***
Докторова балка была безлюдна. Отсюда уже почти никто не плавал: все давным-давно перебрались в специально оборудованный порт. Однако на скалах до сих пор лежали две-три лодки, видимо, брошенные хозяевами. На одной из них, серо-розовой, с обломком мачты, было написано: "НЕ ПРОДАЕТСЯ". Это всегда забавляло ее. Грег и его друзья держали свою маленькую лодчонку позади этой, подальше от места кормления рыб. Скалы здесь были завалены металлоломом – двигателями, котлами, клапанами, трубами, оранжево-красными от ржавчины. Проходя мимо, она вспугнула две-три стайки оранжево-красных бабочек, поселившихся среди этого металлического хлама, который обеспечивал им маскировку. Что мы сделали с бабочками, подумала она; вот где мы заставили их жить. Она перевела взгляд на море, с зарослей невысоких мангровых деревьев, подымающихся вверх по берегу, мимо цепочки маленьких танкеров к низким, горбатым островам на горизонте. Таким было место, где она покинула мир.
Мимо острова Мелвилла, через пролив Дандас и дальше, в Арафурское море; затем она предоставила выбор направления ветру. Кажется, большей частью они плыли на восток, но она следила не слишком внимательно. Запоминать дорогу имеет смысл лишь в том случае, если ты намерен вернуться туда, откуда отправился, а она знала, что это невозможно.
Она не ожидала увидеть на горизонте аккуратные грибовидные облака. Она знала, что это не будет похоже на кино. Иногда чуть менялась освещенность, иногда слышался отдаленный рокот. Подобные вещи могли вовсе ничего не значить; но где-то это уже случилось, и ветры, гуляющие по планете, довершат начатое. По вечерам она приспускала парус и уходила вниз, в маленькую каютку, оставляя палубу Полу и Линде. Сначала Пол хотел подраться с новенькой – как это у них принято, защищал свою территорию. Но через пару дней кошки свыклись друг с другом. x x x
Наверно, она слегка перегрелась на солнце. Она провела на жаре целый день, а единственной защитой служила ей одна из старых бейсбольных шапок Грега. У него была целая коллекция таких шапок с дурацкими надписями. Эта была красная с белыми буквами, рекламой какого-то ресторана. Надпись гласила: "ПОКА НЕ ПОЕШЬ В "БИДЖЕЙ", ГОВНА ИЗ ТЕБЯ НЕ ВЫЙДЕТ". Грег получил ее на день рождения от кого-то из собутыльников, и эта шутка никогда не надоедала ему. Бывало, он сидел здесь, в лодке, в этой шапке и с банкой пива в руке и начинал потихоньку посмеиваться себе под нос. Потом смеялся погромче, пока кто-нибудь не обратит внимания, и наконец объявлял:
"Пока не поешь в "Би-Джей", говна из тебя не выйдет". Это приводило его в восторг, снова и снова. Она ненавидела эту шапку, но носить ее стоило. Она забыла цинковую мазь и все остальные тюбики.
Она знала, что делает. Знала, что из этой затеи, которую Грег, наверно, назвал бы ее очередной авантюркой, может ничего не выйти. Какие бы планы она ни строила – особенно если в них не находилось места Грегу, – он всегда называл их ее очередной авантюркой. Она не рассчитывала пристать к какому-нибудь нетронутому острову, где достаточно бросить через плечо горстку бобов, и за спиной у тебя сразу подымется и приветливо замашет стручками целый бобовый лес. Она не думала увидеть коралловый риф, песчаную отмель из туристического проспекта и кивающую пальму. Она не воображала, будто через пару недель наткнется на ялик с каким-нибудь симпатичным парнягой и двумя собаками; потом на девицу с двумя курами, на увальня с двумя свиньями и так далее. Особых надежд на будущее она не питала. Она просто решила, что надо попробовать, а там уж как выйдет. В этом ее долг. И уклоняться от него нельзя. x x x
Что-то такое было сегодня ночью. Я просыпалась, а может, еще не проснулась, но я слышала кошек, честное слово, слышала. Вернее, кошку, как она зовет кота. Но Пола-то звать недолго, он ведь недалеко. Когда я совсем проснулась, уже только волны плескались о борт. Я вылезла наверх, открыла дверь. И увидела в лунном свете, как они сидят бок о бок, такие аккуратненькие, и смотрят на меня. В точности как двое ребят, которых девчонкина мать едва не застукала за поцелуями. Кошка, когда у нее течка, кричит, словно ребенок плачет, правда? Это должно бы научить нас кое-чему.
Я не считаю дней. Какой в этом смысл? Нам надо отвыкать мерить все днями. Днями, уик-эндами, отпусками – так меряют люди в серых костюмах. Мы должны вернуться к каким-нибудь более старым циклам, хотя бы от восхода до заката, а другими ориентирами будут луна, и времена года, и колебания климата – того нового, ужасного климата, в котором нам теперь придется жить. Как меряют время дикие племена в джунглях? Еще не поздно у них поучиться. У тех, кто знает секрет, как жить с природой. Они-то не стали бы кастрировать своих кошек. Они могут поклоняться им, могут даже есть их, но кастрировать – ни за что.
