежавший с Черного континента жрец-миссионер, возмечтавший обратить дикие племена в приверженцев Митры.

Жрец не собирался посещать лежащий на самом краю мира Амазон. Его планы не шли дальше Дарфара и Кешана. Но судьбе было угодно распорядиться иначе. Во время путешествия в столицу Кешана Кешию караван, к которому он присоединился, подвергся нападению разбойников из черных королевств. Большинство захваченных в плен путников были тут же умерщвлены, однако жреца оставили в живых, как он понял позднее, из-за белого цвета кожи.

Разбойники обменяли жреца на мешочек золотого песка. Так он оказался в рабстве у амазонок. Несчастному пришлось претерпеть немало мук, о которых жрец рассказывал не слишком охотно, прежде чем он и еще двое невольников сумели убежать в Зимбабве, а затем через Иранистан, Туран и Котх вернуться в западные королевства.

Конан со стыдом вспомнил, что посмеялся над рассказом жреца, хотя и приказал одарить его серебряной цепью.

Теперь легенда, в которую он упорно отказывался поверить, превратилась в реальность.

Издалека донесся рев труб. Конан поднял голову и прищурил глаза. Из джунглей, словно по волшебству, появились сложенные из белого известняка стены. Это был единственный город Амазона Аржум.

Город был невелик и грязен. У киммерийца создалось впечатление, что весь он состоит из вытянутых каменных домов, весьма смахивающих на казармы, жалких лачуг и многочисленных конюшен и яфантариев. Конан не заметил ни одного кабака, ни одного дома с красным фонарем. Это было вполне объяснимо. Ведь кабаки и бордели существуют для мужчин, а последние не пользовались в этом городе почетом.

В Аржуме с высоко поднятой головой ходили лишь женщины. И мужчины, приученные смотреть в землю, с немалым изумлением взирали на голубоглазого великана, гордо восседавшего на стройном рыжеватом жеребце.

Небольшой дворец царицы Амазона не шел ни в какое сравнение с величественными хоромами аквилонского короля в Тарантии. Стены его были сложены из мягкого розового туфа, крыша выстлана обычной черепицей. Внутренняя отделка покоев также была весьма скромной. Здесь не было ни массивных мраморных колонн, ни серебряных ваз, ни статуй из электрона. Внимание царя привлекли лишь залы, отделанные черным деревом, но оно в этих краях росло в изобилии и не представляло особой ценности, как, скажем, в Аквилонии или Немедии. Кроме того определенный интерес представляли изящные каменные статуи, созданные скорей всего руками невольника из Офира.

Тотчас по прибытию во дворец Конана отвели в небольшую комнату и объявили, что он должен дожидаться воли царицы. Киммериец не стал протестовать, понимая, что это бессмысленно. Он забрался с сапогами на устланное тигровыми шкурами ложе и стал насвистывать веселый мотивчик, подхваченный им некогда у пиратов черного побережья. При этом он размышлял, что за сила забросила его в лежащее на самом краю земли государство.

Королю были известны лишь два колдуна, чья магия могла переместить человека в пространстве. Это были Пелиас, который помог Конану одолеть могущественного Тзота-ланти, и Хадрат, овладевший волшебным камнем, известным как сердце Аримана. Но Пелиас был добрым союзником короля Аквилонии, а Хадрат, по слухам, отошел от дел. По крайней мере у него не было причин, чтобы доставить Конану крупные неприятности. Значит, появился еще один маг, владеющий тайным искусством Стигии или Ахерона.

Думы киммерийца прервал легкий стук в дверь. Вошел слуга – невысокий человечек с восточными чертами лица и обритой головой. Он поставил перед королем поднос с едой и собрался было уйти.

– Эй! – окликнул его Конан, хватая за тощий локоть. – В этом королевстве мода на убогую одежду?

Слуга, как и другие мужчины, виденные киммерийцем, был облачен лишь в узкую набедренную повязку.

Человечек затрясся. Он покорно стоял на месте, понимая, что не в силах вырваться из могучих рук гиганта, но не говорил ни слова.

– Ты глухой?

Понял или не понял слуга суть вопроса, но он отрицательно покачал головой. В этот миг в комнату заглянула одна из охранниц, обеспокоенная слишком долгим отсутствием посыльного. Не говоря ни слова она подошла к человечку и наградила его могучим подзатыльником. Тот не удержался на ногах и со всего маха ударился в стену. Женщина занесла руку для нового удара, но Конан перехватил ее за кисть.

– Ты что, ополоумела?

Стражница попыталась освободиться, но с таким же успехом можно было попробовать вырвать вековой дуб, выросший на камнях Асгарда. Тогда она позвала на помощь. На ее крик прибежали пять или шесть воинственно настроенных девиц, тут же направивших на киммерийца луки. Тот неохотно отпустил пленницу.

– Запомни! – веско произнесла она, обретя свободу. – Ферул никогда не должен прикасаться к госпоже без ее разрешения. За ослушание смерть!

Киммериец пожал могучими плечами и послал девиц в путешествие за море Вилайет. В его стране относились к женщинам с должным почтением, но никогда не переступали в нем разумных границ. Охранницы заметно оскорбились, но препираться не стали. Награждая слугу тычками, они вышли из комнаты, оставив варвара в одиночестве.

Теперь Конан мог уделить внимание трапезе, которая оказалась сносной, хотя и не столь обильной, как у него дома. Здесь были здоровенный кусок мяса, сыр, плоская лепешка и кувшин вполне приличного пива. Конан проглотил все это в считанные мгновения. Затем он вновь устроился на ложе и приготовился продолжить изучение паутин на потолке.

Однако не успел он досчитать до трех, как в комнату вошла молодая девушка. Она отличалась от прочих нежными чертами лица и стройной девственной фигуркой. В ее серых глазах проскальзывала беззащитность, что так привлекает сильных мужчин. Рассматривая чуть зардевшееся от смущения лицо, Конан подумал, что не прочь потолковать с ней о звездах где-нибудь в укромном уголке.

– Меня зовут Опонта, – тоненьким голоском произнесла гостья. – Я спутница царицы Сомрис. Я пришла передать тебе приглашение царицы явиться на пир.

– Лучше бы ты передала мне свое приглашение, – заявил киммериец, чувствуя как молодой огонь заиграл в его жилах. – А вообще-то у вашей царицы довольно странные манеры – сначала накормить гостя, а уж потом звать его на пир. Хорошо, что мой желудок рассчитан по крайней мере на пять трапез, подобных той, которую я съел только что.

Девушка отрицательно покачала очаровательной головкой.

– Ты приглашен на пир не для того, чтобы есть. Это противоречит нашим обычаям. Царица и так нарушила их, позвав тебя. Ты не сможешь попробовать ни одного блюда.

– Что же я в таком случае буду делать? – изумился Конан.

– Сидеть и беседовать с царицей.

– И смотреть на то, как вы набиваете свои животы! Ну и гостеприимство! Не пойду!

Амазонка подошла к Конану и положила руку на его плечо. Она рассчитывала, что жест получится властным, но он вышел скорее ласковым.

– Тогда тебя поведут силой.

Киммериец представил как толпа красоток тщится сдвинуть его с места и расхохотался.

– Ты что? – подозрительно спросила девушка.

– Да нет, ничего. – Конан вытер загорелой рукой выступившие от смеха слезы. Затем он с откровенным вожделением посмотрел на Опонту. – Пожалуй, я пойду на ваш пир, но только в том случае, если получу приглашение от тебя.

Явно польщенная подобным вниманием, девушка улыбнулась.

– Это невозможно. Я никто. Я не имею права пригласить на пир даже подругу, не говоря уже о мужчине.

– А я и не требую от тебя официального приглашения. Достаточно, если ты скажешь, что будешь рада видеть меня на этом пиру.

– И все? – Девушка улыбнулась. – Извольте. Я буду очень рада видеть тебя на нашем пиру. Ты удовлетворен?

– Вполне. – Конан спрыгнул с ложа. – Идем, моя королева!

Для начала он попытался слегка обнять девушку, но та стремительно, словно испугавшись, отшатнулась. Недовольно ворча на местные порядки, король двинулся вслед за провожатой.

Они прошли через несколько покоев, поднялись по резной лестнице на следующий этаж и оказались в большом помещении, подготовленном для пира.

За окнами была уже ночь, поэтому трапезную залу освещали факелы, во множестве укрепленные на каменных стенах. Царица сидела во главе подковообразного стола. На ней было роскошное синее платье, руки украшали массивные золотые браслеты, голова была увенчана драгоценной диадемой. Конан с удивлением отметил, что рядом с ней сидит мужчина. Темный плащ, чисто выскобленное умное лицо свидетельствовали о том, что он, скорее всего, из жреческого сословия. При появлении Конана царица чуть приподнялась с кресла и указала гостю на место рядом с собой. Опонта встала за спиной повелительницы.

Конан занял отведенное ему кресло, жалобно пискнувшее под его могучим телом. Сомрис с любопытством посмотрела на короля и хлопнула в ладоши. Пир начался.

У входа в залу появился облаченный в некое подобие стигийского фартука распорядитель. По его знаку слуги-мужчины, среди которых были и белые, и даже несколько кхитайцев, внесли большие медные подносы с яствами. Здесь были мясные и рыбные блюда, диковинные плоды, сладости. Гвоздем программы было неведомое киммерийцу животное, смахивающее на небольшого свинообразного быка. Искусные повара приготовили его целиком, нафаршировав освобожденное от внутренностей чрево тушками мелких грызунов и тропическими фруктами.

Царица подняла наполненный вином кубок и предложила тост за здоровье гостя, короля Аквилонии. Опонта не обманула. Ни Ковану, ни сидевшему по другую руку от царицы жрецу вина не налили. Подобный прием не понравился киммерийцу, но он промолчал.

Амазонки тем временем разгулялись вовсю. В умении пить они мало уступали аквилонскому или немедийскому рыцарству, явно превосходя слабых в этом отношении жителей Котха и Стигии. Они вливали в свои глотки полные кубки вина, заедая выпитое здоровенными кусками мяса и рыбы. Сомрис ела и пила умереннее, время от времени бросая взгляды на Конана. Киммериец выглядел невозмутимым. Скрестив на груди могучие руки, он бесстрастно глядел на разгорающуюся вакханалию.

Как он и ожидал, вскоре пирующие были поголовно пьяны. Две плотного телосложения девицы пытались выяснить между собой отношения, третья намеревалась разнять их с помощью ножа, остальные громко требовали музыки и развлечений. Сомрис обернулась к Опонте и что-то шепотом приказала ей. Кивнув, девушке вышла за дверь.

Вскоре она привела группу мужчин, тащивших с собой барабаны, различные трубы и дудки, а также странные инструменты, подобных которым киммериец никогда не видел. Основу их составляла полая изнутри деревянная емкость с отверстием посередине. Сбоку к емкости была приделана выструганная из дерева планка с натянутыми жилами. Когда пальцы касались этих жил, инструмент издавал своеобразный, очень мелодичный звук.

Повинуясь жесту царицы, музыканты начали играть. Мелодия напоминала вендийскую. Под тихие звуки флейт на середину залы выскользнули два смуглолицых юноши. Они были совершенно наги, если не считать браслетов и серебряного обруча на поясе. Извиваясь гибкими телами, они начали страстный, граничащий с непристойностью танец, подобный тем, что танцевали в Хоршемиже бесстыжие котхийки. Амазонки смотрели на юношей с плохо скрываемым вожделением. Конан яростно сплюнул и тут же поймал на себе насмешливый взгляд царицы.

Киммериец рассвирепел. Эта женщина явно испытывала его терпение. Но достаточно. Хватит терпеть издевательства и унижения, которым в лице аквилонского короля подвергается весь род мужской. Взяв бокал царицы, варвар демонстративно медленно поднес его к губам. Он еще пил, а музыка уже затихла. Амазонки точно по команде повернули головы к Конану. Глаза их налились бешеной кровью.

– Смерть ему! Смерть святотатцу! – завизжали сразу несколько девиц. Пирующие повскакали со своих мест и бросились к киммерийцу. Началась суматоха. Слуги и музыканты, опасаясь как бы пьяные валькирии не разделались заодно и с ними, разбегались во все стороны. Жрец пискнул и юркнул под стол. Туда последовала и царица Сомрис, решившая не искушать судьбу.

Конана все это лишь развеселило. Он не собирался всерьез драться с полупьяными девицами, подступавшими к нему с ножами. Слегка охнув от натуги, киммериец поднял массивный, обитый бронзой стол и бросил его в гущу амазонок. Количество нападавших сократилось по крайней мере вдвое. Не менее десяти женщин оказались на полу с переломанными конечностями и пробитыми черепами, многие другие при проявлении столь невероятной силы мгновенно протрезвели и отступились от варвара. Но около двадцати озверелых вакханок продолжали лезть на него, намереваясь проткнуть гиганта ножами.

Тогда Конан взялся за кресло, на котором прежде сидела царица. Покрытое золотом и драгоценными камнями, оно весило немногим меньше, чем стол, однако варвар орудовал им с поразительной легкостью. Движение влево и три амазонки повалились на пол с разбитыми черепами, затем кресло полетело направо, повергнув еще двух. Смеясь, Конан вертел импровизированным оружием перед собою, прорубая целые просеки в рядах нападавших.

Наконец до амазонок дошло, что своими короткими мечами они не в состоянии причинить вред гиганту-киммерийцу. Несколько девушек бросились из залы с намерением принести луки, но в этот момент на сцене появилось новое лицо.

То была женщина. Но женщина, каких Конан еще никогда не видел. Она была невероятно огромна, превосходя ростом даже киммерийца. Ее руки и ноги походили на столбообразные конечности яфантов, отвратительное жирное лицо было похоже на жестокую маску. Всем своим обличьем она напоминала гориллообразного душегуба-шемита, с которым Конану пришлось однажды вступить в смертельный бой в Замбуле. Лишь огромная, словно половинка гигантского арбуза грудь свидетельствовала о том, что перед киммерийцем все же женщина.

Растолкав спешащих за помощью девушек, она подошла к столу. Глубокие жутковато-черные глаза обежали хаос свалки, затем ощупали Конана. Зычный, подобный львиному рыку голос всколыхнул воздух.

– Что здесь происходит?

Сомрис поспешно поднялась с пола, оправила одежду и попыталась принять величественный вид.

– Все в порядке, Горгия.

Чудовище бросило на царицу тяжелый взгляд.

– Я вижу, какой тут порядок. Кто этот человек?

– Конан, король Аквилонии, – ответила Сомрис.

– Как он очутился здесь?

– Он мой гость.

– Разве тебе не известно, Сомрис, что мужчинам запрещено появляться на терсиях!

Сомрис так и взвилась.

– Ты не имеешь права указывать мне, Горгия!

В гневе царица потеряла былое величие и стала похожа на разъяренную кошку. Женщина-чудовище осталась спокойна.

– Насколько я понимаю, все это сотворил твой гость, Сомрис?

Горгия повела рукой, указывая на беспорядочные груды тел и исковерканной мебели. Отовсюду неслись приглушенные стоны. Некоторые из пострадавших амазонок пытались подняться и тут же с криком падали на пол.

– Чужеземец перебил половину кларин, – продолжала гигантская женщина. – Он заслуживает смерти.

Одна из раненых амазонок пожаловалась:

– Он осмелился осквернить священное вино.

– Смерть ему! – воскликнула Горгия.

– Смерть! Смерть! – поддержали сразу несколько голосов. Некоторые амазонки, словно забыв о колоссальной силе гостя, стали вновь приближаться к нему, угрожая ножами. Конан казался совершенно спокойным. Лишь слегка побелевшие пальцы, крепко вцепившиеся в ножку кресла, выдавали его напряжение.

– Нет! – истерически закричала Сомрис. – Если ему и суждено умереть, то это произойдет по моей воле. Я сама решу какую казнь ему уготовить. И не смей, Горгия, лезть в мои дела! Возвращайся в лес. Там твое место!

Гигантша ничего не ответила. Она лишь взглянула на Сомрис, затем на Конана. И было в ее глазах нечто такое, что Конан понял – их пути еще пересекутся.

Как и следовало ожидать, Конану пришлось сменить свою комнату на менее просторную и менее светлую. И с крепкими запорами. Он не пытался сопротивляться, когда царица приказала взять его под стражу, так как чувствовал, что Сомрис на его стороне.

