***
При имени Медеи голос героя дрогнул и очи его несколько увлажнились. В сердце Коры шевельнулось дурное предчувствие: на чары Клариссы наложились чары Медеи, и скорее всего лишь тот факт, что Медея приходилась ему хоть и молодой, но мачехой, останавливал Тесея от каких-либо поползновений.
Медея подозвала к себе двух воинов весьма решительного и мрачного вида. Она что-то шептала им, воины склонили к ней шлемы, украшенные гребнями.
– Послушай меня, Тесей. И не сердись. Ты можешь мне верить, можешь посмеяться надо мной. Но я могу поклясться именем Громовержца, что через минуту к тебе подойдут вон те два воина. Они тебя обыщут и отнимут у тебя меч, под предлогом того, что с оружием вход на пир не рекомендован.
– Но ведь многие здесь с оружием, Кора! Погляди вокруг!
– У тебя осталось полминуты, чтобы незаметно передать меч мне.
– Я пожалуюсь Медее… – Это она приказала отнять у тебя меч. К счастью, они были отделены в тот момент от воинов толпой слабосильных мелких рабов, которые волокли прожаренную тушу быка. – Решайся, иначе будет поздно! Тесей решился – он сделал шаг и стал вплотную к Коре. Она перехватила короткий меч за рукоятку, изображающую двух переплетенных змей, – знак знатного рода Эрехтеидов, к которому принадлежал Эгей, и, резко отвернувшись, спрятала его в многочисленных складках праздничного терракотового хитона.
Отходя в сторону, чтобы не быть в поле зрения стражи, Кора видела, как воины ловко подхватили Тесея под локти.
– Что вы делаете? – громко спросил он, несколько стесняясь попасть в центр скандала, – неловко же прийти в знатный дом и драться там с солдатами. В отличие от Геракла Тесей умел владеть собой, хотя бы как студент Московского университета.
Воины незаметно для окружающих гостей, которые, правда, были заняты тем, что старались поудобнее рассесться на пиршественных сиденьях, обыскали Тесея, вытащили и расстегнули ремень и выхватили пустые ножны.
– А ножик? – прошипел один из них. – Меч где?
– Какой меч? – в лучших традициях восточной сказки ответил наивный царевич.
Воины убедились в том, что Тесей их не обманывает, окинули подозрительными взглядами тех, кто находился по соседству, но в таком движении трудно было отыскать подозреваемого. И потому с пустыми ножнами и ремнем они поспешили к Медее, а Кора, понимая, что, в отличие от воинов, Медея может зачислить ее в число подозреваемых, спряталась за колонну. Очередной раунд был выигран, но до победы на этом пиру было еще далеко…
Служитель подошел к Коре и провел ее к почетному креслу справа от царя Эгея. Все же рост, осанка и независимость поведения, несмотря на уверения Медеи в обратном, заставили царя не рисковать – он оставил Кору в числе почетных гостей.
Во главе стола восседал царь Эгей, длинные завитые белые кудри и курчавая борода придавали ему несколько опереточный вид, он производил впечатление слишком ухоженного и напомаженного старого мужа молодой красивой жены, которая тщится доказать прочим его наследникам, что она-то позаботится о нем лучше прочих.
Медея сидела справа от него. Она беспокоилась, вертелась, покрикивала на слуг, особенно внимательна была к виночерпиям, – очевидно, что это пиршество стало одним из решающих моментов в ее бурной биографии.
Затем сидел Тесей, безоружный, лишенный сандалий, да еще оклеветанный. Правда, к счастью, юноша не знал, что он – робот-шпион Дедала и Миноса, иначе бы очень расстроился.
Между ним и Корой уместилась нимфа Левкотея, существо голубоглазое, нежное, полногрудое и страстное, она все норовила тронуть Тесея коленкой, но Кора успела предупредить юношу, что Левкотея страстно влюблена в Аполлона, который почитает ее в своем девичьем резерве и при первом возможном случае намерен ее обесчестить. А так как у Аполлона мстительный и мелочный характер, то Тесею Левкотею лучше за коленки не хватать. Впрочем, Тесей и не думал о коленках. Кора видела это по уже привычному жесту – когда принц Густав волновался, он начинал поправлять на переносице дужку несуществующих очков.
Далее располагались родственники и афинская знать, некие богатые фиванские оптовики и знаменитый родосский мореплаватель, чье имя никто не знал, но который выступал со смелой гипотезой, что Земля подобна чаше и именно поэтому океаны не выливаются с ее поверхности, как то случилось с несчастной Луной. А дальше, занимая все табуретки и все столы числом не менее пятидесяти, сидели совершенно одинаковые, словно клонированные молодые люди в полном боевом вооружении, наглого вида и грубые в манерах. Центром этого странного сборища был пожилой мужчина, во всем подобный самому Эгею, но не носивший пурпурных царских одежд и царского золотого обруча на голове, не завитой и не причесанный, а как бы нарочно грязный и всклокоченный.
От этого сборища исходил козлиный дух, грохот мечей и доспехов, наглые слова, но тем не менее никто их не боялся и не обращал на них внимания, как не обращают внимания в доме на вечно лающую собаку.
Кора сама догадалась, что впервые в жизни видит Палланта и его пятьдесят сыновей от различных женщин, нимф, наяд и океанид, которых он наплодил, рассчитывая в свое время занять афинский трон и снабдить каждого из сыновей выгодным местечком. Но этого не случилось – в свое время трон у него отобрал Эгей. Дело это давнее, темное, и своих прав на престол наглый Паллант и пятьдесят Паллантидов доказать никому не смогли, народ их не любил, и Палланту теперь оставалось лишь ждать, когда Эгей умрет или погибнет, чтобы захватить власть в Афинах. Можно представить, как все Паллантиды ненавидели своего дядю, но невозможно даже хоть на йоту вообразить их ненависть к Медее, которой приходилось скрывать от них своего сынишку Меда в высокой башне без входа и самой ночами кружить над башней в облике орлицы с зелеными перьями и когтями, оберегая башню от подкопов или штурма. Сколько раз Паллантиды устраивали на нее покушения! Так что Медея в Афинах ходила буквально по лезвию ножа. Правда, в ее грузинском характере было нечто, заставлявшее получать удовольствие от такой полной опасностей жизни.
Ах, что будет, если они узнают, что у Эгея есть еще один наследник, подумала Кора и не смогла сдержать усмешки.
Вначале несколько слов о значении праздника произнес сам Эгей, затем поднялся запасной афинский философ, из ранних стоиков или киников, который говорил долго. Гости начали таскать со столиков закуску, и уровень шума, постепенно повышаясь, перекрыл голос оратора. Тогда и Эгей взял со столика луковицу, разрезал ее кинжалом, снятым для этой цели с пояса, и вложил половинку луковицы в мягкую нежную плоскую лепешку. – Вина! – приказал он.