Я ем совсем мало, только чтобы продержаться. Я не собираюсь высчитывать, сколько мне придется провести в море, а потом делить запасы на сорок восемь частей или что-нибудь в этом роде. Это старая манера думать, манера, которая привела нас ко всему этому. Я ем, только чтобы держаться, вот и все. Рыбу ловлю, конечно. Я уверена, что это безвредно. Но когда мне удается что-нибудь поймать, я отдаю улов Полу и Линде. Посижу на консервах, а они пока пусть отъедаются. x x x
Надо быть осторожнее. Кажется, упала на солнце в обморок. Очнулась на спине, кошки лижут лицо. Чувствовала себя разбитой, лихорадило. Наверно, слишком много консервов. В следующий раз, как поймаю рыбу, лучше съем сама, пусть даже они на меня обидятся.
Интересно, что там решил Грег? Решил ли он вообще что-нибудь? Я будто вижу его поодаль, с пивом в руке, он смеется и показывает пальцем. "Пока не поешь в "Би-Джей", говна из тебя не выйдет", – говорит он. Прочел это у меня на шапке, глядит на меня. Девка на коленях. Моя жизнь с Грегом кажется мне теперь такой же далекой, как жизнь на севере. Недавно я видела летучую рыбу. Точно, видела. Не могла же я это придумать, правда? У меня сразу поднялось настроение. Рыбы умеют летать, и северные олени тоже. x x x
У меня определенно жар. Кое-как поймала рыбу и даже сготовила. Очень мешали Пол с Линдой. Сны, плохие сны. По-моему, до сих пор движемся более или менее на восток.
Уверена, что я не одинока. То есть наверняка по всему миру рассеяны такие же, как я. Не может быть, чтобы только я, только я одна в лодке с двумя кошками, а все остальные на суше и кричат, курица безмозглая. Готова поклясться, есть сотни, тысячи лодок с людьми и зверями, которые делают то же, что и я. Покинуть корабль, такая раньше была команда. А теперь вместо этого – покинуть землю. Опасность везде, но на земле больше. Все мы когда-то выползли из моря, верно? Может, это было ошибкой. Теперь мы возвращаемся обратно.
Я представляю себе, как все остальные делают то же, что и я, и это вселяет в меня надежду. Должен же быть у людей инстинкт, правда? Если появилась угроза – рассеяться. Не просто бежать от опасности, но увеличивать шансы на выживание вида. Если мы рассеемся по планете, кто-нибудь да уцелеет. Если даже они расстреляют всю свою отраву, какой-то шанс должен остаться.
По ночам слышу кошек. Многообещающие звуки. x x x
Дурные сны. Я бы даже сказала, кошмары. Какой сон уже можно считать кошмаром? Эти мои сны продолжаются и после того, как я проснусь. Словно похмелье. Дурные сны не дадут оставшимся в живых жить спокойно. x x x
Ей показалось, что на горизонте маячит другое судно, и она поплыла туда. Сигнальных ракет у нее не было, а кричать было слишком далеко, так что она просто поплыла туда. Судно шло параллельно горизонту, и она видела его примерно с полчаса. Потом оно исчезло. А может, это было и не судно, сказала она себе; но что бы это ни было, его исчезновение заставило ее пасть духом.
Она вспомнила одну страшную вещь, про которую как-то прочла в газете, в статье о жизни на борту супертанкера. В последние годы корабли становились все больше и больше, а их команды все меньше и меньше, потому что за людей работала техника. Стоило лишь запрограммировать компьютер где-нибудь в Мексиканском заливе или неважно где, и корабль практически сам шел оттуда в Лондон или Сидней. Это было гораздо удобней для владельцев, которые экономили кучу денег, и для команды, у которой теперь была только одна забота: как-нибудь убить время. Большую его часть они проводили внизу; пили там пиво, как Грег, насколько она поняла. Пили пиво и смотрели телевизор.
Так вот, одну вещь из этой статьи она не могла забыть. Там говорилось, что прежде кто-то всегда был наверху, в "вороньем гнезде" или на мостике, и следил за морем. Но теперь на больших кораблях уже нет впередсмотрящих – в крайнем случае, кто-нибудь иногда поглядывает на экран, по которому движутся световые пятна. Прежде, если вас носило по морю, например, на плоту или в шлюпке, а мимо шел корабль, было весьма вероятно, что вас подберут. Вы махали, и кричали, и пускали ракеты, если могли; вы привязывали к мачте свою рубашку; и всегда были люди, готовые заметить вас. Теперь вы можете болтаться в океане неделями, а когда наконец появится супертанкер, он пройдет мимо. Радар вас не заметит, потому что вы слишком малы, и вам повезет, если ктонибудь по чистой случайности будет висеть на борту и блевать. Было множество случаев, когда потерпевших крушение, которых прежде обязательно бы спасли, просто не замечали; бывало даже такое, что людей давили корабли, идущие как будто бы им на помощь. Она пыталась представить себе всю эту жуть, страшное ожидание и потом это чувство, когда корабль проходит мимо, а ты ничего не можешь сделать, и все твои крики заглушает шум двигателей. Вот что не так в этом мире, подумала она. Мы отказались от впередсмотрящих. Мы не думаем о спасении других, а просто плывем вперед, полагаясь на наши машины. Все внизу, пьют пиво вместе с Грегом.