Стражницы отвели киммерийца в расположенную в подвалах дворца тюрьму. Перед тем как захлопнулась медная дверь, чья-то заботливая рука вбросила под его ноги теплый меховой плащ. Конан поблагодарил неведомого друга и улегся на узкую деревянную скамью, подложив под себя одну половинку плаща и укрывшись другой.

Однако пробыть в одиночестве ему пришлось недолго. Вскоре загрохотали засовы и в камеру втолкнули жреца, что присутствовал вместе с Конаном на пиру. На этот раз он был без греческого плаща. Всю его одежду составляла крохотная набедренная повязка, совершенно не прикрывавшая сытую задницу. Жрец был явно оскорблен тем как с ним обращаются. Погрозив захлопнувшейся двери кулаком, он пробормотал:

– Кастрированные свиньи!

После этого он нерешительно осмотрелся. Ложе в камере было лишь одно. Жрец не слишком понравился Конану, но повинуясь чувству мужской солидарности киммериец освободил часть скамьи и жестом указал товарищу по несчастью, что он может присесть.

– Благодарю, – пробормотал жрец, бесцеремонно накидывая на плечи край конанова плаща. – Меня зовут Кхар Уба. Я жрец Черного Ормазда и состою на службе у этих идиоток.

– Черный Ормазд? – удивился Конан.

Сколько он помнил могущественный бог туранцев и иранистанцев Ормазд неизменно изображался на настенных росписях в белых одеждах. Черным был цвет Аримана.

– Да, Черный Ормазд, – подтвердил жрец. – Его мало знают в западных странах, но это чрезвычайно могучий бог.

В душу Конана закралось легкое подозрение.

– А скажи, он может сотворить огонь?

– Раз плюнуть! – Жрец действительно плюнул на ладонь и его слюна занялась розоватым пламенем.

– А вызвать демона?

– Можно. Но демон нам не поможет. Эти длинноволосые твари отобрали у меня перстень. Без него демон не будет выполнять моих приказаний.

– А перенести нас в другое место? – продолжил допрос киммериец.

– Проще простого. Но…

Конан не стал слушать до конца, что же мешает им очутиться в королевском дворце в Тарантии. Вместо этого он смачно стукнул жреца ладонью в ухо. Тот отлетел в противоположный угол камеры и впечатался в стену.

– Так это ты, скотина, перенес меня в Амазон!

Жрец и не подумал отпираться.

– Допустим, я. Только зачем драться? Я ведь могу и ответить.

– Попробуй! – предложил Конан, складывая пальцы в здоровенный кулак.

Если у жреца и были планы наградить Конана оплеухой, рожденной из воздуха, то он тут же от них отказался. Поднявшись на ноги Кхар Уба как ни в чем не бывало подсел к киммерийцу.

– Ну извини. – Безволосое лицо жреца состроилось в гримаску, которая должна была выражать сожаление. – Ты сам виноват. Слава о твоих подвигах дошла до Сомрис. Проклятая баба пристала ко мне: подай ей аквилонского короля. Я не мог ей отказать.

– Как это у тебя получилось?

Жрец махнул рукой.

– Это несложно. Я использовал перекосы в гиперпространстве. Специальное молекулярное облако, настроенное на твой генетический код, локализовало тебя магнитными сенсорами и доставило в Амазон. Ты должен был попасть прямо во дворец Сомрис, но что-то замкнуло нескольких магнитных контактов и из-за изменения траекторий ты перенесся чуть дальше на юг.

– Это верно был меч моего гвардейца Вентейма, – сказал Конан, который не понял и десятой части того, о чем говорил маг.

– Может быть. Хорошо, что я следил за тобой по энергокомпасу. Мы обнаружили тебя находящимся в весьма занятной ситуации. – Жрец оживился. Ты лежал без сознания под здоровенным баобабом, а сидевшие на нем павианы собирались нагадить тебе на голову. Кларины отогнали обезьян и заключили тебя в клетку, намереваясь торжественно ввезти в город. Но ты оказался молодцом. Честно говоря, не ожидал. Какая силища! А ведь тебе уже шестьдесят.

– Так много? – Конан усмехнулся. – А я и не знал. Чертов маг! Киммериец вновь рассвирепел и схватил Кхар Убу за жилистую шею. – Ты должен отправить меня обратно!

– В данный момент это невозможно! – заверещал жрец. – У меня нет перстня Черного Ормазда, а лишь один он может создать перекосы в гиперпространстве.

– Где же он? – грозно спросил киммериец. Меховая накидка сползла с его плеч, обнажив огромный, покрытый множеством шрамов, торс. Кхар Уба со страхом смотрел на разъяренного великана.

– Я же тебе сказал: у меня его отняли. Полагаю, он попал в руки Сомрис или Горгии.

Конан чуть ослабил хватку.

– Ты имеешь в виду ту симпатичную дамочку, что появилась на пиру в столь неподходящий момент? Не хотел бы повстречаться с такой на узенькой дорожке. И как бесцеремонно она обошлась с царицей!

– Это вполне естественно. Ведь они родные сестры.

– Сестры? – В голосе Конана прозвучало крайнее удивление. – Что же в таком случае у них были за матери?

– Мать была вполне нормальной. Царица Юлла. Я ее знал. А вот отцы… Отцы в Амазоне – особое дело. Как правило, ни одна амазонка не знает имени своего отца. Случай с Сомрис – исключение. Ее зачал знаменитый пират-кушит Мандас, чью галеру занесло течениями к этим берегам. Большую часть обессиленной от долгого блуждания по морю команды амазонки перебили, а тех, что были покрепче, оставили, чтобы использовать для продолжения рода. Среди них был и Мандас. Рассказывают, он был крупным и сильным мужчиной. Именно такие нужны царицам. С его помощью Юлла зачала Сомрис. А Мандасу повезло. Вскоре после этого он был убит разбойничавшими в окрестностях Аржума дарфарскими каннибалами.

С точки зрения Конана в словах Кхар У бы было мало логики, да еще скорей всего съеденному, и вдруг повезло! Но он не стал перебивать мага, рассчитывая узнать от него как можно больше.

– Так вот, Мандас был отцом Сомрис. Об отце Горгии предпочитают не говорить. Это случилось через несколько лет после рождения Сомрис. Однажды во время охоты царица Юлла заблудилась в лесу. Нашли ее лишь через три дня. Царица была без сознания. Тело ее было в синяках и ссадинах. А через какое-то время выяснилось, что она беременна.

Юлла так никому и не рассказала, что случилось с ней в тот день. Бедняжка слегка помешалась в уме. Прошел целый год, прежде чем она почувствовала предродовые схватки. После долгих мучений царица разрешилась от бремени девочкой и тут же умерла. Ребенок был ужасен. Почти два фута в длину он весил впятеро больше, чем обычный младенец. Тело его было покрыто густыми волосами, а на голове… Об этом лучше не вспоминать. Но это была девочка, а законы мазона запрещают предавать девочек смерти. Поэтому она осталась жить. А благодаря ей остался жить и я, так как амазонки не знали более искусного. лекаря, чем Кхар Уба. С помощью заклинаний я удалил с ее тела волосы, выпрямил звероподобные конечности. Безграничное терпение помогло мне развить ее интеллект. Но я не смог замедлить ее роста. Что из этого вышло, ты видел. Ее громадные размеры и нечеловеческая сила пугали амазонок, особенно ставшую царицей Сомрис. В конце концов она приказала сестре удалиться из Аржума и жить в роще за городом. Так и повелось. С тех пор Горгия живет в пещере среди вековых деревьев и лишь изредка появляется в городе. Она пользуется известной популярностью среди значительной части кларин.

– Кларины. Ты уже дважды употребил это слово. Кто они такие? спросил Конан.

– Так называют приближенных Сомрис, которые бок о бок сопровождают ее на охоте, а на войне командуют отрядами. Их отличает от прочих зеленая полоса на подоле туники. Всего кларин насчитывается около семидесяти, но сегодня ты поубавил их число. Пятерым уже шьют саваны, еще шесть вряд ли когда сядут в седло.

– Сами напросились, – пробурчал Конан, чувствуя определенную неловкость оттого, что поднял руку на женщин. – С чего это вдруг они набросились на человека, решившего выпить стакан вина?

Жрец всплеснул руками и зачастил:

– Разве тебя не предупреждали? Согласно традициям Амазона ни один мужчина не может присутствовать на терсии – священной трапезе амазонок. Но здесь еще допускаются исключения. А вот другое правило соблюдается неукоснительно. Ни один мужчина, если он все же допущен на терсию, не может прикоснуться к пище или вину.

– И что же произойдет, если он нарушит этот обычай?

– Его оскопят, а затем заживо сожгут на костре.

Конан невольно поперхнулся.

– Ну со мной этот номер не пройдет. Я все-таки король!

– То, что ты король, не играет никакой роли. Но в остальном ты прав. Тебе вряд ли грозит опасность быть оскопленным. По крайней мере сейчас. Царица Сомрис имеет на тебя определенные виды. Ведь у нее еще нет детей…

На лице киммерийца появилась широкая ухмылка.

– Хотя мне еще не приходилось выступать в роли племенного быка, но эту просьбу царицы, если она, конечно, последует, я, пожалуй, не откажусь выполнить. Тем более, что сын Конана вполне достоин занять престол Амазона…

В этот миг заскрипела дверь и появились четыре вооруженные стражницы. Одна из них быстро произнесла:

– Конан-киммериец, следуй за нами.

Варвар направился к двери, а маг пробормотал ему вслед:

– Не сын. Дочь. Мальчиков в этой стране сжигают!

С лязгом задвинулись запоры.

Конан не слышал последних слов Кхар Убы. В сопровождении отряда охранниц он шел по подземной галерее, которая вела, как предполагал киммериец, прямо в покои царицы. У него в королевском дворце в Тарантии была точно такая же. Построенная еще при короле Нумедидесе, она позволяла попасть из спальни прямо в застенок.

Он не ошибся. Стражницы остановились у окованной позеленевшей медью двери. Командовавшая ими кларина предупредила киммерийца:

– Не вздумай выкинуть какую-нибудь шутку – причинить зло царице или бежать. Учти, ее покои, да и весь дворец окружены отрядами воительниц. Если понадеешься на свою звериную силу, то знай – у нас отравленные стрелы!

Конан, которому приключения вернули хорошее настроение, развязно потрепал девушку по щеке.

– Я это запомню, крошка. А как тебя кстати зовут?

Кларина отшатнулась в сторону и процедила:

– Не смей прикасаться ко мне, грязный ферул!

Но король, перелюбивший на своем веку немало женщин, заметил, что гнев ее во многом напускной, а на деле амазонке приятно, что она привлекала внимание этого могучего воина.

Помахав на Прощанье девушкам рукой Конан толкнул дверь и прошел внутрь. Поначалу он попал в небольшое помещение, здорово смахивающее на предбанник. Здесь стояли на посту две кларины. При появлении Конана одна из них распахнула дверь в следующую комнату, откуда пахнуло сладким запахом белья и женского тела.

Спальня Сомрис отличалась изысканностью отделки, свидетельствовавшей о хорошем вкусе царицы амазонок. Размеры ее были невелики, но здесь уместилось все, что могло потребоваться хозяйке или ее гостю. Добрую треть спальни занимала огромная кровать с балдахином. Очертания ее терялись в облаке воздушной кисеи, мягко окутывавшей окованные серебром бока. Кровать стояла на двенадцати ножках, вырезанных в форме обезьяньих лап. Сбоку от кровати располагалась ширма, а рядом с ней золоченый столик, заставленный блюдами и кувшинами, узрев которые, Конан перестал интересоваться прочими предметами обстановки. Проверив содержимое кувшинов на запах, киммериец выбрал один из них и не ошибся – то было красное вино, особенно любимое им. Истомленный жаждой Конан припал к этому сосуду и поставил его на место лишь после того, как последние капли вина исчезли в варварски ненасытной глотке.

И лишь сейчас киммериец увидел царицу. Увлеченный поглощением вина он не успел заметить откуда она взялась – из-за ширмы или из другой комнаты. Впрочем, это было совершенно неважно. Взгляд Сомрис был красноречив.

– Однако ты пьешь… – протянула она.

– И еще ем, – сообщил киммериец. – А иногда, когда я выпью и поем, меня тянет к женщине.

– Надеюсь.

Сомрис провела рукой по облаченному в тончайшую шелковую рубашку телу. От шеи до бедра, продемонстрировав сладострастный изгиб талии. Киммериец вновь отметил, что с левой грудью у амазонок не все в порядке.

– Полагаю, что могу поесть или я не должен прикасаться к еде без разрешения женщины? – вызывающе спросил варвар.

– Я разрешаю, – мгновенно ответила амазонка.

Конан хмыкнул и принялся за еду. Наблюдая за тем, как киммериец жадно насыщается, царица в волнении гладила свое тело руками.

– Если твой любовный аппетит хотя бы вполовину сравним с аппетитом телесным, эта ночь обещает мне бездну наслаждений, – как бы про себя заметила амазонка. Конан не посчитал нужным ответить на ее слова, зная, что куда сильнее в деле, нежели в разговоре. Царица тем временем возбуждалась все более. Облизав чувственные губы языком, она сказала:

– На этом ложе до тебя побывали многие. Некоторые из них были достаточно приятны, но ни один не смог подарить мне то неземное наслаждение, которое зовется любовью. Когда Кхар Уба рассказал мне о великом воине Конане, я поначалу сомневалась. Ведь маг не таил, что тебе уже за шестьдесят. А что такое мужчина в шестьдесят? Он уже немощен. Он не может ни поднять меча, ни любить женщину. Но Кхар Уба сказал мне, что ты совершенно другой, что даже в столь преклонном возрасте ты сможешь одолеть в схватке десятерых мужей и утолить любовную страсть самой пылкой женщины. Он столь много рассказывал мне о твоих подвигах, что я поверила ему. Поверила и приказала доставить тебя в Аржум. И, похоже, я не ошиблась.

– Откуда Кхар Уба узнал обо мне? – поинтересовался Конан.

– Он рассказывал, что прежде долго жил в гиборийских странах, где много слышал о подвигах киммерийца Конана. Долгими вечерами, а они особенно долги, когда рядом нет достойного мужчины, он рассказывал мне о твоих приключениях. Я наизусть помню эти рассказы: как ты был пиратом и вожаком мунганов, как ты служил в гвардии Турана и командовал гвардией царицы Тарамис, как ты захватил трон Аквилонии и сумел отстоять его от происков враждебных тебе королей и могущественных волшебников.

Киммериец грозно нахмурил брови.

– Так значит Кхар Уба сам предложил тебе похитить аквилонского короля и доставить его в Амазон?

– Да, это была его идея.

– Проклятый лжец! А он заявил мне, что повиновался твоему приказу.

Сомрис не стала отрицать и этого, не замечая, что противоречит сама себе.

– Да, он поступил так по моей воле.

И тут Конану пришла в голову удивительная мысль. Он даже на мгновение прекратил жевать.

– Скажи мне, царица, если Кхар Уба столь могущественный маг, то почему он служит тебе?

– Я сама не раз задавалась этим вопросом, – нахмурив лоб, промолвила Сомрис. Он утверждает, что прогневал Черного Ормазда и в наказание бог приказал ему тридцать лет выполнять все повеления царицы амазонок.

– Странное наказание, – пробормотал Конан.

Царица подошла к нему и коснулась рукой мускулистой груди.

– Тебе не кажется, что мы тратим слишком много времени на разговоры?

Вместо ответа Конан привлек ее к себе и крепко поцеловал в губы.

Наполненная страстью и бурными ласками ночь пролетела стремительно. Утренние лучи застали любовников лежащими на смятой постели в объятиях друг друга. Сомрис светилась от счастья и познанного наконец наслаждения. Конан, напротив, чувствовал себя словно выжатый лимон.

Положив руку на бурно вздымающуюся правую грудь царицы киммериец словно невзначай заметил:

– Кхар Уба сказал мне, что ты отняла у него волшебный перстень. Во время моих скитаний мне однажды попадался похожий. Если ты не прочь, я хотел бы взглянуть на него. Или, может, ты боишься, что я воспользуюсь его силой и убегу?

Счастливо улыбаясь царица ответила:

– Я не боюсь. Я люблю твою страсть и твою силу, король, и уверена, что я не та женщина, от которой можно с легкостью отказаться. Но у меня нет этого перстня. Я отдала его Горгии, которой легче сохранить сокровище от злых рук в лесной чаще.

