НАЗАД | INDEX | ВПЕРЕД

4. ПРОБЛЕМЫ

Питер Уэллес и Тимоти Пол стояли вместе, поглядывая на свою школу, и удовлетворенно вздыхали.

– Все готово, – счастливо сказал Тим. – Все готово, Питер, и сейчас другие дети направляются сюда.

– Твоя мечта быстро стала действительностью, – ответил Уэллес, улыбаясь мальчику. – Три месяца назад только слабая надежда была у нас в глубине души. И вот, пожалуйста, можно открывать предприятие.

– Сборные дома достаточно хороши, – сказал Тим. – В конце концов нам уже четырнадцать лет, и группа не может оставаться вместе более пяти или шести лет. Питер, это кажется так мало! Я знаю, что за последний месяц у тебя не было времени заполучить больше четырех новых мальчиков и девочек, но я действительно хочу, чтобы все смогли быть здесь с самого начала. И все же единственным способом добиться этого была бы задержка начала.

– Может быть для начала лучше не иметь слишком много, – ответил доктор Уэллес. – У нас могут быть проблемы.

– Проблемы были у Стеллы И Элси, – сказал Тим, – но ты так быстро решил их.

Доктор Уэллес покачал головой.

– Элси и Стелла очень хотели, чтобы им помогли, – сказал он. Предположим, к нам приедет мальчик или девочка, которые откажутся от помощи?

– Ты имеешь в виду того, у кого нет проблем, но кто сам является проблемой? – нахмурился Тим. – Ну, ты можешь позаботиться об этом тоже, Питер. Ты знаешь, что ты можешь.

– Как говорится в старой шутке, некоторые врачи могут похоронить свои неудачи, – ответил психиатр, – но я не могу так поступать, Тим. Ты должен смотреть фактам в лицо. Мы не вправе ожидать стопроцентного успеха с вундеркиндами, не больше, чем с любой другой группой. Доктор Фоксвелл и я сделаем все, что можем, чтобы помочь им, но у них может быть проблем больше, чем мы можем себе представить, и некоторые из них, по закону больших чисел, будут посложнее, чем проблемы Элси и Стеллы. По этой причине девочки, по-видимому, находятся сейчас на правильном пути, но любая из них может снова сойти с него. Откровенно говоря, Тим, я рад, что мне не придется иметь дело с двадцатью или тридцатью совершенно неизвестными вундеркиндами, бросающих сразу в мои объятия.

Тим в смятении уставился на своего друга.

– Но, конечно, – воскликнул он, – они все так умны и под руководством и заботой такого специалиста, как ты…

Питер Уэллес криво усмехнулся.

– Не обманывай себя, Тим, – ответил он. – "Умные люди имеют по меньшей мере столько же проблем, сколько любой другой, и зачастую они еще хуже при их решении. А когда ребенок с большим интеллектом является трудным ребенком, Тим, у нас действительно могут быть проблемы!"

– Но у них достаточно ума, чтобы понять, что что-то не так и требует исправления, и знать, что ты можешь им помочь, – запротестовал Тим. – В этом почти вся цель собирания их здесь. Конечно, они будут рады помощи. Но я понимаю твою озабоченность, Питер, – добавил он задумчиво. – Это означает уйму работы для тебя, не упуская нас из виду и занимаясь здесь другими тоже. Питер, у Макса, Фреда, Бет и Джея были сложные проблемы?

– Пока не могу сказать, – ответил доктор Уэллес. – Я не знаю о них достаточно. Несомненно у них есть проблемы; у кого их нет? Бет кажется крайне застенчивой и замкнутой. Макс всегда был ужасно беден; ему пришлось бороться с нищетой и тяжело работать. Сейчас, когда его занятием стало зарабатывание много денег для себя, он едва осмелится поверить этому! Фред, как и Джей, по-видимому, был воспринят как умница, но он пожил в нескольких приютах, а потому был рад приехать сюда. Макс, по всей вероятности, будет скучать по своей бабушке; в его доме была большая семейная любовь, и после смерти своего дедушки он попытался поддержать себя, а также свою бабушку. Без него она не может содержать магазинчик, и он искренне волнуется разработать новое дело или найти какой-либо другой способ помочь ей жить с комфортом. Однако, его бабушка настояла на том, что он должен приехать к нам.

– Его делом должно быть делать деньги. Все занимаются этим, – сказал Тим. – Как насчет Бет? Ее родные не возражали против ее отъезда?

– Нет, они не возражали. Они очень много говорили о том, как ей необходимо научиться общению с другими детьми и избавиться от крайне замкнутых привычек. Они совершенно уверены, что знают о ней все, и что отлично понимают ее случай; но или приходиться признать, что, по-видимому, они не могут приспособить ее.

– Они не выглядят так, как если бы они ее очень любили.

– Нет; я уверен, что нам это удастся, – сказал Уэллес, широко улыбаясь.

– Что она делает, скрываясь?

– Я скажу ей рассказать тебе об этом, когда она будет готова, ответил д-р Уэллес. – Не предполагается, что я узнаю об этом сам.

Бет, по мере того, как ее поезд приближался к месту назначения, была в напряжении от почти невыносимого возбуждения. Люди, особенно дети ее возраста, всегда думали, что Бет Бэрк была неуклюжей, недружелюбной и ничем не интересовалась. Она была молчаливым наблюдателем на всех молодежных вечеринках, такой тихой в школе и вокруг по-соседству, что о ней часто забывали. Некоторые взрослые заявляли, что она необщительна; другие говорили, что она была склонна к уединению. Добрые или заправляющие всем женщины пытались втянуть Бет в групповые игры, но вскоре признавались в поражении и стали считать девочку безнадежно застенчивой. Учителя, преследуемые идеями о "школьном духе" и "командной игре", качали своими головами над Бет и заявляли, что она была необщительной. Она не возилась и не резвилась с остальными и казалась не способной работать или играть как средний ребенок. И тем не менее, ее можно было часто видеть наблюдающей за другими людьми, она слабо смущенно улыбалась тем, кто не пытался заставить или уговорить ее присоединиться к делам других ребят.

На самом деле Бет страстно желала иметь друзей и товарищей детских игр своего возраста. Но для нее подружиться с ними означало то же, что подружиться с котятами или щенятами; так как дружба подразумевает равенство. Она сближалась с людьми любого возраста, но особенно с людьми своего собственного возраста, с такой же неуверенностью в себе, какую робкие люди проявляют по отношению к чужим собакам, то же самое осознание своей неспособности общаться с ними или постараться быть понятой ими.

А сейчас она собиралась встретиться и жить с людьми своего возраста, которые были на ее уровне и могли говорить ее языком. Она знала это определенно, поскольку она обменялась письмами с Тимом, Элси и Стеллой и имела беседу с доктором Уэллесом. Были быстро сделаны приготовления, чтобы Бет могла жить и работать с ними, и с другими детьми, которые были осчастливлены или прокляты этим пугающе высоким интеллектом, который отдалил их от всего остального мира. Это все было так неожиданно, что Бет не могла, даже до сих пор, заставить себя поверить в это.

– Сейчас почти на месте, маленькая леди, – сказал носильщик и, глядя на слегка задохнувшуюся с испуганным умоляющим взглядом Бет, он ободряюще улыбнулся. – Я послежу, чтобы сумка и багаж были в порядке. А сейчас я возьму этот чемоданчик и вернусь за Вами через несколько минут. Вы просто расслабьтесь и не волнуйтесь.

Всегда благодарная за доброту, Бет попыталась вежливо улыбнуться носильщику; но рот был сухой и она дрожала.

Но когда Бет сошла с поезда, она увидела д-ра Уэллеса, направляющегося к ней большими шагами, а его доброжелательная улыбка растворила всю ее нервозность.

– Ты приехала первой, – сказал он, поглядывая вниз на нее, пока они шли к его машине. – Тебе будет устроен радушный прием – боюсь, что слишком радушный. Тим, Элси и Стелла почти с ума сошли от волнения.

– Я тоже, – призналась Бет.

– Естественно, – согласился д-р Уэллес. – Мы сейчас все вместе в этом, и мы все довольно сильно возбуждены всем. Но если нам удастся прожить этот день и эту неделю, и этот месяц, не умерев от огромного волнения, то тогда наши дела должны пойти хорошо.

Бет засмеялась. Это было приятное изменение. Люди обычно говорят: "Не бойся! Никто не собирается тебя обидеть. Пролезай и играй как другие."

Как только д-р Уэллес отомкнул дверцу автомобиля, Бет вскочила внутрь и они поехали в уютном молчании через город вверх в горы в поместье, как раз за границей города, где мечта превращалась в действительность.

– Этот забор не для того, чтобы удерживать тебя внутри, – сказал д-р Уэллес, когда машина проехала сквозь открытые ворота. – Это, чтобы не пускать посторонних. Тот второй дом слева твой – на девичьей стороне улицы, как мы говорим. Ты будешь с мисс Пейдж, Элси и Стеллой. Первое здание на той стороне – это столовая. – Он остановил машину и Бет могла увидеть лица, выглядывающие из-за занавесок дома, где она должна будет жить. – Противоположная сторона улицы, – продолжил д-р Уэллес, вытаскивая из машины чемоданчик, – для мальчишек, а то, похожее на амбар, сооружение – это зал, где мы встречаемся для занятий и лекций каждое утро ровно в 9 часов, начиная со следующего понедельника.

Его рука позади ее локтя направила ее к ступенькам; дверь распахнулась, и застенчивость Бет испарилась. Мисс Пейдж поддерживала ее рукой, Тим тряс ее руку своими обеими руками, Стелла обнимала ее, Элси схватила чемоданчик, и они все, болтая, стали подниматься по лестнице в ее комнату. Тим нес небольшой плоский чемоданчик, Элси ее шляпу, а Стелла пальто.

Остановившись ненадолго, чтобы только бросить эти вещи, дети потащили ее снова на выход и вниз, через кухню – схватив яблоки из вазы, проходя мимо, и втолкнув одно в ее руку – и через заднюю дверь выскочили на улицу.

Д-р Уэллес и мисс Пейдж с удовлетворением переглянулись и не остановили их.

– Это – мои кошки, а вот та – Стеллина, – гордо сказала Элси. – Мы придерживаемся правила, что домашние животные должны содержаться в клетках, когда ими не пользуются.

Бет улыбнулась слабой шутке.

– У тебя есть какие-нибудь любимцы? – спросила Стелла.

– Нет, но мне бы хотелось. А сейчас мы можем поиграть с кошками?

– О, мы сначала хотим тебе все показать, – сказала Элси, почесывая сквозь прутья головку Серебряного Короля. – Мы можем потом. Кошки Тима находятся позади его дома, и кошки его бабушки тоже.

– Тогда твои бабушка и дедушка действительно решили путешествовать. Здорово! – сказала Бет, которая много слышала о многих вещах.

– Да, они решили, что было очень хорошо для них иметь возможность позволить мне жить в этой прекрасной школе, чтобы они были свободны для путешествия, – сказал Тим, которому пришлось много поработать, чтобы добраться до этого конца. – Приходи и посмотри моих кошек. В доме Джея смотреть нечего.

Дети пересекли боковой двор, где недавно посаженные кустарники размышляли над вопросом: жить или умереть, и при виде незнакомца внезапно остановились.

– Притворитесь тупыми! – тихо проговорил Тим, твердо предупреждая. Репортер!

– Бежим, – позвала Элси и они все помчались через только-что проложенный участок дороги между двумя рядами зданий в дом Тима, где остальные шепотом предупредили Бет о том, что у них существует правило, которое строго запрещает посторонним узнавать что-нибудь об их достижениях или возможностях.

– Притворись, что коэффициент умственного развития у тебя только около 150, – объяснил Тим. – Никому не говори, что ты когда-что что-то создала…

– Она не скажет, – сказала Элси. – Она еще не сказала нам.

Они выжидательно посмотрели на Бет, которая сказала только:

– Я знаю. Я никому не скажу о псевдонимах или еще о чем-нибудь.

– Давайте прошмыгнем обратно и спрячемся, – сказала Стелла. – Д-р Уэллес быстро избавится от того репортера. Никто не приехал кроме тебя; он ожидает увидеть большую толпу.

Очищенная земля вокруг домов предлагала скудное прикрытие, однако дети вскоре скрылись из виду среди зарослей эвкалипта, лаврового дерева, ядовитого дуба и прочей мелочи, которые росли на большей части земли, являющейся их территорией.

– Элси, у тебя приняли еще что-нибудь, – спросила Бет, когда они были в безопасности.

– Тот второй роман еще не продан, – сказала Элси, – но около половины коротких произведений, которые я послала, продаются. Конечно, я не посылаю то, что думаю не будет продано.

– Ты послала пьесу о Каталине? – спросила Стелла.

– Нет. Она мне слишком нравится; я бы не вынесла, если бы ее вернули.

– Мы поставим ее здесь, – предложил Тим. – Питер… д-р Уэллес… говорит, что мы должны кое-что делать сообща, а не только иметь личные планы.

– Он имеет в виду этот вид групповой деятельности? – спросила Элси. Я думала, что он подразумевал что-то творческое, то, что создадим мы все.

– Мы должны сделать то, что можно показать общественности, рассудительно сказал Тим. – Если мы попытаемся держать все под страшным секретом, то репортеры будут прятаться в платяных шкафах и забиваться в дымоходах. Как и планировалось, пусть себе думают, что могут гулять в любое время, заходить на занятия и все такое. Но при их приближении мы все должны притворяться тупыми.

– А если мы поставим пьесу, которую написала Элси, – сказала Бет, то тогда не узнают ли все об этом?

– А кто узнает, что это написала я, ты, дура? – спросила Элси. – Ты что, никогда не слышала о псевдонимах?

– Если она никогда не была опубликована, ты дура сама, – вернула Бет – и она остановилась, изумившись себе самой, так как никогда ее не обзывали и она не отвечала тем же, как равная с равной, за всю ее прежнюю жизнь, – то не покажется ли странным, что мы ее ставим?

– Черт возьми, об этом я и не подумал, – сказал Тим, пораженный. Мог бы прийти кто-нибудь, довольно умный.

Решение придумала Бет.

– А если напечатать ее где-нибудь на Востоке и дать объявление, посоветовала она. – Вы могли бы даже продать несколько экземпляров таким образом. Это было бы недорого и ты могла бы иметь на нее авторское право и все такое. А потом школа могла бы увидеть объявление и купить несколько экземпляров и все бы пошло как надо.

