…я поселился в будущем. Моя скромная трехкомнатная квартирка затеряна на девяносто шестом этаже "Саратова-12". Этаж в новом смысле целый жилой микрорайон с улицами, площадями и транспортными артериями. Проклятье, прежние понятия никуда не годятся. Потому что улицы – всего лишь пешеходные промежутки между сотами этого необъятного улья. Площади пешеходные же пространства, благоустроенные для приятного времяпровождения, с буйной зеленью и фонтанами. Надо сказать, что нет и в помине каких-либо названий в честь выдающихся деятелей и знаменательных дат. Вероятно, в один прекрасный момент рассудительным нашим потомкам обрыдло срывать одни таблички, дабы тотчас же нацепить другие. А героев античности явно недостаточно для такого количества именуемых объектов. В конце концов, и восстание Спартака могло внезапно получить совершенно уничтожающую идеологическую оценку… Различают по номерам. Иногда в разговорах используются безобидные описательные характеристики: Широкая, Зеленая, Открытая. Что же касается упомянутых мною транспортных артерий, то это достаточно просторные, звуконепроницаемые бетонные трубы, по которым ползут, катят или несутся грузовые механизмы, по преимуществу автоматы. Людей на моем этаже негусто. Может быть, это связано с тем, что значительную часть помещений здесь занимает Центр темпоральных экспериментов, одной из лабораторий которого руководит Ратмир, а я состою в ней на правах внештатного сотрудника. Либо же безлюдье обусловлено радикальным решением, наконец, жилищной проблемы. То есть, в одночасье строители научились быстро и добротно строить, города резко рванулись ввысь, и жилья стало невпроворот. Еще вариант: народу надоело рожать, даже узбекам и неграм. Скажем, сгинул неведомо куда интерес к сексуальной проблематике. Потому-то девицы и разгуливают, светя грудями и попками, без опаски быть внезапно оттраханными в темном углу… Впрочем, это мои домыслы, и я пока питаю надежду разобраться в данном вопросе.
Пока. Ибо времени не хватает ни на что. При всем том, что подавляющую массу материала я усваиваю через гипнопедию.
Ты входишь в глухую, тускло освещенную камеру, залезаешь в глубокое кресло со всякими приспособами – чтобы ненароком не выпасть – напротив овального экрана, похожего на выпученный глаз судака. Вдвигаешь в щель под экраном крохотную дискетку в прозрачном конверте. Возникает пульсирующий свет, в уши вливается вяжущий белый шум, и спустя мгновение тебе мерещится, что мигает само пространство. Твоя воля смята, сопротивление подавлено, ты отрубаешься. И во время этого транса, который длится полчаса, не дольше, в твои мозги на свободные от полезной информации извилины, каковых всегда в избытке, вваливают концентрированную базу знаний по избранному предмету. Со всеми необходимыми навыками, вплоть до условных рефлексов и мышечных реакций…
Всякий раз, переступая порог гипнокамеры, я испытываю смешанное чувство восторга и страха. Нет, не оттого, что невзначай перепутаю дискетки и сделаюсь выдающимся специалистом по хелицератам – кстати, о реликтовых хелицератах империи Опайлзигг я знаю предостаточно, сколько вообще должен знать сотрудник лаборатории. Или прекрасным гастрономом, при моей-то извечной ненависти ко всему, что связано с кухней… Просто мне кажется, что никому и ничего не стоит затереть мою собственную личность и заменить ее на новую. Хотя бы оттого, что я, Сорохтин Вячеслав Иванович, стихийный пацифист и непротивленец злу насилием толстовско-гандийского толка, ну никак не гожусь на должность телохранителя императорской особы. То есть полная профнепригодность. А здесь возжелали вылепить из меня безжалостного, умелого головореза. И поэтому я опасаюсь пропустить тот момент, когда из гипнокамеры вместо меня выйдет кто-то другой в моем обличье. А может быть, это происходит после каждого сеанса. Частица моего неповторимого "Я" бесцеремонно исторгается прочь, а на ее место незаметно – а оно и должно быть незаметно! – подсаживается чужеродный трансплантат…
Я как-то спросил об этом Ратмира впрямую, в лоб. Он был возмущен моим недоверием. Он махал на меня ручищами и орал – доброй половины слов я попросту не понял. Он вывалил на стол кучу документов. Я же у них не первый из моего времени. И почему для целей своего эксперимента они дергают именно нас, еще предстоит выяснить. Надеюсь, снова надеюсь, что предстоит… Из документов явствовало, что-де все без исключения резиденты не претерпели сколько-нибудь значительных модификаций личности и по возвращении домой благополучно живут прежней жизнью.
Честно говоря, меня это не убедило. Ратмир и должен был орать и потрясать лапами над моей головой.
Потому что этого требует эксперимент. Им нужно заполучить меня любой ценой, чтобы за каким-то хреном зашвырнуть в минус двадцать пятый век. Цель оправдывает средства. А документы можно подделать.
После гипнопедии следуют семинары по только что вдутому в мозги предмету. Цель – проверить закрепление и осознание материала. И потом, иногда возникают вопросы, базой знаний не раскрытые. Кроме "мастера", как принято величать руководителя занятия, обычно присутствую один я. Реже еще несколько человек. Судя по болезненной – на фоне повсеместно загорелых рож – бледности, мои современники. Между собой практически не общаемся. Диалоги только по делу. Хотя в пылу полемики отчужденность как-то стирается. Но семинар заканчивается, и мы, прохладно простившись, расходимся каждый в свою сторону. Ни имен, ни иных паспортных данных друг друга не ведаем. Обращение совершенно условное, как в зоне по кликухам. Впрочем, с обязательным присовокуплением "коллега". Коллега Гофмаршал, коллега Авгур, коллега Змиулан. Последний – это я. Никакого сокровенного смысла в свой псевдоним я не вкладывал. Ну разве что незначительную долю пижонства. Когда встал об этом вопрос, я назвал Ратмиру наобум первое, что всплыло в голове. Он последовательно отверг несколько моих предложений, ибо уже существовали резиденты с такими кличками. А вот Змиулана у них покуда не было. Так я стал змеиным царем из старославянских мифов. Вячеславом же Ивановичем, наипаче Славиком я остаюсь только для самых близких здесь – Ратмира и Нунки…