Сказав это царица, вновь прильнула к Конану, который уже был далек от мыслей о любовных утехах. Ему позарез был нужен перстень…

Прошло много месяцев с тех пор, как Конан очутился в Амазоне. Несмотря на все старания королю никак не удавалось вернуться в родную Аквилонию. Амазонки стерегли его пуще собственного глаза, а Сомрис в утешение постоянно твердила, что как только она разрешится от бремени, признаки которого почувствовала после первой же любовной ночи, Конан будет торжественно препровожден в Куш, где сможет сесть на корабль и достичь берегов Аргоса. Королю пришлось смириться и терпеливо ждать истечения срока, отведенного природой женщинам.

Жизнь в Аржуме не отличалась особым разнообразием. Лишь изредка устраивались охоты на гепардов или косуль, в которых принимал участие и Конан. Несколько раз амазонки организовывали набеги на близлежащие княжества. Конана в эти дни стерегли особенно тщательно.

Время тянулось невыносимо тягуче, киммериец изнывал от скуки. Как правило, день проходил в бесцельном шатании по городу. Независимый вид Конана раздражал амазонок, их бессильная злоба немного развлекала варвара. Вечерами к нему непременно приходил Кхар Уба с кувшином вина и они проводили время за беседой.

Жрец, которого подобревшая царица освободила из тюрьмы, так и не вернув ему, правда, перстень Черного Ормазда, был конечно порядочной скотиной, но он был интересным рассказчиком и без него киммериец не смог бы узнать и десятой части тайн Амазона.

Слушая его неторопливые рассказы, Конан все более убеждался, что в мире едва ли есть государство более четко организованное и более жестокое, чем Амазон, кровавые обычаи которого могли вполне соперничать с традициями древнего Ахерона.

Амазон был искусственным наростом на теле черного континента. Правящие в нем воительницы были единственным народом со светлым цветом кожи. Откуда они взялись, никто точно не знал. Древние предания уверяли, что некогда живший за морем Вилайет народ амазонов решил отправиться на поиски загадочной Атлантиды. Жрец бога войны Ульмвана, прародителя амазонов взывал к сердцам соплеменников, призывая вернуться на родину предков, дарующую вечную жизнь.

Преодолевая сопротивление местных племен и народов амазоны дошли до западного моря. Здесь они построили корабли, намереваясь продолжить свой путь на запад. Фанатичный жрец вел их туда, где как считалось должна была находиться сказочная Атлантида.

Они блуждали по морю много дней. Их кожа покрылась солью, а желудки были отравлены гнилой пищей. Вскоре женщины, уставшие от тягостей путешествия, начали роптать. Мужчины не вняли их мольбам и тогда ночью жены и дочери перебили своих мужей и отцов, благо их осталось мало – очень многие погибли в боях во время пути на запад. Затем амазонки повернули корабли назад. Однако течения и шторма отнесли их далеко к югу и выбросили в конце концов на неведомый берег. Располагая совершенным бронзовым оружием воинственные амазонки покорили многие соседние племена, создав государство, по размерам своим лишь немного уступавшее Аквилонии. Правда, население Амазона было гораздо меньшим. Большая часть его проживала в Аржуме, единственном крупном городе державы и в городках-крепостях на границе с Атлаей – южным государством, находившимся в состоянии непрерывной войны с Амазоном.

Безжалостно расправившись со своими мужьями, амазонки стали опасаться мести сыновей. И тогда по приказу жриц все мальчики были принесены в жертву кровавогубой богине Лиллит – символу женского начала и превосходства.

В Амазоне была создана строгая иерархия власти. Во главе государства стояла царица, выбираемая амазонками пожизненно из числа кларин. Обычно предпочтение отдавалось дочери, сестре или племяннице прежней властительницы. Царица опиралась на так называемый круг подруг, в который входили кларины, жрицы и личные телохранительницы повелительницы.

Круг решал все важные государственные вопросы. Таким образом кларины играли чрезвычайно большую роль в Амазоне. Все они были, как правило, пожилыми и, за очень редким исключением, безобразными. Казалось, царица Сомрис намеренно избегает привлекать в свое окружение женщин, более привлекательных, чем она. Конан быстро научился отличать кларин от прочих амазонок, даже если на них не было туники с характерной зеленой чертой. Ненависть к противоположному полу и властность придавали облику кларин мужеподобные черты.

Все женское население Амазона – а кроме потомков амазонок, прибывших много веков назад на черный континент с севера, в Аржуме не проживала ни одна женщина – делилось на семьи, каждая из которых состояла из двенадцати человек. Девушки, входившие в семью, жили в одной зале, имели общее имущество, за исключением оружия. Пять семей объединялись в тумму, во главе которой стояла младшая кларина. Пять тумм составляли стерк. Каждый стерк имел свою казарму – блокдом, а один, царский, размещался во дворце. Стерками командовали кларины, приближенные к царице.

Ступенью ниже амазонок располагались деры. Так называли захваченных в плен и оскопленных юношей, выполнявших функции палачей, тюремщиков, надсмотрщиков за рабами, стражников, охранявших городские стены.

В самом низу располагались ферулы – обращенные в рабов мужчины. Ферулы не имели абсолютно никаких прав. Их можно было истязать и убить.

Находясь в окружении диких безжалостных соседей, большинство из которых не брезговали человеческим мясом, амазонки вынуждены были создать великолепную армию, одну из самых совершенных в мире. Сравнительно небольшая по численности – не более четырех тысяч человек, то есть все женское население Амазона – она состояла из всадниц, вооруженных луками, копьями и короткими мечами. Амазонки с раннего детства обучались владению всеми видами оружия, но излюбленным оставался лук. Для любой воительницы не составляло никакого труда на полном скаку пронзить стрелой три укрепленных на щите медных кольца размером не более ладони. Для того, чтобы более уверенно орудовать луком, они сознательно уродовали тело, прижигая девочкам грудь с таким расчетом, чтобы она переставала расти и в будущем не мешала наводить стрелу на цель. Именно этим и объяснялось некоторое уродство их фигур, поначалу так удивившее Конана.

Излюбленной тактикой амазонок был неожиданный стремительный набег. Встретив упорное сопротивление, а это случалось нечасто, они отступали, но тут же нападали вновь, нанося противнику большой урон стрелами. В конечном счете враг начинал пятиться перед их натиском и тогда в ход шли колья и мечи.

Но амазонки использовали не только этот вид боя. Они понимали, что враг не всегда согласится дать битву на ровном, удобном для конной атаки месте. Поэтому они умело действовали и в горах, и меж стен домов, выстраиваясь в цепь, в которой каждая девушка четко знала свое место. Обороняясь от нападения превосходящих сил противника, они спешивались и выстраивались в фалангу или карэ. Шеренги копейщиц отражали наскоки вражеских воинов, а лучницы расстраивали боевые порядки противника дождем стрел. После этого в атаку устремлялся отборный отряд конницы, состоявший из подруг царицы.

Воительницы первыми на черном континенте решились приручить яфантов или ами, как они сами называли этих животных. Тупые на первый взгляд, ами оказались на деле весьма сообразительными и послушными. Настал день, когда первый яфант, огласив поле брали диким ревом, обратил в бегство вражеское войско. С тех пор при армии амазонок состояло не менее пяти яфантов с обитыми медью бивнями.

Кроме четкой воинской организации амазонки устрашали врагов жестокостью, исключительной даже для этого жестокого мира.

Они не приносили кровавых жертв лишь для того чтобы ублажить жестоких врагов. Убийства и жестокости, творимые ими, были вызваны не ритуалом, а практической целесообразностью. Амазон был государством с ярко выраженной кастовой системой. Все население делилось на две части – женщины и мужчины. Женщины владычествовали над мужчинами обращенными в рабство, подобного которому нельзя было встретить даже в Стигии или Шеме.

Невольники в Аржуме мало походили на нормальных людей. Женоподобные истязатели деры в первые же дни рабства выбивали из них всякое представление о достоинстве, низводя до состояния безмолвного скота. Мужчины ходили по улицам Аржума не смея поднять голову. Всю одежду их составляли ветхие набедренные повязки, лишь на некоторых были шаровары и, совсем редко, некое подобие рубахи без рукавов. Маг объяснил Конану, что одежда свидетельствует о положении ее владельца. Чем больше одежды было на феруле, тем более привилегированное положение он занимал.

Встречаясь с амазонкой мужчина не смел даже взглянуть на нее. Он должен был стоять на месте, низко опустив голову, готовый по первому сигналу припасть к ногам госпожи. Малейшее проявление недовольства или непочтения строго каралось. Провинившегося пороли кнутом, травили леопардами, оскопляли. В случае повторного "нарушения" его, как правило, предавали смерти. Амазонки отличались изощреннейшей жестокостью, изобретя сотни видов казни. Тому, кто случайно бросил на амазонку взгляд, который она сочла нескромным, выкалывали глаза, после чего его сажали обнаженным в кучу с термитами, предварительно обмазав несчастного медом. Ферула, обвиненного в том, что он коснулся амазонки без ее разрешения, бросали в яму с крокодилами, предварительно отрубив ему обе руки. За оскорбление словом отрезали язык и засовывали в рот ядовитую змею. Пойманного на воровстве засыпали грудой камней. Пытавшимся бежать отрубали руки и ноги, бросая трепещущее тело на съедение гиенам. Самая страшная казнь ожидала бунтовщиков – их иссекали мелкими порезами и бросали в каменный мешок, полный голодных крыс. Прежде, чем человек сходил с ума крысы успевали обглодать его ноги до костей.

Убивали за каждую мелкую провинность, а иногда и просто так, если раб показался строптивым или чересчур сильным – чтобы не затеял бунт. Наиболее крепких мужчин по истечении определенного срока отвозили в священную рощу Горгии. Что с ними делала великанша можно было только догадываться, но живым оттуда никто не возвратился.

Чтобы поддержать свое господство, отряды амазонок нападали на города и деревни близлежащих черных княжеств, безжалостно истребляли женщин и уводили в полон мужчин и мальчиков. Мальчиков обычно оскопляли и делали дерами. Мужчины частью тут же закалывались во славу Ульмвана, а часть использовались на различных работах, но рано или поздно и их ожидала насильственная смерть.

Основав империю женщин, амазонки не пожелали слиться с местным чернокожим населением. Поэтому они стали искать партнеров для продолжения рода среди представителей белых рас.

С этой целью, собрав большое войско, амазонки время от времени вторгались в черные королевства в Зимбабве, где проживало немало купцов и наемников с севера. Небольшие рейдовые группы доходили до Куша и Дарфара. Кроме этого амазонки покупали белых рабов у торговцев из Стигии.

Но и белый цвет кожи не служил гарантией от насильственной смерти. По прошествии определенного времени амазонки убивали белых ферулов. Делали они это по словам Кхар У бы с той целью, чтобы мужчины не почувствовали себя вновь хозяевами положения.

Чтобы не допустить даже малейшей искры сопротивления амазонки организовали систему строжайшего контроля за ферулами. Основная масса рабов-мужчин была сосредоточена в Аржуме. За пределами города в основном жило полусвободное население, выплачивавшее амазонкам дань ячменем, скотом, виноградом, одеждой и прочей натуральной продукцией. Оно было вполне довольно своей участью, тем более что грозная слава женщин-воительниц гарантировала относительную безопасность от набегов диких племен, и не думали о том, чтобы сбросить гнет амазонок. Таким образом последним не требовалось больших сил, чтобы поддержать спокойствие вне Аржума. Но в самом городе находилось более тридцати тысяч ферулов, ряды которых постоянно пополнялись пленниками, еще не забывшими вкус свободы.

Для обеспечения контроля за рабами город был разбит на пять так называемых сфер. В центре находился дворец царицы, храмы, многочисленные хозяйственные пристройки и оружейный двор. Оставшаяся часть делилась на северную, южную, восточную и западную сферы. Ядром каждой из них служил блокдом – казарма, в которой проживало около трехсот воительниц. Вокруг блокдома теснились лачуги ферулов.

Каждая сфера была отгорожена от прочих валом и деревянной стеной с башнями, на которых день и ночь стояли посты деров. В случае, если бы вспыхнуло восстание в одной из сфер, ее можно было мгновенно отсечь от прочих и утопить бунт в крови. Подобные меры предосторожности делали любое выступление заранее обреченным на провал.

Конан часто бродил по кривым улочкам Аржума в надежде встретить хотя бы одного человека, который отважился поднять голову и взглянуть в глаза киммерийцу. Все было тщетно. Ферулы поспешно пробегали мимо него, опуская взгляд долу. А стоявшие на башнях деры с затаенным злорадством смотрели на единственного мужчину Амазона, который не боялся оставаться мужчиной.

Таков был диковинный Амазон – страна гордых женщин и превращенных в рабов мужчин, страна, в которой Конану, может быть, предстояло провести долгие годы.

Опонта резвилась словно счастливый ребенок. Киммериец отдыхал подле нее сердцем, особенно после душной атмосферы дворца, полной интриг и ненавидящих взглядов…

Убедившись, что Конан не попытается бежать из Амазона, что было в общем бессмыслицей – преодолеть в одиночку тысячеверстный путь до Зимбабве или еще более длинный до Дарфара или Пуна, сквозь кишащие змеями, крокодилами, ядовитыми пауками, а также дикарями всех мастей, считавшими своим священным долгом поймать и съесть каждого путешественника, особенно если цвет его кожи белый, джунгли – амазонки стали выпускать киммерийца из Аржума без сопротивления. Он был волен отправиться в любой из близлежащих лесов и заниматься там чем душе угодно. Сомрис лишь запретила ему появляться в священной роще Горгии, но Конана и без всяких запретов не слишком тянуло туда. Он хорошо помнил взгляд, который на него бросила некогда великанша.

Не имея сил оставаться в пропитанном жестокостью городе, Конан все чаще выбирался за его стены и проводил время охотясь или просто странствуя по сельве. Животный мир Амазона был мечтой каждого истинного охотника. В этой дикой стране водились различные косули, ветвисторогие олени, дикие кабаны, тигры, леопарды, серые медведи, сотни видов экзотических птиц. С луком за спиной и мечом на поясе Конан без устали скакал по хитросплетениям зарослей, преследуя ту или иную дичь. Не раз ему приходилось сталкиваться с опасными хищниками. Как правило, киммериец, не раздумывая ни мгновения, вступал с ними в бой, достаточно равный, так как его оружием был лишь короткий меч, а тело прикрывала легкая кольчуга. Лишь однажды он предпочел разойтись со своим противником мирно – скорее из уважения, нежели из страха. Тогда ему попался огромный саблезубый тигр, чудом уцелевший реликт древнего леса. Тигр был стар, грузен и мудр. Топорща длинные жесткие усы он обошел вокруг Конана, словно примеряясь по зубам ли ему эта добыча. Убедившись, что человек силен и готов за себя постоять, тигр издал грозный рык, потрясший стебли лиан, и растворился в зарослях.

В лесах Амазона можно было встретить и других диковинных зверей, нередко в чаще таились такие чудовищные создания, помериться силой с которыми не рискнул бы даже Конан. Так однажды он нашел на тропинке близ водопоя разорванную пополам тушу дикого быка, а рядом на влажной глине был отпечатан след огромной обезьяньей лапы. Судя по размерам этого отпечатка монстр намного превосходил Конана ростом, а о его силе свидетельствовала та легкость, с какой он разорвал свою жертву лапами, даже не прибегнув к помощи зубов. Конан повернул коня и поспешно ускакал из этого леса.

Во время одной из своих обычных прогулок Конан повстречал в лесу Опонту. Поначалу ему показалось, что девушка так же как и он решила поохотиться – у ее седла болтались два нанизанных на стрелы короткоухих зайца, – но, заметив ее смущение, киммериец понял, что амазонка искала этой встречи. Следует напомнить, что Опонта сразу пришлась по душе Конану. Она была мила, непосредственна, привлекательна, в ней не было звериной жестокости, отличавшей большинство амазонок. А кроме того Конан чувствовал, что Опонта неравнодушна к нему. Для него не было секретом, что многие амазонки посматривали на перевитый могучими мышцами торс варвара с затаенной похотью, но во взгляде Опонты проскальзывало не только физическое влечение, а некоторое преклонение перед мужчиной-воином, столь свойственное женщинам цивилизованных стран и столь чуждое мужеподобным воительницам-амазонкам. Быть может, было в этом взгляде и нечто, похожее на зарождающуюся любовь.