– Хорошо, – воскликнула Элси. – Я сделаю так.

– Но настоящие писатели никогда не публикуют свои произведения за свой собственный счет, запротестовал шокированный Тим.

– Тогда я сначала попытаюсь ее продать, – сказала Элси, – а если ее в течении года продать не удастся, мы можем опубликовать ее. Тем временем мы можем подготовиться к ее постановке здесь, когда захотим, после опубликования. (И вышло так, что небольшая экспериментальная школа на Западном побережье с труппой четырнадцатилетних любителей поставила "Каталину" на две недели раньше показа спектакля на Бродвее с Дональдом Гарриком в роли Цицерона и Сидни Сиддонз в заглавной роли).

– Этот звонок означает обед через полчаса, – сказала Элси.

– Моя тетя – повар, а мой дядя выполняет работы по саду. Давай, Бет, пошли мыть.

– У нас что, будут звонки и все такое? – спросила Бет, выпрямляясь и вставая на ноги. – Всякие такие правила, как в любой школе?

– Конечно, у нас есть правила, – сказал Тим. – Врачи повесили список в каждой спальне. Мы должны питаться вовремя; нельзя уходить с территории после ужина без специального разрешения, или в любое время без записи в книге о том, куда ты идешь и когда думаешь вернуться. Все в таком духе.

– И неписанные правила тоже, например, о том, как притворяться тупыми и не задавать друг другу выведывающих вопросов, – сказала Стелла. Конечно, прекрасно, когда люди говорят то, что хотят – среди своих, конечно.

Бет никак не прореагировала на этот широкий намек, и они сделали три или четыре шага, прежде чем Тим весело произнес: "Мы должны заботиться о своих комнатах и домах, и о саде тоже. М-р и миссис Уотерсы не могут выполнять все, и мы не хотим, чтобы вокруг были другие люди, поэтому нам придется выполнять работу самим, не так ли? И Питер говорит, что это нам полезно.

– Я ничего не имею против такой работы, – сказала Бет.

– Бет, думаю, что после обеда тебе надо распаковать свои вещи, сказал Тим с легкой завистью. – Девочки тебе помогут. Джей не собирается жить в моем доме; он будет со своими опекунами, Куртисами.

– Скоро приедут Макс И Фред, – посочувствовала Стелла.

– О, Тим, у тебя в глазах мыло, – сказала Элси, когда они приблизились к дому.

– Не жалейте полотенец! – ответил Тим. – Вот что мы говорили, когда надо мыться, Бет. Элсина тетя строго относится к мытью рук! Жуть!

Джей приехал в полдень, и доктор Фоксвелл встретил его поезд. Мальчик заметно осознавал свою ответственность, поскольку его послали вперед проследить за готовностью дома для его слепого опекуна и собачьей конуры для собак. Высокий для своего возраста, тощий, нескладный, разговорчивый и самоуверенный, Джей был полной противоположностью Бет. Всю дорогу от поезда до школы он нетерпеливо говорил, и как только они добрались до нее, он попросил показать дом.

– Думаю, что другие в зале, – сказал доктор Фоксвелл. – Пойди и встреться с ними со всеми.

– Да, конечно, но мне бы больше хотелось посмотреть дом и конуру и убедиться, что все в порядке, и сообщить тете, что все готово, – сказал Джей. – Это недолго.

– Хорошо, это вон там – третье здание на этой стороне, – сказал доктор Фоксвелл, и Джей отправился проверять.

– Понимаю, почему вы заставили Бет приехать первой, – заметил большой доктор своему коллеге, который вышел и подошел к нему, – сейчас я понимаю, почему Вы заставили приехать Джея вторым.

– Джею не нужно было ограничивать себя очень строго, – ответил доктор Уэллес. – Все считали, что обучение Куртисов и их пример делали его таким умным. Даже Куртисы думали так, мне так кажется. Когда они отправились усыновлять ребенка, они попросили умного, но Джею было меньше года и никто не имел ни малейшего представления о том, каким умным он был на сомом деле. Да, Джей?

Мальчик, возвращаясь бегом от собачьих конур, миновал мужчин и поздоровался с Тимом, который вышел и медленно направлялся к мужчинам.

– Прошу прощения, что я не встретился сначала с тобой, Тим, – сказал Джей. – Ты, конечно, Тим? Но мне нужно было посмотреть, что все в порядке для дяди. Он совсем не суетлив, нам с тетей приходится следить за всем для него. Все отлично, это здорово, быть здесь. Сегодня ночью я буду спать здесь?

– Это твое место, сказал Тим, немного напряженно. Он был занят тем, что пытался убедить себя в отсутствии реальной причины его вызова в тот момент, когда Джей переступил порог. Он был всего лишь мальчиком. И школа не была на самом деле его школой. В этот момент это была только его вся жизнь.

– Да, и конечно же я не хочу занимать новую комнату какого-нибудь другого парня, – ответил Джей. – Но, Тим, не могли бы мы переночевать в одной комнате пару ночей? Столько всего, что надо сказать друг другу! Мне пойти к тебе или ты пойдешь ко мне?

Его пыл заставил Тима остановиться. Кто такой Джей, чтобы стремительно врываться, сначала не обращая на Тима никакого внимания, а затем распоряжаясь и строя планы? К тому же Джей был почти на голову выше Тима. Но это не делало школу принадлежащей Джею. Пока он колебался, некоторый пыл улетучился с лица Джея.

Доктор Фоксвелл прервал небольшое молчание:

– Если ты предпочел бы оставаться в доме один, Джей…

– Это не то, – смутился подросток. – Дело в том, что у меня никогда раньше не было настоящего друга. Я думал, что… что Тимоти почувствовал себя так же.

Это было "Тимоти", что произвело впечатление. Письма Джея – были краткими и официальными, но они были адресованы "Тиму". А сейчас он явно чувствовал, что переоценил свое гостеприимство, и он был так больно обижен и смущен, что назвал официальное полное первое имя от Тим. Подросток меньше ростом бросился вперед.

– Конечно, я приду сюда, – воскликнул Тим. – Тогда доктор Уэллес не сможет стучать нам в стену, чтобы мы замолчали и легли спать. Я появлюсь сразу же после ужина. А сейчас пойдем и встретимся с девочками.

Ходить друг к другу в гости после отбоя было строго против писанных правил для детей, но ни один доктор не сказал ни слова.

Девочки были в зале.

– Вероятно они не включили запись, – заметил Тим, – но не говори, что тебя не предупредили. Они могли посчитать это историческим событием.

– Ты можешь записывать то, что происходит здесь? – Джей был восхищен. – Можем мы воспроизвести запись и послушать, когда захотим?

– Да, и таким образом мы можем пропускать лекции, если захотим, ответил Тим. – Это удобно. Запись осуществляется только в этой комнате – и в офисе докторов; но, конечно, их записи не подлежат огласке.

– Ты прочитал все правила? – спросила Стелла, когда Джей был представлен.

– Да, и неписанные правила я знаю тоже, – ответил Джей. – Но я думаю, это глупо, что мы не должны спрашивать друг друга о нашей работе. Я думаю, что мы были бы рады рассказать кому-нибудь. И еще, мы должны обсуждать планы будущих работ.

– Это прекрасно, если ты хочешь сделать это, – сказал Тим, – но мы не думали, что должны заставлять людей рассказывать или ожидать от них этого, если бы они предпочитали этого не делать. Поэтому существует правило, что никто не должен рассказывать, если только не захочет. И мы не рассказываем о друг друге, если не знаем, что все в порядке. Может быть что-то еще даже не готово, чтобы о нем рассказывать.

– Да мне все равно, если вся компания узнает, что я – Джеймс Вернон уорт, – сказал Джеймс, – и я привез все свои книги для школьной библиотеки. О, вот куда ставят книги, здесь, вдоль стен. Как только я распакуюсь, я принесу свои, Если это против правил, вопросов я не задаю, но мне бы очень хотелось увидеть, что вы все сделали.

– У нас есть код, – сказал Тим. – Если тебе все равно, кто в группе, в которую входят и взрослые, узнает, что ты что-то написал, ты ставишь на полях звездочку и пишешь рядом свои настоящие инициалы. И если ты находишь такой знак, ты можешь обратить на него внимание любого из группы.

Произведения Стеллы, Элси и мои разбросаны здесь повсюду.

– А Бетины?

– Не говори ни слова, Бет, если не хочешь, – быстро сказала Элси.

Бет встала и тихо пересекла комнату. Она взяла со стола газету и раскрыла ее на комиксах; и здесь, рядом с любимой всей Америкой страничкой юмора она нарисовала маленькую аккуратную звездочку и написала свои инициалы.

– Бет! Ты – Скаттерлиз! – проорала Элси.

– Да, – сказала Элси. – Я не рассказала доктору Уэллесу, но я думаю, что он знает. В моей семье ему сказали, что я могла рисовать – все знают это – и немного позднее кто-то упомянул, что забавно, как часто на страничке Скаттерлиз было изображено то, что происходило рядом по-соседству. Вы знаете, что так бывает всегда на страничках юмора, близкого к жизни. И я улыбалась украдкой, и доктор Уэллес посмотрел на меня, вы знаете, как он это делает…

– Я знаю, – сказала Стелла.

– Я тогда подумала, что он догадался. Но на меня обычно никто никогда не смотрел, и поэтому я беззаботно улыбалась.

– Ты хотела, чтобы он увидел это, – сказал Тим.

Мгновение Бет выглядела пораженной, затем размышляющей, а потом она начала смеяться.

– Пожалуй, да, думаю, что хотела! – сказала она.

– Как ты начала делать страничку? – спросил сильно заинтересованный Джей.

– Я была так одинока, – просто ответила Бет. – Все, что у меня было, это дедушка и бабушка, а единственный способ иметь братьев и сестер, и молодых родителей, и дядь, и теть, и кузин состоял в том, чтобы выдумать их. К этому времени я узнала, что могла рисовать, в мыслях в течении ряда лет я жила со всей семьей. Разработать страничку было достаточно легко. У меня было семеро детей для зарисовок и некоторые идеи были хороши для одного дня, а другие для одной недели или двух, а некоторые можно повторять с изменениями. А затем, я начала работать по-соседству и в интернате, Мими О'Граф, и все – не думаю, что у меня когда-нибудь кончится материал. Я все время слушала и наблюдала за всем, чтобы использовать, у меня было несколько полностью записных книжек, все с указателями. Всегда найдется кто-нибудь с желанием заглянуть. Когда я стояла на обочинах и наблюдала других людей, я действительно жила со Скаттерлизами. Я беру поверхностный слой находящегося под рукой материала.

– О чем же ты тогда беспокоишься? – спросил Тим.

– Беспокоюсь?

– Ты знаешь, ты должна, иначе ты бы не говорила нам о том, как много у тебя под рукой для работы.

Бет быстро шагнула по направлению к нему.

– О, ты действительно понимаешь! – вскричала она, и посмотрела вокруг себя, она увидела такое же понимание на других лицах. – Я боюсь, что я буду здесь так счастлива, что мне не понадобится Скаттерлиз. И мне ненавистна мысль о том, что они умрут.

Доктор Уэллес, который только что вошел, услышал.

– Бет, ты всегда будешь нуждаться в том, чтобы создавать, – сказал он. – И мы надеемся, что процесс создания Скаттерлиз никогда не прекратится. То реальное существование, которое ты вдохнула в них, вследствие твоей необходимости, чтобы они были живыми для тебя, почти привело их к независимому существованию.

– Если ты прекратишь, ты будешь убийцей и тебя надо будет казнить! горячо сказала Элси.

– Я действительно чувствую себя им, – сказала бет.

– Я сам себя чувствую каким-то негодяем, – сказал доктор Уэллес. Однако Джей и Бет еще не распаковали свои вещи, а остальные еще должны поработать по дому. Фред и Макс будут завтра здесь. Это означает дополнительные усилия для нас, пока они не привыкнут к нам. Поэтому из того, что требуется сделать, постарайтесь сегодня сделать как можно больше.

На следующий день Фред и Макс приехали почти одновременно, один с востока, а другой с севера. Первое требование Фреда состояло в том, чтобы посмотреть лабораторию.

– Я хочу попытаться синтезировать хитин, – сказал Фред.

– Что же это такое? – спросила Стелла.

– Жуки, – рискнула Элси. – Я уверена, это что-то вроде жуков.

– Это так; твердый корпус или наружная оболочка жука. Это самое крепкое вещество по своему весу и толщине, может выдерживать большие колебания, и если бы можно было изготовить его искусственным путем для самолетов и ракетных кораблей…

– Одну минуту, Фред! – несколько опешил доктор Фоксвелл. Послушайте, дети. Одно из правил, одно самое строгое из всех правил гласит, что никто не должен проводить экспериментальные работы без одобрения господина Геррольда. Ни ракетных кораблей, ни космических кораблей, ни взрывов целого пространства и всех вместе с ним!

– В таком случае, когда м-р Геррольд приезжает? И что он из себя представляет? – спросил Фред.

– Он – молодой человек лет двадцати с небольшим, – ответил д-р Уэллес, – и довольно умный юноша сам по себе. Ему хотелось учить, но ему не нравилось, как называет Элси, "тупые люди", и для научно-исследовательских работ ему требовались деньги и время. Я знаю его в течение десяти лет, поэтому я попросил его присоединиться к нам. Его распоряжения, с которыми он полностью согласен, состоят в том, чтобы разрешать вам делать почти все, что вам нравится, и следить за тем, чтобы вы были в целостности и сохранности. Он отвечает за то, чтобы следить за всем тем, что может быть опасным, и он – а не вы – будет судить об этом.

– Уцелевшим акционерам может быть довольно трудно объяснить, почему их дела пошли в гору, – объяснил д-р Фоксвелл.

– Он довольно молод, так ведь? – засомневался Джей.

Д-р Фоксвелл так яростно закашлял, что Тим посмотрел подозрительно.

Большой доктор достал из кармана коробочку с таблетками от кашля и бросил одну в рот. Элси поймала его взгляд и улыбнулась.

