***
Далеко впереди в воду спускались черные скалы, высокие, тонкие, схожие с людьми в длинных черных хламидах с покрытыми головами, будто это были каменные плакальщицы. К ним и направлялись случайные спутники. – Мне грустно, что меня отовсюду изгнали, что люди забыли обо мне и моих путешествиях. А завтра даже имя мое исчезнет с лица Земли, – произнес Ясон. – Но я не корю судьбу.
– Я знаю будущее, – сказала Кора, нарушая правила поведения агента в ВР. – Вы будете знамениты и славны до тех пор, пока будет жить человечество. Вы станете символом отважного мореплавателя, смелого героя…
– Странно, – сказал Ясон, не удивившись предсказанию. Греки не удивлялись предсказаниям, потому что на каждом углу у них был оракул. – А куда вы идете сейчас, Ясон? – спросила Кора. И впервые пожалела, что согласилась уйти в эту виртуальную реальность, которая на самом деле лишь добавляет печали нашей жизни.
– Я иду попрощаться с "Арго". Это мой последний друг. – "Арго". Твой корабль?
– Да, он стоит вон за той скалой, выброшенный волнами на берег. Я принес его в жертву Посейдону, но бог не принял жертвы. Она ему была неугодна.
– Может, он пожалел утопить такой славный корабль? – сказала Кора.
– И предпочел, чтобы он гнил на пустом берегу? И на самом деле за большой скалой, которая, как наклоненный в сторону моря палец, поднималась у самой кромки воды, криво стоял старый корабль, днище которого покрывал толстый слой ссохшихся водорослей. Мачты и весел не сохранилось. Слово "Арго" было выложено большими золотыми буквами на корме, на доске, пожертвованной Афиной.
Поднялся ветер, по морю побежали барашки, дельфины играли в воде, глядя на обнаженную девушку и старого героя. – Уходи, – сказал Ясон. – Что ты решил сделать?
– Хочу повеситься, – сказал Ясон. – Я хочу повеситься на своем корабле, хочу своей рукой принять смерть от моего единственного и верного друга. И не смей останавливать меня, ибо тебя нет и ты мое видение. – Вернись к людям, Ясон, ты можешь принести им пользу. – Кора говорила и слышала утешительную фальшь своих слов. – Уйди.
И приказ его, царя и героя, был таков, что Кора повернулась и пошла обратно по берегу. И тут услышала крик. Инстинктивно она обернулась. Она поняла, что случилось. Ясон привязал конец веревки к высокому носу "Арго", забрался на нос и прыгнул вниз с петлей на шее. Но старое гнилое дерево не выдержало, нос корабля обломился, и доски погребли под собой несчастного героя.
Кора кинулась обратно. С трудом ей удалось растащить бревна. Ясон был мертв. В смерти его лицо было гладким, молодым и спокойным. Он умер на своем корабле. Она должна похоронить его? Или позвать коринфинян? Но, может, они будут мстить ему и мертвому?
На берегу стояла женщина, с мраморно-белым лицом, в длинном золотом полупрозрачном хитоне и жемчужной диадеме.
– Иди своей дорогой, – сказала она Коре. – Не следовало тебе видеть такой смерти героя. Потому что герои так умирать не должны. Это наша вина. Мы тоже забыли о Ясоне.
Не зная, кто говорит с ней, Кора поняла, что это Афродита.
– Если ты вспомнишь когда-нибудь о Ясоне, – продолжала богиня, – то взгляни на небо. Посейдон сегодня отнесет корму "Арго" с золотой надписью на небо, и Корма станет созвездием. Пусть будет так. – Пусть будет так, – громом отозвался с неба Зевс.
Кора принесла горстями воды из моря и отмыла от крови и грязи ставшее прекрасным лицо Ясона. Проклятый Милодар, какое право он имел показывать ей на собственном примере бессилие человеческого разума, зависимость ее чувств от древних спектаклей… спектакль не был древним. Она спустилась снова к воде и долго оттирала ладони крупным колючим песком. Далеко-далеко белые домики Коринфа сбегали к светлой полоске берега.