Конан приветствовал девушку жестом руки. Она ответила ему тем же. Их кони сошлись и стали бок о бок, так что бедро Опонты, едва прикрытое короткой туникой, касалось бедра киммерийца. Какое-то время они смотрели друг на друга и молчали, затем Конан легко поднял девушку и привлек ее к себе. Она была намного моложе царицы и полна нежной страсти. Покусывая кожу любовника острыми зубками, она стонала от непритворного наслаждения. Подобное чувство испытывал и Конан, впервые за последние годы.

Когда они утомились от объятий и поцелуев Опонта внезапно спросила:

– Король, сколько ночей ты провел в опочивальне царицы Сомрис?

"Э, да крошка ревнует!" – с некоторым самодовольством подумал Конан, а вслух ответил:

– Не помню точно. Шесть или семь. Ваша царица весьма странная женщина. Она занимается со мной любовью не чаще раза в месяц, при этом проявляя такую страсть, что порой мне кажется она готова разорвать меня на куски. Остальное время она едва обращает на меня внимание, но стоит одной из кларин бросить в мою сторону мимолетный взгляд, лицо Сомрис принимает столь яростное выражение, будто она готова содрать с соперницы кожу.

– Еще бы, – как-то невесело усмехнулась девушка. – Ведь эта соперница может украсть у царицы ночь любви, как это сделала я.

Конан рассмеялся.

– Ты шутишь? По-твоему, от меня убудет? Я хотя и не слишком молод, но вполне в состоянии утолить страсть сразу нескольких любовниц.

– Ты не понял меня, – сказала Опонта, качая головой. – Нам запрещено об этом говорить, но я не собираюсь скрывать тайну от тебя. Каждому мужчине, которому дозволено совокупляться с амазонками, даровано лишь десять любовных ночей. По истечении этого срока его ожидает мучительная смерть.

– Вот тебе раз! – озадаченно воскликнул Конан. Не обращая внимания на эту реплику, Опонта продолжала:

– Его оскопляют, затем обливают кипятком, а в довершение всего вырезают со спины восемь ремней толщиной в два пальца.

Опонта рассказывала об этом совершенно спокойно, даже как-то отрешенно. По спине киммерийца побежали мурашки.

– Но почему вы так поступаете?

– Считается, что если оставить любовника в живых, амазонка может попасть в зависимость от него. Ее сердце наполнится привязанностью и нежностью, ее воинственный дух ослабнет. И тогда мужчины захватят власть в Амазоне. Чтобы этого не произошло, еще в старину было введено правило, согласно которому мужчина не может жить дольше десяти любовных ночей, проведенных с амазонкой. За неукоснительным использованием этого Правила следят специальные надсмотрщицы во главе с клариной Латалией, самой жестокой из всех приближенных Сомрис. Проведя ночь с мужчиной, каждая амазонка должна явиться к Латалии и назвать ей имя своего любовника. Латалия ставит против его имени крестик. Когда число крестиков достигнет десяти, она докладывает об этом царице Сомрис. На следующий день мужчину предают смерти.

Возмущение, поначалу вспыхнувшее было у Конана, к этому времени улеглось и он спокойно заметил:

– Я не ожидал от амазонок ничего другого. Но неужели можно способствовать смерти человека, которого хоть сколько-нибудь любишь? Может быть и ты сразу по возвращению во дворец побежишь к этой Латалии или промолчишь лишь потому, что боишься гнева Сомрис?

Какое-то время Опонта молчала. Она проводила взглядом пронзающего воздушные потоки грифа и лишь затем сказала, так и не ответив на вопрос киммерийца:

– Мы ненавидим мужчин. Ведь они приносят лишь боль.

– Странно, – удивленно заметил Конан. – Я всю жизнь убеждался в обратном. Даже те женщины, которые меня прежде ненавидели, после проведенной совместно ночи начинали относиться ко мне весьма нежно.

Серые глаза Опонты стали грустны и задумчивы. Она осторожно коснулась пальцами левой неразвитой груди.

– Мужчины приносят нам боль с самого рождения. Когда девочке-амазонке исполняется три года ее начинают готовить к взрослой жизни. Ее учат скакать на лошади, метко стрелять из лука, обращаться с мечом, стойко переносить боль и тягости. И еще ее учат ненавидеть мужчин. Я помню как каждый день в детский блок, где я жила, приходили толстые противные деры. Они били нас, щипали, оставляя синяки на детском теле, таскали за волосы. Каждые десять дней экзекутор порол нас кнутом до крови. В возрасте пяти лет мне пришлось впервые столкнуться с Кхар Убой. Он принес с собой жаровню и зловещего вида приспособления. "Какая хорошенькая девочка!" сказал он, похлопав меня по попке. Но я знала зачем он пришел и плакала от страха. Жрец раскалили на огне толстый с расплющенным наконечником прут, подобный тем, которыми клеймят скот, и прижал его к моей левой груди. Я закричала и потеряла сознание. Когда же я очнулась то обнаружила, что кожа на этом месте совершенно обуглилась. Грудь потом долго болела и перестала расти. Я знала, что это нужно для того, чтобы лучше стрелять из лука. Но несмотря на это я еще сильнее возненавидела мужчин. Ведь боль, причиненная мне одним из них, была очень сильной.

Самое страшное случилось, когда мне исполнилось четырнадцать. Это пора взросления, когда девочка переходит в разряд младших воинов. В этот день Кхар Уба совершает обряд принесения в жертву детства. Это было столь больно и унизительно, что я не хочу рассказывать о том, что пережила. В тот день я достигла пика своей ненависти. И когда мне дали меч и приказали отрубить руку у провинившегося раба, я выполнила это с удовольствием.

Девушка замолчала. Изящная загорелая рука в волнении смяла розовый цветок. Конан, которому от этого рассказа стало не по себе, спросил:

– Так значит вы встречаетесь с мужчинами не ради наслаждения, а лишь для продолжения рода?

– Да.

– Это страшно, – сказал киммериец. – Жить без любви…

– Я уже говорила тебе, что считается будто от нее слабеет боевой дух. И… правильно считается!

Пораженный этим внезапным признанием киммериец притянул Опонту к себе. Она прильнула к его широкой груди и счастливо вздохнула.

– Великий Кром! – прошептал варвар, невольно подумав зачем лишившемуся престола королю нужна любовь незнающей мир и счастливой в своем незнании девочки.

С тех пор они встречались почти каждый день. Тайно, стараясь не вызвать подозрений. Особенно трудно приходилось Опонте, чьи частые отлучки рано или поздно могли быть замечены.

Но постепенно влюбленные теряли осторожность и однажды чуть не поплатились за это. Звериное чутье варвара, вновь обострившееся с тех пор, как Конан очутился в диких дебрях Амазона, подсказало, что за поляной, на которой они предавались любви, наблюдает чей-то недобрый взгляд. Велев девушке не шевелиться Конан подобно гигантскому полозу скользнул в высокую траву. Двигался он совершенно бесшумно, напоминая скорее бестелесного призрака, нежели человека.

Киммериец не обманулся. В зарослях колючего кустарника сидела женщина. Глаза ее были устремлены на поляну, где осталась Опонта. Соглядатайка, очевидно, намеревалась убедиться в своем предположении, а затем поспешить с доносом к Сомрис. Услышав легкий шелест отодвигаемой ветки она оглянулась, но было уже поздно. Руки Конана поймали ее шею в замок. Последовал сильный рывок и амазонка обмякла. Убедившись, что она была одна, киммериец оставил мертвое тело в кустах и поспешил вернуться к Опонте.

Они поспешно оделись и, оседлав коней, поскакали в глубь леса. Возлюбленная Конана сразу признала шпионившую за ними девушку.

– Это Армисса, одна из приближенных Сомрис. Царица захочет выяснить причину ее гибели.

– Это мы сейчас уладим! – бодро заявил Конан.

Подняв уже похолодевшее тело он сильно ударил им о ствол дерева, росшего у тропы. На следующем дереве Конан кинжалом вырезал четыре полосы, очень похожие на след когтистой кошачьей лапы. Затем он отвязал лошадь убитой кларины, нанес ей такую же отметину и криком погнал взбешенное от боли животное в лесную чащу.

– Теперь они подумают, что на лошадь этой Армиссы напал ягуар. Лошадь естественно испугалась и сбросила свою хозяйку, на пути которой на беду подвернулось дерево.

– Ты хитрее людоедов из Дарфара! – восхитилась Опонта.

– Этим штучкам я научился у пиктов, великолепных следопытов и самых отъявленных головорезов, которых знал мир.

Они скакали рядом по тропе, обвитой со всех сторон лианами, так что она была похожа на гигантский зеленый тоннель. Доверчиво положив мягкую ладонь на руку киммерийца Опонта сказала:

– Тебе все равно угрожает опасность. Даже если Сомрис и, особенно, Латалия поверят в то, что Армисса погибла случайно, смерть приблизится к тебе еще на один шаг. Ведь ты знаешь, что царица Сомрис носит в своем чреве ребенка.

– Еще бы! Ее раздуло словно от гнилой пищи! – в голосе Конана прозвучала нотка самодовольства.

– А кроме того, – серые глаза Опонты стрельнули в сторону любовника, – ты провел с ней восьмую ночь.

– Да, – не стал отпираться Конан. – Она пристала ко мне словно блудливая кошка. Не мог же я ей отказать!

– И не должен был. Я вовсе не собиралась обвинять тебя. Скоро Сомрис родит и тогда они с тобой расправятся.

– Чушь, – не очень уверенно протянул Конан. – Сомрис все же понимает, что имеет дело с королем. Я ведь не какой-нибудь раб из Кужа или Черных королевств.

– Для них ты не более чем раб. И твоя смерть еще более вожделенна оттого, что ты король. Они мечтают казнить именно короля и великого воина, чтобы доказать еще раз свое превосходство над мужчинами.

Объяснение показалось Конану весьма разумным, но он все же попытался его опровергнуть.

– Но амазонки должны понимать, что справиться со мной будет куда сложнее, чем с теми худосочными выродками, которые попадают к ним в плен.

– Тебя победят не силой, а колдовством или ядом. Кхар Уба сейчас в опале у Сомрис. Но как только возникнет необходимость расправиться с тобой, она немедленно вернет ему свою милость. А магия этого жреца очень могущественна. Они могут и поступить гораздо проще – подсыпать тебе в вино яд или расстрелять тебя отравленными стрелами.

– Но царица клятвенно обещала, что как только родится ребенок, она вернет меня в Аквилонию.

– И ты поверил? – усмехнулась Опонта. – Даже если бы она действительно этого хотела, во что я не верю, ей помешают Латалия и Горгия. Первая ненавидит тебя, потому что ты воплощаешь все лучшее, что есть в мужчине и она отчетливо чувствует твое превосходство, которое ты и не пытаешься скрыть. Амазонки не прощают этого. Горгия же требует принести тебя в жертву своему багровому богу.

– Что это еще за пожиратель королей? Я впервые слышу о нем.

– Я знаю об этом божестве немногим более твоего. Мне известно лишь, что он обладает огромной силой и может шутя ломать толстые деревья, а кроме того, что в его подчинении находится племя гигантских багровых обезьян, живущее в священной роще. Те, кому случалось находиться неподалеку от рощи Горгии, не раз слышали жуткие крики истязуемых жертв.

– Веселая история, – пробормотал Конан, внезапно вспоминая о гигантском следе, оставленном рядом с разорванным быком. Рука киммерийца невольно потянулась к висевшему за спиной луку. – Чем же я так приглянулся этой симпатичной сестричке?

– Думаю, тем же, чем и мне. Она наконец-то встретила мужчину себе под стать.

– Ну уж нет! Эта красотка совершенно не в моем вкусе. Я попрошу Сомрис передать ей, что всю жизнь предпочитал миниатюрных женщин. Заниматься любовью с монстром – это слишком!

– Не вздумай ничего говорить Сомрис! Она сразу поймет, что ты обо всем знаешь. Это лишь ускорит развязку. – Опонта чуть помедлила. – И третий, кто заинтересован в том, чтобы ты не вернулся в Аквилонию, это Кхар Уба. У колдуна свои планы на твой счет.

– Это усложняет дело, – признался Конан. – Я рассчитывал на его помощь.

– И думать забудь! Ты можешь полагаться лишь на свои силы. И на меня.

Киммериец чуть свесился с коня и нежно обнял скачущую рядом девушку.

– Спасибо, Опонта. Но что может сделать слабая женщина?

– Я не такая уж слабая, как ты думаешь. И я не одна. Среди амазонок есть недовольные, которые считают, что пора положить конец жестокому обращению с мужчинами и вернуться к образу жизни наших предков до переселения на черный континент.

– Разумно! – похвалил Конан. – И много вас?

– Пока нет. Но многие амазонки в душе колеблются. Им тоже надоело насилие, чинимое Сомрис и ее кларинами. Если мы открыто выступим на твоей стороне, они, думаю, поддержат нас.

– Конан во главе бабьего войска! – захохотал киммериец. – Ну, ладно, не обижайся, – торопливо добавил он, видя, что брови Опонты сдвигаются к переносице, – я убедился, амазонки не самые плохие, которых мне пришлось видеть в своей жизни.

Но девушка все же обиделась. Она ехала молча, не обращая внимания на попытки Конана разговорить ее. Лишь у самого края леса она чуть придержала коня и сказала:

– Ты должен знать еще вот о чем. В сокровищнице Сомрис хранятся доспехи Ульмвана, бога войны амазонок. Говорят, нет меча или стрелы, способных поразить человека, одевшего эти доспехи. Там же хранится меч Ульмвана. Сомрис и Горгия обе мечтают владеть этим оружием, но не знают волшебного слова, чтобы заставить пластины доспеха разъединиться, а меч покинуть выкованные из серебристого металла ножны. Утверждают, что тайну доспехов и меча Ульмван раскроет лишь воину, достойному владеть оружием бога. Кхар Уба не один день бился над разгадкой этой тайны, но его магия оказалась бессильной.

Конан не ответил и тогда девушка посмотрела на него. Огромная фигура короля купалась в лучах заходящего солнца. Блики мягко обнимали стоявшего на взгорье всадника и его вороную лошадь, заключая их в ослепительно яркий ореол. Король молчал, устремив свой взор навстречу солнечным лучам. Его могучие мышцы перекатывались под иссеченной кожей и Опонта поняла, что Конан сейчас далеко – там, где поют неведомые трубы и огромный всадник на черном коне ведет в бой легионы закованных в металл львов. Она поняла это и замолчала, терпеливо ожидая пока взор короля прояснится.

Наконец Конан очнулся от наваждения и сказал:

– Я разгадаю тайну меча Ульмвана!

Едва опустилось солнце, в город примчался конь Армиссы. На губах его играла бешеная пена. Бока были в кровавых царапинах. Вышедший вместе с амазонками Конан отметил, что к царапинам, нанесенным его кинжалом прибавились настоящие. Видимо, на коня напал гепард или тигр. Поглядывая то на лошадь, то на безмятежного Конана Сомрис решила:

– Завтра утром отправляемся в лес на поиски Армиссы.

Когда появились звезды, она призвала Конана в свои покои. Это была их девятая ночь. Киммериец понял, что Опонта права в своих предположениях, что царица вскоре попытается избавиться от него.

Конан ушел от Сомрис уже под утро. Неподалеку от своей комнаты он был остановлен невысоким, ладно скроенным юношей. Незнакомец огляделся и, убедившись, что за ними никто не наблюдает, увлек короля в один из темных закоулков.

– Я хочу поговорить с вами, ваше величество, – торопливо произнес он.

– Ты говоришь по-аквилонски? – Конан с любопытством посмотрел на юношу. Чтобы решиться на подобный поступок требовалось немалое мужество.

– Да, ваше величество. Я родом из Пойнтайна. Я служил в ополчении Просперо.

– На южных границах империи? А как ты очутился здесь?

– Во время стычки с котхийцами я был оглушен и попал в плен. Котхийцы продали меня стигийцам, а те в свою очередь чернокожему купцу из Дарфара. Купец обменял меня на слоновью кость у амазонок.

– Понятно, – протянул Конан. – И давно ты в Амазоне?