– М-р Геррольд после окончания учебного заведения занимался физикой, – говорил д-р Уэллес, – и я твердо уверен, что по лабораторным исследованиям и экспериментам он далеко ушел от всех моих вундеркиндов. Мы отказались от идеи Тима о раздельных лабораториях и остановились на одной большой совместной лаборатории, чтобы м-р Геррольд мог легко следить за всем происходящим. Никто не должен вмешиваться в работу другого или даже рассматривать ее без разрешения.

– Прежде, чем начать свою работу, он что, должен утвердить? Когда он приезжает? – спросил Фред. Брови его сморщились от досады.

– Он будет здесь в понедельник. Да, тебе придется подождать его утверждения, – сказал д-р Уэллес.

– А что, он должен утвердить прежде, чем я начну то, что хочу сделать? – сказала Элси. – В любом случае это не может быть опасным.

– Что это?

– Тетя держит кур, и почти каждый день бывают яйца с двумя желтками. Я собираюсь построить инкубатор и вывести их как можно быстрее. Согласны, не так ли? Тим и я думали, что д-р Фоксвелл поможет нам сделать рентгеновские снимки.

– Но зачем? – спросила Стелла.

– Не думаешь ты, что тератология ужасно интересна? – Элси, по-видимому считала, что вопрос решен. Доктора переглянулись и д-р Фоксвелл предложил д-р Уэллесу таблетку от кашля.

– Это я впервые услышал об этом деле, – сказал большой доктор, – но я беру на себя ответственность за рентгенографию, д-р Уэллес.

– Что Вы думаете о Фреде? – спросил д-р Фоксвелл позднее Питера Уэллеса.

– Не знаю, – допустил Уэллес. – Должен признаться, что он немного беспокоит меня – эта агрессивность и самоуверенность, которые он внешне демонстрирует, могут свидетельствовать о глубокой основной небезопасности. С другой стороны, они могут просто скрывать скромность в новой ситуации и могут исчезнуть через несколько дней, по мере того, как он будет привыкать к другим детям. К сожалению, другого способа не существует, кроме как ждать, чтобы увидеть.

– Его воспитывали в ряде домов, не так ли? – сказал д-р Фоксвелл.

– Да. Когда его родители умерли от продолжительной лучевой болезни спустя два года после взрыва в Хильем-Сити, государство платило за его воспитание разным отдельным семьям. Он приобрел за это время прекрасные знания, но совершенно ясно, что его интересуют только они. Боюсь, что он может считать школу просто каким-то благотворительным учреждением, основанного, чтобы действовать в его пользу, без требования взамен каких-либо усилий с его стороны. Конечно, живя в подобных условиях, он может почувствовать, что единственный повод заинтересованности в нем людей заключался в тех деньгах, которые государство платило им.

В течение двух недель жизнь в школе шла по заведенному порядку. Официально первый год дети изучали алгебру литературу, английскую грамматику и сочинение, и начальную социологию. Кроме того, им разрешили начать изучать язык, и поскольку они были известны как вундеркинды, их программа была обогащена тем, что им позволили обучаться игре на любом музыкальном инструменте по своему выбору, и читать больше, чем это обычно делали дети четырнадцати лет. Они писали частые отчеты о своей работе, которые хранились в тетради для репортеров и случайных посетителей.

Фактически дети собирались в школьном зале каждое утро в девять и проводили три часа, слушая телевизионные университетские курсы. В этом 1973 году курсы эти шли третий год. В течение трех дней в неделю давались получасовые курсы по астрономии, физике, психологии, биологии, органической и неорганической химии. В другие три дня недели были лекции по искусству Ренессанса, экономике, экономической географии, европейской истории, истории Соединенных Штатов и философии.

Мысль заключалась в том, чтобы студент мог выбрать от четырех до шести этих курсов, изучить их дома, и, посещая ежегодные экзамены в университете, мог получить удостоверение по предмету о прохождении курса. Позднее предполагалось передавать больше курсов. В конечном счете студент мог закончить весь курс студента последнего курса даже не входя в класс. Однако, по математике требуется так много письменных работ, что ей учили все еще только на курсах заочного обучения. Языки преподавали соединением фонографических записей и курсов заочного обучения.

Вундеркинды изучали подобные предметы по своему выбору. Элси, например, билась над аналитической геометрией.

После обеда дети были свободны, чтобы работать над своими личными проектами. Для некоторых самой притягательной была лаборатория. Другие отправлялись в свои комнаты и писали. Забота о домашних животных и ежедневная работа по дому забирали значительную часть времени, что касается игр, то их ни в коем случае не пропускали.

– Во всяком случае нам никогда не придется беспокоиться о том, чтобы чем-то их занять, – заметила мисс Пейдж. – Им надо сделать больше, чем у них есть на это время. Находиться вместе, это для них тоже большой стимул. Они действительно слушают все эти курсы?

– Конечно нет, – ответил м-р Геррольд. – Большинство из них уже знает работу и слушают только для обзора, когда пожелают.

М-р Куртис, слепой историк, собирал детей вместе в час, удобный для всех, и рассказывал им об истории и о книгах, которые советовал почитать. Им всем нравился этот слепой, который будучи не в состояние видеть, что они были только детьми, постоянно забывал о их молодых летах и обращался к ним, как если бы они были совершенно взрослыми. Это было его надеждой, что каждый из них напишет какую-нибудь работу на основании истории исторический роман, биографию, возможно драму или учебник – и некоторые уже выбрали тему и начали собирать заметки для нее.

В ту полночь во дворе были большие беспорядки.

– Эй! – закричал Макс из своего окна.

– Что случилось?

– Собаки все выпущены, – в ответ прокричал Джей. – Должно быть я оставил площадку не закрытой на крючок. Иди помоги!

Макс и другие ребята быстро натянули штаны, свитера и туфли и поспешили во двор.

Темнота была ночным кошмаром из лающих, стремительно лечащихся теней. Только Григо, собаки-поводыря мистера Куртиса, не было вообще. Гварда и ее шестеро щенков, и Компаньонка и ее семеро щенков, все очень наслаждались начавшимися гонками восьмерками, поскольку они начинались у клеток с кошками позади дома Тима мимо северной стороны дома для мальчиков, через дорогу, мимо южной стороны дома для девочек, вокруг кошачьих клеток, где содержались домашние животные Элси и Стеллы, обратно мимо северной стороны мальчишечьего домика и снова вокруг кошачьих клеток Тима. Кошки своими голосами проявляли неодобрение к нанесению визита в такое неурочное время.

Чем больше ребята старались поймать галопирующих полувзрослых щенков, тем безумнее становилось происшествие. Джей и его тетя не могли заставить их услышать команды, которые они кричали собаками. Щенки были необученные, и хотя миссис Куртис и Джей пытались сосредоточиться на ловле собак-матерей, Гварда и Компаньонка почувствовали вкус к происходящему и не хотели повиноваться.

Дядя Элси поспешно вышел с коробкой в своих руках.

– Кости! – закричал он. – У меня кости. Может быть, если вы, ребята, перестанете вопить и бегать вокруг, нам удастся собак загнать.

– Хорошо, – сказала миссис Куртис.

– Стойте тихо, все – чем больше мы гоняем их, тем хуже они становятся. Стойте здесь под прожектором. Не бросайте кости; старайтесь заманить собак обратно в их загоны.

Это было далеко не так просто, но наконец удалось.

– Джей, ты должен быть очень осторожен, когда закрываешь не крючок двери выгульных двориков, – сказала миссис Куртис, когда наконец дверь была заперта за щенками.

– Тетушка, я действительно запер ее, – сказал Джей. – Я помню, что подергал ее, чтобы убедиться, потому что она была открыта один раз на прошлой неделе, и двое щенков Гварда выбежали. Тогда я не мог себе представить, как я мог быть таким беспечным.

– Происходят странные вещи, – зевая сказал Тим. – Я был уверен, что всегда запираю своих кошек, но мой большой персидский кот вчера выбрался.

– Давайте пойдем спать, – устало произнесла миссис Куртис. – Спасибо Вам за кости, мистер Уотерс.

Вечером доктор Уэллес и доктор Фоксвелл иногда слушали сделанные по радио записи разговоров детей, которые происходили в школьном зале перед лекциями.

– Смотри, это не имеет смысла, – сказал голос Элси.

– Что не имеет? – спросил Тим.

– Эта математика. Она говорит, что 4 на 0 равно бесконечности.

– Это так. – Звучало похоже на Макса.

– Как это может быть? Четыре на ноль означает четыре, деленное на ноль. Если ты делишь на ничто, ты не делишь совсем. Ответом должно быть четыре.

Несколько голосов пытались ответить ей, но врачи не могли понять. Ясно, что и Элси не могла, поскольку гвалт заглушил ее голос.

– Эй! По одному. Что ты сказал, Тим?

– Я сказал, что это правильный ответ. Это – условие.

– Ты имеешь в виду то, что они просто составили такой ответ и сказали, что это должно быть правильно? Как ты можешь делать подобное?

– Это правильно. Как говорится, любое число до нулевой степени – это единица.

– Глупости! Как ты можешь использовать в уравнениях подобную чепуху и получать их правильными?

– Они выходят правильными. Это, как мы знаем, что они правильные.

– Ты считаешь, что люди строят мост и летают на самолетах с информацией подобной этой? До меня не доходит.

– У тебя неправильное представление, Элси. – Это снова был Макс. Это не четыре деленное на ничто. Нуль не является ничем. Нуль это нуль.

– Ну, если он не является ничем, мне хотелось бы узнать, что он значит.

– Это нуль, вот что он значит. Ты хочешь прочесть это следующим образом: соотношение четырех к нулю.

– О! И что это значит – если значит? Ты считаешь, что четыре бесконечно больше, чем нуль? В том тоже нет смысла.

– Да есть, – горячо сказал Макс.

– Нет, нет. Четыре не является бесконечно больше, чем ничто. Это больше только на четыре. Если у меня нет денег, а затем я достала четыре доллара, буду ли я бесконечно богатой?

– Я сказал соотношение, Элси.

– Хорошо, пусть соотношение. В сравнении с ничем четыре – это все же четыре. Это не бесконечность.

– Послушайте, вы, – сказал другой голос. – Не тратьте попусту слова. Вам никогда не объяснить так, чтобы она могла понять.

– Если бы в этом был смысл, Фред, они бы смогли, – вставила замечание Элси.

– Должен быть какой-то способ объяснить это, – упрямо сказал Тим. Соотношение…

– Думаю, я знаю, что означает соотношение, – ядовито сказала Элси. Соотношение означает отношение. Это означает одно, деленное на другое. Скажите мне, что такое нуль, деленный на четыре?

– Нуль, – хором сказали мальчики.

– Да, это правильно. Ничего – это все же ничего, чтобы ты не делил на него. Но четыре, не деленное совсем…

– Послушай, Элси, не можешь ты заткнуться? – раздался девичий голос. До начала программы мне осталось написать эту страницу, чтобы закончить.

В течение нескольких минут лента записывала только обычные слабые звуки в комнате, в которой собралось несколько человек. Затем раздались первые слова университетского лектора по органической химии.

"Сегодня мы собираемся изучать эфиры, – медленно сказал профессор. Эфир очень легок для понимания. Из ваших курсов по неорганической химии вы помните, что при взаимодействии основания и кислоты образуется соль. А сейчас при взаимодействии органической кислоты и органической соли получается эфир. Эфир – это органическая соль. Я повторяю, Эфир – это органическая соль.

– О, понимаю! – закричала Элси. – Просто как жена Лота!

Шум, и сквозь него раздался голос Стеллы:

– Это действительно было ее именем?

Затем столпотворение.

На следующее утро Элси вышла к завтраку поздно. Она прямо подошла к Тиму и Максу, которые сидели вместе.

– Мне жаль, что вчера я была такой глупой, – сказала Элси. – Я все сейчас поняла. Макс был прав; я читала неправильно, иначе я бы поняла сразу. Это не четыре, деленное на нуль, или соотношение четырех с нулем, это четыре сверх нуля. Тогда, конечно, каждый может видеть, что ответом является бесконечность, потому что… – она оглянулась, чтобы убедиться в том, что ее слушают все, – потому что, если за четырьмя нет ничего, чтобы оказывать на него гравитационное притяжение, то оно, конечно, входит в свободное падение навсегда, всю дорогу к бесконечности.

Питер Уэллес сожалел, что не мог следить за всеми лицами сразу. Некоторые из слушателей услышали тотчас же и ничего не могли поделать от радости. Стелла, которая не была математиком, выглядела смущенной; Макс, который относился к своей математике серьезно, с тревогой смотрел на Элси до тех пор, пока не увидел, что она дразнит его; а Фред фыркнул: "Она думает, что остроумна", – и продолжал завтракать.

Доктор Уэллес чувствовал себя обязанным прочесть Элси небольшую лекцию позднее, конфиденциально, о стремлении произвести эффект. Но на самом деле ему этого не хотелось.

– Я действительно не понимала в этой старой математике, – умоляющим тоном произнесла Элси. – И потом, когда я подумала о другом способе изложения мысли, было так смешно. Кроме того, сейчас никто из нас никогда не забудет правильный ответ.

– Ты должна была сделать усилие, чтобы понять это, а не запоминать правильный ответ механически, шутя.

– О, я действительно понимаю это, – ответила Элси. – Я обдумала это потом. Шесть на два – это три, потому что требуется три двойки, чтобы образовать шесть. Но сколько нулей в четырех? Конечно, бесконечное количество.

– А жена Лота?

Элси захихикала.

– Это просто выскочило, – сказала она. – Я не думаю, что что-нибудь еще сможет быть подходящим когда-нибудь опять – а Вы?

– Предположим, что ты подождешь чего-нибудь довольно стоящего, прежде чем испортишь целую лекцию опять, – сказал Питер, не удержавшись от смеха.

В течении третьей недели существования школы была предложена газета.

– Мы не можем иметь газету, – выразил свое мнение Тим. – Мы должны изображать тупых. Какой толк от газеты, которую мы не можем показать?

– Мы должны что-то показать, – сказал Макс. – Напечатаем то, что мы можем показать. Мы должны что-то посылать домой.

– Не очень-то интересно писать глупую газету, – проворчала Элси.

– Определенным образом, интересно, – задумчиво произнес Фред, и некоторые ребята повеселели при размышлении над этой мыслью.

– Мы можем написать то, что людям известно о нас, – согласилась Бет.

