6.
Казалось, Гур нарочно испытывал терпение Арча. Войдя в его жилище, он не торопясь осмотрел и похвалил обстановку, оценил открывавшийся с балкона вид на далекий, заснеженный горный хребет. Потом по селектору заказал в номер обед на двоих. Лишь после этого он проследовал в кабинет, затенил окна, чтобы солнце не отсвечивало на экране видеографа, и зарядил кристаллозапись в аппарат.
– Смотри, дружище, – сказал он, усаживаясь в кресло с дистанционным переключателем в руках. – Сейчас ты увидишь собственных предков. Случилось это, сам понимаешь, четыре тысячи лет назад, считая по вашему календарю.
Сначала на экране возникли титры. "Совершенно секретно. Перезапись, вынос из хранилища, показ посторонним данного видеоматериала караются смертью."
– Неплохо для начала, – заметил Арч. – Интригует.
– Стандартная архивная заставка, – откликнулся Гур.
"Непосвященный!" – гласил следующий титр. – "Случайно или преднамеренно увидев эту запись, ты подлежишь смертной казни. Пока не поздно, остановись."
Невольно Арч присвистнул.
– Хотел бы я видеть чудака, который и впрямь остановился бы.
Мелькнула эмблема – очертания континента, вписанные в круг, и вычурные буквы надписи:"Специальный архивный фонд Попечительского Центра". Затем на экране возник грузный мужчина в клетчатой робе, стоявший на фоне дюралевой корабельной переборки. Его серые, навыкате глаза смотрели пристально и тяжело. Из-за обширных залысин выпуклый лоб казался непропорционально большим. Мясистые румяные щеки утопали в курчавой бороде.
– Это Хольвик, – сообщил Гур, утопив клавишу стоп-кадра. – Лидер так называемых Провозвестников Свободы. Организовал несколько крупных террористических акций. Имперский Особый Трибунал приговорил его к бессрочной каторге, которая заменена ссылкой в звездолете.
Застывшее изображение ожило. Хольвик приветственно простер ладони.
– Далекий мой потомок, мы обращаемся к тебе, – произнес он сочным ораторским баритоном. – Нет сомнения, что о нас и о нашем полете в грядущем сложат легенды. Значит, есть риск, что зыбкие покровы мифов облекут нас в ангельские или же сатанинские одеянья. Нам одинаково претит и то, и другое. Половинчатая, хромая истина хуже наглой лжи, ведь первую труднее распознать, чем вторую. Нет ничего целительней памяти, ибо язвы прошлого должны врачевать будущее. Ныне корабельные часы уже отсчитали сотые сутки полета в неизвестность, а впереди простирается бездна, протяженностью в десятки, если не сотни лет. Нравы обитателей нашего космического каземата далеки от совершенства. Из-за корысти, похоти, властолюбия постоянно вспыхивают кровавые стычки. Однако вчера лучшие из нас объединились и положили конец полнейшему беззаконию и разгулу грубой силы. Отныне у нас есть суд и есть закон, то единственное, что способно уберечь население корабля от одичания. Потомок, мы хотим, чтобы ты своими глазами увидел, как это произошло.
Добро пожаловать на законодательное собрание. Оно состоялось через сто шесть суток после старта, задолго до того, как на свете появился ты.
Хольвик исчез и снова возник, сидящий во главе длинного стола кают-компании. Сборище насчитывало не меньше сорока человек, все как один в клетчатых робах каторжников. Многим не хватило кресел, и они стояли, прислонившись к необлицованным дюралевым переборкам. Короткофокусный объектив почти целиком вбирал кают-компанию в кадр, однако искажал перспективу, делая стены вогнутыми; могло показаться, что присутствующие находятся в громадном металлическом пузыре. Звучно хлопнув ладонями, Хольвик пресек приглушенный гомон и встал, набычившись, упираясь руками в стол. Наступила тишина, и все взгляды обратились к оратору.
– Начнем, пожалуй, – сказал он. – Ни для кого не секрет, что на корабле царят разброд и дикость. Было бы наивным ожидать чего-то иного. Но далее мириться с уголовщиной мы не можем. Несколько случаев самосуда ничуть не исправили положение, скорее ухудшили его. Отвечая убийством на убийство, мы в конце концов придем ко всеобщей поножовщине, к самоистреблению…
_ Хольвик, ты ли это? – ехидно выкрикнули с дальнего конца стола.
Там и сям захихикали. Оператор с видеокамерой стал продвигаться вдоль кают-компании, стараясь не упускать председательствующего из виду.
– Да! Это говорю вам я! – рявкнул Хольвик, наливаясь багровой злостью, и его растопыренная ручища взметнулась над столом. – Вы видите эту руку? Она в крови по локоть! Я всю жизнь сражался с тиранией. Но над нами теперь нависла самая жуткая из тираний это произвол толпы…
Кто-то постучал костяшками по столу.