Так что судно на горизонте могло не заметить ее, даже если бы прошло рядом. Да она и не хотела, чтобы ее спасли, ничего такого. Просто узнать какие-нибудь новости о мире, только и всего. x x x
Кошмары мучили ее все чаще. Похмелье дурных снов съедало все большую часть дня. Она чувствовала, что лежит на спине. Рука болела. На ней были белые перчатки. Похоже, она находилась в чем-то вроде клетки: по обе стороны поднимались вверх металлические прутья. Мужчины приходили и смотрели на нее, всегда только мужчины. Она подумала, надо записать все эти кошмары, записать, как будто это явь. Она сказала мужчинам в кошмарах, что собирается записать про них. Они улыбнулись и ответили, что дадут ей бумагу и карандаш. Она не взяла. Сказала, у нее есть. x x x
Она знала, что рыба идет кошкам на пользу. Знала, что они здесь мало двигаются и потому толстеют. Но все же ей казалось, что Линда потолстела больше, чем Пол. Она не хотела верить, что это произошло. Не отваживалась.
Однажды она увидела землю. Завела мотор и поплыла к ней. Когда она уже различала мангровые деревья и пальмы, горючее кончилось, и ветер стал относить ее прочь. Удивительно, но, глядя на исчезающий остров, она не чувствовала ни грусти, ни разочарования. В любом случае, подумала она, найти новую землю с помощью дизельного двигателя было бы обманом. Надо учиться все делать по-старому: будущее лежит в прошлом. Пусть ветры ведут и охраняют ее. Она выбросила канистры изпод горючего за борт. x x x
Я сошла с ума. Наверно, до отплытия я забеременела. Конечно. Как я не догадалась, что это и есть ответ? Все эти шуточки Грега насчет того, что он только оплодотворитель, а я не понимала очевидного. Вот зачем он вообще был. Вот зачем я его встретила. Все эти уловки кажутся теперь такими странными. Куски резины, мазь туда, таблетки внутрь. Больше ничего этого не будет. Мы должны опять вернуться к природе.
Узнать бы, где сейчас Грег; если он еще где-нибудь есть. Может быть, он умер. Я никогда не верила этому закону, что выживают самые приспособленные. Глядя на нас, всякий решил бы, что уцелеть предстоит Грегу: он крепче, сильнее, практичней, во всяком случае, по нашим меркам, консервативней, беспечней. Я мнительна, никогда не умела плотничать, не такая самостоятельная. Но уцелеть суждено мне; во всяком случае, у меня есть шанс. Выживание мнительных – вот, значит, что получается? Люди, подобные Грегу, вымрут, как динозавры. Если хочешь уцелеть, ты должен понимать, что происходит; это и есть настоящее правило. Я уверена, были звери, которые почувствовали приближение ледникового периода и отправились в далекий, трудный путь в поисках безопасных земель с более теплым климатом. И уверена, что динозавры считали их чересчур нервными, приписывали все предменструальному синдрому, говорили, курицы безмозглые. Интересно, северные олени знали, что с ними случится? Вам не кажется, что они всегда это как-то чувствовали? x x x
Мне говорят, я ничего не понимаю. Не умею делать правильные выводы. Послушайте-ка их, послушайте, как они делают выводы. Случилось это, говорят они, а благодаря этому случилось то. Была война тут, битва там, где-то свергли короля, великие люди – вечно эти великие люди, я устала от великих людей – вот настоящие виновники событий. Может быть, я слишком долго была на солнце, но я не понимаю их выводов. Я гляжу на историю мира, которая подходит к концу, хотя они этого не замечают, и не вижу того, что видят они. Все, что я вижу, – это откуда берутся старые выводы, делать которые мы давно разучились, потому что так проще травить оленей, и рисовать им полосы на спине, и скармливать их норкам. Кто же виновник этих событий? Какой великий человек поставит это себе в заслугу? x x x
Смешно. Послушайте этот сон. Я лежала в постели, и я не могла двигаться. Все было немного размытым. Я не знала, где я. Там был человек. Не помню, как он выглядел, – просто человек. Мужчина. Он сказал:
– Как вы себя чувствуете? Я сказала:
– Прекрасно.
– Правда?
– Конечно. А что тут странного?
Он не ответил, только кивнул и, казалось, оглядел сверху вниз все мое тело – я была под одеялом, разумеется. Потом сказал:
– Больше не тянет?
– На что не тянет?
– Вы знаете, о чем я говорю.
– Прошу меня извинить, – сказала я (забавно, как во сне вдруг становишься необычайно вежливой, хотя наяву и не подумала бы), – прошу меня извинить, но я действительно не имею ни малейшего понятия о том, на что вы намекаете.
– Вы нападали на людей.
– Да ну? И что же мне было нужно – их кошельки?
– Нет. Похоже, все дело в сексе.
Я засмеялась. Человек нахмурился; я помню его нахмуренные брови, хотя все остальное лицо забылось.