– Кошки Тима и собаки Джея – в конце концов Тим проводит совсем не плохой эксперимент, чтобы о нем написать, а Джей дрессирует видящих собак – и несколько книжных обзоров и несколько газетных сообщений о путешествиях, которые мы делаем, и все такое прочее.

– Мы могли бы использовать кое-что из того, что написали давно и никто не будет печатать, – сказал Тим.

– И некоторые поэмы Стеллы, – злонамеренно сказал Фред. – Это было бы как раз то, что надо, чтобы привести посторонних в замешательство.

На выручку быстро пришла Бет:

– Я нарисую для каждого выпуска юмористические рисунки. Все знают, что я могу рисовать.

– Изредка мы могли бы помещать что-нибудь стоящее, – сказала Элси. Это будет литературная газета или обычная?

После значительного обсуждения большинством было решено, что газета будет содержать, главным образом, новости. Главным редактором будет Макс, а ребята должны будут печатать на мимеографе по очереди. На одного ученика придется максимум одна страница, включая, по меньшей мере, одну полную страницу заметок с новостями.

– Как мы ее назовем? – спросила Элси.

– Назовем ее "Неновая", – предложил Тим. – Это намек всем нам не помещать в нее действительно что-нибудь новое.

– У этой школы до сих пор нет названия, так ведь? – спросила Стелла. – У нас должно быть название. Тим?

– Я не смог придумать чего-нибудь стоящего, – признался Тим. – Может быть кто-нибудь из вас сможет придумать какое-нибудь. Я думал, что мы могли бы назвать ее школой А.А.А. по имени Аристотеля, Альберта и Аквинского, но мне оно нравится не очень.

– Это ужасное название, – искренне сказала Стелла.

– Да, но оно подходит. Три таких больших мыслителя, вы знаете.

– О, если оно подходит, – сказал Фред, – конечно пользуйтесь им. Если туфля подходит, надевай ее. Но я всегда считал, что тройное А так же узко, как она.

Все дети покатились со смеху.

– Фред умен, – сказал Тим Элси, немного неохотно.

– Ты должен признать, что это было ужасное название, – сказала Элси. – Ты бы лучше выбрал одного из них и назвал школу его именем.

– О, мы можем подумать над настоящим именем, – сказал Макс. – Давайте ненадолго оставим его в покое. Кто собирается подать что-нибудь для этой газеты? Мы хотим выпустить ее в эту субботу, не так ли?

Среди материалов, которые не появлялись в "Неновой", были настойчивые усилия Макса по дальнейшему наставлению Элси в математике. Макс был блестящим математиком, и он очень восхищался Элси, в которой он быстро заметил другой тип ума. Во время обеда спустя несколько дней после того, как он и Тим потерпели такую значительную неудачу в том, чтобы заставить Элси понять о нуле, Макс, не зная, что Элси уже нашла объяснение, поднял этот вопрос снова.

– Послушай, Элси. Нуль – это бесконечно малая величина.

– Нет, не так. Он – ничто.

– Это шутка. Если ты поставишь четыре на нуль, нуль становится какой-то бесконечно малой величиной в сравнении.

– В этом нет никакого смысла! – вскричала Элси.

– Есть, – сказал Макс, между тем как все с надеждой слушали. Человек представляет собой бесконечно малую величину; в сравнении с Богом человек – ничто.

– Нет, не так", – кричала Элси. – Бог не сделал ничто! Он оставил это Арабам!

– Ты добился своего, Макс, – крикнул Тим в восторге, а д-р Фоксвелл был вынужден постучать по столу и потребовать тишины, между тем как незадачливой Бет, которая пила свое молоко, пока Элси говорила, пришлось высушивать себя, как она могла, несколькими предложенными салфетками, но выйти из комнаты она отказалась из-за боязни что-нибудь пропустить.

Горячий шепот Элси потонул в горячем разговоре на другом конце стола, где Фред и новый мальчик, Джайлз Брэдли, обсуждали абсолютный нуль, не приходя к чему-либо. Вскоре оказалось, что Фред говорил о математическом абсолютном нуле, в то время как Джайлз, естественно, считал, что он говорит о температуре. Стелла и Бет ухватились за слово и начали обсуждение абсолютного в философии, в котором скоро приняли участие Тим и Джей, которым противостоял Фред, стоявший на том, что абсолютного нет совсем.

Д-р Фоксвелл стучал напрасно, по мере того, как дискуссии становились все сильнее, а затем он зашагал в коридор и подал звонок к обеду.

– Тихо, пожалуйста, – просил он. – Разговор во время еды должен быть недискуссионным. Следующий, кто скажет еще что-нибудь помимо "Передай соль, пожалуйста", покинет помещение.

Дети поняли и успокоились.

– Предположим, что каждый из вас подготовит и представит мне эссе по какому-нибудь аспекту абсолютного или о каком-нибудь правильном применении этого слова, – сказал Питер Уэллес. – Мы соберем доклады, а затем обсудим вопрос. Таким образом, дискуссия будет проходить в полном порядке. Позаботьтесь правильно определить все свои выражения.

Заботящиеся о детях взрослые уделяли один вечер в неделю для встречи, которая иногда откладывалась, когда д-р Уэллес уезжал из города для разговора с одним из вундеркиндов. После возвращения из такой поездки он всегда звал на встречу и ему сообщали, что случилось во время его отсутствия.

– Интересно, есть ли какие-либо выводы об этих детях, которые мы можем пока сделать, – предположила миссис Куртис на одной из таких встреч. – Мы провели с ним шесть недель. Похожи ли они как-то?

– Я бы сказал, что нет, за исключением их очень высокого интеллекта, – сказал д-р Фоксвелл. – Те, которые у нас есть, ни в коем случае не принадлежат к одному психологическому типу, а те, которых мы ждем, к тому времени, когда у нас будут все они, вероятно будут представлять все существующие типы.

– Некоторые из них обладают односторонним развитием, – высказался м-р Геррольд. – Всем им требуется гораздо больше лабораторных работ. Это их самый большой недостаток. Некоторые из них имеют хорошую научную эрудицию, а другие потратили слишком много времени на литературу, языки, историю и тому подобное.

М-р Куртис сказал:

– Все научные знания не имеют никакого значения в сравнении с тем, что человеческие существа сделали со своими научными знаниями, молодой человек. История содержит все знания, так как она показывает нам, что люди сделали со своими знаниями. Человеческая природа в действии, вот главное.

– Прошу прощения, сэр, – сказал молодой человек упрямо, – Я не согласен с Вами. Это научный период. То, что было сделано в прошлом, в очень разных условиях, мало нас касается сегодня.

– Человеческая природа не меняется, – сказал м-р Куртис. – Если бы ученые во время второй Мировой войны имели самые элементарные знания по истории, они бы разобрались лучше, чем сбрасывать на человечество бомбу.

– Вы можете так говорить? Вспомните, что породило этих вундеркиндов! – сказал м-р Геррольд.

– Случай их породил или чудо, – сказал историк. – Ничто другое, кроме зла, вышедшего из бомбы. Россия применила бы ее против всего мира, если бы Сталин не умер, когда ее сделали. Мы не можем всегда зависеть от Провидения, чтобы спасти нас от самих себя. Это случалось и прежде – в те дни, когда всей цивилизации угрожали татарские орды – когда смерть одного человека спасала мир от разрушения. Однако, это все бесполезный довод. Д-р Уэллес отвечает за школу, м-р Геррольд, и мы должны полагаться на его мнение.

– Он мог сказать, что мы не должны ничему учить, кроме как психологии и психиатрии, – сказал д-р Фоксвелл. – Я мог думать, что медицина важнее всего. Но как врач, я бы посоветовал сбалансированную диету. В том, что говорит м-р Геррольд, что-то есть; от самых больших недостатков надо избавляться, а дети слабы в лабораторной технике и в прикладной науке. По своему усмотрению они могли изучать гуманитарные науки.

– Конечно они должны знать некоторую часть истории, – вежливо сказал молодой м-р Геррольд.

– Конечно они должны знать некоторую часть науки, – с такой же учтивостью сказал слепой историк.

– Фактически, кажется нет большой опасности в излишней специализации, – сказал д-р Уэллес. – Все дети имеют широкий круг интересов, а те, кто не сведущ в определенной области, или не очень в ней заинтересован, получает этот интерес от других или некоторым образом ему делается вызов большим знанием других. В качестве их учителей я думаю, что мы должны поощрять эту тенденцию как можно больше. Мы должны сделать из них уравновешенных людей. Мы не можем управлять конечными судьбами их, но все их интересы и функции должны быть развиты.

– Как хорошо они работают вместе? – спросил м-р Куртис.

– Им нравится быть вместе, – сказала мисс Пейдж, – но они обижаются, когда их организовывают.

– Они работают вместе без разглагольствования и ура-патриотизма, согласился д-р Фоксвелл. – Но чтобы бы произошло, если бы мы попытались заставить их сотрудничать согласно обычным школьным стандартам?

– Сотрудничать, – повторила мисс Пейдж насмешливо – презрительно, "означает делай то, что я тебе говорю надо делать, и делай это быстро". Я бы не отважилась привести эту строчку им. Даже обычные дети не выносили ее.

– Ты всегда вела честную игру, Пейджи, – сказал Питер Уэллес.

– Я не понимаю, – сказал м-р Куртис. – Должны дети придерживаться правил?

– Конечно должны. Мы имели в виду такой тип школы, которая настаивает на том, что все дети должны оставить свои собственные интересы и занятия, чтобы принять участие в том, что школа решила; этот тип настаивает, что все ученики должны посещать игры с мячом или что каждый должен быть на всех танцах.

Линия поведения мисс Пейдж всегда состояла в том, что правилам надо подчиняться, в остальном дети были свободны; никакого краснобайства, слезливости или жонглирования о развлечениях ребенка в его свободное время.

– Что нет "школьного духа"? – усмехнулся м-р Геррольд.

Мисс Пейдж улыбнулась ему.

– Я была девочкой, которая продала два рассказа настоящим журналам во время лета перед старшим классом в средней школе, – сказала она. – Во время моего старшего класса я все свои рассказы и большую часть своего свободного времени отдала школьной газете. Я также делала все рекламирования, которые никто больше не хотел делать для ежегодника. Однако я окончила школу с высокими отметками, я не с самими высокими, и я поняла почему. По-видимому, я была необщительной и не обладала школьным духом. Я не посещала никакие игры с мячом и не была на балу старшеклассников.

– Почему так? – спросил м-р Геррольд.

– Мне больше нравилось играть в мяч, чем наблюдать за игрой, сказала мисс Пейдж. – Что касается бала, то никто из мальчиков меня не пригласил.

Молчание было недолгим, а затем доктор Фоксвелл прочистил свое горло и заговорил.

– Я должен упомянуть о важном и довольно тревожном факте, – сказал он. – В последнее время у нас было несколько злых шуток. Считаю, что мы должны прямо посмотреть на этот факт и узнать, какой ребенок виновен в них.

Повисла тишина, взрослые с тревогой смотрели друг на друга.

– Что произошло? – спросили вместе доктор Уэллес и м-р Куртис.

– Собак выпускали дважды пока, – сказал доктор Фоксвелл, – и еще один раз щенка нашли в цыплячьем дворике. Мистер Уотерс был в ярости.

– Похоже, что это могла быть Элси, – сказал мистер Куртис. – Кажется, она имеет очень небольшую естественную привязанность к своим тете и дяде.

– Это было ее собственным предложением, чтобы их пригласили приехать сюда, – сказал доктор Фоксвелл.

– Временами у нее такой неистовый характер, – сказал мистер Геррольд.

– Она старается подавить это неистовство, – в задумчивости произнесла миссис Куртис. – Она может быть разряжается такими малыми способами. Существует такая вещь, как излишнее старание быть хорошей.

– Я скорее бы ожидала от нее взрыва, как от вулкана, так, чтобы окна разлетелись в разные стороны, – ответила мисс Пейдж. – Я бы сказала, это только мое мнение, конечно, что у Элси имеется достаточно выхода для ее избыточной энергии и без розыгрышей подобного сорта. Кроме того, были и другие шалости. В двух случаях одна из кошек Тима была выпущена. И…

– Непохоже, чтобы это была Бет, – сказал доктор Фоксвелл. – Одна из этих шалостей обернулась против нее. Кажется она запаздывала со своей страничкой юмора Скаттерлиз и работала над ней весь вечер, говоря, что она должна быть отправлена авиапочтой на следующий день, чтобы попасть в срок. В тот вечер она оставила материал в почтовом мешке, проштампованный и готовый. Один из ребят поставил почтовый мешок на следующее утро в мою машину и я положил все это в лоток в главном почтовом отделении, как я всегда это делаю, не обращая внимания на то, что происходило в тот день. Спустя два дня миссис Уотерс, убирая помещение, нашла этот материал за книжным шкафом в гостиной дома для девочек. Мы отправили его специальной почтой и страничка юмора опоздала только на один день. Но мы боимся, что этот человек, который сыграл такую шутку, надеялся, что это потеря не будет обнаружена. Они все знают, что телеграмма не может попасть к нам, поскольку никто не знает, кто такая Бет.

– Если розыгрыши были также направлены против Тима и Джея, непохоже, чтобы они были виноваты, – сказал мистер Геррольд, – если только это не было способом отвлечения подозрения.

– Я доверяю Тиму абсолютно, – сказал доктор Уэллес.

– И конечно это не Джей, – сказал мистер Куртис.

– Это могла быть Стелла, – сказал доктор Фоксвелл, – если она по какой-либо причине обижается на других детей. Почти любой ребенок мог бы испытать ревность ко всем другим, просто за то, что они существуют. Оправилась ли вообще Стелла от шока, узнав о существовании других детей, таких же умных, как она сама?

– Я бы сказал, что оправилась, – сказал доктор Уэллес. – Но ей нравится тайна и волшебство. Она могла бы претвориться, что она колдунья или привидение, или что-то в этом роде. Она лишена юмора и она могла подумать, что вещи такого сорта смешны или она могла попытаться быть смешной, не зная как.

– А что Макс? Эта его игра…

– Пожалуйста опишите игру, – сказал мистер Куртис.