Виночерпий поспешил к нему с большим кувшином. Но Эгей велел начинать с гостей. Теперь следовало быть особенно осторожной. Виночерпий наливал поочередно – Коре, Левкотее, потом Тесею…
Тесей бросил встревоженный взгляд на Кору. Та ободряюще ему улыбнулась. Это отвлечение чуть не стоило Тесею жизни. Медея обернулась к Эгею. – Пора? – спросила она, чуть улыбаясь. – Ты уверена? – спросил Эгей. – Корабль под парусами Миноса, который привез его сюда, таится в бухте Тридда всего в часе ходьбы от твоего дворца. Скорее всего он не только шпион и лазутчик, но и убийца.
К счастью, у Коры был абсолютный слух. Она слышала шепот царственных супругов, словно они прикладывали губы к ее уху.
– Как жаль, – сказал Эгей. – Может, сначала допросим его?
– Со дня на день появится Дедал. Тебе еще не хватало шпиона и убийцы! Ты потеряешь трон!
– Я согласен, – сказал Эгей и с печалью во взоре отвернулся от Тесея, который сидел неподвижно, чувствуя неладное, но не зная, откуда ждать опасности.
Медея провела рукой над чашей с вином, стоявшей перед Тесеем, и Кора увидела, как тонкая струйка белого порошка протянулась к красной поверхности вина.
Кора нащупала рукоять меча и постаралась положить его на колени так, чтобы он оставался прикрыт хитоном. Прекрасная Левкотея заметила это движение, и, как назло, в этот момент острый конец меча ткнулся ей в бедро.
– Ах, – тихо сказала Левкотея. – Что вы со мной делаете? Кора не нашлась, что ответить. Но внимание их было отвлечено мужем достойным, бородатым, полным, который нес большой поднос, где лежали какие-то плоские штуки, неизвестные Коре и сразу насторожившие ее. Нервы были и без того на пределе, а тут еще что-то вроде жареных осьминогов.
Но никого, кроме Коры, штуки на подносе не смутили, когда муж достойный склонялся к гостю, тот брал штуки с подноса и натягивал на руки – это были перчатки, что окончательно сбило Кору с толку. Перчатки!
Тем временем многочисленные слуги с подносами, на которых лежали куски мяса, быстро проходили мимо столов и кидали руками мясо на блюда, стоявшие перед гостями. Мясо было горячим, от него поднимался пар.
Все смешалось: рука Медеи над чашей Тесея, полная рука Левкотеи, отталкивающая конец меча, поднос с мясом – кусок его шмякнулся на тарелку перед Корой, наконец, перчатки, которые бросил достойный муж со своего подноса. Это были кожаные перчатки. Кора кинула мимолетный взгляд вокруг, и увидела, что все гости дружно натягивают перчатки на руки и берут ими куски горячего мяса. Перчатками рвут мясо на куски, перчатками отправляют куски в рот… Господи! Они еще не изобрели вилок! Но все-таки с античной тонкостью вышли из положения: руки остаются чистыми, да и не обожжешься – перчатки кожаные. Интересно, знают ли об этом ученые, или Кора совершила великое историческое открытие?
Все! Рука Медеи легко поднялась; щелкнуло – закрылась крышечка перстня. Медея усмехнулась, глядя в затылок отвернувшегося царя, – тот не хотел видеть, как за его столом отравят гостя, даже если это всего-навсего робот злодея Дедала. Теперь пришла пора действовать! Но Тесей был в растерянности, на это Кора сейчас и рассчитывала. Ведь обычно студенты Московского университета не рвут мясо руками, тем более в перчатках.
Он растеряно поглядел на свои руки, затем на дымящиеся кусища мяса, наконец, потянулся к кубку, видно, надеясь, что лучше начать со знакомого действия. Теперь пришла пора вмешаться! Тесея отделяли от смерти мгновения. – Тесей! – окликнула его Кора. – Тебе будет удобнее резать мясо ножом.
Она достаточно ловко выхватила меч из складок хитона, отчего нимфа Левкотея упала в обморок. Говорили, что она не пришла в себя до самого утра, что и дало возможность Аполлону нежно надругаться над ней.
Так как двум рукам за рукоять невозможно держаться, Кора перекинула меч Тесею. Молодой человек оказался не так наивен, как казался. – Это еще что такое?! – закричала перепуганная Медея, которая, видно, решила, что Тесей, раскусивший ее злодейские планы, намерен свести с ней счеты.
– Это мой фамильный меч, – вежливо ответил Тесей, держа его плашмя на ладонях и протягивая Медее, словно пойманную большую бабочку. Но сделал он это столь решительно, что рукоять меча не мог не увидеть обернувшийся на шум Эгей.
И всем стали видны сплетенные змеи – знак древнего рода Эрехтеидов.
– Что? – вскочил Эгей. – Откуда это у тебя? – Это наследство, которое оставил мне отец, царь Эгей Афинский, – сказал Тесей. – Где? – спросил Эгей.
Еще далеко не все в зале, неровно освещенном факелами и светильниками, поняли, что же там происходит, еще катилась по залу волна вопросов и сбивчивых ответов, но первая сообразила, что надо делать, Медея, которая схватила со стола кубок с отравленным вином и, приложив его к губам Тесея, воскликнула: – Быстро! Пей! Ну же!
В ее черных глазах было столько силы, столько гипнотического внушения, что если бы эти слова относились к Коре, то она, как призналась себе, наверняка бы подчинилась волшебнице.
Но так как приказ относился не к ней, Кора была свободна в своих решениях. И она буквально по-вратарски прыгнула вперед, опустилась животом на столик Тесея, опрокинула его и, главное, вышибла кубок из рук Медеи.
Пока она старалась подняться с пола, соображая, много ли костей переломала, Медея уже поняла, что проиграла. За эти секунды основные действующие лица драмы успели прийти в себя.
Тесей, подняв меч, кинулся за ней через весь зал. Эгей, рыдая, опустился на трон, грубые Паллантиды бросились убивать Медею, но в суматохе спасли ее, потому что ей удалось пробить сквозь их толпу ровный, как лезвие ножа, проход и выскочить наружу, тогда как Тесей задержался, натолкнувшись на толпу двоюродных братьев, которые, к счастью для него, не сообразили, что он и есть их главный враг.
Кора сидела на полу – не было сил подняться – и думала, что никогда еще не была так близка к провалу ответственного задания. Секунды и сантиметры отделяли ее от провала, а Тесея от смерти.
Но закончились ли ее приключения… или убийцы не отказались от своих намерений?
Вот как пишут известные авторитеты в греческой мифологии о событиях, последовавших тут же за сценой во дворце во время пира.
"Тогда в Афинах воцарилось веселье, которого город еще не знал. Эгей обнял Тесея, собрал народное собрание и на нем объявил его своим сыном. Он зажег огни на всех алтарях и осыпал изваяния богов подарками, были принесены в жертву гекатомбы быков (точный перевод этого слова забыт, но быков погибло очень много), украшенных гирляндами цветов. Во всем дворце и во всем городе аристократы и простолюдины пировали вместе и пели славу Тесею, свершившему уже больше подвигов, чем прожил лет в своей жизни… После этого Тесей отправился, чтобы отомстить Медее, которая ускользнула от него, окутав себя волшебным облаком, и уже покинула Афины вместе с юным Медом и свитой, великодушно предоставленной Эгеем".