– Ну это уж чересчур прозрачно, – сказала я, чопорная актриса из старого фильма. Потом посмеялась еще. Знаете этот момент, словно просвет в облаках, когда во сне вдруг понимаешь, что ты только спишь? Он снова нахмурился. Я сказала: Не будьте таким банальным. – Это не понравилось ему, и он ушел.
Я проснулась, усмехаясь про себя. Думала о Греге, и о кошках, и о том, не беременна ли я, и вот вам, пожалуйста, эротический сон. Сознание бывает весьма прямолинейным, правда? Откуда у него уверенность, что оно сможет обмануть вас даже таким нехитрым способом? x x x
Плывем куда глаза глядят, а в голове у меня все вертится этот стишок:
В год тысяча четыреста девяносто второй
Колумб переплыл океан голубой.
А дальше что? Все у них всегда так просто. Имена, даты, свершения. Ненавижу даты. Даты – это выскочки, даты – всезнайки. x x x
Она никогда не сомневалась, что доплывет до острова. Она спала, когда их пригнало сюда ветром. Все, что от нее потребовалось, – это провести лодку меж двух каменных шишек и причалить к галечной отмели. Здесь не было ни роскошного песчаного пляжа, мечты туриста, ни кораллового волнолома, ни даже кивающей пальмы. Она почувствовала облегчение и благодарность. Лучше, чтобы песок был скалой, пышные джунгли – кустарником, плодородная почва – кучей мусора. Излишек красоты, излишек зелени могли бы заставить ее позабыть обо всей остальной планете.
Пол выскочил на берег, но Линда ждала, пока ее перенесут. Да, подумала она, вот мы и нашли землю. Первое время она решила спать в лодке. Полагалось сразу по прибытии начинать строить бревенчатую хижину, но это было глупо. Может, этот остров еще и не подойдет. x x x
Она надеялась, что с высадкой на остров кошмары наконец прекратятся. x x x
Стояла сильная жара. Как будто сюда провели центральное отопление, сказала она себе. Не было ни ветерка, погода не менялась. Она наблюдала за Полом и Линдой. Они были ее утешением.
Кошмары, сообразила она, вполне могут быть оттого, что она спит в лодке, оттого, что после дневных прогулок ей приходится всю ночь проводить в тесноте и духоте. Наверно, ее сознание бунтует, просится наружу. Тогда она соорудила себе маленький навес там, куда не добирался прилив, и стала спать под ним.
Но это не помогло.
С ее кожей творилось что-то ужасное.
Кошмары стали хуже. Она решила, что это нормально, если слово "нормально" вообще имеет теперь какой-нибудь смысл. По крайней мере, в ее положении этого следовало ожидать. Она была отравлена. Насколько сильно, она не знала. Мужчины в ее снах всегда были очень вежливы, даже мягки. Это и научило ее не доверять им: они искушали ее. Сознание пыталось побороть реальность, спорило с самим собой, с тем, что было ему известно. Тут, конечно, работала какая-то химия, антитела или чтонибудь в этом духе. Сознание, в шоке от того, что случилось, изобретало доводы, опровергающие то, что случилось. В этом не было ничего неожиданного. x x x
Я приведу вам пример. Я очень хитра в своих кошмарах. Когда приходят мужчины, я делаю вид, что не удивилась. Веду себя так, словно это нормально, их появление здесь. Заставляю их раскрывать карты. Последней ночью у нас был такой разговор. Понимайте как знаете. Зачем на мне белые перчатки? – спросила я.
– По-вашему, это перчатки?
– А по-вашему, что?
– Нам пришлось поставить вам капельницу.
– И поэтому мне понадобились белые перчатки? Мы не в опере.
– Это не перчатки. Это бандажи.
– Кажется, вы только что говорили про капельницу.
– Правильно. Бандажи нужны, чтобы не сбить капельницу.
– Но я не могу пошевелить пальцами.
– Это нормально.
– Нормально? – сказала я. – А что вообще теперь нормально? – Он не нашелся с ответом, и я заговорила опять: – На какой руке капельница?
– На левой. Вы же сами видите.
Тогда почему на правой тоже бандаж? Прежде чем ответить, он надолго задумался. Наконец сказал:
– Потому что вы пытались сорвать капельницу свободной рукой.
– Зачем?
– На это, по-моему, могли бы ответить только вы. Я покачала головой. Он ушел, посрамленный. Что ж, сам напросился, разве не так? Но следующей ночью меня снова вынудили принять вызов. Видимо, мое сознание решило, что я чересчур легко спровадила этого искусителя, и изобрело другого, который все время называл меня по имени.
– Как вы сегодня себя чувствуете, Кэт?
– Я думала, вы всегда говорите "мы". Если, конечно, вы те, за кого себя выдаете.
Зачем мне говорить "мы", Кэт? Я знаю, как я себя чувствую. Я спрашиваю у вас.
У нас, – саркастически усмехнулась я. – У нас в зоопарке все о'кей, премного благодарны.
Почему в зоопарке?
– Решетки же, глупый. – На самом деле я не думала, что это зоопарк; я хотела узнать, что об этом думают они. Сражаться с собственным сознанием бывает временами не так уж легко.
– Решетки? А, ну это просто часть вашей кровати.
– Моей кровати? Извините, но это же не детская кроватка, а я не ребенок?