– О, Вы идете по кругу доски, как в старой монопольной игре, сказала мисс Пейдж. – Каждый раз по кругу Вы собираете жалованье. Если Вы попадаете на голубое место, Вы получаете мальчика; если на розовое место девочку. Вы получаете розовую или голубую карточку, чтобы следить за своей семьей. Другие квадраты направляют Вас за покупкой платья для каждой девочки, костюма для каждого мальчика, обуви для всей семьи, платить ренту, оплачивать счет бакалейной лавки – это решается бросанием кубиков и подсчетом суммы, которую Вы должны заплатить за бакалейные товары – и все подобного сорта. Есть карта, которая заставляет Вас повысить платежи. Другой квадрат говорит Вам вытащить карту счастья; она может быть хорошей или плохой – наследство, счет врача, близнецы, покупка новой машины или других дорогих предметов. Иногда оплату можно произвести в срок.

– Сложная игра, – пробормотал доктор Фоксвелл.

– Она очень смешная, – сказала мисс Пейдж. – Первый раз, когда я в нее играла, у меня набралось семнадцать детей, а затем я получила "обувь для каждого ребенка" три круга подряд.

– Это звучит довольно необщительным для меня, – заметил мистер Куртис. – Кто-нибудь мог бы подумать, что она дает урок о том, что семья слишком много стоит.

– Макс всегда был беден и знал о своей бедности.

– Да, – сказал доктор Уэллес, – но может быть, раз он заработал так много денег в своей игре, он чувствует себя удовлетворенным. Я знаю, что он придумал эту игру еще до того, как приехал сюда, поэтому даже если у него и было тогда подобное чувство, у него его может не быть сейчас. Розыгрыши произошли здесь. Какую причину мог бы он иметь, чтобы преследовать других детей?

– А Фред? – спросил мистер Куртис. – Он кажется полностью выше подобных штучек.

– Конечно, из всех ребят именно он может видеть, как мелочны и глупы подобные розыгрыши, – сказал мистер Геррольд, который нашел во Фреде усердного ученика и поэтому полюбил мальчика.

– Все они обладают достаточным интеллектом, чтобы видеть это, сказал доктор Фоксвелл. Доктор Уэллес, что думаете Вы?

– Я бы ничего не говорил о подобных штучках никому из детей, кроме, может быть, Тима; но мы все должны продолжать наблюдение. Я больше не буду уезжать и не буду привозить сюда других детей, пока мы не выясним это дело или пока эти розыгрыши не прекратятся. Может произойти что-то серьезное, сказал Уэллес, его мозг все еще переваривал большую часть этих тревожных сведений.

– Вы не думаете, что это опасно, так ведь? – воскликнула миссис Куртис. – Розыгрыши не имеют никакого значения, так ведь? Они неприятны, конечно, но не опасны.

– Думаю, что еще слишком рано что-то утверждать. Однако, – сказал доктор Уэллес, – давайте уладим это дело прежде, чем примем больше студентов.

Спустя день или два, мисс Пейдж, сидя в полдень у своего окна, услышала, шум, раздавшийся в боковом дворе.

– Ты слышал, что сказала Элси? – пронзительно кричала Элси. – Сегодня приходил заблудившийся пожилой человек, который был учителем в каком-то среднем колледже, и он вцепился в меня и Элси и начал читать нам проповеди, и он говорил об эссе по "Климатам мнения", вы знаете, то…

– Да, я читал его, – сказали Фред и Макс.

– И он спросил, прочитали ли мы его, и когда мы сказали, что прочитали, он спросил, не могли бы объяснить, чему оно учит. И Элси посмотрела на него так любезно и сказала: "Да, сэр, оно учит тому, что в дождливый день мы все должны быть каплями.

Раздался взрыв радости у детей.

– Хотелось бы мне быть там, – сказала Бет.

– Он был ужасной старой занудой, – сказала Стелла. – Вам повезло. Элси и я должны были показать ему все кругом и слушать его в течение почти часа.

– Элси не должна была говорить то, что сказала, – сказал Фред. – Она нарушила правило притворяться тупой. И во всяком случае, она всегда рисуется.

– Он был слишком туп, чтобы понять это, – сказала Элси.

– Я бы не назвал это нарушением правила, – сказал Тим. – Она не сказала, что мы написали, или назвала псевдонимы, или еще что-нибудь. В конце концов мы можем иногда делать блестящее замечание, я думаю. Это ведь не школа для слабоумных.

– О, все, что она делает, ты считаешь превосходным! – воскликнул Фред.

– Это не так, – сказал Тим.

– А я считаю, что она должна быть наказана.

– Только попробуй, – предупредил Тим.

– Попытайся остановить меня и я стукну тебя так, что твоя вершина будет внизу, – сказал Фред.

– А я стукну тебя через эпицикл и две трохоиды, – тем же ответил Тим.

Мисс Пейдж, позади оконных занавесок не издала ни звука.

– Я отделаю тебя так, что и мать родная не узнает! – торжествующе прокричал Фред.

– Это избитая фраза, – с презрением заметила Стелла.

– А вот и нет, – возразил Фред. – Это математическая кривая.

– Какой формы? – спросила Элси.

– Я тебе покажу, – сказал Фред, которому не терпелось показать свое остроумие.

И сразу же спор из-за пустяков был забыт по мере того, как все дети чертили в пыли разные дорожки и дружелюбно обсуждали самую лучшую тактику исколошматить кого-нибудь, а также происхождение избитой фразы, в применении которой обвинили Фреда. Через некоторое время они все бросились на поиски "Хорошо известных цитат" и мисс Пейдж смогла кратко записать все, что она смогла запомнить.

Когда она сообщила это остальным взрослым, мистер Геррольд сделал предложение.

– Я часто думал, что мы должны производить запись на ленту в нескольких местах, – сказал он.

– Мы не можем слушать во всех открытых местах, – сказала миссис Куртис.

– Нет, но мы могли проложить провода в домах и… о, я думаю, что это будет стоить целое состояние. – Затем лицо мистера Геррольда прояснилось. – Мы могли бы сделать так, чтобы лента начинала движение всякий раз, когда кто-нибудь входит.

– Честно ли шпионить за ними? – холодно спросила мисс Пейдж.

– Почему бы нет? – спросил доктор Фоксвелл.

– Они сами прежде всего каждое утро включают магнитофонную запись, и они знают, что иногда мы ее прослушиваем. Они знают, что мы вертимся рядом и тоже слушаем за занавесками, когда нам это удается. В качестве группы, предполагается, что у них нет секретов от нас.

– Я согласен с доктором Фоксвеллом, – сказал доктор Уэллес. Установка проводов во всех местах, в домах и спальнях, подслушивание частных разговоров между двумя детьми было бы невыносимо. Но когда они собираются для отдыха в зале, который открыт для нас всех все время, что за беда в прослушивании? Мы бы услышали какие-нибудь удивительные вещи. Возьмите разговор, о котором нам только-что сообщили. В нем не было ничего для них секретного, и тем не менее никто из них не захотел бы потрудиться повторить хоть что-нибудь нам.

– Думаю, что я сделаю соединение с выключателем, – сказал мистер Геррольд. – Когда зажигается свет, начинается запись на магнитофонную ленту. Когда свет выключают, запись прекращается.

Другие с этим согласились и мистер Геррольд в тот же вечер провел необходимую работу.

Тим включил свет, входя в зал.

– …как удар молотком по своей голове, – говорил Фред. – В тот момент, когда ты говоришь "Это очевидно", ты перестаешь мыслить.

– Это верно, если ты мыслил в начале, – сказал Джей. – Кому хочется думать об одном и том же всегда? Многие вопросы мне нравится решать самому. И конечно банальности истинны. Они являются концентрированными установленными истинами всех времен.

– Не все из них, – не согласилась Стелла.

– По определению, – высокомерно произнес Мах, – банальность – это истина, которую мы слышали почти миллион раз. Конечно, люди иногда неправильно понимают или неправильно применяют их.

– Неудивительно, как часто мы над чем-то работаем и узнаем, когда нам нужно выделить суть, что в качестве конечного продукта мы имеем банальность? – сказал Тим.

Фред фыркнул.

– И все же я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала Элси. – Ты, Тим и Фред тоже. Мы чувствуем себя немного обманутыми, обнаруживая то, что знает каждый и что всегда нам говорят. Но иногда необходимо опомниться, чтобы узнать, что означает и как истинно оно. И лучше всего думается после того, когда ты осознал, что особенно истинны банальные истины.

Послышались вопросительные возгласы.

– Надо просто взять два утверждения, которые оба истинны, но которые кажется не согласуются, – объяснила Элси, – и подумать о них обоих. Тогда вы точно к чему-нибудь придете.

– Ты имеешь в виду, что "Свет ведет себя как частицы" и "Свет ведет себя как волна?" – спросил Макс.

– Это мысль.

– Или что "У меня есть свободное желание" и "Бог всемогущ"? – сказал Джей.

– Кто говорит, что эти высказывания истинны, Джей?

– Я, Фред, и если ты мне дашь время, я докажу их, – сказал Джей. Мне начинать сейчас?

– О, заткнись, – попросил Макс. – Не влезай во все это сейчас. Это займет гораздо больше времени, чем у нас есть до собрания, чтобы вдолбить что-либо имеющее смысл в голову Фреда.

– Кто-то сказал ему, что очевидно то, что материализм – это истина, и он не стал об этом думать, – сказал Джайлз.

– Это не банальность; это все неправильно, Фред. Но не расстраивайся. Когда-нибудь ты узнаешь правду из ее противоположности, – сказала Элси с преувеличенной любезностью.

– Я могу доказать…

– Никто никогда не потрудился сказать Фреду, как трудно доказать отрицательное, – сказала Бет. – Особенно когда оно не является истиной.

– О, хватит кусать его! – взмолился Тим. – Некоторые из нас на голову опередили Фреда; нас правильно учили. Лучше взяться за то, в чем мы сами отстаем. Другие подходят? Мы должны начать. Пока взрослые проводят свое собрание, для нас лучше всего провести свое.

– Поставьте стулья по кругу, чтобы мы могли видеть друг друга, продолжил Джайлз, и к тому времени, когда это было сделано, подошли другие.

– Не думаю, что мы должны еще ждать, пока найдутся остальные из группы, – сказал Тим, – прежде, чем мы начнем делать то, что, я надеюсь мы все хотим делать. Должно подойти еще несколько, и другие должны поместиться. Но мы все здесь для одной цели и я думаю, что мы должны выразить эту цель и начать работать над ней. В действительности существует несколько целей. Сначала это была моя идея, что мы должны собраться вместе для дружеского общения, которое никто из нас не мог найти или со взрослыми или с детьми. Тогда я обнаружил, что некоторые из нас должны быть освобождены, чтобы мы могли сделать нашу лучшую работу, или чтобы мы могли выполнить хоть что-нибудь. Доктора могли бы нам помочь, и учителя могли бы помочь некоторым, и я надеюсь, что мы могли бы все помочь друг другу. Некоторые из нас были заперты физически, другие не имели сферы для своей деятельности, а некоторые из нас были поставлены в тупик умственно или физически. Стелла не будет возражать, если я обращусь к ней здесь. Стелла, расскажи нам то, что ты рассказала нам на прошлой неделе?

– Да, я хочу. Мое представление о себе было путаным и неправильным. Я составила какое-то объяснение, но когда я встретила остальных из вас, я поняла, что могла быть неправой, поэтому у меня состоялся разговор с доктором Уэллесом и сейчас, я надеюсь, я на правильном пути. Но именно пребывание здесь и знакомство с вами, вот что было действительной помощью, потому что это заставило меня думать, что я могла быть неправа. Доктор Уэллес сказал, что я составила все очень разумно, но без достаточного знания фактов, поэтому все надо выбросить. А тем из вас, кто недавно упражнялся над Фредом в остроумии, мне бы хотелось сказать, дайте ему время и обращайтесь с ним хорошо, потому что прежде, чем я приехала сюда, у меня было намного меньше здравого смысла, чем у него.

Этот прямой выпад против парня, который был ее главным мучителем, вызвал крик у всех других.

– Спасибо, – громко сказал Фред. – Могу я ответить на это, господин председатель?

– Фред, прошу тебя, не сейчас, – сказал Тим. – Мы все можем всыпать и все можем получить. Но мы все здесь для того, чтобы делать какое-то дело.

– Ладно, – сказал Фред, садясь.

– Я просто хотел сказать, что мы здесь для того, чтобы помочь и чтобы нам помогли, и взрослые готовы помочь нам так, как только они могут. Взрослые люди незаменимы; у них есть большой опыт, подготовка, и практика, и знание. Но возникает масса других проблем. Например, тот вопрос, который Бет и некоторые из нас остальных обсуждали с доктором Уэллесом на той неделе: Почему так много умных детей уравнивается, когда вырастает? Должно ли это случиться с нами? Когда мы вырастем, будем ли мы немного умнее других людей? Что мы можем для этого сделать?

Детям была присуща серьезность, к которой взрослые не были способны. Эти дети, несмотря на свой интеллект, все еще могли быть совершенно серьезными, когда были глубоко заинтересованы. Никакой цинизм, чувство неловкости, притворство не заслоняли их серьезности, когда они обсуждали этот вопрос.

– Макс?

– Думаю, что те другие отбросили свое превосходство ради человеческого дружеского общения, из-за смеси отчаяния и одиночества, сказал Макс.

– Некоторые из них слишком много специализируются, – сказал Джайлз. Как Дарвин; он забросил музыку и поэзию, и искусство, чтобы сосредоточиться на своей работе. Когда вы только раз начнете ограничивать свой разум, он будет продолжать ограничиваться.

Раздался взрыв аплодисментов при этом.

– Мы начинаем папку с докладами об этом, – сказал Тим. – Уже есть коллекция об Абсолютном. Это привело меня к мысли о плане для группы. Тим прочистил горло, расправил плечи и продолжил. – Думаю, что нам надо сделать что-то стоящее. Не только наши индивидуальные проекты и наши личные вклады, не только в развитии каждой индивидуальности полностью, но также что-то как группы, слишком большое для любого одного человека, даже для одного из нас. И я думал о том, как мы сделаем это.

Все сидели тихо, в напряжении услышать каждый звук.