– Может, хватит патетики? Что ты предлагаешь, конкретно? спросил худощавый, морщинистый человек с длинными седыми кудрями. Видеокамера выхватила его крупным планом – пристальные раскосые глаза, высокомерно поджатые тонкие губы, костистая рука с массивным перстнем.
Снова Гур остановил бег видеограммы.
– Это, судя по всему, Навшан, – прокомментировал разведчик. Магистр богословия и экономист, один из виднейших утопистов того времени. Сослан за пропаганду своих взглядов. Его труды не сохранились. Кстати, обрати внимание, сейчас покажут парней, что сидят поближе к Хольвику, стриженные под ноль. Это его боевики Туша, Хлыст, Биток и прочая братия. Крутые мальчуганы. В рукопашной схватке каждый стоил троих.
Оператор продолжал съемку, постепенно передвигаясь в сторону Хольвика. В кадре появились сизые, булыжного вида головы боевиков, все без исключения повернутые к своему вождю, излучавшие безграничную преданность. Остальные присутствующие вразнобой загалдели.
– Точно!
– Не гони вату!
– Подрубайся к делу.
Выждав, когда иссякнут реплики, оратор повел рукой, словно собирая в кулак остатки шума.
– Мы – корабельный сход, – заявил он. – Тут, среди нас, все коренные паханы. Те, за кем идут, у кого сила. Так давайте объединимся, чтобы выжить, чтобы не перегрызть друг другу глотки. Я взываю к вам – тем, кто держит в руках судьбы обитателей корабля и их потомства. Слушайте же.
Теперь видеокамера показывала заседавших в новом ракурсе, из-за плеча Хольвика. Напряженные лица, жесткие, прощупывающие взгляды. Мало кого тронула незатейливая ораторская лесть.
– Вся беда в том, что уголовная ответственность здесь, на корабле, становится фикцией, – продолжал Хольвик. – Никого не испугаешь тюрьмой, мы и так фактически находимся в тюрьме. Публичные телесные наказания? Это гнусно. Смертная казнь? На минутку предположим, что она введена, но как быть с мелкими правонарушениями… Тише! Я говорю, тише!! Дайте мне закончить. Итак, я предлагаю принципиально новый метод наказания провинившихся. Он состоит вот в чем. Необходимо учредить суд тише, вы! – не тот циничный и продажный, через который мы все прошли, а наш собственный суд, честный и справедливый, который одинаково охраняет каждого из нас, без исключения. И за любой проступок суд назначит меру наказания, за мелкий – год, за крупный – десять лет…
– Десять лет – чего?! – выкрикнули из дальнего угла.
– Жизни. Любому, кто провинится перед нашим корабельным братством, будет сокращен срок его жизни. Чем больше вина, тем короче жизнь.
– Да вы бредите! – взорвался Навшан. – Какой срок жизни вы намерены сокращать? Вы разве Господь Бог? И знаете, кому сколько лет отпущено?
– Каждому будет отпущено шестьдесят лет жизни, – отрезал Хольвик. – И гарантирована быстрая, безболезненная кончина. В наших условиях это самое целесообразное.
Последняя фраза почти потонула в гаме и грохоте. Изображение дрогнуло, слегка сместилось.
– Тихо! – зычно проревел Хольвик. – Дайте же мне ответить!
– Заметь, – проворчал Гур, включив стоп-кадр, – материал подвергался монтажу. Очевидно, в интересах истины.
– Поймите, другого выхода нет. Да, это предлагаю именно я, глава Провозвестников Свободы. Мы обязаны поступиться частью своих прав – ради будущих поколений, ради их жизни, свободы, процветания. Разве есть другой способ установить на корабле законный порядок, избежать перенаселения, тесноты, голода?.. Если есть, назовите его! Погодите, не перебивайте. Каждый сможет высказаться. Тише! Вы возмущаетесь потому, что не видите дальше своего носа. Сегодня вы – главари, вы не нуждаетесь в защите закона. А дальше, дальше – что? С годами придут новые вожаки, моложе и крепче, кто тогда сможет поручиться за вашу безопасность? Вы уверены, что доживете хотя бы до пятидесяти, что вам не перережут во сне глотку? Кто уверен – пусть встанет и скажет. Ну? Я жду.
Встал Навшан.
– Лично мне твой закон не нравится, – с усмешечкой сказал он. Хотя бы потому, что мне шестьдесят два года. А я не прочь пожить еще. Обещанная тобой безболезненная кончина меня отнюдь не прельщает.
– Изволь, я отвечу. Где существует наказание, там должно быть и поощрение. Срок жизни можно и продлить – тому, кто этого заслуживает.
Присутствуюшие стали перешептываться.
– Это уже другой разбор! – одобрительно брякнул кто-то.