– Это специальная кровать. Смотрите. – Он щелкнул фиксатором и увел прутья с одной стороны вниз, так что я потеряла их из виду. Потом поднял снова и защелкнул.
– Ага, понятно, – это чтобы меня запирать, да?
– Нет, нет, вовсе нет. Мы просто не хотим, чтобы вы во сне выпали из кровати, Кэт. Если, скажем, у вас будет кошмар.
Это была ловкая тактика. Если у вас будет кошмар… Но такой малости, конечно, не хватит, чтобы меня перехитрить. По-моему, я знаю, что вытворяет мое сознание. Я и правда воображаю себе что-то вроде зоопарка, потому что только в зоопарке я видела северных оленей. То есть живых. Поэтому они ассоциируются у меня с решетками. Мое сознание помнит, что для меня все это началось с северных оленей; вот оно и придумало такой обман. Оно очень коварно, сознание.
– У меня не бывает кошмаров, – ответила я, словно мы говорили о прыщах или о чем-нибудь в этом роде. Я подумала, полезно будет сказать ему, что его не существует.
– Ну, тогда, если вы вдруг захотите погулять во сне, да мало ли.
– Разве я гуляла во сне?
– Мы не можем следить за всеми, Кэт. В одной лодке с вами очень много народу.
– Я знаю! – выкрикнула я. – Знаю! – Я закричала, потому что меня охватила радость победы. Он был умен, этот мой противник, но он выдал себя. В одной лодке. Конечно, он хотел сказать в других лодках, но мое сознание на миг потеряло контроль над ситуацией, и произошла осечка.
Этой ночью я спала хорошо. x x x
Ее поразила ужасная мысль. А если с котятами что-нибудь не в порядке? А если Линда родит уродцев, чудовищ? Может ли это случиться так скоро? Что за ветры пригнали их сюда, какую заразу они принесли с собой?
Кажется, она много спала. Ровная жара продолжалась. Почти все время ее мучила жажда; она пила из ручья, но это не помогало. Может, вода была какая-нибудь плохая. У нее слезала кожа. Она поднимала руки перед собой, и ее пальцы были как рога оленя после драки. Подавленность не проходила. Она пыталась подбодрить себя мыслью, что у нее, по крайней мере, нет на этом острове дружка. Что сказал бы Грег, увидь он ее такой? x x x
Это все разум виноват, решила она; разум всему причиной. Он просто чересчур разогнался, на свою беду, вот его и занесло не туда. Это ведь благодаря разуму изобрели такое страшное оружие, разве нет? Нельзя же представить себе животное, которое готовит свою собственную погибель?
Она придумала такую историю. Жил-был в лесу медведь, умный медведь, находчивый – нормальный, одним словом. И вот он как-то начал рыть огромную яму. Когда она была готова, он выломал в чаще сук, очистил его от веток и листьев, обглодал один конец, так что он стал острым, и воткнул этот кол в дно ямы, острием вверх. Потом медведь прикрыл вырытую яму ветвями и всяким лесным мусором, чтобы это место не отличалось от любого другого места в лесу, и ушел восвояси. А теперь угадайте, где медведь вырыл эту западню? Аккурат посередине одной из своих любимых тропок, там, где он всегда ходил, направляясь за дупляным медом или по каким-нибудь там еще медвежьим делам. Так что на следующий день он брел себе по тропинке, свалился в западню и напоролся на кол. Умирая, он подумал, ай-яй-яй, ну и чудеса, вот ведь как все обернулось. Наверно, не стоило рыть ловушку в этом месте. Наверно, вообще не стоило рыть ловушку.
Вы не можете представить себе такого медведя, правда? Но с намито произошло то же самое, думала она. Наш разум занесло не туда. Надо было вовремя остановиться. Но именно этого-то разум и не умеет. Интересно, были ли кошмары у первобытных людей? Она могла бы поклясться, что нет. А если и были, то не такие, как у нас.
Она не верила в Бога, но теперь ей хотелось поверить. Не потому, что она боялась смерти. Тут было другое. Она хотела поверить в когонибудь, кто смотрел бы на все со стороны, кто видел бы, как медведь вырыл себе западню, а потом упал туда. Это не было бы такой хорошей историей, если бы не нашлось никого, кто мог бы ее рассказать. Послушайте-ка, что они натворили – взяли да и взорвали сами себя. Курицы безмозглые. x x x
Тот, с кем я спорила про перчатки, пришел опять. Я уличила его во лжи.
– Перчатки до сих пор у меня на руках, – сказала я.
– Да, – ответил он, думая потрафить мне, но просчитался.
– А капельницы-то нет.
К этому он был явно не готов.
– Ну да.
– Так зачем же на мне мои белые перчатки?
– А. – Он помолчал, соображая, что бы соврать. И неплохо придумал: – Вы рвали на себе волосы.
– Чушь. Они выпадают. Выпадают каждый день.
– Нет, боюсь, это вы их рвали.
– Чушь. Мне стоит только дотронуться до них, и они выпадают большими клочьями.
Боюсь, что нет, – покровительственно сказал он.
– Уйдите! – крикнула я. – Уйдите, уйдите!
– Конечно.
