Среди ночи я услышал шаги в императорских покоях и тотчас же проснулся. Бормоча под нос по-русски: "Лунатик чертов", накинул на голое тело панцирь из кожи бегемота, нашарил в изголовье меч и осторожно выглянул из своей ниши. Солнцеликий нагишом мотался по огромному пустынному помещению, шлепая босыми ступнями и обхватив себя длинными жилистыми конечностями. Седые космы стояли дыбом.
– Они здесь… – бормотал император. – Они рядом… входят…
– Змиулан тоже рядом, – отозвался я из закутка.
– Мне приснилось, что я обратился в безумного вургра, – зашелестел он. – Вургры не спят по ночам. Для них это время охоты. Видит Йунри, и из меня хотят сделать вургра…
– Императору ничто не грозит. Пока я жив.
– Знаю. Для начала они должны убить тебя. А может быть, им проще обратить тебя в вургра, и ты сам набросишься на меня во время сна?
– Император забыл. Мое тело можно уничтожить. Но меня нельзя убить. Потому что я не принадлежу этому миру. Душа моя осталась в Земле Теней. Эрруйем ждет меня на своем престоле. Я не могу быть вургром, потому что у меня нет души.
Это был предрассудок, и он хоть как-то выручал меня в наших полуночных дискуссиях о бренности существования. Считалось, что вургры так здесь называли вампиров – сбывают свою душу в обмен на богатство или колдовское могущество гигантским подземным паукам вауу, а когда приходит время рассчитаться, те не всегда утаскивают жертву в логово. Иногда они обрекают ее на вечные муки голода, ибо вургр не насыщается ничем, кроме человечьей крови. Ниллгану, по понятной причине, торговать нечем, и для скупщиков душ он интереса не представляет. Такой вот "Фауст" по-зиггански. До Мефистофеля здесь еще не додумались, прочая же нечисть была вполне материальна. Все эти вауу, уэггды, эуйбуа и иже с ними даны были жителям империи в ощущениях, как правило – чрезвычайно неприятных.
Эуйбуа – та тварь, которую я уложил в ходе ритуала Воплощения. Переживший свою эпоху сухопутный трилобит-мутант. А третьего дня я видел, как из колодца вытаскивали дохлого вауу. Он уже начинал разлагаться и смердеть, а воду отравил своим ядом на вечные времена. Скрюченные мускулистые лапы. Брюхо – одрябший мохнатый мешок. Вроде тех, что доводилось мне, отбываючи непременную трудповинность на картофельных нивах подшефного совхоза, вдвоем с напарником с размаху, иной раз – со второй попытки, метать в кузов прицепа. В прежнем, потустороннем бытии…
Вургры тоже не были отвлеченным понятием, этакой страшноватой быличкой. Один из них, во плоти, с неделю бродил вокруг дворца, ускользая от ночных дозоров, устроенных юруйагами. И в напоминание о себе и словно бы в издевку над усердием доблестного Элмайенруда оставлял то в задней арке, то в сточной канаве обескровленные тела жертв. Допрошенные очевидцы клятвенно утверждали, что вургр был ростом со сторожевую башню, о двух головах и четырех руках, и что не будет ему успокоения, пока не насытится он из яремной вены Солнцеликого.
Император дрейфил. Он не верил, что я сумею защитить его своим мечом. Юруйагам же он не верил никогда.
– Пусть император прикажет… – сказал я угрюмо.
– Ты не можешь оставить меня одного в этом змеюшнике! – всхлипнул Луолруйгюнр. – Меня зарежут, как козу. И ты, не исполнивший обета, вечно будешь пить кипящую смолу в Земле Теней.
– Тогда пусть император спит до утра. Днем вургр ему не страшен. А ночью вургру страшен я.
– Это верно. Вургры боятся ниллганов. Почему? И вы, и они – бездушны. И вы, и они обречены служить своим хозяевам. Все же непонятно, клянусь чревом Мбиргга. Запах, что ли, у вас другой или кровь неживая?.. Послушай, Змиулан, – император опрокинулся на просторное ложе и завернулся в грубое покрывало из волчьей шерсти. – Расскажи мне о своих войнах. Я люблю…
"Что ему здесь наплели мои предшественники?"
– Я не стану делать этого. Услышав о моих войнах, император навсегда утратит сон. Это будет пострашнее всех вургров империи, вместе взятых.
– Ничего. Меня уже не мучат кошмары от рассказов о жидком огне, который ничем не погасить, или железной гальке, выдирающей у человека внутренности.
"Вояка, – подумал я. – Ни черта-то ты не знаешь. Про Чернобыль, к примеру. Когда свои гробят своих, не врагов даже, а просто мирных жителей в округе, сотнями и тыщами, безо всякой там войны. Да что там, ты ведь паршивенького взрыва учебной гранаты ни разу не видал, вот что смешно! А посади тебя возле телевизора воскресным утречком, когда гонят военно-патриотическую туфту типа "Служу Советскому Союзу", а крутани тебе какую-нибудь самодовольную, и оттого относительно безобидную залипуху вроде "Освобождения" – при всем том, что правда о наших войнах еще ужаснее, настолько ужаснее, что ни один режиссер ее еще не отснял, ни один писатель не описал!.."
– Видит Йунри, ты не любишь воевать, – сказал император презрительно.
– Это правда.
– Как же ты собираешься охранять меня?
– Я постараюсь делать это не убивая.
– Ты хочешь излечить бегемота от запора, – хмыкнул Луолруйгюнр, – и не замараться в дерьме.
– Хочу, – подтвердил я мрачно.