– Погодите радоваться! – не уступал Навшан. – Кто будет решать? Кто будет отмеривать нам жизнь? Уж не ты ли?! – он яростно ткнул пальцем в сторону Хольвика.
– Ошибаешься. Не я, не ты и даже не сход. У нас будет высший судья, свободный от ошибок и пристрастий, не поддающийся подкупу. Каждый, чей срок жизни истекает, сможет подать ему прошение с перечнем своих личных заслуг. И судья воздаст по справедливости.
– Что же это за судья?
– Бортовой компьютер системы жизнеобеспечения, – веско произнес Хольвик. – В отличие от навигационной электроники, к нему есть доступ. Компьютер никогда не ошибется, никогда ничего не забудет. Его не проймешь ни угрозами, ни посулами, он абсолютно беспристрастен. Лучшего судьи невозможно пожелать.
Среди неразборчивого ропота раздался срывающийся голос Навшана:
– Браво, Хольвик! Идея действительно великолепная. На словах. Правда, ты упустил из виду, что кто-то будет обслуживать этого электронного судью, вводить в него данные. И этот кто-то будет единовластным нашим повелителеми!
После его слов разразилась поистине буря всеобщего негодования. Судя по еле заметному скачку изображения, ее апогей впоследствии вырезали.
– Ти-хо!! – зычно проревел Хольвик.
Бритоголовые боевики привстали, готовые по первому знаку ринуться на беснующихся паханов. Наступило относительное затишье, которым воспользовался Навшан.
– Нас толкают на страшный путь! – вскричал он. – Сегодня компьютер решает, кому сколько жить. Завтра он будет решать, как жить. Послезавтра – как мыслить. Это значит сунуть голову в удавку! Стоит лишь начать, и мы не заметим, как превратимся в стадо рабов. Тупых, замороченных рабов!
– Чушь! – перебил его Хольвик. – Нечего нас пугать, мы не дети…
– Я требую вынести вопрос на всеобщее обсуждение! – не унимался Навшан. – Пусть решают все! Все, а не горстка избранных!
– Чем тебе, дед, не нравится наша горстка? – осведомился сидевший напротив него парень с жутким, обезображенным коллоидными рубцами лицом.
Его поддержал один из бритоголовых.
– Кто решать-то будет? Дешевки, фоски, говноловы? Сами разберемся.
Последние слова Навшана явно пришлись аудитории не по вкусу, и Хольвик сразу этим воспользовался.
– Здесь не место устраивать твой вожделенный народный форум, обратился он к Навшану. – Со времени старта мы уже недосчитались почти тридцати человек. Их убийцы тоже будут голосовать за новый закон? Или ты не видишь, что творится на корабле? Драки при каждой раздаче пайки. Чуть ли не каждый день изнасилования. Чем дальше, тем хуже. В крытой – и то больше порядка. Я знаю, как в камере уважают пахана. Его слово там крепче камня. А здесь? Недавно закололи шилом Сипатого, и это сделали его же подельники. Чья теперь очередь? Твоя, Шуруп? Или твоя, Мыльный? А ты, Обрез, может, расскажешь, почему у тебя забинтована рука? Кто на очереди, кому из нас завтра полоснут по горлу, проломят череп? У нас же нет никакого закона – ни имперского, ни блатного. Так дальше нельзя.
Усевшись, он обвел кают-компанию выжидающим взглядом.
Почти сразу же встал Обрез, плотно сбитый, смуглый детина с забинтованной левой кистью руки.
– Он прав, паханы. Здесь полно наблатыканных шпанят. Им что коренной, что фрей парашный, все едино. На блатное понятие они класть хотели. Если мы их не вправим, останется от нас, паханов, одно название. Позавчера двое пащенков подруливали к моей бабе. Зажали ее в углу, перо приставили, стали раздевать. Я их шуганул, так они на меня с перышком. Если б не подоспели эти вот братки, – он кивнул на бритоголовых, – мне бы кишками рот замотали. И хоть бы кто из блатных дернулся на подмогу. Как хотите, а он кругом прав.
– А ты что скажешь, Музыкант? – спросил Хольвик, едва Обрез закончил свою речь.
– Что тут скажешь, буза кромешная, – откликнулся, не вставая, субъект с пожелтевшим, вяленым лицом наркомана. – Я знаю, кто зачеркнул Сипатого. Хотел я толковище собрать, честь по чести. Сами знаете, что полагается за пахана. Ну, и кто подписался? Кто из вас подписался, говорю? Верно борода сказал, кончился блатной закон. Хоть кого из нас заделают, никто не шепотнется.
– Значит, нужен новый закон, как по-твоему? – Хольвик навалился на стол, буравя Музыканта немигающими глазами.
– Я думаю, иначе эту шпанку не вразумить, – заявил тот.
– Исчерпывающе. Кто еще хочет высказаться?