Другие источники уточняют, что бежала она не на волшебном облаке, а на самой обыкновенной колеснице, запряженной летающими драконами, которую прислал за ней ее дедушка Гелиос. Особо хотелось бы обратить внимание читателей на то, что, с одной стороны, Эгей носился по дворцу, славил судьбу, вернувшую ему сына, и проклинал Медею, которая чуть его не убила, но с другой – именно царь Эгей, и этого не отрицает ни один из древних и современных авторов, вывел тихонько жену из дворца, посадил на облако или на колесницу, поцеловал на прощание мальчика Меда, подарив ему игрушечную лошадку, и даже смахнул непрошеную слезу, когда Медея скрылась в облаках. Как себя вела в этой ситуации Медея? Думаю, что и она, несмотря на твердость характера, всплакнула. Все-таки они десять лет прожили душа в душу, и расстаться им пришлось из-за недоразумения. Не появись старший сын так не вовремя, отпраздновали бы Эгей и Медея серебряную, а потом и золотую свадьбу, нянчили бы внуков и правнуков, и эта история не имела бы драматического продолжения. По крайней мере для Эгея, отрави Медея его старшего сына, судьба сложилась бы куда удачнее.
Но это все относится уже к греческой мифологии, а не к сюжету нашей повести. Хотя, впрочем, может быть, кому-нибудь из наиболее любознательных читателей будет интересно узнать, что убежавшая от Эгея Медея на этом не успокоилась, а отправилась искать счастья дальше. В частности, она побывала в Фессалии, где не придумала ничего лучшего, как участвовать в соревнованиях по красоте, состязаясь с Фетидой. Это было большой непоправимой ошибкой.
Сегодня уже мало. кто помнит, кто такая Фетида. Елену Прекрасную помнят, Минотавра помнят, Горгону Медузу вспоминают, а вот Фетиду забыли, хотя в те времена это была (фигура первого плана. Достаточно того, что она – мать Ахилла. Помните, такой герой Троянской войны, который был совершенно неуязвим, потому что мать окунула его в воды мертвой реки Стикс для бессмертия. Но было у него одно место, так называемая ахиллесова пята, то есть пяточка, за которую мама держала крошку, окуная его в мертвые воды (некоторые говорят – в огонь). Вот эта пятка и привела его к гибели. Фетиду боялся даже Зевс. Она была такой красавицей, что именно на ее свадьбе и появилось то самое яблоко раздора, доставшееся Афродите, принесшее Парису Елену Прекрасную, а грекам – Троянскую войну.
Говорят, что Фетида была дочкой кентавра Хирона и милой женщины Харикло. И тоже оказалась волшебницей. Когда ей очень не хотелось замуж и она скрывалась от жениха, то превращалась в огонь, воду, льва и змею… И вот с такой женщиной решила соревноваться Медея. Причем Фетида тогда, как сами понимаете, была еще совсем юным цветком, а Медея – женщиной средних лет, закаленной в боях и интригах. Медея проиграла соревнования – Фетида была в тот раз объявлена самой красивой. После очередного поражения Медея уехала в Азию, где вышла замуж за какого-то неизвестного царя, он усыновил Меда, и вроде бы эта история должна была закончиться… но тут до Медеи дошел слух, что трон ее отца Ээта, с которым она столь злобно и предательски обращалась раньше, захвачен его братом Персом. Интересы грузинской государственности взяли верх, Медея оставила нового мужа и помчалась в Колхиду наводить порядок. С ней был и подросший Мед, который убил своего дядю Перса на поединке, Ээту вернули трон, а вот что было дальше, покрыто обычным для истории туманом. Одни утверждают, что по протекции Гелиоса боги сделали Медею царицей Островов Блаженных, где она живет и поныне, считают, что она вернулась к своему последнему азиатскому супругу, наконец, есть сторонники той точки зрения, что Медея осталась в Колхиде и нянчила детишек своего Меда, который законным образом наследовал Ээту.
Вот и все о Медее. Здесь справедливость не восторжествовала.
Правда, остается неясным, а что же считать справедливостью. Ведь для каждого она своя.
Кора смогла заснуть только следующей ночью. Впрочем, это относилось к большинству жителей Афин, которые были искренне рады, что теперь у них есть настоящий наследник престола, притом сильный, молодой, умный и не имеющий в прошлом никаких грехов и преступлений.
Недовольны были только пятьдесят Паллантидов, они, правда, далеко не сразу сообразили, что путь к трону им закрыт навсегда. И сначала с горя напились. И проспали первые сутки. Так что все жертвоприношения, праздники и народные гулянья проходили без них. Зато на следующую ночь они проснулись и отправились убивать Тесея, а заодно, очевидно, и самого царя.
Кора в это время как раз заснула, она тоже была не двужильная. Некий Леос успел разбудить Тесея и донести ему, что все пятьдесят молодых Паллантидов идут его убивать. Двадцать пять братьев во главе с отцом пошли на штурм царского дворца, а еще двадцать пять залегли в засаде на дороге, ведущей из Афин к морю, полагая, что Эгей с Тесеем побегут спасаться именно по ней. Предупрежденный Леосом, Тесей не стал тратить времени на ожидание, пока Паллантиды отыщут его в лабиринте спален и переходов дворца, а, схватив свою железную палицу, помчался к сидевшим в засаде кузенам. Там в полной темноте и неразберихе он их перебил. Тем временем остальные двадцать пять кузенов, подняв страшный шум, разбудивший Кору, разбежались по дворцу, чтобы отыскать и убить Тесея, который в это время добивал засаду, а что касается царя Эгея, то он, наученный Медеей, никогда не ночевал две ночи подряд в одной спальне и на одном ложе. Спал он в специально сделанных для этого сундуках, а то и на шкафах. Если он спал под ложем, то на ложе клали двойника, порой заодно и двойника Медеи. Погибло их, говорят, видимо-невидимо.
Шум и грохот еще продолжались, стража дворца, как ей и положено, отсиживалась по подвалам, потому что не знала, кому придется служить завтра, но тут прибежал последний из оставшихся в живых Паллантидов из засады, и, охваченные ужасом, остальные братья исчезли в ночи…
Остаток ночи прошел спокойно. Хотя рассказывают, что с тех пор потомки Паллантидов запретили называть детей именем Леоса, а своим девочкам принимать ухаживания от людей с именами: Лев, Леос, Лео, Леонард, Леонардо, Леви, Левит и Левитин, Львов и Лайон. Так они отомстили Леосу и его потомкам до последнего колена.