– Последний человек, который был известен как знающий почти все, жил в тринадцатом веке – Альберт Магнус. С тех пор знания развивались так быстро, что людям пришлось специализироваться. Даже в его время потребовался самый экстраординарный человек, чтобы знать все, что было известно, и организовывать и исправлять это все, неважно, как свободно мы используем это выражение. Но мы, как группа, действительно можем знать сущность всего, что известно и что-то сверх этого. У нас есть интеллект и рвение – я надеюсь – и у нас есть помощь других. Мы должны понимать все и иметь взаимосвязь, как я понимаю это. Каждый из нас говорит на двух или трех языках, вы могли сказать, а как Элси понимает поэзию и науки – хотя и не математику пока! – и она начинает понимать философию. Она переводит науку в поэзию, философию в поэзию, а поэзию обратно в факты и действия. Истина одна, и мы должны искать и найти согласие – вот так я вижу это – и это одна истина. Я не имею в виду философскую истину и еще меньше религиозную, и прямо сейчас я не знаю, что это такое то, что мы ищем.

– Когда мы синтезировали и приводили в соответствие все знания и понимали и разделяли все, тогда мы все понимали. Каждая специальность, а все мы имеем больше одной, должна относится к целому, а каждый человек к группе, ибо наконец у нас есть группа людей в этом мире с достаточным интеллектом, чтобы понимать целое, даже если его составные так тщательно разработаны и усложнены. Наша цель – упрощение и объединение. Я говорил об этом отдельно с некоторыми из вас, поэтому я говорю "мы", потому что все они думают об этом также. Это не только моя идея, но и их, и я надеюсь, что это будет идея всех нас. – Он остановился на мгновение, а затем сказал: "А сейчас мне бы хотелось обсудить это, прошу".

Следующим говорил Джей.

– Тим и я думали, что каждый мог выбрать что-то для специализации и работать над этим, – сказал он, – но пока все мы не можем знать все, мы должны постараться все понять. Возьмем две истины, которые кажутся несвязанными и найдем соотношение. Мы должны достаточно изучить все отрасли знаний, чтобы понять сущность всего. Фома Аквинский сказал, что больше всего он благодарен за то, что мог понимать каждую страницу, которую он когда-нибудь читал в своей жизни. Именно так мы и хотим быть.

– А Корзибский разве не поступал подобно этому? – спросил Фред.

– Он пытался, я думаю, но он выпустил ужасно много – целые отрасли знаний и жизненного опыта, как религия, – сказал Тим. – Во всяком случае именно такое впечатление я получил – я не читал их целую вечность, во всяком случае именно такое впечатление я получил. Как бы то ни было, мы собираемся делать это. На это уйдут годы и годы, но это то, что мы хотим сохранить в уме и над чем работать.

– Я хочу взять поэзию и языки, – сказала Элси. – Тим сказал, что языки здесь не важны, но я думаю, что важны, раз ты вышел из нашей собственной группы связанных языков, и я собираюсь доказать это. Язык это фактор в создании мыслительных процессов, и язык имеет отношение к культуре. Макс собирается взять математику в качестве языка, а Джайлз собирается взять музыку.

– Я хочу заняться психологией и философией, – сказал Тим. Знаете ли вы, синтеза психологии не существует. Каждая школа не принимает во внимание все другие. Существуют все виды школ – бихевиоризм, Джанг и Адлер, и Фрейд, и схоластическая психология и функциональная, и парапсихология, и так много интересных побочных занятий тоже. Никто никогда не разрабатывал материал о предупреждении Джанга, а также о душе. Я имею в виду… – и он собрался было пуститься в объяснение, но Бет прервала его.

– Ты говоришь, что "Она" Хаггарда и другие подобные книги существуют, но ни одна женщина не написала ни одной книги о мужчине, который был враждебным.

Рот у Стеллы широко открылся и все посмотрели на нее.

– Думаю, что Мари Корелли написала, – выпалила она. – Я никогда не думала об этом. Я собираюсь поработать над этим. Ведь некоторые из моих собственных…

– Хорошо! – ликовал Тим. – Ты именно та, кто сделает это, Стелла!

– Я тоже хочу что-нибудь сделать в психологии, – сказала Элси. Именно сейчас я планирую заняться аномалиями, физическими и умственными, и психологическими – любое отклонение от нормы, благоприятное и наоборот. Но доктор Фоксвелл говорит, что я должна подождать, пока не вырасту.

– И должна быть выражена философская основа всего этого, – вскричал Джей. – Мы должны все работать над этим вместе.

– Скульптура, живопись и архитектура, так как они выражают культуру и влияют на нее, – напомнил им Джайлз.

Тогда они все заговорили вместе, пока Тим снова не встал и не ударил молотком по столу.

– Хорошо. У всех нас есть идея. Это означает годы работы и вся работа должна соблюдаться, быть под наблюдением и обсуждаться всей группой. Мы все должны опубликовать все, что мы можем, чтобы повысить общие знания, но ничего, относящееся к этой работе, не должно быть опубликовано преждевременно.

– Ты что-то сказал о понимании всего, что мы читаем, – сказал Джайлз. – Как можно было это сделать? Некоторые вещи бессмысленны.

– Как бы то ни было понимать мы должны. Мы должны понимать, что подразумевал писатель, что он пытался сделать, какими психологическими мотивами руководствовался он, и что было неправильно и почему, – объяснил Тим. Закончил он счастливо:

– Психология – это самая восхитительная вещь!

– Отнесем поэзию к музыке, а музыку к языку, – мягко напевала Элси, язык к математике, а ее к физическим наукам; физические процессы к химическим…

– …а химические к биологическим, – подхватил напев Макс. Биологические к психологическим, а психологические к метафизическим и философским – большие проблемы все еще не ликвидированы – связанные вещи все еще не спутаны…

Тим вновь ударил по столу:

– И помимо всего этого, – сказал он, – мы должны вести нашу раздельную работу. Изобретения и открытия всех видов следует искать после. И мы должны жить здесь и сейчас, поэтому я хочу сказать, что время истекло. Они будут загонять нас в постель, а завтра тот, кто заинтересован, может придти помочь в работе по плавательному бассейну. Сегодня днем я огородил место, и если хорошая погода продержится, может быть мы сможем начать по нему работу.

Спустя два дня, как обычно, Питер Уэллес проиграл записанные ленты, которые накопились. В большей части их он был не очень заинтересован, но когда он услышал запись собрания, он поспешно бросился на поиски своих коллег.

– Что случилось? Строят космические корабли? Или еще одна проказа? спросил мистер Геррольд.

– Больше, чем это, – сказал Питер.

Они слушали внимательно и то, что они услышали, восхитило их.

Наконец доктор Фоксвелл глубоко вздохнул и сказал дрожащим голосом:

– Я действительно верю, что они могут делать это.

– Я уверена, что они сделают, – сказала мисс Пейдж.

– Они изменят весь ход истории и найдут средство для развития мира, сказал мистер Куртис.

– Да, и попутно они построят плавательный бассейн и космический корабль, без сомненья, – сказал мистер Геррольд.

– Без сомненья, – повторил доктор Питер Уэллес.

Послышался стук в дверь. Розовощекие и запыхавшиеся от бега Бет и Стелла нетерпеливо вышагивали на веранде, пока дверь не бала открыта.

– Пожалуйста, Макс говорит, что бесполезно пока начинать бассейн, выпалила Бет, – потому что скоро пойдут дожди. Будет ли хорошо, если мы сделаем каток для катания на роликах и используем для этого цемент? Мы можем кататься всю зиму, а весной начать бассейн.

– Мы не будем делать его рядом со зданиями, потому что катание на роликах такое шумное, – пообещала Стелла.

– Великая идея, – сказал Уэллес. – Валяйте.

Спустя два дня им опять убедительно напомнили, что у них есть более неотложная проблема, чем катки и усовершенствование мира.

Элси с шумом ворвалась в столовую, опоздав к завтраку.

– Кто совал свой нос в мой инкубатор? – неистовствовала она. – Кто-то увеличил подачу тепла, увеличил! Яйца сварились!

Большинство группы выглядело потрясенными, но было несколько сдавленных смешков.

– Я думал, что эти приборы имеют автоматические регуляторы, – сказал Джайлз. – Как он мог быть включенным до сих пор?

– Я не покупала дорогой прибор, – горячо сказала Элси. – Мой был самодельным и за ним надо было следить. И я была так осторожна… и некоторые из двух желтковых яиц развивались прекрасно. И сейчас…

Она выдернула свой стул и плюхнулась на него, мрачная.

– Я не хочу никакого завтрака, – сказала она. – Особенно, – уставясь на тарелки, – никаких яиц!

Доктор Уэллес сделал знак другим детям сидеть тихо. Лицо его было мрачным.

Было несколько сочувствующих замечаний шепотом; все поспешно закончили завтракать и вышли из комнаты. Питер Уэллес кивком головы пригласил Тима в свой офис.

– Что-то здесь происходит, – сердито сказал Тим. – Это не было случайностью. И другие происшествия тоже были неслучайны. Ты слышал о них? Что происходит?

– Это то, о чем я хотел спросить тебя Тим, – сказал его друг. Ты уверен, что они не случайны?

– Я точно не оставлял клетку Красотки незапертой, когда навещал ее, сказал Тим. – А когда она выбралась, я знал, что кто-то сделал это.

– Есть ли у тебя какая-нибудь идея, кто бы это мог быть?

– Нет, – сказал Тим. – Что за человек мог сделать подобное? Выпустить всех собак – и щенок в цыплятнике – и кража рисунков Бет – а сейчас эти яйца! Кто бы это проделывал?

– Почти каждый мог.

– Но они так глупы, я имею в виду эти происшествия! – вскричал подросток. Ты бы и не подумал никогда, что кто-нибудь в своем здравом уме мог бы совершить подобное. Это не мог быть кто-нибудь из мальчиков или девочек, так ведь, Питер?

– Почти наверняка это один из мальчиков или девочек, – сказал доктор Уэллес. – Не обсуждай это с ними, Тим, но держи свои глаза открытыми и следи, не сможешь ли ты найти ключ к разгадке.

– Я надеялся, что дал им что-то еще, чтобы о чем-то думать, – сказал Тим. – И каток тоже. Я пытался… ладно, полагаю, что мы узнаем, это все. Лучше мне не говорить об этом?

– Просто наблюдай и слушай. Если ты считаешь, что знаешь, приходи ко мне, – сказал Уэллес, но за его спокойствием скрывалась глубокая обеспокоенность.

Но прошло несколько дней, розыгрышей больше не было.

Был конец ноября и вечера были холодными. Большинство детей собиралось в зале каждый вечер после ужина, где они играли. Макс разработал новую и очень сложную игру, требующую шесть игроков, три кубика разных цветов и шесть отдельных досок, представляющая каждая универмаг, принадлежащий одному из игроков и опекаемый остальными.

Некоторым детям больше нравились проводить большую часть своего свободного времени изобретая замысловатые головоломки для решения их другими – те, которые были достаточно легкими, были проданы журналам – еще был непрекращающийся шахматный турнир, о котором Джайлз хранил точные записи, иллюстрируемые графиками и таблицами.

Среди девочек особенно популярными были "Слова и вопросы", которые Бет вычитала в одном очень старом сборнике рассказов, но никогда не могла склонить кого-нибудь поиграть. (Все взрослые люди кричали: "Но это слишком трудно!"). Каждый игрок писал слово на кусочке бумаги и бумажки бросали в вазу. Затем каждый игрок писал вопрос на другой полоске бумаги, которую бросали в другую вазу. Затем игроки тянули слово и вопрос и писали рифму, в которую вводили это слово, отвечали на вопрос.

Стелла объясняла, что поэзия не нуждается в рифме, а Бет и Элси полагали, ссылаясь на правила игры, которые совсем не оговаривали поэзию, а оговаривали рифму.

– Занятие рифмой, – доверительно сказала Бет Элси, – пойдет Стелле на пользу.

В субботу днем зазвонил телефон у доктора Фоксвелла.

– Алло? Алло?

– Это школа доктора Уэллеса?

– Да.

– Один из ваших учеников погиб в автомобильной катастрофе.

– Что!

– Один из Ваших учеников мертв. Это случилось при аварии машины на Чет…

Раздался щелчок и трубка смолкла.

Спустя минуту Марк Фоксвелл бросился в кабинет Питера Уэллеса.

– Пойдем в мой кабинет… нас прервали… он может позвонить снова.

Но к тому моменту, когда он закончил повторять сообщение, телефон снова не позвонил.

– Нас прервали именно тогда, когда он говорил мне где это случилось. – "Чет…" – это могла быть Четвертая или Четырнадцатая улица или проспект. И Четырнадцатая улица тянется прямо до Сан-Леандро. Кроме того, вероятно ребенка заберут в госпиталь, или морг, или привезут сюда… все зависит от того, кто занялся этим на месте. Пит…

– Подождите минутку, – сказал Питер. – Кто убит?

– Не сказали.

– Мальчик или девочка?

– Не сказали.

– Кто звонил?

– Не сказали. Глухой, взволнованный голос. Могла быть женщина, почем знать. Кого нет?

– Субботний день? Всех, вероятно. Дайте звонок к обеду и позовите всех, кто в саду. Я проверю по книге тех, кто записался на выход.

– Вы дайте звонок, – сказал доктор Фоксвелл. – Я начну обзванивать больницы и полицию и получу что-нибудь определенное на это.

Резкий металлический звук вызова привел Куртисов и миссис Уотерс, и миссис Уотерс могла доложить: "Они все записались на выход, доктор, а также мисс Пейдж и мистер Геррольд, и мой муж. И каждый из детей записал, что останется до половины шестого.

– Если это Элси, – добавила она и начала всхлипывать.

– Если это Джей, – сказала миссис Куртис и запнулась.

– Я обзвонил все больницы всего района и полицию, – сказал доктор Фоксвелл.

– Сообщить нечего. Телефон был занят, пока я это делал, поэтому никто не мог позвонить сюда. Полагаю, что все дети носят удостоверение личности?

– Уверена, что все. Самое первое, что делает любой ребенок со своим новым бумажником, это заполняет удостоверение личности, – сказала мисс Пейдж. – Кроме того, кто-то же позвонил.

– Будет ли какая-то польза в том, чтобы проехать по возможным улицам? – спросила миссис Уотерс. – Мы должны что-то делать.

Доктор Фоксвелл покачал головой.

– Вероятно, все будет сделано к тому времени, как мы доберемся туда, и мы наверняка проедем мимо. Нет, сейчас в любую минуту полиция или больница должны позвонить нам по телефону. Или кто-нибудь придет. Можем мы сделать что-нибудь?