И он ушел. Эта ложь насчет моих волос была самой хитрой, самой близкой к правде. Потому что я действительно трогала свои волосы. Что ж, ничего удивительного в этом нет, верно?
Однако то, что я велела ему уйти и он ушел, было добрым знаком. Я чувствую, что беру верх, начинаю контролировать свои кошмары. Это просто такой этап, и я его почти прошла. Я буду рада, когда он кончится. Следующий, конечно, может оказаться и хуже, но, во всяком случае, он будет другим. Любопытно, как сильно я уже отравлена? Еще не пора рисовать на моей спине синюю полосу и скармливать меня норкам? x x x
Разум занесло не туда; она ловила себя на том, что повторяет это. Все связано, оружие и кошмары. Вот почему пришлось разорвать круг. Снова учиться смотреть на вещи просто. Начинать сначала. Говорят, время нельзя повернуть вспять, но это неправда. Будущее там, в прошлом.
Она хотела бы положить конец приходам этих людей и их искушениям. Она думала, они отстанут, когда нашла остров. Думала, отстанут, когда перебралась спать под навес. Но они только сделались еще настойчивей и хитрее. Из-за этих кошмаров она боялась засыпать вечерами; но ей так нужен был отдых, и каждое утро она просыпалась все позже и позже. По-прежнему стояла ровная жара; было душно, как в больничной палате, где кругом горячие батареи. Кончится это когданибудь? Наверно, случившееся уничтожило времена года или, по крайней мере, сделало из четырех времен года два – ту особую зиму, о которой всех их предупреждали, и это кошмарное лето. x x x
Не знаю, который из них это был. Я стала закрывать глаза. Это труднее, чем вы думаете. Когда вы уже спите с закрытыми глазами, попробуйте закрыть их снова, чтобы избавиться от кошмара. Это нелегко. Но если я научусь этому, то смогу, может быть, сделать и следующий шаг – научиться зажимать уши. Это должно помочь.
– Как вы себя чувствуете сегодня утром?
– Почему утром? Вы же всегда приходите только ночью. – Видите, как я не даю им спуску даже в мелочах?
– Как вам будет угодно.
– Что значит "как мне будет угодно"?
– Хозяин – барин. – Это верно, хозяин – барин. Вы должны держать свое сознание под контролем, иначе его занесет неизвестно куда вместе с вами. Между прочим, так и возникла опасность, которая грозит сейчас миру. Держите разум под контролем.
Поэтому я сказала:
– Уходите.
– Вы все время это повторяете.
– Ведь вы же признали мое право решать.
– Придет день, и вы не сможете избежать разговора об этом.
– День. Опять за свое. – Я не открывала глаз. – Ну ладно, о чем – "об этом"? – Я думала, что загоню-таки его в угол, но это могла быть тактическая ошибка.
– Об этом? Ну, обо всем… Как вы попали в такой переплет, как мы собираемся помочь вам выпутаться.
– Ничего-то вы не знаете. Хоть с этим бы согласились! Он пропустил мои слова мимо ушей. Ненавижу эту их манеру делать вид, будто они не слышат вещей, которые ставят их в тупик.
– Грег, – сказал он, явно меняя тему. – Ваше чувство вины, отверженности и тому подобное…
– Грег жив? – Кошмар был так реален, что мне показалось, будто он может знать ответ.
– Грег? Да-да, с Грегом все в порядке. Но мы думали, это не поможет…
– Почему у меня должно быть чувство вины? Я не считаю себя виноватой за лодку. Он хотел только пить пиво и шататься по девочкам. Для этого лодка не нужна.
– По-моему, не в лодке суть.
– Как это не в лодке? Если б не лодка, меня бы здесь не было.
– По-моему, вы слишком много перекладываете на эту лодку. Чтобы не думать о том, что случилось раньше. Вам не кажется, что именно так вы и поступаете?
– Почем я знаю? Это же вы у нас специалист. – Я понимаю, что мои слова прозвучали издевательски, но я не смогла удержаться. Уж больно он меня разозлил. Словно это я ничего не замечала до того, как взяла лодку. Да коли на то пошло, я была одной из немногих, кто замечал. Остальные, почти весь мир, вели себя, как Грег.
– Что ж, по-моему, дело идет на поправку.
– Уходите. x x x
Я знала, что он еще появится. Пожалуй, я даже немножко хотела, чтоб он вернулся. Наверно, просто чтобы покончить с этим. К тому же, признаюсь, он меня заинтриговал. То есть я точно знаю, что произошло, и более или менее почему, и более или менее как. Но мне хотелось поглядеть, насколько ловко он – то есть на самом-то деле я сама – сможет все объяснить.
– Так вы считаете, что готовы поговорить о Греге?
– О Греге? При чем тут Грег?
Ну, нам кажется, и мы рады были бы, если б вы это подтвердили, что ваш… ваш разлад с Грегом очень многое объясняет в ваших теперешних… проблемах.
– Ничего-то вы не знаете. – Мне нравилось повторять это.
– Так помогите мне узнать, Кэт. Растолкуйте мне, что к чему. Когда вы впервые заметили, что у вас с Грегом не все ладно?
– Грег, Грег. Рехнуться можно, атомная война вас не волнует, а на Греге прямо свет клином сошелся.