Праздники по поводу возвращения наследника и возведения его на престол рядом со счастливым, хоть и не столь уже ухоженным отцом должны были продолжаться на следующий день, но ничего из этого не вышло, потому что утром, когда слуги еще очищали дворы от побитой за ночь посуды и перевернутых стульев, а из домов павших Паллантидов доносились стенания (хотя, впрочем, никто в городе не жалел этих хулиганов и бездельников), во дворец прискакал посланец с дозорной вышки, которая стояла на самой вершине Акрополя – там, где будет построен храм Ники. Оттуда было видно море на много стадий к югу, откуда обычно и появлялись торговые, а то и вражеские корабли.
Посланец буквально сшиб с ног стражей у ворот дворца и помчался по коридору, вызывая Эгея.
Тот не спешил отзываться, потому что отлично усвоил, что спешка – один из основных недостатков любого царя. Чем дольше ты полежишь под своим очередным ложем, тем больше шансов у тебя дожить до старости.
Так что Кора узнала о тревожных событиях даже раньше, чем царь Афин и его наследник, который, конечно же, спал без задних ног.
– Что случилось? – спросила Кора строго, загораживая дорогу гонцу. – Мне нужен царь!
– Вы можете сказать мне, – ответила Кора. – Я имею полномочия от комиссара ИнтерГпола. – Она могла позволить себе такую невинную шутку, потому что Милодар ее сейчас не слышал, а его имя в Древней Греции неизвестно.
– Приплыл Дедал за данью, – грустно произнес гонец. – В этом году несчастье обрушилось на нас еще раньше, чем обычно. Наверное, это наказание за то, что мы веселились вчера вечером в честь возвращения наследника.
Гонец был пожилым человеком, сандалии его были снабжены небольшими крыльями, которые хоть и шевелились, трепеща, вряд ли помогали ему бегать.
– Что еще натворил ваш Дедал? – спросила Кора, но гонец не ответил, а с криком: "Господин царь, покажитесь народу! Господин царь, очередное несчастье!" – побежал дальше по темным коридорам.
Тогда Кора решила, что ей не мешает самой посмотреть, что же происходит. Она побежала вверх по узким улочкам на холм Акрополя, где и стояла дозорная вышка и куда спешили тысячи жителей Афин, прослышав о приближении корабля Дедала.
Так как Кора нагнала полную немолодую женщину, которая взбиралась наверх довольно медленно, ей удалось вытянуть из нее кое-какую информацию.
Надвигалась еще одна древнегреческая трагедия, и здесь шансы Тесея выжить падали до нуля.
Ненавидя Афины за убийство сына, Минос готов был стереть их с лица Земли. Но, как положено древнегреческому извращенцу, он отказывался брать дань лошадьми, золотом или осетриной.
Дань Минос брал семью самыми прекрасными девицами и семью самыми отважными и сильными юношами Афин, которых отвозили на остров Крит, где был Лабиринт… Вспомнили? Кора тоже вспомнила. В Лабиринте жило страшное чудовище по имени Минотавр, то есть человек с головой быка. Этот подлец не желал питаться не чем иным, как молодыми девушками и юношами из Афин. Вот так проявлял свой мерзкий характер и своеволие царь Крита.
Такова была жизнь в эту эпоху, таковы были нравы. А так как в основе действий Миноса была родительская месть, то его изощренный садизм становится более-менее понятным…
Корабль, изобретенный и ведомый главным советчиком и доверенным лицом царя Миноса Дедалом, приближался к Афинам, чтобы взять очередную партию жертв. Афины приобрели наследника, но должны были потерять четырнадцать юных душ.
Корабль, который Кора увидела, когда поднялась к подножию деревянной дозорной башни, был для греческих времен, удивителен и неповторим. На нем сидели в два ряда гребцы, формой корпуса он также не отличался от античных кораблей, но посреди него возвышалась высокая черная труба, которая венчала собой кирпичную печку. В печку кидали дрова, перед печкой стояла первобытная, но действующая паровая машина, из трубы шел дым, и было совершенно очевидно, что Кора наблюдает первый в истории человечества пароход. Дедал, а это было доступно орлиному взору Коры, в белом гиматии возлежал на корме, поглядывал на работу своих чудесных механизмов и попивал вино из турьего рога.
В отличие от афинян, которые осыпали Дедала и Миноса проклятиями, оставаясь на почтительном от дедаловского монстра расстоянии, Кора, влекомая любопытством, дошла пешком до гавани и успела туда как раз в тот момент, когда Дедал, оказавшийся худым лысым малоростком, почти карликом, с крючковатым носом и слишком светлыми для такого смуглого и чернобрового человека желтыми глазами, выбрался на берег. Кроме Коры, его никто не встречал, что Дедала совершенно не расстроило.
– Удивительно, – произнес он, глядя на Кору, – судя по всему, знатная дама, а не испугалась и пришла сюда. Ага, я догадался! Ты пришла просить? За свою сестру? Но ведь не я отбираю, кого посылать на съедение нашему племяннику, это решает ваше народное собрание. Так что вы, девушка, обращаетесь не по адресу.
– Я здесь чужестранка, – сказала Кора. – Меня более интересуете вы, мастер Дедал. Я наслышана о ваших изобретениях и злодействах, и потому мне хотелось с вами познакомиться.
– Тогда погодите немного, – сказал Дедал. – Я должен отдать приказания моим людям, а затем я свободен. Если вы захотите говорить со мной, то удобнее всего это будет сделать в доме моего здешнего друга кентавра Фола, может быть, вам приходилось о нем слышать?
– Нет, из кентавров я знаю только Хирона и полагаю честью для себя считать его в числе своих знакомых.
– И даже друзей! – послышался сверху глубокий голос.
Кора обернулась. На склоне, возле складов, где таились, выглядывая, редкие афиняне, стоял могучий Хирон, расчесывая свою раздвоенную бороду, а рядом с ним возвышался кентавр, поменьше ростом, более изящный, склонный к щегольству, что выдавала заплетенная в толстую косу длинная грива.
– Фол, друг мой! – воскликнул Дедал и побежал к кентавру.
Возмущенные возгласы донеслись из-за складов. Там афинские граждане высказывали свое негодование по поводу отсутствия патриотизма у кентавров, и неудивительно, что ругательства, которыми их награждали, относились к разряду зоологических терминов.
Кора также была рада увидеть вновь Хирона, а тот представил ее Фолу. Фол сказал:
– Именно такой я вас и представлял, богиня. Значит, Хирон говорил о ней как о богине? Ну что же, это его право.
– Эй! – крикнул Дедал гребцам и солдатам, что оставались на судне. – Выставьте стражу. Никого близко не подпускать. Пароль и отзыв вы помните?
– Помню, – отозвался один из гребцов, который отличался от остальных желтой повязкой, стягивающей волосы. Во всем остальном и гребцы, и воины были совершенно одинаковы.
– Это твои искусственные люди? – спросил Хирон. – Да, с ними удобнее, – ответил Дедал. – Они всегда послушны и готовы умереть.
– К тому же их нельзя подкупить, – сказал кентавр Фол. И все с ним согласились.
– Но люди, которые управляют паровой машиной, стоящей на корабле, не могут быть деревянными, – сказал Дедал. – Им надо думать.