– Около двух месяцев, – ответил аквилонец и после небольшой паузы тихо добавил:

– И уже восемь любовных ночей.

Конан заметно оживился.

– Значит, ты был в Аквилонии, когда я исчез?

– Так точно, ваше величество. Все были очень обеспокоены вашим исчезновением. Паллантид отправил во все страны отряды на поиски короля. Но затем началась смута и поиски были прекращены.

Брови киммерийца нависли над посуровевшими голубыми глазами.

– Что еще за смута?

– Царевич Вельгул заявил о своих претензиях на аквилонский престол. Он арестовал Паллантида и Просперо и начал собирать армию против братьев. Одновременно он вошел в тайные сношения с Немедией и Котхом, обещая им значительные территориальные уступки, если они поддержат его притязания. Исконные враги Аквилонии не замедлили воспользоваться возможностью нанести удар по империи. Первыми напали немедийцы, затем котхийцы. Кормат поспешил на соединение с Фаррадом, но был разбит немедийским войском у Гальпарана. Ополчение пойнтайнцев преградило путь котхийской армии, но предательски лишенное захваченного в плен предводителя потерпело поражение. В той битве я попал в плен.

– Проклятье! – выругался король. – Сопливый щенок! Ему мало было тех привилегий, которыми он пользовался по моему приказу. Дворец в Танасуле, целый гарем наложниц, свое десятитысячное войско на границе с Немедией. Вместо того, чтобы кусок за куском присоединять эту страну к империи, он обратился к ней за помощью в борьбе против братьев. Мне надо срочно вернуться в Аквилонию!

– Именно по этому поводу я и хотел переговорить с вашим величеством.

– Что ты можешь сделать, э… – Конан замялся.

– Тенанс. Мое имя Тенанс. В этом проклятом городе много мужчин и всех их ожидает мучительная смерть. Отважные люди решили поднять восстание против владычества амазонок. Мы подожжем дома, где они живут…

– А дальше? – перебил юношу Конан.

Тенанс замялся.

– Попытаемся овладеть оружием, а если не удастся, убежим в сельву.

– Где вас тут же прикончат амазонки или дикие звери. Нет, бежать это не выход.

– Тогда будем драться! – горячо воскликнул аквилонец.

– Это мне больше по нраву. Но сколько вас?

– Человек триста наберется.

Конан потер ладонью лоб, что-то прикидывая в уме.

– Это капля в море. К тому же у вас нет оружия. Амазонки вас перебьют. Хотя с другой стороны можно рассчитывать, что восстание поддержит все мужское население Амазона. За исключением, конечно, деров…

– Они не мужчины! – яростно пробормотал Тенанс, как и все прочие невольники испытывавший сильную неприязнь к жестоким кастратам.

– Это верно, – согласился Конан. – Поэтому они будут на стороне амазонок. А значит нам придется сражаться с пятью тысячами женщин и деров. Все отлично вооруженные и обученные воевать. А на нашей стороне будет лишь огромная масса безоружных запуганных мужчин, думающих не о том, чтобы умереть достойно, а лишь чтобы хоть чуть продлить свою жалкую никчемную жизнь. Итог этой борьбы вполне очевиден.

– Значит, вы отказываетесь возглавить восстание? – в голосе юноши слышалось разочарование.

– Ни в коем случае. Я думаю, что нужно сделать для того, чтобы оно было успешным. И у меня, кажется, есть кое-какие соображения на этот счет. Ты можешь завтра ночью придти в мою комнату?

Тенанс на мгновение заколебался, затем ответил:

– Это непросто, но я попытаюсь.

Конан понимал, что юноша подвергает себя серьезной опасности. Но он не имел права на жалость. Ибо ставкой в игре, которую они начинали, была жизнь тысяч.

– Я жду тебя завтра в это же время. Если получится, я познакомлю тебя с человеком, который нам поможет. А теперь прощай!

– Прощай, мой король! – Тенанс припал губами к запястью Конана. Киммериец нетерпеливо освободил руку и отправился в свою комнату.

Однако осуществить этот замысел и свести Тенанса с Опонтой ему не удалось. Вмешался случай.

На рассвете триста амазонок во главе с самой царицей отправились на поиски Армиссы. Конан и Кхар Уба стояли на башне и смотрели вслед удаляющемуся отряду.

– Странно, если она погибла на охоте, – заметил Кхар Уба. – Кошки в этих лесах прежде не нападали на людей.

Он внимательно посмотрел на Конана, желая определить как тот отреагирует на его слова. Но киммериец оставался бесстрастен. Он уже не раз имел возможность убедиться, что Кхар Убе не стоит доверять абсолютно ни в чем. Конан намеревался в этот день пройтись по городу с тем, чтобы точно запомнить расположение постов деров, а также разведать наиболее удобные подступы к блокдомам. Кроме того, он хотел увидеться с Опонтой. Девушка похоже попала под подозрение. Во всяком случае Сомрис не взяла ее с собой, как это бывало прежде. Киммериец хотел успокоить возлюбленную и заодно сообщить ей о ночном разговоре с аквилонцем.

Но проклятый Кхар Уба вероятно был приставлен царицей шпионить за ним и куда бы ни пошел в этот день Конан, жрец тащился за ним по пятам, пытаясь втянуть киммерийца в бесконечные разговоры. В конце концов обозленный Конан стал подумывать о том не стукнуть ли ему надоедливого жреца кулаком по лысой голове, но внезапно его осенила весьма здравая мысль.

– Почтенный Кхар Уба, – начал Конан, повергнув этим обращением колдуна в замешательство, – одна из кларин случайно обмолвилась мне о том, что в царской сокровищнице хранятся доспехи бога Ульмвана и что эти доспехи обладают поистине волшебными качествами. Мне как воину было бы очень интересно взглянуть на них.

Видя, что жрец колеблется, Конан добавил:

– Или это невозможно? Может быть Кхар Убе запрещено входить в сокровищницу без ведома женщин?

Жрец, который уже собирался спросить имя кларины, открывшей Конану эту тайну, оскорбился.

– Кхар Уба пользуется полным доверием царицы Сомрис, – ответил он, высокомерно вскинув голову. – Я выполню твою просьбу и покажу тебе доспехи великого Ульмвана.

С этими словами жрец повел Конана в левое крыло дворца, оканчивающееся высокой четырехугольной башней. По узкой винтовой лестнице они поднялись на самый верх. Здесь стояли на страже две амазонки. Кхар Уба слегка склонил перед ними голову.

– По повелению царицы.

Девушки не прекословя сняли массивный запор и распахнули заскрипевшую ржавыми петлями дверь.

Конан и его спутник вошли внутрь. В хранилище царил полумрак. Свет двумя узкими потоками вливался сквозь зарешеченные окна и расползался по наполненной пылью и драгоценным хламом комнате.

Пока Кхар Уба притворял за собой дверь Конан быстро осмотрел одну из решеток и удовлетворенно усмехнулся. При желании он мог одним ударом выбить прогнившие у пазов прутья внутрь, а значит проникнуть в башню не составляло никакого труда.

Тем временем жрец подошел к одной из стен, сплошь увешанной оружием. Посередине стены висел черного цвета доспех, представлявший собой сплошной литой панцирь, без единого шва соединенный с шлемом. Доспех был сделан из какого-то диковинного, неизвестного в гиборийском мире материала. Когда Кхар Уба снял его со стены и передал киммерийцу, тот смог воочию убедиться в этом. Броня была почти невесома и очень тонка. Конан презрительно поморщился. Жрец ожидал подобной реакции. Он велел Конану поставить доспех на пол, снял со стены массивный бронзовый меч и размахнувшись обрушил его вниз. Клинок с жалобным звоном отлетел от матовой поверхности, не оставив на ней даже царапины. Зато на лезвии меча появилась здоровенная зазубрина. Конан присвистнул. Кхар Уба удовлетворенно улыбнулся, наблюдая как презрительное выражение на лице короля уступает место восхищению.

– Я пока еще не смог найти оружие, подобное оставить хотя бы вмятину на этом панцире. Но подобное оружие наверняка существовало. Если присмотреться, на груди и спине можно заметить множество мелких трещинок. Это следы от ударов, почти уничтоженные временем.

– А почему царица не носит этот великолепный доспех? – прикидываясь незнающим спросил Конан.

Кхар Уба замялся и в конце концов решил соврать.

– Она находит неприличным для смертной женщины облачаться в доспехи бога.

– Я полагал, что царица не простая смертная. Впрочем, если она стесняется, я могу примерить доспех на себя.

– Ты забываешься, варвар! – воскликнул Кхар Уба. – Хотя, можешь попробовать. Но бьюсь о заклад, тебе не разгадать тайну этой брони, которая известна лишь всемогущим богам и их жрецам.

Конан ничего не ответил. Он повертел доспех в руках, но не нашел ни единой защелки, которая должна была разделить латы на две половины и отстегнуть шлем. Повозившись еще немного, он с озадаченным видом вернул доспех торжествующему жрецу.

Кхар Уба был очень доволен его неудачей. Повесив доспех на место он подал Конану меч. Но как ни напрягал киммериец свои могучие мускулы, он не смог вытащить клинок из окрашенных в оранжевый цвет ножен.

Улыбаясь жрец принял от Конана меч Ульмвана и повесил его на стену рядом с доспехами.

– Здесь немало сокровищ, варвар. – Кхар Уба обвел вокруг себя рукой. Но ни одно из них не может сравниться с волшебным оружием бога Ульмвана. Тот, кто раскроет его тайну, станет непобедимым воином.

Киммериец усмехнулся. Уж не ему ли, одержавшему верх в тысячах схваток и поединков, знать, что не оружие, а доблесть, сила и оттачиваемое годами умение способны сделать бойца непобедимым. Но Конан не снизошел до ответа, а лишь повинуясь старой воровской привычке незаметно сунул за пояс огромный сверкающий сапфир, равного которому не было в его королевской сокровищнице. Сопровождаемый разглагольствующим жрецом он направился к выходу. Но не успели они сделать и двух шагов как дверь распахнулась и на пороге появилась взволнованная Опонта.

– В чем дело?! – воскликнул Конан, заметив, что девушка держит в руке окровавленный меч.

– Боги! – крикнула амазонка. – Царица родила сына!

– И что же? – ничего не понимая спросил киммериец.

– А то, мой дорогой король, – пропел из-за его спины голосок жреца, что согласно законам Амазонии мужчина, от которого царица родила сына, должен быть немедленно умерщвлен. Вместе со своим отпрыском. Прощай, варвар из Киммерии!

И тогда Конан громко расхохотался. Отшвырнув в сторону изумленного столь неожиданной реакцией жреца, он сорвал со стены доспех Ульмвана. Тоненько щелкнул не потерявший за многие столетия силу потайной запор и в руках короля оказался покатый с матовым забралом шлем. Уверенно, словно провел в нем всю свою жизнь, Конан надел шлем на голову. Еще два щелчка и мощный торс короля был облачен в доспех. Оправившийся от растерянности жрец кинулся было к волшебному мечу, но Конан ударом кулака бросил его на плиты пола. Он взял в руки меч, подставил его свету и яркие всполохи заиграли на освобожденном от оболочки металле. В довершение всего король поднял стоявший у стены щит с бронзовым леопардом посередине.

Таким он и предстал перед ворвавшимися в сокровищницу амазонками. То были кларины, посланные схватить Конана. Увидев, что он облачен в доспехи Ульмвана, они поняли, что не смогут взять короля живым и вскинули луки. Но Конан действовал куда быстрее их. Гигантское тело киммерийца взвилось в воздух. Спустя миг он уже находился в толпе обезумевших от ужаса воительниц, со страшной размеренностью поднимая и опуская меч. Ему прежде никогда не приходилось убивать в бою женщин, но сейчас он делал это с удовольствием.

Вскоре все было кончено. На полу в лужах крови распластались двенадцать амазонок, уцелевшие с криком бежали прочь из башни. Конан и Опонта последовали за ними, не забыв запереть в сокровищнице лежащего без сознания Кхар Убу.

Едва амазонки узнали, что киммерийцу каким-то образом удалось овладеть оружием бога Ульмвана, как среди них началась паника. Воспользовавшись этим, Конан и его спутница беспрепятственно покинули дворец. Около конюшни их ждали несколько подруг Опонты, решивших присоединиться к бунту.

Одна из них подбежала к королю и склонила голову, признавая его превосходство.

– Говори! – велел Конан.

– В городе начались волнения среди ферулов. Огромная толпа вооруженных чем попало мужчин пытается взять штурмом блокдом в восточной сфере.

– Отлично! Присоединимся к ним. – Конан легко вспрыгнул на коня, но в тот же миг опомнился. – Постой. Я совершенно забыл об этом. Так Сомрис и вправду родила сына?

– Да.

– Где он?

– Должно быть в покоях царицы. Скоро его принесут в жертву Лиллит.

– Что?! – Рык варвара был подобен реву разъяренного яфанта. – Моего сына в жертву?! Ждите меня здесь!

– Конан, это опасно! – крикнула ему вслед Опонта, но киммериец уже не слышал ее. Вороной конь во весь опор несся к центральной галерее дворца. Попадавшиеся навстречу амазонки разбегались с испуганными криками. Лишь одна из них попыталась сразить короля из лука. Конан сшиб ее конем.

Вот и покои царицы. Не выпуская меча из рук Конан встал на спину нервно пляшущего жеребца и прыгнул прямо в царскую опочивальню. Составленное из ровных квадратиков слюды окно разлетелось вдребезги. Киммериец покатился по полу и тут же вскочил на ноги, отражая нацеленный в его голову удар. Ответным выпадом он пробил атаковавшей его амазонке грудь.

Со всех сторон к нему бежали вооруженные копьями девушки из личной охраны Сомрис. Волшебный меч Ульмвана блистал подобно молнии. Вскоре пол был устлан бьющимися в агонии телами и отсеченными конечностями. Скользя в лужах дымящейся крови Конан бросился к царице. Ее, совершенно ослабевшую от родов, вели под руки две кларины, пытаясь спасти повелительницу от ярости варвара.

Двумя ударами Конан покончил с этими последними защитницами и занес меч над головой Сомрис.

– Где мой сын?!

Царица задрожала. Все ее естество, воспитанное на пренебрежении и ненависти к мужчине, протестовало против подчинения его воле, но в глазах Конана была смерть. Царица сглотнула скопившийся в горле страх и выдавила:

– Он в храме Лиллит. Это сразу за дворцом. Его сейчас приносят в жертву.

Сказав это, она упала на пол и закрыла голову руками, будучи уверена, что киммериец не пощадит мать, отдавшую на заклание своего родного ребенка. Она ожидала удара меча. Ждала невыносимо долго. Но смерть все не приходила. Когда Сомрис решилась открыть глаза, Конана уже не было. На его месте стояла Латалия. Коротко вскинув над головой острый меч, кларина перерубила царице шею…

Конан тем временем бежал по длинному коридору, соединявшему дворец с храмом Лиллит. Меч Ульмвана безжалостно расправлялся со всеми, кто отваживался стать на пути киммерийца. У входа в храм на Конана напали десять вооруженных длинными копьями деров. Они рассчитывали оттеснить его и пришпилить к стене словно гигантского жука. Троих из них варвар убил в одном выпаде. Первого снизу в живот, присев под направленное на него копье. Второго поднимая голову, мечом снизу вверх, стесав врагу половину лица. Третьего он достал самым кончиком клинка, перерубив яремную жилу, мгновенно плюнувшую фонтаном крови.

В тот же миг в него ударили несколько копий. Четыре из них с хрустом разлетелись, встретив на своем пути броню доспеха. Одно сцарапало левый локоть. Конан мгновенно посчитался с обидчиком, затем вспорол животы еще двоим. Уцелевшие деры бросились бежать, но разъяренный киммериец настиг их и перебил на ступеньках храма.

Он успел вовремя. Черноволосая жрица как раз занесла ритуальный нож над крохотным розовым телом.

– Стой! – крикнул ей Конан.

Та испуганно повернула скуластое лицо на его возглас.

– Стой, – повторил Конан тише, опасаясь, что жрица испугается и рефлексивно ударит ножом его сына. – Иначе умрешь.

В том, что он сдержит свое обещание, сомневаться не приходилось. Повинуясь его тяжелому взгляду жрица уронила нож и бросилась вон из храма. Конан пощадил ее.