И опять вскочил Навшан.
– Выходит, вы печетесь о своей безопасности? О своих привилегиях паханов? Отлично. Только если Хольвик добьется своего, я ржавого гвоздя не дам за вашу безопасность. Никто, слышите, никто не сможет поручиться за вашу шкуру, если этот людоедский закон вступит в силу…
– Заткнись, ты, фрей с навозной фабрики! – оборвал его один из боевиков.
Сардонически усмехнувшись, Навшан обратился к Хольвику.
– Очевидно, на страже закона будет стоять именно этот ваш подручный и подобные ему? А он не страдает от избытка терпимости и уважения к ближнему, судя по его реплике.
– Биток прав, если не по форме, то по сути, – издевательски заметил Хольвик.
– Что ты все встреваешь и встреваешь, чувырло носатое? – в упор спросил Навшана парень с рубцами на щеке. – Шибко грамотный, да? Захлопни пасть по-хорошему. Сядь.
– Ну что ж, – пожал плечами магистр богословия. – Я вас поздравляю, Провозвестник Свободы. У вас достойные союзники. А мне здесь делать больше нечего.
И он направился к выходу.
– Придержите его там, у дверей, – распорядился председательствующий. – Только пусть помолчит. Кто еще просит слова? Никто? Тогда прошу отвечать по порядку – кто за, кто против. Хлыст, записывай. Начали. Мыльный?
– Я чего… – нерешительно пробормотал обрюзгший коротышка. – Я не против.
– Очень хорошо. Дальше. За или против? – пристально и цепко Хольвик обводил присутствующих взглядом.
– За…
– И я за…
Процедура голосования прошла почти без запинки и заняла считанные минуты.
– Итак, новый закон вступил в силу, – объявил Хольвик. – Сегодня же об этом будет объявлено по трансляции. Благодарю вас. Все свободны.
Гур выключил видеограф.
– Ну, что скажещь?
Арч шумно перевел дыхание.
– Вот оно что, оказывается… – произнес он. – Вон откуда это тянется.
– Да, запись многое объясняет, – Гур подошел к дверце стенного лифта, взял поднос с дымящейся снедью и поставил на столик между кресел. – Хотя ни на шаг не приближает к главной проблеме секрету надежности.
– Сволочь, – вырвалось у Арча. – Легенды о нем, видишь ли… Покрасоваться решил перед потомками. Ах, сволочь…
– От хороших пожеланий до хороших дел – путь неблизкий. Еще в древности подмечено. Да ты ешь, ешь.
Вяло, без малейшего аппетита Арч принялся за фруктовый салат.
После обеда они вышли прогуляться в парке. Только-только миновала пора цветения, и тропинки утопали в разноцветном месиве лепестков. Арч шел, сутулясь и загребая башмаками рассыпчатые груды благоуханного сора.
– Ты вроде говорил, что я теперь полноправный гражданин? – вдруг поинтересовался он.
– Совершенно верно.
– Значит, могу "выбирать местожительство по своему усмотрению и трудиться в соответствии с призванием"? Кажется, так написано в вашей Хартии?
– В нашей Хартии, дружище. В нашей, поскольку она и твоя тоже.
Остановившись, Арч придержал Гура за рукав.
– Ну, а что, если я решил работать в Разведслужбе?
– Ты как, серьезно?
– Да.
В замешательстве Гур огляделся по сторонам, словно ища оброненный предмет, затем нагнулся и подобрал маленький округлый голыш.
– Стой, где стоишь, – скомандовал он, отойдя на десяток шагов. Ну-ка – лови!
Сначала сделав ложный замах, он запустил камешком в Арча. Тот не успел даже выставить ладонь. Голыш угодил в клапан левого нагрудного кармана и упал на тропинку.
– Это как понять?
– А так, дружище, что пуля летит гораздо быстрее. Теперь попробуй-ка попасть в меня.
Подняв камешек, Арч примерился и что было силы метнул его. Однако в момент броска тело Гура превратилось в полупрозрачный веер – оно с бешеной скоростью металось из стороны в сторону. А спустя мгновение над тропинкой взвился смерч из лепестков, и вот уже разведчик стоял вплотную к Арчу, небрежно подбрасывая голыш на ладони.
– Красивый фокус, – одобрил Арч. – Только не говори мне, пожалуйста, что такие таланты у тебя отродясь.
– Разумеется. Это результат тренировки плюс кое-какие процедуры для тонуса мышц и укрепления связок. Впрочем, то, что я тебе показал, – пустячок. Есть вещи гораздо сложнее…
– Короче, – перебил Арч. – Ты хочешь сказать, что мне разведчиком не быть?
– Я хочу сказать, дружище, что стать им нелегко.
– Значит…
– Значит, можешь пойти попрощаться с персоналом. Я вылетаю через час, и нам как раз по пути.