Он помахал на прощание оставшемуся возле машины механику. Кора спросила:
– Я не вижу колес, или колеса сзади, зачем вам тогда паровая машина?
– Мой друг Архимед, не знаю, слышала ли ты о таком, богиня, ты ведь чаще встречаешься с воинами, чем с мыслителями, придумал приспособление, которое именуется винт. Пар вертит этот винт, помещенный под водой сзади моего корабля, и толкает корабль вперед. Понятны ли тебе мои слова? – Спасибо, Дедал, – сказала Кора. Никакой официальной встречи не предусматривалось. Царь Эгей не желал в глазах своего народа показывать свою зависимость от ненавистного критского царя. Но когда Дедал с Корой и кентаврами поднимались от причала, подошел глашатай и сказал, что царь Эгей примет посланца царя Миноса по интересующему их обоих вопросу сегодня же в два часа пополудни в храме Аполлона в присутствии знатных граждан города.
– Скажите царю, что я буду, – ответил Дедал и быстро пошел вперед, откинув назад лысое яичко головы и резко ударяя по плитам высокими каблуками своих башмаков.
Кентавр Фол жил неподалеку от порта в большом доме, устроенном удобно для коней, а не для людей, как у Хирона. Да и понятно, если Хирон обожал свою Харикло и дочкой его была красивейшая девушка Земли, то у Фола все было проще, и сам он был кентавром, и жена его была кентавриссой, и его дети были маленькими кентаврами.
День разошелся, небо было синим, стало даже жарко, все расположились в уютном крытом дворе фоловского дома, и хозяин угощал как мог каждого из гостей. Когда гости немного насытились, кентавр Фол сказал:
– Мы здесь старые приятели, мы знакомы много лет, и потому между нами не должно быть секретов.
При этом он поклонился в сторону Коры, как бы прося у нее прощения за то, что она не относится к числу его старых приятелей. Но его бестактность тут же исправил Хирон.
– Ты не прав, мой друг, – произнес он. – Кора умна, образованна, разумна и вполне достойна того, чтобы принадлежать к компании интеллигентных людей.
– Говорите, – призвал их Дедал, который понимал, что разговор пойдет о нем.
– Я слышал, что погиб молодой Талое, – сказал Хирон.
– Ты прав, – сухо ответил Дедал, глядя в кубок с вином.
– Мне говорили, что это не было случайностью… – Нет, это была случайность, – возразил Дедал, голова его так склонилась над кубком, что казалась большим страусиным яйцом.
– Это тот юный Талое, – произнес Фол, – который изобрел пилу?
– Каждый дурак мог изобрести пилу, – ответил Дедал. – Если бы мне на глаза попалась рыбья челюсть. я бы тоже догадался, по какому принципу должна работать пила. – Ты не догадался, – заметил Хирон.
Дедал наконец отпил из кубка. Но не глядел на окружающих.
– А я слышал, что он изобрел гончарный круг, – сказал Хирон.
– Его много раз изобретали, – отмахнулся Дедал. – И в Лидии, и на Крите и в Египте, эта идея витала в воздухе.
– Конечно, витала, – согласился Фол. – Так же как идея циркуля.
– Между прочим! – Дедал неожиданно вскочил с места и зашагал по комнате. – Между прочим, у меня в заметках есть чертеж циркуля. Я не мог только подобрать хорошего дерева для его ножек.
– Ну и расскажи нам, – сказал Хирон, – как погиб несчастный Талое?
– Мы с ним стояли на крыше храма, – медленно произнес Дедал, словно вспоминая, как было дело, – он сделал шаг вперед… я сказал ему: "Остановись, Талое, это опасно!" Но он не услышал меня, сделал еще шаг… и упал!
– Ты больше ничего не хочешь нам сказать, Дедал? – спросил Фол.
– Хочу! – вдруг взорвался маленький изобретатель. – Да, хочу! Я хочу заявить всему миру, что Талос был грязной тварью, что он вступил в преступную связь со своей матерью Поликастой – с моей родной сестрой! Честь семьи была под угрозой! И он должен был умереть!
– О грехе Талоса было известно давно, – тихо произнес Хирон. – Да, они были любовниками… и это очень прискорбно. Но за это карают боги, а не Дедал.
– Он не думал о морали, – поддержал Хирона фол. – До тех пор пока люди вокруг не стали говорить, что Талое талантливее Дедала, что Дедал уже на закате, а Талое – это завтрашний день науки! – Никто, кроме идиотов, так не говорил! – В Элладе нашлось немало таких идиотов, – заметил Хирон.
– Даже до наших лошадиных ушей докатились эти сплетни, – сказал Фол.
Почему он терпит? – удивилась Кора. Почему великий изобретатель и могущественный, судя по всему, человек так покорно слушает обвинения двух полуконей, словно мальчик, вызванный на порку взрослыми дядями?
– На главное ваше обвинение, – сказал Дедал, остановившись посреди комнаты, – я отвечу решительно – "Нет!" Я никогда и никому не завидовал. Мои величайшие изобретения еще впереди! Вы видели мой корабль, который передвигается силой пара? – Ему уже десять лет, – усмехнулся Хирон. – Вы видели моих гребцов и воинов? Одинаковых, как горошинки в стручке!
– Твоих деревянных людей знает весь мир. Видно, плохи твои дела, наш друг, если ты ищешь оправданий в своем же вчерашнем дне.
– Справедливый суд свершился, – сказал Дедал, видно, имея в виду Талоса, потому что кентавр Фол на это ответил:
– Твоя прекрасная сестра Поликаста покончила с собой.
– Это ее воля и признание вины, – жестоко ответил Дедал. – Я теперь тоже хочу задать вам вопрос, друзья. Ведь не зря же я терпел все обвинения, которые вы мне бросали в лицо, какими бы нелепыми они ни были. Но скажите мне, к чему весь этот разговор? Разве дело только в обвинениях прошлых лет?
– Мы не обвиняем тебя. Мы не суд, иначе бы ты сюда не пришел, – сказал Хирон. – Но мы – люди, которые хотят понять смысл и связь вещей в природе и причины человеческих поступков. Мы не стали бы разговаривать об этом с ничтожным рабом или толстым чиновником. Мы хотим понять, совместимы ли гений и злодейство…
Странно, я где-то уже слышала эту фразу, подумала Кора. Я ее даже отлично знаю. Я знаю ответ: "Гений и злодейство несовместимы!" Кто же сказал это? Гегель? Дарвин? Эйнштейн?
– Он сам упал с крыши храма, – сказал Дедал, как бы подводя итог дискуссии.
– Можно ли поговорить с тобой, – спросил тогда Фол, – о другой женщине? – О ком? – О Пасифае?
– Нет! – отрезал Дедал. – Нет, нет и еще раз нет! Я покидаю ваш дом. – Неужели ты так испугался? – Срок давности миновал! – У нас другие сроки, Дедал. – Передо мной была поставлена инженерная задача, – сказал Дедал. – Мне был брошен вызов. И я принял его.
– Так это был инженерный вызов? – Да! Именно так.