Он подошел к жертвеннику и осторожно взял на руки крохотного пищащего младенца. Мальчик. Сын. Его сын. Снаружи донеслись крики амазонок, напомнившие Конану, что надо спешить. Но как поступить с ребенком? Только сейчас Конан осознал, как тот уязвим. Достаточно одной стрелы, даже не отравленной. Да что стрелы! Достаточно крохотной царапины, нанесенной кинжалом, чтобы малыш замолчал навсегда.

Тогда Конан решительно снял с головы шлем и положил в него своего сына словно в люльку. Младенцу было неудобно и он тоненько заплакал. Зато теперь он был в безопасности.

– Ничего, малыш, привыкай! Тебе еще придется побывать и не в таких передрягах!

С этими словами киммериец выскочил из храма. Его уже ждали. Десяток стрел, пущенных со всех сторон, со свистом устремились в цель. Некоторые из них отлетели от доспеха, другие вонзились в незащищенные участки тела. Раны были несерьезными, а о том, что наконечники стрел могут быть отравлены, Конан старался не думать. Прижимая у груди шлем левой рукой, он ударами меча расчистил себе дорогу и побежал по площади, окружавшей дворец. Отчаяние придавало киммерийцу силы.

Внезапно из-за поворота появилась группа всадниц. Осадив коней они вскинули луки. Конан замедлил бег, приготовившись к тому, что через мгновение в него вопьются еще несколько стрел, но те полетели выше, в преследовавших киммерийца амазонок.

Опонта! Она ослушалась приказа и не осталась ждать Конана у конюшен. Еще несколько усилий и киммериец сидел на коне. Отбиваясь от погони стрелами кавалькада понеслась к восточной сфере.

У дороги, ведшей к городским воротам, Конан остановился и подозвал к себе Опонту.

– Возьми его.

Амазонка нерешительно приняла ребенка на руки. В ее взгляде читались страх нерожавшей женщины и неприязнь к существу, разлучавшему ее с любимым. Опонта прошептала:

– Конан, но я хочу остаться с тобой…

– Нет! – отрезал варвар. – Намного важнее спасти жизнь моему сыну. Жди меня на нашей поляне. – Киммериец усмехнулся, видя что она все еще колеблется. – Не волнуйся, со мной ничего не случиться. Сегодня не тот день, в который умирают короли.

Конан воздел вверх меч.

– Сегодня не тот день!

Восстание ферулов приобрело угрожающие для амазонок размеры. Вначале пожар мятежа вспыхнул в восточной сфере, где жила большая часть друзей Тенанса. Едва юный аквилонец узнал, что королю грозит опасность, он оставил дворец и бросился оповестить о случившемся единомышленников. Мгновенно оценив ситуацию они поняли, что откладывать выступление нельзя.

– Сегодня они убьют короля, а завтра всех нас! – бросил бородатый кушит Алим. Сказав это, он вышел на улицу и свернул шею первому попавшему навстречу деру. Обратного пути уже не было.

Поначалу восставших была горстка, но по мере того, как им удалось обезоружить несколько групп деров, к ним присоединялось все больше и больше людей. Вскоре бунт охватил всю восточную сферу и выплеснулся за ее пределы.

Заимев немного оружия, восставшие решили взять приступом блокдом. В нем к моменту начала восстания находилось не более сотни амазонок. Приступ следовал за приступом, но амазонки отражали их с четкостью хорошо отлаженного механизма, устлав пустырь перед блокдомом сотнями трупов нападавших.

Окружение Сомрис быстро оценило опасность невиданного доселе выступления. На его подавление были направлены крупные силы. Три тысячи воительниц и деров атаковали восставшую сферу, сторожевые сотни начали патрулирование улиц в остальных районах, пресекая малейшую попытку неповиновения.

Именно таким было положение, когда Конан и его спутницы прибыли к месту восстания. Король немедленно предпринял ряд мер, чтобы укрепить оборону. По его приказу цепи восставших заняли окружавший сферу периметр. Используя разграничительные валы и наблюдательные башни, восставшим удалось задержать продвижение отрядов противника.

Сам Конан вместе со своей, привлекающей недоброжелательное внимание ферулов, свитой возглавил атаку блокдома. Прикрываясь щитом, он выбил дубовую дверь, а хлынувшая за ним толпа восставших, воя, расправилась с амазонками.

Это был серьезный успех, но как опытный воин Конан понимал, что на этом все и закончится. Держащаяся на мимолетном яростном порыве масса должна была вскоре дрогнуть и броситься в паническое бегство. Это понимали и амазонки. Освободив крепостную стену вдоль восточной сферы, они словно предлагали мятежникам прекратить сопротивление и искать спасения в ближайшем лесу.

Уже темнело, когда разведчики захватили в плен лучницу амазонку. Вымещая кулаками накопившуюся злобу, они приволокли ее к Конану. Из расспросов удалось выяснить, что амазонки накапливают силу для решающего удара, который будет нанесен как только прибудут в город полки, спешно отозванные королевой Латалией с северных рубежей.

– Латалия? Королева? – удивился Конан, вызывая взаимное изумление пленницы.

– Но ты же сам убил Сомрис!

Конан лишь покачал головой.

– Ай да Латалия!

В это мгновение взревели вошедшие в город яфанты. Амазонки начали атаку.

Оборона повстанцев была прорвана первым же натиском. Раскрашенные белыми полосами яфанты перевернули одну из сторожевых башен, повергнув защищающихся здесь ферулов в неописуемый ужас. Еще можно было спасти положение, если отогнать животных огнем. Конан и его помощницы так и поступили, превратив с помощью пропитанных смолою стрел деревянную башню в гигантский костер. Однако весть о появлении грозных ами успела разнестись по всей сфере. Не слушая увещеваний предводителей, ферулы бросали с таким трудом добытое оружие, прыгали со стены и устремлялись к спасительному, как они думали, лесу. Вскоре защитный периметр опустел. Почувствовав это, амазонки приступили к решительному штурму. Под рев боевых труб они взобрались на вал и несколькими потоками устремились к блокдому, перед которым стояла толпа из нескольких сот восставших во главе с Конаном. Киммериец уже подумывал о том, чтобы прорвать оцепление и выбраться из города, но в это мгновение картина боя внезапно изменилась.

Стройные ряды амазонок и деров дрогнули и начали пятиться назад. Затем они быстро перестроились в три ощетиненных копьями карэ, проходы между которыми заняли всадники и слоны. Все говорило о том, что у восставших появился неведомый союзник.

Размышления Конана по поводу того, кто бы это мог быть, прервала подскакавшая кларина. Спрыгнув с лошади, она подошла к королю и склонила голову. Этот жест вызвал у Конана удовлетворение, но вместе с тем и тревогу. Что же должно произойти, если амазонки склоняют голову перед теми, кого еще вчера считали ниже земляных червей.

– Великий король, царица Латалия просит тебя о перемирии. В северную сферу Аржума ворвались орды серых каннибалов. Царица просила узнать у вас и ваших людей, не согласитесь ли вы присоединиться к войску амазонок. В этом случае вам всем будет даровано прощение и гарантирован свободный проезд в Зимбабве или на север.

Конан не ответил. Молчали и окружающие его ферулы. Над пустырем повисла тишина. И тогда все услышали, как откуда-то издалека доносится дикий нечеловеческий вой. Он становился все слышнее, обретая глубину и силу, пока не стал похож на шум гигантской волны, порожденной демонами тьмы в глубинах океана.

Это приближались серые каннибалы, дикари, жившие в непроходимых лесах к северо-востоку от Амазона. Мир не знал существ более кровожадных, чем эти. Попавший в их руки путник сотни раз успевал пожалеть о том, что вообще появился на свет. Подобно кровожадным демонам они уничтожали все живое, встречавшееся на их пути, не щадя ни женщин, ни грудных младенцев. Их мир был жесток, подобно миру амазонок, но то была безумная животная жестокость, имевшая целью лишь удовлетворение похотливой страсти причинение боли.

Не знающие ни племен, ни вождей серые каннибалы время от времени сбивались в огромные стаи, совершавшие опустошительные набеги на черные княжества, Амазон или Атлаю.

Обычно войско амазонок, предупрежденное о приближении серых каннибалов сторожевыми разъездами, встречало врага на обширных лугах перед городом, где меткие луки и быстрые кони давали воительницам неоспоримые преимущества. Но в этот раз стража была отозвана для подавления мятежа, позволив тем самым дикарям не только без помех подойти к городу, но даже захватить городские стены.

Времени на долгие раздумья у Конана не было. Амазонок тоже нельзя было назвать ангелами, но серые каннибалы были поистине дьяволами, выпущенными из преисподней.

– Мы с вами, – сказал киммериец. – Но при условий, что царица даст слово освободить всех ферулов.

Очевидно, Латалия предвидела, что Конан выдвинет подобное требование, и дала своей посланнице четкие полномочия.

– Она согласна, – мгновенно ответила кларина и добавила, чуть усмехнувшись. – Тем более, что мало кто из них сумеет спастись от зубов и дубин серых каннибалов.

Замечание было циничным, но оно не противоречило истине. Конан понимал, что, захватывая сферы, каннибалы уничтожают все живое, не разбирая кто перед ними – амазонка или раб-ферул. О том, что в прочих сферах уже шла резня, свидетельствовали доносящиеся издалека вопли да группки спасающихся бегством амазонок, деров и ферулов, одна за другой появлявшиеся из-за оборонительного периметра.

Конан собрался спросить кларину, какое место надлежит занять его отряду, но в это мгновение дикий вой выплеснулся на площадь.

Из всех улиц и проулков разом хлынула огромная, подобная скользкому многощупальцевому спруту масса каннибалов. Размахивая дубинами и копьями, они набросились на стройные шеренги карэ. Кларина вскрикнула, вскочила на коня и умчалась на помощь подругам.

Конан не последовал ее примеру. Будучи опытным воином, он видел ошибку, допущенную Латалией. Стремясь растянуть боевую линию войска, чтобы не допустить охвата с флангов, царица решила ввести в бой сразу все свои силы. А между тем никто не мог поручиться, что серые каннибалы не нападут с тыла. Судя по тому, с какой быстротой они продвигались, их толпы вот-вот должны были овладеть южной сферой и ударить в спину амазонкам. Отряд Конана был единственной силой, способной помешать им осуществить это намерение.

Поэтому киммериец приказал своим людям оставаться на месте и одновременно выслал нескольких дозорных к границе с южной сферой.

Перед его глазами разворачивалась картина самого удивительного боя, когда-либо виденного им в своей жизни; боя, в котором воинское искусство противостояло ярости дикой природы.

Амазонки – Конан уже не раз имел возможность убедиться в этом – были идеальными воинами. Вне всякого сомнения они уступали гандерским рыцарям во владении мечом или пикой, а боссонским лучникам в умении обращаться с луком, но зато они были превосходно, до автоматизма, организованы. Каждая четко знала свое место в строю и свою задачу. Действия отрядов амазонок были похожи на работу четко отлаженного механизма.

Выдвинутые чуть вперед шеренги карэ приняли на себя первый натиск каннибалов. Напоровшись на медные острия пик деров, передние дикари завизжали и заставили толпу податься назад. Тотчас же в сплошное месиво воющих тел ударили одна за другой три лавины стрел. Несколько рядов наступавших были начисто выкошены, образовав вал из трупов.

Но дикарей это мало смутило. Разбросав тела погибших собратьев, они устремились в новую атаку. На этот раз их натиск был более яростным. В нескольких местах каннибалам удалось прорвать шеренги деров и ворваться внутрь карэ, где их встретили вооруженные мечами амазонки. Понимая, что еще миг и ее воинство дрогнет, Латалия бросила в атаку шестерых яфантов и два отряда конницы.

Не раз встречавшиеся с гигантскими животными в своих девственных лесах дикари не дрогнули перед их грозным видом. Пустив в ход вымоченные в ядовитом соке пики, каннибалы быстро вывели яфантов из строя. Два из них упали на землю, сотрясаясь от конвульсий, еще три взбесились от яда и, беспорядочно давя своих и чужих, бежали прочь с поля битвы. Последний, самый массивный яфант рухнул прямо на шеренги центрального карэ, убив и искалечив множество деров.

С большим трудом амазонкам удалось отбросить нападавших и восстановить прорванную было боевую линию. Но главная опасность, как и предполагал Конан, надвигалась не с той стороны. В тот миг, когда серые каннибалы попятились, воя и потрясая окровавленным дубьем, к Конану подбежал дозорный. Лицо его было бело, как мел, зубы клацали.

– Они идут!

Король поднял руку, взывая к вниманию своих воинов. Глаза его блестели, в голосе звучал металл.

– Мы должны остановить этих тварей. Бейтесь до последнего и помните, что вы сражаетесь не за Амазон, не за амазонок, а за себя. Ведь если мы побежим, в этом городе не останется ни одного живого человека. Помните, вы бьетесь за право вернуться на родину!

Дождавшись, когда стихнут крики ферулов, Конан вскинул над головой меч и направил коня к блокдому, из-за которого уже появились первые кучки врагов.

Серым каннибалам никогда не приходилось иметь дело с таким могучим и умелым противником как Конан, но и варвар еще ни разу не участвовал в более яростной и по-животному жестокой схватке.

Коня под ним убили сразу, киммериец едва успел отправить на тот свет с десяток дикарей. Успев выскочить из седла до того, как скакун рухнул наземь, Конан могучим ударом развалил надвое облепленного золой врага. Именно эта зола от каннибальских костров, нанесенная на влажное тело, окрашивала черную кожу дикарей в серый цвет.

А дальше началась сеча, напоминавшая скорее кровавую резню. То был бой по правилам дикарей. Точнее, без всяких правил, без чести. Лишь ярость, ненасытная жажда крови и стремление покончить с врагом любым путем, любой ценой.

На киммерийца наваливались сразу по десять-пятнадцать врагов. Он стремительно оборачивался во все стороны и рубил, и колол, и сек незащищенные доспехами тела каннибалов. Вскоре вокруг короля высились груды изуродованных тел, но количество врагов не убывало.

Неподалеку от киммерийца бились ферулы и несколько амазонок. Они также сражались в окружении сразу нескольких дикарей, бравших не умением, а числом и напором. Уложив десяток-другой каннибалов, воин ослабевал от многочисленных ран, нанесенных отравленными копьями, и тогда на его голову обрушивались дубины.

Видя, как один за другим гибнут его бойцы, Конан понял, что их строй вот-вот будет прорван. Издав воинственный клич, киммериец умножил свои усилия. Забрызганный с ног до головы, он стоял на груде мертвых тел, а волшебный меч Ульмвана находил все новые и новые жертвы.

Но горстке воинов было не под силу остановить яростный натиск бесчисленных полчищ полулюдей. Силы обороняющихся таяли, и вскоре Конан с отчаянием заметил, что серые фигурки дикарей кое-где прорвались через заслон и устремились в тыл отчаянно сражающимся амазонкам.

– Клянусь Кромом! – взревел варвар. – Эта проклятая страна все же не собирается выпустить меня живым!

Но что это? С крепостной стены внезапно посыпались вниз громадные багрового цвета фигуры. Словно безмолвные призраки врезались они в толпу воюющих каннибалов. Конан не поверил своим глазам. Дикари, которых не могли устрашить ни сталь, ни гигантские яфанты, бросились врассыпную. Они кидали на землю свое оружие, даже не пытаясь сопротивляться, и искали спасения. А багровые монстры настигали их и рвали на части.

Амазонки радостно закричали. Багровые существа ответили им ревом, заставившим вздрогнуть крепостные стены. В этом реве не было ничего человеческого. Своим скудным полулюдским умишком дикари поняли, что отныне они имеют дело не с человеком, а со зверем. Зверем диким и древним. И их успевшие наполовину очеловечиться сердца дрогнули от ужаса. Спасаясь от невесть откуда взявшихся монстров, они устремились в паническое бегство. Остатки отряда Конана оказались на их пути. Почти все ферулы погибли, растоптанные тысячью ног, но варвар устоял перед напиравшей на него серой массой. Прорубившись сквозь нее, Конан встретился с созданиями, повергшими в ужас серых каннибалов.

То были гигантские багровые обезьяны, монстры, равных которым не сохранилось на земле. Гигантский Так, убитый киммерийцем в доме жреца Набонидуса, показался бы карликом по сравнению с этими чудовищами, каждое из которых не менее, чем на три головы возвышалось над киммерийцем.