Возвратившись к Ясону и глядя на его спокойное лицо, она вдруг поняла, что в ее настоящей жизни смерть героя не окончательна, – да свистни ты и примчится бригада медиков, увешанных аппаратурой, как елки игрушками. Если еще не поздно – а мозг сохраняет способность к регенерации клеток до десяти минут, – Ясону сменят тело и вдохнут в него жизнь с эффективностью, которой мог бы лишь позавидовать сам Зевс… был бы цел мозг.
И тут мысли Коры перескочили к проблеме, над которой не задумывалась за недосугом, а давно должна была задуматься. Ведь убийцы принца Густава должны знать условия виртуальной реальности и понимать, когда и почему человек, даже попавший в смертельную переделку в своем круизе, останется жив, потому что, как только его жизнь оборвется, его вытащат в будущее. Значит, их задача – сделать так, чтобы не было никакой пользы от того, чтобы его оживлять. Надо уничтожить… уничтожить мозг! Остальное все восстановимо. Всегда тебе отыщут тело, временно твой мозг могут поместить в тело каракатицы, лишь бы оно имело обмен веществ и температуру, подходящую для твоего мозга.
Итак, Тесея, то есть принца Густава, нельзя убить копьем в грудь, ножом в спину, нельзя задушить и повесить, нельзя утопить и сбросить в пропасть. Убийца должен быть уверен в том, что мозг жертвы наверняка и бесповоротно разрушен…
Грохот копыт вернул Кору к действительности. Вдоль берега тяжело дыша несся кентавр Хирон. Его седая борода в две струи окаймляла щеки.
– О боги! – закричал он издали, распугав равномерный шепот прибоя и тихий шелест ветра в листве прибрежного кустарника. – Она жива! Как ты смеешь так пугать старого Хирона, какое ты имеешь право выбивать из равновесия пожилых людей? – Прости, Хирон, – сказала Кора, – меня привела сюда судьба.
И она рассказала о встрече с дельфинами, которые приплыли именно к этому месту, к "Арго", куда в тот момент подходил несчастный Ясон.
Хирон расстроился, увидев своего ученика. Он громко рыдал и рвал бороду. Он хотел предать тело героя погребальному костру, но Кора предупредила, что Афродита велела не трогать тела.
Некоторые жители Коринфа, узнавшие откуда-то о смерти Ясона, подошли к берегу. Но не посмели приблизиться к герою, потому что в его смерти была их вина – справедливо или несправедливо, но они выгнали его из города.
Из океана вышло несколько голубых девушек, в волосы которых были вплетены водоросли и морские звезды, а в руках они держали большие розовые раковины. Хирон сказал, что это и есть океаниды – дочери старого бога Океана. Океаниды украсили ложе, на котором лежал Ясон, звездами и раковинами. И совсем уж странным показалось появление Медеи. Она возникла на высоком берегу за спинами коринфинян. Она шла медленно, как будто гуляла, и в руке у нее был какой-то горшок с хвостом.
Именно в этот момент при полной тишине в море родилась высокая немая зеленая волна, которая наказывалась на берег, как накатывается море во сне. Хирон подхватил Кору, кинул себе на плечо и в два прыжка оказался на высоком берегу, среди жителей Коринфа, которые глазели оттуда на Ясона.
Гигантская волна в мгновение ока покрыла берег зеленым бутылочным стеклом, замерла, словно ожидая приказа, и так же беззвучно откатилась обратно. Берег был пуст. Исчез корабль "Арго". Исчез его капитан.
Но на поверхности воды не было видно ни единой щепки или иного предмета, напоминавшего о корабле. Море успокоилось.
– Его взял Посейдон, – сказал кентавр. – По воле богов. Потому что теперь не нам судить, в чем прав, а в чем виноват этот человек.
Все расступались, опасаясь прикоснуться к ней. Но Медею это не задевало. Она никого не видела, не узнавала и ни на кого не глядела.