– А Лабиринт? Тоже инженерное задание? – Сделав первый шаг, я был принужден ко второму. – То есть, по-твоему, эти твои конструкции сопоставимы?! – спросил Хирон. – Да! – Дедал поднял сжатый кулачок. Тут кентавры начали хохотать и ржать, как жеребцы, так что сбежались домочадцы Фола и пришлось гнать их, потому что объяснить причину смеха кентавры не могли ни женщинам, ни детям. И лишь Коре удалось уговорить Хирона рассказать, над чем они смеялись, и тот, несколько смущаясь, поведал ей о критском подвиге Дедала, причем последний вовсе не был смущен, а даже подавал реплики и был собой доволен, ибо: "Для гения нет задач мелких и неблагодарных. Для него любая задача – одинаковый вызов!"
– На острове Крит был белый бык, – сказал кентавр, – говорят, с точки зрения бычьей красоты, он был совершенен. Фол фыркнул.
– Ну как, например, можно считать Фола образцом конской красоты? – заметил Хирон, и его друг густо покраснел. Неловко, когда тебя сравнивают с конем в присутствии красивой дамы. – Это был бык Посейдона – я уж, честно говоря, не помню, почему он там оказался… – Оба его друга кинулись было объяснять происхождение белого быка, но Хирон поднял руку, останавливая их. – Важно лишь то, – продолжал он, – что супруга царя Миноса, которую зовут Пасифаей, женщина невероятной прелести, и притом любвеобильна так, что… – Пока Хирон искал сравнение, сам Дедал докончил его мысль: – Что готова переспать с пнем! – Ну вот как грубо! – -- сказал Хирон, но в принципе он был согласен с Дедалом. – Дама она уже солидная, в летах…
– Чепуха! – закричал Дедал. – Это было десять лет назад! Какие могут быть лета?
– Ну, дама она все равно солидная, с пышными формами, родившая Андрогея, из-за которого Крит поссорился с Афинами, а также девочек – Ариадну и Федру. И вот эта мать семейства воспылала страстью к белому быку! – Хирон замолчал, как бы подыскивая наиболее приличные слова для последующего рассказа, а Дедал вмешался в паузу, заявив:
– Да ты говори как есть, не стесняйся. Наша подруга знает, какая птица приносит детей.
Дедал Коре совсем не нравился. Она привыкла к тому, что в учебниках, книгах и фильмах все великие ученые, изобретатели и поэты – обязательно милейшие, мудрейшие и бескорыстные люди. И если поэт Пушкин влюбляется в какую-нибудь Керн или Воронцову, то делает это только для того, чтобы подарить ей букет цветов, воспылать вдохновением и заодно порадовать мужа своей музы… Конечно, это он придумал! Конечно, он: "Гений и злодейство несовместимы!" Правда, имел он в виду не Дедала, а Моцарта.
– Хорошо, – согласился кентавр. – Я буду придерживаться безжалостных фактов.
– Почему безжалостных? – удивился Дедал. – Любовь зла – полюбишь и кентавра! Разве вы не слышали такой поговорки?
– Полюбишь и козла, – поправила Дедала Кора. Все засмеялись. И она сама засмеялась, поняв, что ее поправка была неуместной.
– Пасифая начала выходить в поле, – -- продолжал Хирон, – когда там пасся белый бык, и ласкала его, гладила, приносила ему всевозможные вкусные вещи и всеми знаками, принятыми у людей, показывала, что хотела бы добиться с ним близости. Бык был обыкновенным – бык как бык. Он не возражал против близости, но не с Пасифаей, так как у быков нет рук, чтобы прижимать крошек к груди. Когда кентавры отсмеялись, заговорил Дедал: – Давай я сам доскажу. Вызывает меня Пасифая, а я тогда только-только на Крите укоренился, мне нужны были покровители, да и сама женщина мне нравилась…
– Неужели и ты тоже воспользовался ее ласками? – спросил Фол.
– А чем я хуже белого быка? – удивился Дедал. – Я мужик хоть куда! Это входило в мой гонорар. – Ты еще и деньги с нее взял? – Изобретатель живет на свои гонорары. Я не беру подачек. Но если сдаю работу, то попрошу: деньги на стол!
– И что же вы придумали? – спросила Кора, чтобы возвратить Дедала на истинный путь рассказа.
– Я посмотрел на то, как мучается несчастная женщина на лугу, стараясь соответствовать белому быку, как она, бедная, подлезает под него, да и он страдает… Я понял, что должен был решить проблему ко всеобщему удовольствию. И вот что я сделал: я изготовил деревянную корову, крепкую, гладкую, изящную с точки зрения коровьей эстетики, затем я обшил ее коровьей шкурой… Вам понятно? – Пока да.
– Внутри нее я сделал ложе, на которое могла устроиться царица Пасифая. Затем проделал в дереве дырку там, где у коровы соответствующее отверстие, и подогнал ложе Пасифаи таким образом, чтобы ее соответствующее отверстие совпало с соответствующим отверстием в деревянной корове. – Ну хватит, все ясно, – сказал Хирон. – Сейчас кончаю, немного осталось, – ответил изобретатель. – Я дал совет Пасифае: держитесь крепче и если что не так – терпите. Потом закрыл царицу в корове, отошел и позвал быка. Вскоре белый бык появился. Он увидел мою деревянную корову – должен вам сказать, шедевр коровьей красоты – и буквально кинулся к ней, раздеваясь на ходу. – Быки ничего на себе не носят, – заметил Фол. Дедал долго смотрел на него, склонив голову набок. Фол вопросительно обернулся к Хирону. – Дедал пошутил, – пояснил Хирон. – Да, я пошутил, – сказал Дедал. – И мне грустно сознавать, что с такими тупыми лошадками я дружу и даже позволяю им меня судить. – Заканчивай свою историю, надоело, – буркнул Фол. – А больше нечего рассказывать. Бык взгромоздился на деревянную корову, и изнутри вскоре донесся отчаянный женский вопль. Однако я был бессилен помочь несчастной, потому что бык вряд ли позволил бы мне вытащить ее из деревянной коровы. Когда бык утолил свою страсть и удалился пастись, я подошел к корове и, с некоторым ужасом, открыл окошко внутрь. Я боялся увидеть холодеющий труп Пасифаи, но вместо этого увидел разъяренную львицу, которая потребовала, чтобы я заставил быка возвратиться и продолжить любовное насилие!
Дедал расхохотался подобно маленькому мальчику. Он зашелся от смеха, и кентавру Хирону пришлось как следует шлепнуть его по спине.
– Меня чудом не поймали за этим занятием, – закончил Дедал, – потому что Пасифая заставила меня еще раз десять устраивать ей свидания в деревянной корове, а вы попробуйте спрятать корову, когда любовное свидание закончилось?
– Результатом этих мерзких действий Дедала… – начал Хирон.