– Я буду сидеть у телефона, – тяжело сказал мистер Куртис. – Это самое большое, что я могу сделать.

– Я пойду обратно к воротам и буду следить там, – сказала миссис Уотерс. – Могут вернуться другие дети и я смогу быть там, чтобы рассказать им.

– Почему никто не звонит? – волновалась миссис Куртис. – Возможно там были и другие тоже и очень пострадали. Может быть поэтому никто не звонит. Я пойду прямо к выходу из домов, просто на всякий случай… Они могут быть слишком заняты, чтобы звонить, но они могут привезти детей сюда.

Две женщины вышли из комнаты, и Марк Фоксвелл сделал знак Питеру Уэллесу выйти из комнаты, оставив мистера Куртиса у телефона.

– К этому времени, – сказал Питер, – мы должны были бы услышать. Прошло почти полчаса. – Он остановился и взглянул на большого доктора.

– Я сам начинаю думать это, – сказал Фоксвелл. – Ты считаешь, что если даже нас прервали – и это то, что происходит не очень часто – нет такой причины в том, почему нам не позвонили до этого времени снова.

– Я не смею возбуждать напрасные надежды, – сказал Питер Уэллес. – Но я начинаю думать, что это еще одна сыгранная над нами шутка. Ты говоришь, что голос совсем не сказал ничего определенного – не "Убит мальчик", или "девочка"; а если они знали, что ребенок был здесь учеником, они знали имя ребенка. Или они знали ребенка по виду, или они читали его удостоверение личности. Обычно люди начинают с употреблении имени и стараются новости сообщить мягко. Они бы сказали: "Э… Тимоти Пол ваш ученик?" или что-то в этом роде. В действительности нет невозможного в том, что кто-нибудь мог сказать "ученик", но это необычно. Люди почти постоянно говорят: "Пострадала девочка" или "Под колеса попал мальчик" и… но я не смею сказать это другим.

– Лучше всего подождать, – согласился доктор Фоксвелл. – Но я собираюсь позвонить в полицию еще раз.

Спустя две минуты он повесил трубку.

– Ни один ребенок не погиб во всем районе залива на этот полдень, если только это не случилось в течение последних пятнадцати минут, сказал он. – Во всяком случае у полиции нет никакой записи об этом. Кто-нибудь мог ушибиться, а сообщение об этом преувеличено. Но скоро придут дети.

– Одна из девочек сейчас входит в ворота, – сказал Питер Уэллес, который смотрел в том направлении. – Это Элси. Я пойду спросить, знает ли она где находится любой из других.

Миссис Уотерс уже спросила.

– Элси говорит, что она и Стелла ходили вместе в главную библиотеку, и Стелла захотела почитать, поэтому Элси погуляла вокруг озера одна. С того времени она Стеллу не видела.

– Я оставила свои книги, а после того, как я погуляла вокруг озера, я вошла и получила еще книги, но я не видела Стеллу, – сказала Элси. – Я не очень-то сильно и искала ее; я подумала, что к тому времени она могла уйти куда-нибудь еще. А что? Еще довольно рано. Что происходит со всеми вами?

– Это может быть еще один из тех розыгрышей, – сказал доктор Фоксвелл, – но… мы бы уже услышали к этому времени! Кто-то позвонил около часа назад и сказал, что один из ваших детей пострадал в автокатастрофе. Но… вот входит один из мальчиков! Фред, все в порядке? Кто был с тобой?

К четверти шестого все еще не было только Макса и Бет. Другие ждали их больше с гневом, чем с волнением; и как раз перед тем, как часы пробили полчаса, подошли двое, торопясь по холму, поймав один и тот же автобус из города.

Никакие опросы – все спрашивали каждого, ничего им не дали. Не было двух детей, пробывших вместе. Тим и Джей, исследуя большой универмаг с целью рождественских покупок, ушли вместе и вернулись вместе, но они расходились и встречались, и в течение этого полудня они вновь расставались много раз. Тим лично настаивал, как только у него появится шанс поговорить с доктором Уэллесом наедине, что надо использовать детекторы лжи и тесты мировых ассоциаций.

– Мне ненавистна сама мысль об этом. Тим, но это может потребоваться. Давай всем дадим несколько дней, чтобы успокоиться. В конце концов никакого фактического вреда не было причинено, – сказал Уэллес, хотя лично у него были сильные сомнения.

– Это было жестоко! Это не было бы так, если бы было дано конкретное имя. Если бы Куртисам сказали, что Джей погиб, или миссис Уотерс, что погибла Элси, – Нет, вы все должны были быть испуганы до смерти, – горько сказал Тим.

– После первых нескольких моментов мы все были скорее смущены, чем напуганы; и конечно горя не было, потому что мы не имели ни малейшего представления о том, кого оплакивать. Когда звонок доктора Фоксвелла не дал никаких результатов, мы все начали подозревать, что это была только шутка, – сказал Уэллес, стараясь успокоиться.

– Ты, что, хочешь сказать, что не собираешься ничего предпринять в связи с этим?

– Тим, это мог быть мистер Геррольд или мисс Пейдж, или мистер Уотерс. Следовательно, им могли принадлежать и все другие розыгрыши.

– Мисс Пейдж! – фыркнул мальчик.

– У меня есть выбор, обращаться здесь со всеми детьми, как с преступниками или как с немного странными, – сказал доктор Уэллес. Обещаю тебе, я узнаю. Но дай мне немного времени. И не воспринимай все так серьезно. Близкой опасности нет, я даю тебе мое профессиональное слово. Сейчас мы все настороже и внимательно следим. Тем временем я решительно запрещая тебе пробовать какие-либо тесты ассоциации словесности или что-нибудь подобного сорта. Абсолютно никакого вмешательства, Тимоти. Оставь это мне. Обещаешь?

– Еще один розыгрыш, Питер, и все обещания закончены, – решительно сказал Тим. – А пока, ладно, я обещаю.

– Еще один розыгрыш и я, обещаю тебе, предприму любые необходимые шаги вплоть до тисков для больших пальцев.

– Ладно. – Успокоенный, Тим удалился.

Спустя несколько вечеров дети собирались в зале. Бет проводила последние штрихи на комиксах для серии "Неновая". На них была изображена преклонного возраста и разнузданно выглядящая машина, за рулем которой сидели две пожилые дамы, только что купившие бензин на заправочной станции. Одна пожилая дама спрашивала другую: "Ты уверена, что он полон?", на что машина икнула: "Ик!"

– Это как раз так умно, как они ожидают от нас, – одобрительно сказал Макс. – Трудно, не так ли, сдерживать себя?

– О, мы можем быть умными по-другому, – весело сказала Бет. – Как ты поживаешь, Макс?

– Наша большая игра слишком трудная, говорит мистер Геррольд, но у меня есть идея насчет другой. Продала еще что-нибудь, Стелла?

– Я сосредоточена на окончании романа Петры, – ответила Стелла. – Что ты делаешь в последнее время, Фред? Еще патенты?

– Я вообще не сдвинулся с мертвой точки с хитином до сих пор, сказал Фред, – Это трудное дело. Но у меня еще несколько идей, и те два патента я наверняка получу. И у меня есть одна хорошая новая идея, чтобы поработать над ней, если я смогу держать несколько коров.

– Коров? – переспросила Элси. – Думаю, что у нас было бы молоко. Ты спросил разрешения?

– Нет, нет еще. Сначала я хочу выстроить теоретическую работу, сказал Фред.

– А затем мне потребуется несколько коров для ее проверки.

– Хочешь поведать нам об идее?

– Вот она, идея. Ты знаешь, что если корова имеет телят близнецов, то один теленок является бычком, а другой – коровкой, которая бесплодна?

– Свободная ласточка, – кивнула Элси.

– Да. Это потому, что гормоны молодого бычка попали в кровь матери и повлияли на молодую самку, ты все знаешь, как я полагаю. Я думал, что можно было бы разработать тест – биологический, если не химический – чтобы можно было на ранней стадии сказать, является ли теленок самцом или самкой, если был бы только один теленок. Это не действует на маленьких животных, которые имеют большие смешанные пометы. Но это надо быть в состоянии выяснить очень рано, а потом, если вы хотели телку, а получился теленок-бычок, можно сделать аборт и не терять все это время, – объяснил Фред. – Это действовало бы и для человеческих существ тоже, сомнений у меня нет; что-то вроде кроличьего теста на раннюю беременность. Хочу это тоже разработать; возможно доктора найдут место для его испытания, раз я разработал это.

Другие дети переглянулись.

– Думаю, что мать могла бы захотеть узнать о том, вязать ли ей розовые свитерки или голубые, – сказала Бет.

– О да, полагаю, что это можно было использовать для удовлетворения естественного любопытства, – сказал Фред. – Но я на самом деле думал, что раз люди редко хотят больше одного или двух детей, то стоит ли иметь тот пол ребенка, который они не хотят. Вы могли бы определить пол плода на восьмую неделю и…

– Ты! – Тим вскочил на ноги так неожиданно, что опрокинул свой стул.

– Это именно ты! – закричал он. – Ты – тот человек, который проделал все эти выходки!

– Но как… – в изумлении вскричал Джайлз.

– Как я узнал? Это легко. Он – именно тот, кто не знает ничего кроме своего интеллекта. Он совершенно не развит с точки зрения чувств, – кричал Тим. – У него правильные чувства отсутствуют напрочь. Только такого сорта человек мог думать над подобным планом, о котором он только что рассказал нам. Он выдал себя!

– Это верно, – взволнованно сказала Элси. – Это должен быть Фред. Он совсем не знает, что люди чувствуют о своей работе или об убийстве телят или детей, или еще о чем-нибудь. Что они чувствуют о своих любимых домашних животных. Он не хочет никаких домашних животных. А комиксы… что люди чувствуют о Скаттерлиз и как им не хватает их.

– Неужели никто из вас не может понимать шуток? – горячо сказал Фред. – Те выходки были только шутками, кто бы не делал их. Я не делал…

– О всяком, кто хотя бы думал, что это были шутки, – решительно сказал Макс, – мы знаем. Вот почему, я думаю, был отложен приезд Робина и Мари. Доктор Уэллес не сказал почему, но мы знаем, что они были почти готовы выехать, а затем поездка была отложена. Эти выходки портят школу для всех нас.

– Нет причины тому, почему люди должны использовать мои эксперименты для чего-нибудь, кроме удовлетворения своей любознательности, – упрямо проговорил Фред. – Я не говорю, что всякий должен убивать телят или детей, как ты сентиментально утверждаешь это.

– Шутками он называет то, что натворил, – изумился Джайлз. Продолжай, Тим, прочти нам лекцию по психологии.

– Хорошо, вы знаете, что человек, который живет на уровне чувств, наделает массу невероятно бестактных, глупых вещей, если вы поместите его в такую ситуацию, где он должен думать, – начал Тим. – Поступки без капли здравого смысла в них? Ну и точно также, человек, который живет только для своего интеллекта и уводит всю свою сторону чувств в подсознание, делает самые невероятные вещи против чувства. Если вы полностью загоняете деятельность в подсознание, она мстит вам. Она протекает примитивно и неразумно – как выходки Фреда – и как раз противоположна всему, что интеллектуальный человек сделал бы. Она требует компенсации чрезмерным выделением с другой стороны, но не может делать это правильным образом и все идет архаично.

– Ты так говоришь, как будто это чужой человек, – сказал Джайлз.

– Это такая манера высказывания, но она выражает каким образом, по-видимому, происходят поступки, – ответил Тим. – Я никогда в действительности раньше не понимал этого до самого этого часа. Фред не мог любить или хотя бы ненавидеть на нормальном уровне. Он должен был делать что-то неразумное настолько, что оно ниже всякого рода любви или ненависти, которые мы можем понять, если у нас вообще развита сторона чувств. Эта его сторона существует, и она должна себя выразить, но у нее нет шанса сделать это на человеческом уровне.

– Что это была за чепуха, о которой ты говорил на прошлой неделе и неделей раньше? – насмешливо-презрительно спросил Фред. – Я думал, что ты сказал, что любовь – это не эмоция, а действие желания.

– Конечно, этот тип любви, – быстро ответил Тим. – Но в человеческом существе привязанность идет рядом с желанием. Чистейший дух мог бы любить только желанием – думаю, что должен бы – но человеческие существа имеют также и эмоции. То, что твое желание делало, было подавлением всех чувств, как ниже всякого презрения. Но желание принадлежит стороне чувств, потому что оно выбирает на основании любви – ненависти. Ты отказался это делать совсем; ты старался не любить или ненавидеть, а только рассуждать. Ты единственный, кто нетерпим к поэзии или музыке, или к искусству, или красоте, религии еще к чему-нибудь такому же.

– Я думал, что томисты говорили, что религия была чисто интеллектуальной, – сказал Фред.

– Ты никогда не думал ничего подобного, – вскричала Элси. – Ты знаешь, что это вздор. Если бы ты думал, что религия предполагалась быть чисто интеллектуальной, ты бы никогда не был против нее.

– Сначала я думал, что это мог быть кто-нибудь еще, – сказал Тим, поднимая свой стул и вновь садясь на него. – Я думал о тебе, Макс, пока не увидел, как ты играл в свою игру.

– Обо мне? – в изумлении произнес Макс.

– Я думал, что ты мог бы изобрести такую игру, потому что ты не любил детей и пытался доказать, что это слишком дорогое удовольствие иметь семью, – объяснял Тим, – пока я не увидел тебя играющим. Тогда я понял, что тебе нравилось иметь детей все больше и больше, а игра была на самом деле способом получить детей или быть ребенком в большой семье, а расходы были чем-то вроде компенсации – ты должен был постоянно напоминать самому себе, что они дороги, потому что ты их так сильно хотел, а твоим дедушке и бабушке пришлось сделать все, что они могли, чтобы воспитать одного из вас.

– Ну и здорово ты знаешь, – поразился Макс. – Я никогда не думал ни о чем таком. Конечно, Тим, ты прав.

– А затем я подумал, что это могла быть Элси, старающаяся быть слишком хорошей, потому что, когда ты не можешь выходить из себя открыто в большом волнении, тебе вероятно приходиться выпускать пар тайком. Но я считаю Элси слишком честной делать что-то украдкой. Может быть она выпустила бы животных, если бы захотела поскандалить, но тогда бы она стояла рядом и смеялась бы над тобой. Я думал даже о Стелле, потому что некоторые стороны ее все еще так не развиты. Она могла иметь какой-нибудь неразвитый дар, который мог бы привести к странному поведению, совсем бессмысленному. Мне пришлось думать о каждом. Я даже думал о мистере Геррольде и мистере Уотерсе.