– Ну да, война, конечно. Но, по-моему, лучше говорить обо всем по порядку.
– А Грег важнее войны? Странная у вас система приоритетов. Может быть, война началась из-за Грега. Вы знаете, что у него есть бейсбольная шапка с надписью "ВОЙНА КРУЧЕ ЛЮБВИ"? Может, он сидел и пил пиво и нажал кнопку просто от нечего делать.
– Это интересный подход. Сейчас мы с вами что-нибудь нащупаем. Я не ответила. Он продолжал: – Правы ли мы, считая, что с Грегом вы как бы поставили все на одну карту? Думали, что он ваш последний шанс? Возможно, вы возлагали на него чересчур большие надежды?
Я уже была сыта этим по горло.
– Меня зовут Кэтлин Феррис, – сказала я, скорее себе, чем комунибудь другому. – Мне тридцать восемь лет. Я уехала с севера и поселилась на юге, потому что видела, что происходит. Но война преследовала меня. Она все равно началась. Я села в лодку и поплыла, куда ветер дует. Я взяла с собой двух кошек. Пола и Линду. Я нашла этот остров. Я живу здесь. Я не знаю, что со мной будет, но знаю, что те из нас, кто думает о судьбе планеты, должны жить дальше. – Договорив, я вдруг заметила, что плачу. Слезы текли вниз по лицу и в уши. Я ничего не видела, ничего не слышала. Мне казалось, я плыву, тону.
Наконец, очень тихо, – а может быть, это мешала попавшая в уши вода? – тог человек сказал:
– Да, мы предполагали, что у вас сложилась такая картина.
– Я была в полосе отравленных ветров. У меня слезает кожа. Все время хочется пить. Я не знаю, насколько это серьезно, но знаю, что должна держаться. Хотя бы ради кошек. Я могу им понадобиться.
– Да.
– Что "да"-то?
– Ну… психосоматические симптомы могут быть очень убедительными.
– Очухайтесь же вы наконец! Была атомная война!
– Хм-м-м, – промычал этот человек. Он намеренно провоцировал меня.
– Ладно, – сказала я. – Давайте теперь послушаем вашу версию. Помоему, вам не терпится ее изложить.
– Ну, мы считаем, что все это из-за вашего разлада с Грегом. И ваших отношений, конечно. Собственничество, рукоприкладство…
Сначала я собиралась ему подыгрывать, однако не смогла удержаться и перебила:
Какой там разлад. Просто взяла лодку, когда началась война.
– Да, конечно. Но у вас с ним… вы считаете, у вас с ним все шло хорошо?
– Не хуже, чем с другими олухами. Он ведь олух, Грег. Он нормальный для олуха. Все совпадает.
– Что значит "совпадает"?
Ну, понимаете, мы затребовали сюда с севера ваши данные. Намечается закономерность. Вы любите ставить все на одну карту. С мужчинами одного типа. Согласитесь, это ведь всегда немного опасно Я не ответила, и он продолжал: – У нас это называется устойчивым синдромом жертвы. УСЖ.
Я решила промолчать снова. Честно говоря, я не поняла, о чем это он. Что он такое плетет.
– Вы всю жизнь любили отрицать, верно? Вы… очень многое отрицаете.
– Да нет, что вы, – сказала я. Это было нелепо. Я подумала, что пора выводить его на чистую воду. – Так что же, по-вашему значит, по-вашему, никакой войны не было?
– Не было. То есть риск был велик. Война и впрямь запросто могла начаться. Но они там как-то разобрались.
– Они там как-то разобрались! – насмешливо выкрикнула я, потому что это доказывало все. Мое сознание помнило эти слова Грега, которые показались мне тогда такими самодовольными. Мне приятно было кричать, я захотела выкрикнуть еще что-нибудь, и я это сделала. – Пока не поешь в "Би-Джей", говна из тебя не выйдет! – завопила я. Меня охватило торжество, но тот человек как будто ничего не понял и положил ладонь мне на руку, словно хотел успокоить.
– Правда разобрались. Войну предотвратили.
– Понятно, – ответила я, все еще ликуя. – Так, стало быть, я не на острове?
– Нет, нет.
– Я его себе вообразила?
– Да.
– И лодки, стало быть, тоже не существует? – Нет, вы плыли на лодке. Но на ней не было кошек.
– Нет, когда вас нашли, с вами были две кошки. Страшно худые. Они едва выжили.
Он хитро делал, что не противоречил мне на каждом шагу. Но это можно было предвидеть. Я решила изменить тактику. Прикинусь растерянной, вызову у него легкое сочувствие.
– Не понимаю, – сказала я, дотягиваясь до его руки и беря ее в свою. – Если войны не было, почему я оказалась в лодке?
– Грег, – сказал он с какой-то отвратительной самоуверенностью, словно я наконец признала сто-то Вы бежали от него. Мы замечаем, что люди с устойчивым синдромом жертвы часто испытывают острое чувство вины и обращаются в бегство. А тут еще плохие вести с севера. Они стали для вас предлогом. Вы материализовали свое беспокойство и смятение, перенесли их во внешний мир. Это нормально, – покровительственно добавил он, хотя было ясно, что он так не считает, – Вполне нормально.