– Не надо! Не надо навешивать ярлыки! – возмутился Дедал. – Если любовники счастливы, никогда не смей называть этот процесс "мерзкими действиями". – Но ты же служил ее мужу! – Ее мужу я тоже служил. Должен тебе сказать, что для него я делал не меньшие мерзости, чем для жены. Пойми в конце концов, вечная задача наша, изобретателей, поэтов, ученых, писателей, – угождать самым низменным прихотям правителей и владык. Если эти прихоти совпадают с общественным мнением и к тому же ты славно услужил начальству, то останешься в истории, как Гомер. Еще вопросы есть?
– Есть, – сказал Хирон. – Ты построил Лабиринт для Минотавра?
– Да, милая женщина. – Дедал вновь обратился к Коре, полагая, что ей не известно продолжение этой истории. – От любви к белому быку Пасифая забеременела. И как следовало ожидать, родилось чудовище. Здоровенный младенец – все в нем как у людей, а голова бычья! Фу, какая гадость! И как только природа терпит этих гибридов!
– Поосторожнее, Дедал, – заметил кентавр Фол. – Нас она пока терпит.
– Недолго это будет продолжаться, – сказал Дедал. – Вы же с Хироном – исключение, а как правило – кентавры, грубые скоты, мечтающие лишь о том, как кого-нибудь изнасиловать, а потом напиться допьяна.
Фол и Хирон не стали спорить. Помолчали. Видно, в словах Дедала заключалась неприятная правда.
– До последнего момента Пасифая надеялась, что все обойдется и у нее родится человеческий младенец. Но боги у нас любят пошутить, – продолжал Дедал. – Когда Минос пришел в ужас, она поклялась ему, что белый бык напал на нее в поле 'и надругался над ней. Но она испугалась сразу признаться мужу, потому что берегла его чувства. Неизвестно, поверил ли Минос этой лжи, но все же велел казнить всех акушерок, служанок и повивальных бабок, которые присутствовали при родах, приказал назвать чудище Минотавром, а затем велел мне построить такой каменный дворец, в который можно войти, но выхода не найдешь. Заблудившись, обязательно попадешь в самый его центр, где таится Минотавр. Для меня это была инженерная задача, и я ее выполнил. Дорогу внутрь Лабиринта не знала даже Пасифая. Лишь однажды она попросила меня провести ее внутрь, чтобы показать, хорошо ли устроен малыш, удобно ли ему. Я подчинился царице. Она равнодушно поглядела на Минотавра, и я понял, что она не чувствует себя его матерью. Потом она спросила меня, нельзя ли заменить кормилиц коровами. И мы сделали так… А потом он их съел.
– Кого съел? Кормилиц? – удивился Фол. – Нет, коров.
– А чем его теперь кормят? – спросила Кора и по неловкому молчанию окружающих поняла, что вопрос оказался бестактным.
– В этом и проблема, – сказал наконец кентавр Хирон. – Поэтому мы и пригласили мастера Дедала. – Я догадываюсь, – сказал маленький гений. – Каждый год семь самых красивых девушек и семь самых сильных юношей отправляются на Крит на корабле Дедала, чтобы стать жертвами отвратительного кровожадного Минотавра.
– Какой ужас! – воскликнула Кора. – Нельзя ли его кормить чем-нибудь попроще? Кроликами, например?
– Это дело принципа, – заметил Дедал. – Я сам не раз спрашивал Миноса: "Зачем тебе эти варварские обычаи?" Мы живем в гуманном государстве в гуманную просвещенную эпоху. А он в ответ: "Мой сын погиб в Афинах и потому афинские дети будут погибать на Крите".
– Может, выпустить Минотавра, пускай живет на воле, может, женится на какой-нибудь корове, – спросила Кора.
– Какая наивность! – воскликнул Фол. – Минотавр – чудовище. Так постановила судьба. Как же он может стать обыкновенным быком и жениться на корове? Нет, пока его кто-нибудь не убьет, все это будет продолжаться!
– Вот именно поэтому, – сказал Хирон. – Ты, Дедал, должен нам помочь.
– Всегда рад! – В голосе Дедала прозвучала бравада, будто он заранее знал, что они скажут, и заранее отметал это, как пустяк.
– Завтра ты поднимаешь паруса и отбываешь на Крит? – Да.
– На борту у тебя будут четырнадцать жертв – лучших сынов и дочерей Афин, предназначенных для того, чтобы их сожрало чудовище. Ты считаешь это правильно? – Меня никто не спрашивает. – Скажи, а если бы ты изобрел, к примеру, бомбу, которая может испепелить половину мира, ты бы отдал ее своему царю? – спросил Фол.
– Боги решают такие проблемы. Боги, а не мы, смертные.
– Ты не ответил на мой вопрос! – закричал Фол, стуча копытом.
– Я не мерзавец. Я честный гений. Я лучший в мире изобретатель. Не смей оскорблять меня, мерин паршивый!
– Подождите, подождите, – прервал его Хирон, – в таких спорах не бывает победителя, потому что никто не согласится считать себя неправым. Дедал, у нас к тебе очень простая просьба. У тебя самого есть любимый сын Икар, тебе знакомы отцовские чувства. Поэтому от имени всех отцов города Афины я прошу тебя об одном – дай мне план Лабиринта. – Зачем вам план Лабиринта? – Чтобы можно было войти в него, пройти безопасными ходами и выйти оттуда. – Ни в коем случае! – Но почему?
– Это слишком опасно. В моих интересах, чтобы с Минотавром было все в порядке. Чтобы он был сыт, чтобы все жертвы попадали к нему в желудок… Как только случится что-то неладное, на меня сразу же падет подозрение, что я подстроил встречи Пасифаи и белого быка. Минос – страшный человек, тиран, деспот. А у меня любимый сын Икар. Я должен его беречь. – Тебе ничем не грозит…
– Кто, кроме меня, знает этот план? Никто. Отдать вам план – значит подставить шею палачу! Нет, никогда! – Уезжай с Крита, если тебе там плохо. Живи в Афинах.
– Ни в коем случае! Для меня этот деспот создал идеальные условия работы. У меня лаборатория, мастерские, тысячи рабов для опытов. Меня любит жена царя Пасифая… нет, с Крита я не уеду. – Значит, пускай умирают юноши и девушки? – Им все равно суждено умереть, – ответил Дедал с искренней печалью. – Мы с вами умные люди, цвет человечества, мы понимаем, что жизнь человека быстротечна, как жизнь бабочки-однодневки. Все его метания лишь три взмаха крыльев.
– Значит, и твоя жизнь такова? – спросил Хирон. – Нет, господа кентавры. Я бессмертен! Я заработаю бессмертие величием своего разума. Боги не посмеют убить меня, потому что второго Дедала на свете нет. А теперь я должен откланяться, потому что моих деревянных людей каждые два часа надо заводить бронзовым ключом, чтобы не останавливались. Спасибо за угощение. Надеюсь, что нам еще не раз удастся посидеть за чашей вина в более мирной и дружеской атмосфере. К сожалению, нас, умных людей, осталось так мало… Не представляю, чем все это кончится? – Дедал поднялся.
– Судьба накажет вас так, как вы наказываете других родителей, – сказала Кора.