Столкнувшись с Конаном, обезьяна скользнула по человеку вполне осмысленным взглядом и, обойдя его, продолжала свою кровавую забаву. Конан проследил за тем, с какой легкостью она разорвала орущего каннибала, и ему на память вновь пришел бык, найденный им на тропе у водопоя.

За стеной послышался звук копыт. Конан обернулся. Всадница подняла жеребца на дыбы, а затем могучей рукой осадила его, заставив замереть на месте. Это была Горгия, облаченная в бронзовый доспех и шлем с высоким рыжим гребнем. В руке ее был зажат массивный, забрызганный кровью меч.

– Тебе понравились мои слуги, варвар?

Конан молча кивнул. Нагнувшись, он вытер свое оружие о одежду убитой амазонки. Горгия внимательно смотрела на него.

– Я вижу, ты разгадал секрет доспехов Ульмвана.

– Это было несложно.

– Гляжу я на тебя, варвар, и думаю: уж не сам ли бог Ульмван забрел в наши края? Могучий, голубоглазый и вечно молодой.

– Вполне возможно, – ответил Конан, слегка удивляясь тому, что эта монстрообразная женщина обладает весьма здравым умом и очень разумной речью.

– Тебе они подходят, – заметила Горгия. Она по-прежнему внимательно смотрела на Конана и во взгляде ее было трудно прочесть чувства, которые волновали великаншу в этот момент. – Я приглашаю тебя, варвар, посетить мой дом в священной роще. Будь гостем.

– Спасибо за приглашение. Но я намереваюсь завтра утром покинуть Амазон.

– Собираешься домой?

– Да.

– Жаль. Но я надеюсь, что ты все же передумаешь. Я буду ждать тебя к обеду.

Последние слова Горгия вымолвила медленно, словно смакуя. Затем она тронула уздцы и ускакала. Конан облегченно вздохнул.

На поле брани опускались кровавые тени. Амазонки и ферулы подбирали раненых и безжалостно добивали уцелевших каннибалов. Вскоре взошла луна. И тогда за городской стеной завыли сотни шакалов. Они чуяли разлагавшуюся плоть.

Запах падали, словно вино, кружил шакалам голову.

Латалия сдержала свое слово. Конан и все захотевшие уйти с ним, получили возможность беспрепятственно покинуть город. Впрочем, даже пожелай царица разделаться с киммерийцем, она вряд ли смогла бы сделать это. Нашествие серых каннибалов потрясло державу амазонок. Погибло около двух тысяч девушек, почти все деры, большая часть ферулов. Аржум был разрушен, а главное – завален десятками тысяч трупов. Гниль и зараза пропитали опустошенный город от основания стен до шпилей башен. Прощаясь с Конаном, новая царица сказала:

– Видимо, нам придется строить новый город.

Киммериец молча пожал ей руку. События минувшего дня примирили его с амазонками. Похожие чувства испытывали и воительницы по отношению к мужчинам. Многие из ферулов заметили это и изъявили желание остаться в Амазоне. В их числе был кушит Алим. Плотоядно поглядывая на Латалию, чья великолепная фигура не могла не привлечь внимания, он пояснил Тенансу и Конану, пытавшимся уговорить его отправиться с ними:

– Им уже не удастся вернуть прежние порядки. Силы амазонок подорваны. Да и мы уже не те. Мы имеет оружие и полны решимости защищать себя. А кроме того, амазонки наглядно убедились, что мужчины в военном деле стоят не меньше женщин.

Действительно, воительницы в должной мере оценили услугу, оказанную им отрядом Конана. Они до сих пор с почтением посматривали на огромные груды трупов, наваленные там, где бился король-варвар.

Но большинство мужчин все же опасались, что пройдет время и амазонки вернутся к прежним обычаям. Они решили присоединиться к Конану. Желание покинуть Амазон изъявили и две сотни амазонок, мечтавших повидать гиборийские страны.

Дав день на сборы, Конан в сопровождении Тенанса и трех подруг Опонты отправился в лес, где на поляне его должны были ждать возлюбленная и сын.

Всю дорогу Конана терзали мрачные предчувствия. Едва маленький отряд очутился на поляне, они воплотились в реальность. Опонты и ребенка здесь не оказалось. На дереве, под которым Конан и амазонка не раз занимались любовью, красовался отпечаток огромной обезьяньей лапы. Киммериец понял, что ему все-таки придется принять приглашение Горгии. Велев своим спутникам возвращаться в город, Конан погнал коня в сторону священной рощи.

Эта роща представляла собой весьма необычное зрелище. Деревья и кустарники здесь располагались по определенным зонам так, что создавалось впечатление искусственности этих насаждений. Сначала шли очень густые, почти непроходимые заросли кустарника, образующие три концентрические линии. Далее взору путника представали высоченные эвкалипты. В самом центре росли огромные бочкообразные баобабы. Именно сюда вели следы обезьяньих лап. Здесь находилось жилище Горгии.

Вопреки ожиданиям Конана это была не пещера и не сложенная из неотесанных камней башня, а аккуратный бревенчатый дом с широкими окнами и покатой черепичной крышей. Точно такие же строили себе аквилонские крестьяне.

Набросив поводья на торчащий из земли кол, Конан спрыгнул с лошади и зашел в дом. Горгия была у себя. Покрытая все тем же странным колпаком, без которого она не появлялась в городе, великанша возилась у очага, снимая с вертела куски мяса. При звуках шагов Конана женщина обернулась.

– А, варвар… – протянула она. – Приехал все-таки.

Киммериец молча кивнул головой. Пододвинув к себе один из массивных деревянных табуретов, он сел на него, облокотившись рукой на заставленный яствами стол. Судя по обилию блюд, Горгия постаралась на славу, готовя этот обед.

– Где Опонта и ребенок? – резко спросил Конан.

– Не спеши, – ответила Горгия. – Всему свое время.

Поставив блюдо на стол, великанша исчезла в соседней комнате. Вскоре она вернулась, облаченная в свое лучшее платье. Конан взглянул на нее несколько другими глазами. В общем, она была не столь уродлива. Если бы не огромные размеры и дурацкий колпак на голове, ее можно бы было посчитать вполне миловидной. Правда, очень отталкивающее впечатление производили глаза, слишком глубоко посаженные и от этого жутковатые.

– По какому поводу пир? – спросил киммериец, положив на стол массивные кулаки.

– В честь аквилонского короля, чей доблестный меч спас амазонок от нашествия серых каннибалов.

Наполняя кубки вином, Конан заметил:

– Пожалуй, здесь надо благодарить тебя и твоих гигантских обезьян.

– Мы подоспели вовремя, но если бы не ты, наша помощь запоздала.

Конан не стал спорить. Осушив бокал вина, он пододвинул к себе блюдо с жарким. Мясо было восхитительно, чуть сладковатое на вкус, с душистыми кореньями. Оставив на время дипломатические уловки, Конан жадно насыщался. Накануне и утром ему было не до этого. Горгия, напротив, почти не ела, а лишь смотрела на Конана. Наконец варвар отодвинулся от порядком опустошенного стола.

– Зачем я тебе понадобился?

Подперев рукою массивный подбородок, Горгия исподлобья взглянула на Конана.

– Хочу предложить тебе одну сделку. Ты остаешься со мной, а за это…

– Что за это? – нахмурившись, перебил ее Конан.

– Я оставлю жизнь твоему ребенку и девчонке.

– Не пойдет. Даже если бы ты была в сотню раз привлекательней, я не согласился бы на твое условие. Мне пора возвращаться в Аквилонию. Кстати, это одна из причин, почему я здесь. Мне нужен перстень Черного Ормазда.

Горгия удивилась.

– Перстень? Я думала ты пришел за своей любовницей и сыном.

– Это само собой разумеется. И еще мне нужен перстень. С его помощью я смогу немедленно перенестись в Тарантию, не тратя время на долгое и опасное путешествие.

– У меня нет перстня.

– Но Сомрис сказала мне, что он у тебя!

– Моя бедная сестра солгала. Он в железном ларце в царской сокровищнице.

– И никто кроме тебя не знает об этом?

– Кхар Уба. Он знает. Это он настоял, чтобы перстень положили туда.

– Лысая обезьяна! – рассвирепел Конан. – Он заявил мне, что кольцо у него отняли.

– Чушь. Моя сестра собственноручно приняла его у Кхар У бы и спрятала в указанном им месте. – Взгляд черных жутких глаз уперся в лицо Конана. Ведь это не ты убил ее?

– Конечно, нет. Я не воюю с беспомощными женщинами.

На лице Горгии появилось подобие улыбки.

– Значит это Латалия. Я так и думала. Сестра не любила меня, я платила ей тем же. Но кровь у нас одна. И она должна быть отомщена. Скоро посланные в город обезьяны приволокут подлую убийцу, имевшую ко всему прочему наглость объявить себя царицей, к моим ногам.

– Это ваши счеты, – сказал Конан. – Верни мне Опонту и ребенка и я уйду.

Великанша покачала безобразной головой.

– Нет, Ты останешься со мной. Новой царице нужен король.

– Демоны ночи! – Конан стукнул кулаком по столу. – И ты туда же! Должно быть ты хочешь, чтобы я применил силу.

Его заявление вызвало смех Горгии.

– Было бы любопытно на это посмотреть.

Конан заколебался. Он был вооружен, но нападать с мечом на безоружную женщину было не слишком благородно. А глядя на огромные мышцы Горгии, у варвара появлялось сомнение, сможет ли он справиться с ней голыми руками. Тогда Конан решил пойти на хитрость.

– Впрочем, – равнодушно протянул он, – к чему наш спор? Аквилонскому королю не больно-то нужна одногрудая девка, а из его бастардов можно сколотить целую гвардейскую сотню. Куда больше меня интересует кольцо Ормазда, а если оно не у тебя, то мне здесь нечего делать. Прощай, красотка, я возвращаюсь в город.

С этими словами Конан встал и отправился на двор. Нарочито медленно освобождая поводья коня, он ждал, что Горгия остановит его, и не ошибся.

– Постой, варвар! – Конан с удивлением отметил, что Горгия успела надеть панцирь и шлем, а в руке держала меч. – Хорошо, я отдам тебе их.

– Так-то лучше! – заметил, повеселев, Конан.

Тяжело ступая обутыми в подкованные медью сапоги ногами, Горгия повела киммерийца за дом, где находились хозяйственные постройки. Она не казалась рассерженной, а, напротив, вполне миролюбиво объясняла:

– Здесь я держу свой домашний скот. Здесь же я его забиваю. Я люблю мясо и умею неплохо его готовить. Надеюсь, тебе понравилось мое жаркое, король Конан? – Киммериец утвердительно кивнул. – Она была молодой и сочной, поэтому мясо вышло таким вкусным.

– Кто она? – спросил Конан, в голове которого стали зарождаться смутные подозрения.

– Она!

Горгия с криком откинула грязную рогожу и взору киммерийца предстала лежащая на окровавленной колоде голова Опонты. Широко открытые глаза девушки были покрыты мутной пленкой.

– Ты не захотел быть со мною, так умри от моей руки!

Гигантша рассчитывала, что ошеломленный увиденным Конан не успеет увернуться от ее удара. Но в этом случае ей не стоило произносить столь длинную тираду. Склонность к красивой позе погубила не одного воина. В самый последний момент киммериец ускользнул от падающего на его голову клинка и отпрыгнул в сторону. В его руке блеснул вырванный из ножен меч Ульмвана.

– Гаденыш! – процедила Горгия. – Прав был Кхар Уба, предлагая убить тебя в первый же день. А все эта идиотка сестричка, которой захотелось поблудить со здоровенным мужиком.

Великанша поднесла к толстым губам крохотный золотой свисточек и резко дунула в него. Невдалеке раздался рев. Амазонка кровожадно ухмыльнулась.

– Слышишь, Готтом уже спешит сюда. Тебе конец, варвар!

– Сначала я разделаюсь с тобой, а затем и с твоим Готтомом! – зверея от нахлынувшей ярости процедил Конан. Его меч описал дугу и устремился в живот амазонки. Но та ловко увернулась и ответила мгновенным выпадом. Конан парировал удар и контратаковал.

Какое-то время они бились на равных. Киммериец значительно превосходил Горгию в технике боя, но та компенсировала этот свой недостаток нечеловеческой силой и ловкостью. Несмотря на огромную массу перемещалась она с поразительной быстротой, движениями напоминая обезьяну. Несколько раз казалось, что меч Ульмвана непременно разрубит ее безобразную голову, но она непостижимым образом уходила от смертельного удара.

Однако вскоре Конан заметил, что его противница начала задыхаться. Все же ей на хватало опыта подобных поединков. Движения, прежде стремительные, стали более медленными; Горгия все чаще поглядывала в ту сторону, откуда доносился треск ломаемых деревьев. Таинственный Готтом спешил ей на помощь.

Внезапно киммериец оступился и потерял равновесие. По крайней мере, так решила Горгия. Откуда ей было знать, что это лишь прием, позаимствованный Конаном у северных китайцев – падая, обмани. Великанша попалась на эту уловку и бросилась на Конана. Но ее меч, который, казалось, должен был перерубить шею киммерийца, провалился в пустоту, а в следующий миг вырвался из рук хозяйки и отлетел в сторону. Затем Горгия получила удар эфесом в лицо и рухнула на землю. При падении шлем соскочил с ее головы, и Конан поморщился от отвращения. Его предположения о том, кто мог быть отцом Горгии, подтвердились. Голову гигантши покрывала короткая багровая шерсть. Точно такая же была и у гигантского человека-обезьяны, появившегося в этот миг из лесной чащи.

Если слуги Горгии, разогнавшие накануне серых каннибалов, были огромны, то это существо было настоящим монстром. Ростом оно превосходило Конана не менее, чем вдвое, весом было равно яфанту. То был представитель одной из ветвей человекообразных обезьян, некогда соперничавших в своем развитии с диким человеком. Но если эволюция человека сделала основной упор на развитие мышления, то этому существу она даровала лишь непомерную мощь и злобу. Не было на земле создания, которое могло бы помериться силой с этим гигантом. Небольшие красные глазки вонзились в киммерийца, ноздри нервно раздувались.

– Познакомься, варвар, с моим отцом Готтомом! – захохотала Горгия, притиснутая к земле ногой киммерийца. – Надеюсь, вы понравитесь друг другу!

Каннибалка была уверена, что Конан немедленно оставит ее и бросится сломя голову прочь. Но она ошиблась, и эта ошибка оказалась последней в ее жизни. Остро блеснул меч, и безобразная голова покатилась по склону. Огласив лес диким воплем, в котором слышались боль и нечеловеческая ярость, монстр кинулся на Конана. Двигался он стремительно, но, как и надеялся Конан, из-за чрезмерно большой массы оказался не очень поворотлив. Поросшая волосами лапа мелькнула на расстоянии полулоктя от головы присевшего киммерийца, и в тот же миг из нее брызнула кровь. Конан достал гигантскую пятерню мечом Ульмвана.

Взвыв, чудовище крутанулось на месте и вновь бросилось на своего врага. Киммериец попытался повторить тот же трюк, но на этот раз уловка не удалась. Обезьяна направила свой кулак чуть пониже. Воистину этот кулак был куда тверже, чем дубина людоедов из Дарфара. Удар чудовищной силы отбросил Конана далеко в сторону.

Подняться варвару удалось лишь с третьей попытки. Монстр терпеливо ждал, облизывая пораненную руку. Видимо, как и его дочь, он не был лишен некоторого позерства. Конан чувствовал себя паршиво как никогда в жизни. В голове играли трубы, из ушей и носа текла кровь, а шея болела так, будто по ней долго били металлическими прутьями.

Но Конан встал. Ведь он был варваром. А варвары умирают стоя. И с оружием в руках.

Обезьяна, похоже, оценила его усилия, но не была склонна предаваться сантиментам. Шагнув к дерзкому человеку, она сдавила его гигантскими лапами и поднесла ко рту, намереваясь откусить голову. Она была уверена, что противник уже сломлен, и в этом был последний шанс Конана. Хотя монстр крепко прижал к туловищу его руки, но можно было попытаться. Конан напряг мышцы, пытаясь освободиться из могучих объятий.

Обдав киммерийца зловонным дыханием, чудовище открыло пасть, и в этот миг Конан сумел высвободить правую руку. Блестящий клинок вонзился в кровавый глаз Готтома и пронзил насквозь его жуткую голову.