– Я знаю, что ты думаешь обо мне, – сказала Стелла, – но именно со стороны чувств я развита меньше всего, и я работаю над этим с доктором Уэллесом, ты ведь знаешь.

– Но Фред всегда преувеличивал свой интеллект, – продолжал Тим. – Это было то, что окружающим его людям нравилось в нем – он был таким умным мальчиком. Единственную другую ценность видели они в нем – или он так считал – это деньги, которые государство платило им за то, что они брали его. Может быть он всегда, так или иначе, был гораздо лучше, не так уж и многое в нем могло вам нравиться. Он так хладнокровно относится ко всему. Элси, возможно, и могла бы убить младенцев, если бы она рассердилась на них, но тогда должна быть причина – как тогда, когда стоял галдеж, когда она пыталась написать стихотворение. Ненависть – это другая сторона любви и жалость близка к любви, но Фред совсем ничего не знает о стороне чувств; он подавил все это. Он считал, что единственная хорошая черта в нем – это мыслительная сторона, но мы все имеем четыре способности и мы должны как-то их развивать. Вы не можете быть только односторонним, вы должны быть четырехсторонним. Очень интеллектуальные люди делают порой самые странные вещи. Всякий, кто развивает одну способность, исключая другие, совсем неуравновешен.

– Что мы собираемся делать с ним? – спросил Макс, критически глядя на Макса.

– Следует нам выставить его из школы?

– Мы должны сообщить о нем доктору Уэллесу, – сказал Джайлз.

– Ну, я не знаю, – сказал Тим. – Почему бы нам не решить это самим?

– Ты имеешь в виду заставить его уехать?

– Сначала давайте посмотрим, что у него есть сказать нам, сейчас, когда мы знаем, что он сделал все это, – предложил Тим.

– Никакого действительного вреда причинено не было, – горячо сказал Фред. – Я не знаю, из-за чего все это волнение по пустякам. – Но щеки его были красны из-за смешения стыда и гнева.

– Вот это как раз то, что нам не нравится, – воскликнула Элси. – Ты не знаешь!

– Послушай, ты хочешь остаться здесь и работать с нами, и хочешь ты вылечиться? – спросил Тим.

– Вылечиться! – сердито сказал Фред. – У меня нет ничего такого, от чего бы следовало вылечиться. Ты так говоришь, как будто я болен или чокнутый.

– Чтобы доктор Уэллес сделал с ним? – спросил Джайлз.

– Вылечил бы его, то есть, если бы Фред захочет вылечиться, – быстро ответил Тим. – Он бы развил свои другие способности так, чтобы у него было правильное чувство и хорошая интуиция, и правильное применение своих чувств. Фред знает много – может быть больше, чем любой из нас о некоторых вещах – но из всего этого он не понимает ничего. Его всемогущая интеллектуальная сторона не позволяет ему делать никакого выбора между любовью и ненавистью. Он должен бы так изменить свое желание, чтобы он мог согласиться развивать эту сторону.

– Все это относится к сентиментальности, – сказал Фред. – Какое мне дело до всего этого? – он холодно уставился на других детей.

– Неужели тебе все равно, нравишься ты нам или нет? – спросил Макс. Или даже то, можешь ли ты остаться с нами?

– Я могу работать и дома, – сказал Фред. – И мне все равно, нравлюсь ли я вам; и с какой стати? Если это то, что вы думаете обо мне…

– Ты человек, – сказал Макс. – Я знаю, ты хочешь, чтобы мы любили тебя, потому что ты человек. Может быть твои способности рассуждать не дают тебе думать почему, но ты хочешь. Хотя, думаю, что ты почувствовал зависть, когда узнал, что другие так же умны, как и ты, и хотел расквитаться тем, что досаждал нам всем. И я думаю, что ты хочешь забыть о том, что мы существуем, большую часть времени – если ты уедешь домой, ты можешь попытаться сделать это, но ты всегда будешь знать, что это не так. Послушай, хочешь ты жить с нами, Фред, и учиться развивать все стороны самого себя?

– Я должна сказать, что вопрос в действительности стоит так, хотим ли его мы, – сказала Элси.

– Да, мы хотим, – сказал Тим, – потому что мы люди. А он один из нас, и он мог быть таким внушающим симпатию, и определенным образом мы восхищаемся им, и мы не боимся его, чтобы этого было достаточно для того, чтобы вышвырнуть его. Конечно, сейчас мы знаем о нем все, и он больше не будет устраивать свои розыгрыши. Но хочет он остаться и учиться? Будешь, Фред?

– Сколько раз говорить, что он может остаться, если захочет? спросил Джей, и первой поднялась рука Элси. – Смотри, каждый предпочел бы, чтобы ты остался, Фред. Ты найдешь это интересным, со стороны знаний, познать о психологии, Фред. Пусть доктор Уэллес учит тебя. Тебе не надо говорить, почему.

– Психология – не наука, – сказал Фред.

Тим усмехнулся.

– Я слышал, ты это говорил и раньше. Не были и астрономия или биология, или психология во времена Альберта Великого, – сказал Тим. Предположим, что ты займешь равное положение и поможешь нам тогда создать действительную науку из этого. Начни с того, что скажет доктор Уэллес, и посмотри, что можно создать. Соответствующее изучение человечества – это человек, и если наука о психологии все еще не существует, мы лучше займемся делом и создадим таковую.

Казалось, что в первый раз Фред заинтересовался.

– Я не пытался изучать психологию – не ту, о которой вы говорите, сказал он. – Что-то должно быть в ней, если вы меня нашли таким образом. Я думал, что вы узнаете с помощью… о; с помощью методов Шерлока Холмса, если воспользоваться допотопным примером. Но большинство из того, что ты говоришь, звучит как ужасная чепуха.

– Если бы доктор Уэллес был здесь… или Карл Джанг, или кто-нибудь еще в таком роде, все это было бы изложено лучше.

– Ладно, в таком случае договоримся, – живо сказал Джей. – Мы не станем ябедничать на Фреда, и розыгрыши прекратятся, и все забудут о них. Фред пойдет к доктору Уэллесу и сделает честную попытку. Фред, ты можешь сказать ему, что ты слышал, как Тим, я и девочки говорили обо всей этой чепухе, и ты хочешь об этом узнать, чтобы изучить эту науку… или эту так называемую науку, если ты хочешь сказать таким образом; но тебе лучше быть вежливым с доктором Уэллесом. Конечно, на это уйдет время, и ты хочешь понять, что происходит.

– Фред, ты знаешь, что не можешь отрицать своего собственного человеческого характера, – сказал Тим. – Дай всему этому шанс, чтобы доказать это.

– Я попробую, – сказал Фред. – Но я предупреждаю тебя, что не предполагаю, что буду способен извлечь смысл из этой психологии.

– Попробуй честно, – сказал Тим. – Это все, что тебя просят сделать. Просто скажи самому себе, что в этом может быть какой-то смысл и тебе хочется посмотреть, так ли это.

– Если это так, – сказал Фред, – я узнаю это.

Тим и другие дети держали свое слово, но запись, сделанная на ленте, рассказала всю историю Питеру Уэллесу и доктору Фоксвеллу.

Лица взрослых людей стали белыми, по мере того как они смотрели друг на друга, пока лента не кончила крутиться перед ними.

– О, Тим, Тим, – застонал доктор Уэллес. – Почему ты выложил все таким образом?

– Это все правда… что сказал Тим?

– Дело в том, следовало ли ему говорить это? – ответил доктор. – Что может вынести мальчик под подобным градом камней, бросаемых в него? А Фред ведь ужасно гордый.

– Не понимаю, чем он обладает, чтобы гордиться, – сказала миссис Куртис.

– Он обладает интеллектуальной гордостью в чрезвычайно высокой степени. Богословы говорят, что это грех, от которого падали сами ангелы и если это неправда в буквальном смысле, мистер Геррольд, это, конечно, правда в психологическом смысле. Только что Фреду были сказаны ужасные вещи всякого черта, с такой откровенностью, на которую способны только дети. Он очень гордится быть самым, самым лучшим, а они назвали его не достигшим человеческого уровня. Они сказали, что он ничего не знает о чувствах, что совершенно не развит в очень важной стороне своего характера, что он ничего не знал о природе человека, и что люди ценили его не за что иное, как за его интеллект. И, говоря ему, что он должен учиться почти всему, они принизили его интеллект и разум.

– Вы не думаете, что его гордость воспринять это все, – сказал мистер Куртис. – Это была чрезмерная доза. Но ближе к концу они просили его и кажется он реагировал на это.

– Да; но честно ли он имел это в виду? – спросила мисс Пейдж. – Может быть он только притворяется. Конечно, он не хочет, чтобы его отправили с позором. Если он не может перенести и мысли о том, что другие могут быть с ним равны по интеллекту, насколько больше ему приходится злиться по поводу того, что его заставляют чувствовать, что в остальном он явно хуже их!

– Я бы не слишком надеялся на его готовность – допустил доктор Уэллес. – В настоящее время может быть возбуждена его интеллектуальная любознательность. Он может согласиться послушать то, что у меня есть предложить, даже если он может все время сопротивляться этому. Он может слушать только для того, чтобы доказать несамостоятельность всего того, чему я буду его учить. Иногда мы обнаруживаем, что состояние разума у атеиста, который не развит со стороны чувств, противится любому разумному высказыванию относительно религии, потому что, для него, вся религия – это подпадание под чувство.

– Многие религиозные люди бывают очень сильно шокированы при любом намеке на то, что благоразумие всегда должно сопровождаться опорой на религию, – прокомментировал доктор Фокс. – Однако, что касается Фреда… уверены Вы, что сможете исправить его?

– Потребуется очень тщательная работа, чтобы удержать его от возвращения к своей прежней слепоте ко всему, кроме интеллектуальной стороны его души, как только изгладится последствие того шока, который он сегодня получил.

– Я ничего не смогу сделать, если его воля будет действительно настроена против меня, – сказал доктор Уэллес. – Если он молится на свой интеллект до такой степени, что воля является полностью марионеткой его интеллекта, и все чувства отвергаются, это будет тяжелая борьба. "У человека, убежденного против своей воли и мнение все такое же". Против меня существуют две вещи: Тим не оставил мне никакого шанса, чтобы изменить что-либо мягко; он сказал Фреду все такое, что тому хотелось знать меньше всего, и открыто перед всеми другими. Это была явно хорошая терапия – она сработала – для гордости Фреда осталось только одно, это то, что он считает, что мы, взрослые, не знаем об этом ничего. Сейчас мы должны восстановить его гордость. Мы должны попытаться показать, что мы ценим его за другое, а не за интеллект.

– Да, и мы должны оценить его так высоко, как только мы сможем, сказал мистер Фоксвелл. – После подобной разрушительной атаки он нуждается во всей нашей поддержке, какую мы только можем ему дать.

– Я боюсь, что он потенциально опасен, – сказал мистер Куртис. Интересно, не должны ли мы, после всего этого, выпроводить его.

– Нет, – сказал доктор Уэллес. – Мы должны попытаться помочь ему. Он – человек и просто мальчишка, под нашим присмотром. Он имеет такую же ценность, как и любой другой ребенок, и дополнительную ценность быть очень сильно одаренным. И он нуждается в нас гораздо больше, чем любой другой. Я скорее бы отослал других обратно, а Фреда оставил.

– Если он опасен, то тем более мы должны оставить его и попытаться вылечить, – добавил д-р Фоксвелл. – Мы не можем отпускать его в общество и не подумать о нашей собственной ответственности за последствия.

– Да. Все другие в какой-то степени защищены в одной функции или в другой, и только Фред плохо защищен во всех сферах, кроме интеллектуальной. Как психолог, я бы сказал, что возвышение любой одной функции за счет других до такой степени опасно – не только для этого мальчика и для нас, но и для всего общества. Люди, которые ценили только интеллект, изготовили атомную бомбу и сбросили ее на мир, не думая или не заботясь о том, что могло бы произойти с ним. Более уравновешенный изобретатель, задолго до этого, изобрел подводную лодку и уничтожил свои планы, потому что он боялся, что человечество могло использовать такое изобретение во вред. Я не знаю, что может изобрести Фред; но я хочу спасти его, если смогу, от пренебрежения всем, что свойственно человеческой природе и человеческим чувствам, и тем, что чувства могут сделать. Это наша природа быть развитым в четырех функциях, а человек, который отрицает свою собственную природу, находится в опасности и опасен сам.

– Пока даже частичный успех стоит того, – сказал доктор Фоксвелл. Питер. И Вы действительно должны иметь шанс; он обещал придти к Вам, и другие увидят, держит ли он свое обещание.

– Я должен пойти поискать какие-нибудь книги и подумать, что ему сначала предложить, – сказал Питер Уэллес, медленно вставая на ноги. Книги – это лучше всего, потому что они беспристрастны, когда они атакуют. Он может встретить атаку один, и нет никого, чтобы быть свидетелем поражения, и никого, с кем бороться. Я могу только надеяться, что Фред действительно придет ко мне.

Ему следовало бы иметь больше веры в вундеркиндов, так как Тим и Фред пришли в его кабинет в тот же день.

– Послушай, Питер?

– Да, Тим?

– Мы говорили Фреду о четырех функциях души и все такое, и он хочет узнать об этом, – сказал Тим. – Как ты думаешь, не мог бы ты уделить ему немного времени, чтобы поучить теории?

– Конечно, если он хочет узнать об этом, – ответил доктор Уэллес, смотря спокойно, ни знаком не выдавая своего огромного облегчения.

– Я могу порекомендовать тебе несколько книг, Фред, и беседовать с тобой один или два раза в неделю, пока я в городе.

– Ты сейчас свободен? – спросил Тим.

– Я освобожусь где-то через полчаса, если ты тогда захочешь вернуться, Фред.

– Хорошо, доктор Уэллес.

Фред действительно вернулся, один и по собственной воле. И это, подумал Питер Уэллес, было столько, сколько можно было ожидать для начала.

НАЗАД | INDEX | ВПЕРЕД