Дедал не стал прощаться. Он зло вскинул яйцо головы, окинул Кору презрительным черным взором и быстро вышел из дома. Подошвы его подкованных медными шипами башмаков долго еще отсчитывали плитки мостовой.
Кора знала продолжение этой истории, по крайней мере ее ближайшее продолжение. И понимала, что в ВР-круизе путешествие Тесея на Крит и его бой с Минотавром должны стать центральным эпизодом. Ясно было, что враги принца Густава скорее всего воспользуются боем с Минотавром для того, чтобы размозжить голову ее подопечному. Ну что ж, раз нам не дали плана Лабиринта, будем проникать туда без плана. Там ведь была нитка, нить, чтобы вернуться обратно? Кто ее даст Тесею? Какая-то девушка… Спросить не у кого. – Скажи, Хирон, как зовут дочерей Миноса? – Кажется, Федра и Ариадна, – -ответил старый кентавр. Он был задумчив и расстроен. Его огорчила не столько неудача с попыткой добыть план Лабиринта, сколько разочарование в Дедале. В этом он был сродни Коре, она ведь читала в книжках, что великие ученые – средоточие благородства. А когда дело касается твоего старого приятеля…
– Вы давно с ним знакомы? – спросила Кора. – Много лет, – ответил Хирон. – Он тоже когда-то был моим учеником. Я встретил его, когда он был простым кузнецом, правда, очень способным кузнецом. Но за пределами кузнечного дела Дедал был совершенно необразован, даже не знал элементарной математики. Кентавр Фол ухмыльнулся:
– Я помню, как Хирон в первый день спросил его: "Сколько будет один и один?" – "Если один и один, – ответил он, – то не знаю, а если один и одна, то получаются трое".
– Этому анекдоту тысяча лет, – отмахнулся Хирон и обратился к Коре: – На твоем месте я пошел бы во дворец. Там сейчас наверняка разворачиваются основные события. Я бы и сам пошел, но Эгей не жалует кентавров, говорит, что от нас пахнет псиной.
– Обидно, – вздохнул Фол, – от кентавров – и псиной!
о дворце и на самом деле кипел великий скандал.
Как только было объявлено, что Афины должны заплатить очередную дань юношами и девушками, Тесей отправился к своему новоприобретенному отцу и заявил, что он станет одним из семи юношей.
Сначала, когда слух об этом заявлении и о том, что старый Эгей по этой причине находится в сердечном приступе, распространился по Афинам и по всей Аттике, никто ему не поверил. В Древней Греции, как и во многих иных цивилизациях, не было принято, чтобы царские дети жертвовали собой вместо совершенно безымянных и даже не обязательно знатных сверстников.
Все забыли, что настоящим царским отпрыском Тесей является лишь второй день, а до этого он был весьма сомнительным бастардом, которого дедушка из политических амбиций называл сыном Посейдона. А назвать так человека – это все равно что объявить его подзаборным сиротой.
Тесей вырос в местечке, где ходил рыбачить с такими же, как он, мальчишками и даже пас коз на крутых склонах. Он имел великого дядю Геракла, которому старался подражать, но будучи сам человеком неординарным и благородным, не умел просто подражать – он должен был шагнуть вперед, чтобы стать достойным сравнения с кумиром детства.
Геракл не стал бы предлагать себя в жертву вместо неких юношей. Другие герои сочли бы ниже своего достоинства стать возможными жертвами полоумного быка. Тесей обладал странным для тех времен и мест качеством – чувством справедливости. Ведь это он первым из древних героев придумал способ борьбы с разбойниками: "Я буду делать с ними лишь то, что они делают с невинными прохожими". И таким способом очистил побережье от бандитов. Это он сказал сам себе: "Я не могу оставаться во дворце отца и праздновать здесь, пить и веселиться, если другие отцы оплакивают своих детей, потому что государь, долг которого защищать народ, не смог этого долга выполнить". Примерно так Тесей заявил отцу. – Он тебя растерзает! – раздавался по всему дворцу крик Эгея.
– Никто меня не растерзает, – откликался Тесей, и жители Афин, которые прислушивались к этой перепалке, радостно приветствовали слова юного героя.
Кора не присутствовала при последней беседе Эгея с Тесеем, но на этот разговор был приглашен посол Ми-носа Дедал, который за чаркой подробно пересказал все старику Хирону. А Хирон, конечно же, ничего не скрыл от своей любимицы Коры.
Оказывается, Тесей уломал отца, показав себя патриотом Афин и весьма зрелым для своего возраста политиком. Помирившись, Эгей и наследник престола предложили царю Миносу следующие условия.
Вместе с девушками и юношами, предназначенными в жертву Минотавру, на Крит отправляется и Тесей. Минос впускает его в Лабиринт вооруженного лишь одним мечом, и там Тесей сражается с человеком-быком. Если победит Минотавр, то юноши и девушки, как и договорено, безоружными и связанными предоставляются Минотавру на растерзание. Но если победит Тесей, то Афины навечно освобождаются от позорной дани, и их отношения с Критом отныне будут совершенно равноправными…
Афины замерли в ожидании ответа царя Миноса. Весть к Миносу Дедал послал почтовым голубем, и другой голубь возвратился на следующее утро.
В ответе царь Минос высказывал радость по поводу того, что царь Эгей жертвует своим наследником. В то же время он выразил искреннее сочувствие Эгею, ибо Минотавра победить невозможно, он соединяет в себе силу быка и ловкость атлета, шкура его непробиваема, а рога заточены как стрелы. Но, если царь Эгей настаивает на том, чтобы потерять своего сына, царь Минос не может отказать ему в такой просьбе. И он согласен на условия Афин. Только пускай на этот раз девицы будут помоложе да покраше, чем в прошлом году, – царю Миносу хотелось насладиться ими прежде, чем передать их юному Минотавру.
Письмо, конечно же, было наглым, но Тесея оно устраивало, потому что после него Эгей уже не мог оставить его дома – была задета честь державы и самого Эгея.
Еще об одном Тесей договорился прямо с Дедалом, – и это было естественно. Тесей поплывет на собственном корабле, не к лицу наследнику афинского престола плыть на каком-то суденышке с черной трубой, из которой валит дым. Опоздание на несколько дней роли не играет. Минотавр немного попостится. Впрочем, ему порой подкидывали пленника или приговоренного к смерти раба.
Дедал тут же отплыл, а в городе между тем шли печальные приготовления.
Конечно же, родители пытались доказать царю и старейшинам, что именно их дети никуда не годятся и известны уродством. Правда, из этого ничего не выходило, ведь в таком небольшом по нашим масштабам городе, как Афины, каждая красавица была на виду, а юноши нередко состязались в гимнасиях, так что лучшие из них были известны.
Тесей собрал отъезжающих в одном из небольших залов дворца. Они расселись на складных табуретках у стен. Сбоку, на скамьях, сидели их отцы. Сам царь велел принести себе небольшое кресло и сидел в стороне, не более как наблюдатель.