– Я тут не единственная устойчивая жертва, – ответила я. – Весь наш полоумный мир – устойчивая жертва.
– Конечно, – он согласился, не слушая.
– Говорили, вот-вот будет война. Говорили, война уже началась.
– Об этом то и дело говорят. Но они там как-то разобрались.
– Значит, стоите на своем. Ну-ну. Так где же, по вашей версии, – я произнесла это слово с ударением, – где меня нашли?
– Примерно в сотне миль к востоку от Дарвина. Вы кружили в лодке на одном месте.
– Кружила на одном месте, – повторила я. – В точности как наш мир. – Сначала он говорит, что я наделяю мир своими проблемами, а потом – будто я делаю то, чем, как все знают, этот мир занимается давным-давно. Не слишком убедительно, прямо скажем.
– А как вы объясните, что у меня выпадают волосы?
– Боюсь, это вы сами их рвали.
– А почему слезает кожа?
– Вам пришлось нелегко. У вас был очень сильный стресс. В этом нет ничего необычного. Но все наладится.
– А почему же я очень ясно помню все, что случилось с момента объявления о начале войны на севере до моего пребывания здесь, на острове?
– Есть такой технический термин – фабуляция. Вы придумываете небылицу, чтобы обойти факты, о которых не знаете или которые нс хотите принять. Берете несколько подлинных фактов и строите на них новый сюжет. Особенно в случаях двойного стресса.
– Как-как?
– Если сильный стресс в личной жизни совпадает с политическим кризисом во внешнем мире. Когда дела на севере идут плохо, у нас всегда увеличивается количество поступлений.
– Скоро вы скажете мне, что в море было полным-полно психов, которые кружили на одном месте.
– Таких было немного. Человека четыре-пять. Мало ведь у кого доходит до лодки. – Он говорил так, словно на него произвело впечатление мое упорство.
– И сколько же… поступлений было у вас на этот раз?
– Около двадцати.
– Что ж, я в восторге от вашей фабуляции, – сказала я, возвращая ему его термин. Это поставит его на место. – Я и правда считаю ее очень умной. – Но, конечно, он себя выдал. Берете несколько подлинных фактов и строите на них новый сюжет – ведь это его собственная тактика.
– Я рад, что дело пошло на поправку, Кэт.
– Вот идите и разберитесь, – сказала я. – Между прочим, нет ли новостей о северных оленях?
– Какие новости вас интересуют?
– Хорошие новости! – крикнула я. – Хорошие!
– Я постараюсь узнать. x x x
Она почувствовала себя усталой, когда кошмар кончился, но победа осталась за ней. Она вытянула из искусителя все самое худшее. Теперь ей ничто не грозит. Конечно, он совершил целый ряд грубых промахов. Я рад, что дело пошло на поправку – он не должен был этого говорить. Кому понравится, если его собственное сознание будет относиться к нему свысока. А еще он выдал себя с головой, когда сказал, что ее кошки похудели. Это было самое запоминающееся из всего путешествия, как они толстели, как им нравилась рыба, которую она ловила.
Она твердо решила не говорить больше со своими гостями. Она не могла помешать им приходить – наверняка они будут навещать ее еще много-много ночей, – но говорить с ними она больше не станет. Она уже научилась закрывать глаза во время кошмара; теперь научится держать на замке рот и уши. Она не даст себя обмануть. Не даст.
А если ей суждено умереть, что ж, она умрет. Наверно, они попали в полосу сильно отравленных ветров; насколько сильно, выяснится, когда она либо поправится, либо умрет. Она волновалась за кошек, но знала, что они проживут и без нее. Вернутся к природе. Да они уже вернулись. Когда запасы еды в лодке иссякли, они начали охотиться. Вернее, только Пол. Линда слишком растолстела. Пол приносил ей всяких маленьких зверьков вроде кротов и мышек. Когда Кэт видела это, на ее глаза наворачивались слезы.
Все из-за того, что ее сознание боится смерти, вот к какому выводу она пришла. Когда у нее испортилась кожа и начали выпадать волосы, ее сознание принялось выдумывать другое объяснение. Она даже знала теперь, как это называется по-научному: фабуляция. Где она подцепила это слово? Наверное, вычитала в каком-нибудь журнале. Фабуляция. Берешь несколько подлинных фактов и строишь на них новый сюжет.
Она помнила разговор, который они вели прошлой ночью. Тот человек во сне сказал, вы многое в жизни отрицаете, ведь так, а она сказала, да нет, что вы. Она вспоминала это с улыбкой; но тут было и серьезное. Нельзя себя обманывать. Так делал Грег. Мы должны смотреть на вещи, как они есть; мы не можем больше полагаться на фабуляции. Иначе нам не уцелеть. x x x
На следующий день, проснувшись на своем маленьком, заросшем кустарником острове в Торресовом проливе, Кэт Феррис обнаружила, что Линда родила котят. Их было пятеро – пестрых, сбившихся в одну кучку, беспомощных и слепых, но безо всяких изъянов. Они были такие милые. Конечно, кошка не позволит ей трогать их, но это ее право, это нормально. Она была так счастлива! Ведь теперь можно было надеяться! 5. Кораблекрушение I
Все началось с дурного знака.