Издав рев, от которого у Конана потемнело в глазах, монстр рухнул наземь. Последним, что успел запомнить варвар, было то, как он полз по направлению к забрызганной кровью бойне, откуда, как ему показалось, доносился надрывный плач ребенка.

Конан очнулся от того, что его голову окатили холодной водой. Заметив, что веки задрожали, кто-то произнес:

– Благодарение Митре! Король пришел в себя.

"Привидится же такая пакость!" – подумал Конан, намереваясь открыть глаза и увидеть Вентейма и личного лекаря. Однако, к его разочарованию, то, что он посчитал беспамятным сном, увы, оказалось явью.

Он лежал на охапке травы в тени развесистого баобаба, а вокруг стояли Тенанс и три амазонки.

– О дьявол! – поморщился Конан. – Как болит голова! Где эта гигантская тварь?

– Она мертва. – В голосе Тенанса слышалось безграничное восхищение. Аквилонец и девушки смотрели на Конана с благоговением.

– Это самая здоровенная скотина, с какой мне когда-либо приходилось иметь дело. Демоны по сравнению с ней беззубые котята. – Конан поднес руку к голове и застонал. – Где Опонта?

Лицо Тенанса дрогнуло, и он поспешно отвернулся.

– Ах да… – Киммериец вспомнил об ужасной участи, постигшей возлюбленную, и его едва не замутило. Только сейчас он осознал, что ел ее тело. – А мой сын?

– Он жив. Он здесь. – Тенанс широко улыбнулся, довольный, что может доставить своему повелителю хоть какую-то радость. – Мы накормили его козьим молоком.

От этого известия Конан несколько оживился. Морщась, он оперся на локти и сел.

– Покажи мне его.

Тенанс куда-то убежал и вскоре вернулся с завернутым в холстину младенцем.

– Спит, – прокомментировал Конан, посмотрев на маленькое сморщенное личико. Он ожесточенно потер голову руками, пытаясь привести себя в порядок, затем осторожно поднялся. Тело раскалывалось на тысячу кусочков, но серьезных повреждений, похоже, не было.

– Каким образом вы здесь очутились? Я ведь приказал вам ждать меня в городе.

Ответил Тенанс.

– Мы едва спаслись. Эта рыжая ведьма наслала на Аржум своих обезьян. Стража спокойно впустила их в город, полагая, что они посланы помочь убрать трупы. А вместо этого те стали рвать людей на куски. Погибли многие, в том числе Алим. Чудовища разорвали его прямо у меня на глазах. Амазонки стреляли отравленными стрелами, но по-моему, яд не слишком действовал на этих тварей. Хорошо, что у нас были наготове кони, иначе мы вряд ли бы сумели спастись.

– Она сказала мне, что послала слуг лишь за Латалией, – произнес Конан.

Тенанс помотал головой.

– Нет, они пришли, чтобы убить всех.

– Как бы то ни было, надо поспешить отсюда. Иначе вскоре мы будем иметь дело с сотней разъяренных чудовищ. Придется отказаться от мысли попытаться раздобыть перстень Черного Ормазда. Будем добираться в гиборийские страны своими силами.

Тенанс и амазонки согласились с киммерийцем и вскоре небольшая процессия уже двигалась по дороге, ведшей из рощи. Одна из воительниц, имевшая прежде ребенка, везла за спиною деревянную люльку с младенцем.

Войско амазонок ожидало их на выходе из священной рощи. Пять сотен всадниц во главе с Латалией и Кхар Убой. Приказав своим спутникам оставаться на месте, Конан подскакал к восседавшей на огненно-рыжем жеребце царице.

– Приветствую тебя, царица Латалия! Чем обязан подобной милости?

Латалия бросила неприязненный взгляд на находившегося по правую руку жреца. На ее щеках заиграли желваки.

– Конан-киммериец, я вынуждена задержать тебя в Амазоне.

– А как же царское слово? – напомнил варвар.

– Обстоятельства сложились так, что я вынуждена нарушить свое слово. Я дала обещание, что задержу тебя в Амазоне.

– Я, кажется, понимаю, – пробормотал Конан, всматриваясь в лицо Кхар У бы. Конь киммерийца нервно играл, чувствуя нарастающий гнев всадника. Этого потребовал бритый червяк, именующий себя жрецом Черного Ормазда.

Царица не стала лукавить.

– Да, он. Обезьяны Горгии разрушили полгорода и убили многих тех, кто уцелел в схватке с серыми каннибалами. Не помогли ни чары Лиллит, ни сила Ульмвана. Чудовища сокрушили их храмы. Лишь Кхар Уба смог остановить монстров с помощью волшебного перстня. Но перед тем, как сделать это, он взял с меня клятву, что я воспрепятствую тебе покинуть Амазон. Солнце свидетель тому, что лично я не желаю тебе зла, но клятва!

– Я все понимаю, царица. Тогда попробуйте схватить меня. Обещаю, что многие из вас составят компанию Горгии и ее отцу Готтому.

При упоминании имени Готтома жрец вздрогнул. Он наверняка видел чудовищного отца Горгии.

Не дожидаясь ответной реакции царицы, киммериец отстегнул от седла шлем и приготовился надеть его на голову. Внимательно следившие за происходящим амазонки недовольно заворчали. Им вовсе не хотелось сражаться с варваром, столь доблестно проявившим себя в битве с серыми каннибалами.

– Не горячись, киммериец! – Латалия жестом остановила Конана. – Я сказала, что обещала воспрепятствовать тебе выехать из Амазона. Так?

– Так, – подтвердил Конан.

– Я уже сделала это, объявив, что для меня нежелателен твой отъезд. Но если ты упорно настаиваешь на своем, я умываю руки. Все мы имели возможность убедиться в твоей воинской доблести, и мне вовсе не хочется потерять половину и так порядком поредевшего войска на этих холмах. Если между тобой и жрецом существуют какие-то разногласия, то разрешайте их сами.

Конан поклонился Латалии.

– Мудрое решение, царица. Я буду рад видеть тебя гостьей в Аквилонии. И обещаю, ты не попадешь в бамбуковую клетку.

Латалия в ответ улыбнулась.

Лицо Кхар Убы потемнело от плохо сдерживаемой ярости. Он прошипел, обращаясь к царице:

– Ты хочешь, чтобы я оживил багровых монстров?

Зло усмехнувшись, амазонка бросила жрецу:

– Вряд ли это у тебя получится. Перед тем, как покинуть город, я приказала отрубить им головы и конечности и сжечь их на кострах. Чуешь, жрец, как веет запахом паленого мяса?

Кхар Уба повертел носом. Никакого запаха он не уловил, но усомниться в словах царицы не осмелился.

– Ну хорошо, – процедил он, зловеще косясь на Латалию. – Если ты так поступаешь со мной, я вынужден обратиться к заступничеству моего хозяина Черного Ормазда. Берегись, царица, ты еще пожалеешь о своем решении!

Жрец поднес к губам надетый на указательный палец перстень и быстро прошептал какое-то заклинание. С тревогой следившая за его действиями царица вытащила меч и попыталась сразить Кхар Убу, но тот сделал мимолетное движение рукой и конь Латалии взбесился. Высоко подкидывая задние ноги, он помчался к городу. Амазонки, решив, что царица предоставила мужчинам самим разбираться между собой, последовали за повелительницей.

Конан спокойно дождался пока жрец закончит свое колдовство. Едва тот поднял голову, киммериец спросил:

– Кхар Уба, почему ты пытаешься причинить мне вред? Что тобою движет? Личные обиды или неведомые мне замыслы?

Какое-то время Кхар Уба колебался, отвечать или нет, а затем все же сказал:

– Мне очень жаль, что так случилось, киммериец. Я не питаю к тебе личной вражды. Просто судьбе угодно, чтобы это был твой последний поход. По воле рока ты очутился на перекрестке исторических свершений. Близок день, когда отряды туранцев двинутся на запад, сметая гиборийские королевства. Так угодно Черному Ормазду. В этом мире есть только один человек, способный противостоять натиску восточных орд и поэтому он очутился в далеком Амазоне. Мой план с самого начала был построен с таким расчетом, чтобы любой ценой задержать тебя здесь. Сначала я рассчитывал, что царица Сомрис прикажет расправиться с тобой. Но ты очаровал ее своей мужской статью. Затем я переменил намерения и принял меры к тому, чтобы с тобой расправились амазонки, взбешенные твоей гордостью. Но ты сумел покорить и их. Смерть должна была настичь тебя в тот день, когда Сомрис родила сына, но вмешалась судьба и город подвергся нападению серых каннибалов. Ты должен был умереть от их рук, но сумел устоять перед натиском тысяч дикарей, заставив амазонок отказаться от мысли отомстить за Сомрис, которая, как они считали, погибла от твоей руки. Ты должен был быть сегодня умерщвлен Горгией. Но дура влюбилась в тебя и вместо того, чтобы отравить тебя за столом, попыталась уговорить остаться с ней. А затем ты непостижимым образом убил ее и Готтома. Ты победил всех, кого только можно. Амазонки признали тебя величайшим воином мира. Ты стал для них почти что богом. Теперь, когда уничтожены храмы Лиллит и Ульмвана, ты, разгадавший тайну доспехов Ульмвана, и в самом деле можешь стать их богом. Ты можешь, если пожелаешь, жениться на Латалии и стать царем Амазона. Создай себе новую могучую империю, ибо Аквилония для тебя уже потеряна. Не пройдет и трех лет, как ослабленная гражданской войной она будет растоптана копытами туранской конницы. И тогда Черный Ормазд разрешит мне вернуться в Туран. В моих помыслах нет личной вражды, варвар. Просто мне очень хочется вернуться в родные степи Турана, а это возможно лишь в том случае, если ты останешься здесь.

Конан дослушал до конца длинную тираду Кхар Убы и схватил поводья его лошади.

– А теперь, слушай меня, бездарный факир! Ты сейчас же доставишь меня в Аквилонию или я сверну твою куриную башку. И не пробуй испугать мою лошадь колдовским взглядом. Мой меч быстрее твоего взгляда!

– Поздно, варвар! – захохотал Кхар Уба. – Смотри! – Он указал рукой на появившуюся слева от него светящуюся воронку. – Это идет Черный Ормазд!

– Мне очень жаль, колдун!

Вернув жрецу его собственные слова, Конан взмахнул мечом и рассек бритую голову надвое.

И в этот миг из сияющего вихря появился Черный Ормазд. Огромную фигуру его покрывал блестящий черный плащ, на голове был черный шлем, как и у Конана. Взглянув на мертвое тело жреца. Черный Ормазд повернулся к Конану.

– Вот мы и встретились!

– Я ждал этого часа, оборотень! – воскликнул киммериец.

– Я тоже. Ты давно мешаешь мне, сокрушая магические силы, что должны установить мою власть над миром. Кстати, негоже варвару возвышаться над богом!

Черный Ормазд послал рукой зеленый луч, ударивший в грудь жеребца Конана. Несчастное животное рухнуло на землю. Бог развязал шейные тесемки и сбросил плащ. Выяснилось, что он одет в такие же доспехи, что и Конан, а на поясе его висит блестящий меч – точная копия меча Ульмвана.

– Хочешь помериться силой? – спросил Черный Ормазд.

– Кто может победить оборотня?

– Только оборотень. – В голосе бога слышалась усмешка.

– Но я все же попробую.

Черный Ормазд извлек из ножен меч и прикинул его на руке.

– Давненько я не держал этой игрушки. – Он внимательно посмотрел на стоящего напротив киммерийца. – Все же ты напрасно встал на моем пути.

– Это мое дело.

– Верно.

Не желая вдаваться в дальнейшие разговоры, Конан сделал шаг вперед. Они скрестили мечи. Движения варвара были куда стремительней, меч Ульмвана не раз устремлялся к голове или плечу противника, но в самый последний момент тот непостижимым образом уходил из-под удара. Поединок длился очень долго. Конан почувствовал, что силы постепенно начинают оставлять его. Черный Ормазд орудовал мечом с прежней легкостью, хотя и его реакция стала заметно медленнее. Раз или два Конан дотягивался до его шлема, но эти удары были слишком слабы, чтобы нанести богу какой-нибудь вред. Тогда Конан решился на отчаянный шаг. Резким движением левой руки он сорвал с головы шлем и, бросив его на землю, крикнул:

– Сними личину, оборотень!

Черный Ормазд глухо рассмеялся.

– Ну, если ты так настаиваешь!

Совершенно не беспокоясь о возможном подвохе со стороны киммерийца он воткнул меч в землю и осторожно двумя руками снял шлем. Черты безбородого лица бога были резки, светлые волосы коротко острижены, глаза скрыты узкой полумаской.

– Ты доволен?

Конан не успел ответить.

Из-за его спины вылетели две стрелы. Черный Ормазд стремительно увернулся. Затем он сделал движение ладонями от себя, словно отталкиваясь. Конан почувствовал, как его обтекает невидимая упругая волна. Сзади послышался крик. Обернувшись, киммериец увидел двух замертво лежащих амазонок с луками в руках. Побледневший Тенанс и третья амазонка, прижимающая к себе ребенка, с ужасом взирали на распростертые тела. Конан яростно махнул им рукой.

– Уходите прочь! Быстрее!

Ни мгновения не сомневаясь, что они не осмелятся ослушаться его приказа, Конан повернулся к противнику и яростно напал на него. Мечи ударились друг о друга с удесятеренной силой. Черный Ормазд внезапно понял, на что рассчитывал Конан, скидывая свой шлем. Движения его стали более осторожны.

Никогда еще в жизни Конана не было столь долгого и трудного поединка. Никогда он еще не сражался с противником столь же неутомимым и умелым, и вдобавок имевшим в запасе такие силы, какими не располагал киммериец. Солнце уже спряталось за священной рощей, когда Черный Ормазд ухитрился зацепить меч Ульмвана острием своего клинка. Оружие рыбкой блеснуло в воздухе и упало шагах в двадцати от киммерийца. Вскинув над головой меч, Черный Ормазд двинулся на варвара, намереваясь снести ему голову. И в этот миг Конан бросил в него извлеченный из-под панциря нож. Будучи совершенно уверен в своей победе, Черный Ормазд не успел увернуться. Стремительно свистнув в воздухе, нож рассек ему щеку и засел глубоко в кости.

Черный Ормазд издал злобный крик, и в то же мгновенье все вокруг взорвалось ослепительным пламенем…

Лишь наутро амазонки осмелились приблизиться к этому месту. Никаких следов Конана и его спутников они не обнаружили. Земля здесь была совершенно выжжена. Огромное пятно гари простиралось от стен Аржума до священной рощи. С тех пор на этом месте никогда не росла трава.

Тайна судьбы великого воина, короля и варвара Конана осталась скрыта пеленою времени. Он так и не вернулся в свое королевство. Но древние хроники Немедии донесли до потомков весть, что примерно через два года после исчезновения Конана из Аквилонии на востоке от туранских степей объявились неведомые женщины-воительницы, возглавляемые могучим воином. Покорив местные племена, пришельцы стали тревожить владения туранских царей. Наскоки их отрядов были стремительны и неожиданны, а исчезали они подобно ночным призракам. Чтобы противостоять неведомому врагу, король Турана Одамед был вынужден перевести на восток дополнительные полки. Ни о каком походе на запад речь уже не могла идти, туранцы едва удерживали свои восточные границы.

Летописцы оставили нам портрет предводителя воительниц. Он был мудр, силен и непобедим. Его доспех не брали ни стрела, ни копье, а длинный меч не знал жалости. И никто никогда не видел его лица, скрытого забралом шлема. И никто не мог утверждать наверняка, что это был Конан. Но люди верили, что могучий киммериец благополучно вернулся на север и его непобедимый меч по-прежнему угрожает всем злым силам мира. Они хотели в это верить.

Ведь людям надо во что-то верить.

Всмотритесь в марево бесконечной степи. Бесконечной, подобно потоку времени. И вдалеке пригрезится всадник в черных доспехах, восседающий на могучем вороном коне. Никто не знает, сколько ему лет, никто не может точно сказать, сколько на его теле шрамов, никому не суждено сосчитать бесчисленные могилы поверженных им врагов.

Лишь ветер, лишь солнце, лишь жизнь, превращенная в легенду…

НАЗАД | INDEX | ВПЕРЕД