Только когда Медея подошла к лежащему Ясону, Кора поняла, что в руке у нее боевой шлем, который она несла, держа за подбородочный ремень. Шлем был медный, некогда позолоченный, но позолота с него стерлась, вычеканенные по бокам сцены боевых схваток от частых ударов казались просто неровностями, гребень, сделанный из лошадиного волоса, вытерся и поредел. Забрало было утеряно.
Медея присела на корточки возле тела своего возлюбленного, которому доставила столько горя, нежно приподняла его голову и надела на него шлем.
Она не вставала, глядела на Ясона, и Кора поняла, что сходство ее с Клариссой весьма поверхностно и могло таковым показаться лишь с первого взгляда. В Медее, еще далеко не старой женщине, была некая бессмертная древность прекрасной ведьмы, каждая морщинка на ее лице, будто специально высвеченная и подчеркнутая лучом заходящего солнца, казалась шрамом, и глаза были глубже и чернее ночи, в которой царит Аид. Нет, это не Кларисса, а само олицетворение трагедии.
Наконец Медея поднялась и пошла обратно, туда, где, как оказалось, ее ждала колесница, которой раньше Кора не заметила. Коре не надо было ничего объяснять, ибо она уже прониклась знанием, которым обладали древние эллины, – узнавать героев и богов. Хоть солнце, поднявшееся высоко, било в глаза, Кора увидела, что место возничего на золотой колеснице занимал царь Эгей.
Медея легко взошла на маленькую колесницу, которой правил ее чернобородый муж, обняла его сзади за пояс, и Эгей взмахнул длинным бичом. Кони легко тронули, и колесница исчезла, словно растворилась в воздухе. Кора вновь обернулась к Ясону. Это было последнее мгновение.
Пока они возвращались к Истму и Кора, уже освоившись на широкой спине Хирона, вертела головой, любуясь пейзажами, Хирон рассказал ей еще об одном подвиге Тесея. Оказывается, пастухи поведали кентавру о том, что Тесей добрался до разбойника Скирона. Впрочем, этого и следовало ожидать, потому что тот сидел точно на пути Тесея и миновать его он мог, лишь свернув с дороги. Но Тесей, как Коре уже было известно, отличался тем, что никогда не сворачивал с дороги.
У Скирона была скверная привычка. Он сидел на скале, которая нависала над морем, и всем путникам предлагал не больше, не меньше, как вымыть ему ноги. Ноги у него и на самом деле были такие грязные, мозолистые и противные, что, говорят, из-за этого его в свое время выгнали из Коринфа. И жена от него ушла.
Сидел Скирон над скалой и приказывал мыть себе ноги. Разумеется, свое предложение он подкреплял острым мечом, которым размахивал, как тростиночкой. Те путники, что знали, чем это кончается, вообще делали в том месте большой крюк, чтобы Скирон их не приметил, а вот мужей наивных и неосведомленных Скирон вылавливал.
Рядом со Скироном из скалы выбивался родник и пробил за века углубление вроде ванны. Путник начинал мыть правую ногу разбойнику, полагая, что ему еще повезло, и в этот момент Скирон левой ногой изо всей силы ударял путника в спину, и тот, перевалившись через край обрыва, падал в воду с высоты в сто локтей. А там уже дежурила гигантская морская черепаха, таких больше в других местах не водится, может, только где-нибудь на Галапагосских островах. Черепаха тут же пожирала оглушенного человека, а Скирон, посмеиваясь, подбирал его добро и потом сдавал перекупщикам или сам употреблял в пищу.
Разумеется, как рассказывают очевидцы, завидев, юношу, Скирон потребовал, чтобы тот вымыл ему ноги. Тесей спросил его, а хорошо ли разбойник обдумал свои – слова, ведь принуждать свободного человека мыть себе ноги – это значит нанести ему оскорбление.
Разбойник нагло расхохотался, схватил Тесея за край хитона и потащил к своей ванне.
Тесей сказал тогда разбойнику: – Учти, я тебя предупреждал.
Он взял его за ногу, поднял в воздух, раскрутил, будто это был не разбойник весом в двух быков, а зайчик, и закинул его так далеко в море, что черепаха еле его отыскала. Отыскав, она его сожрала – ей-то, черепахе, все люди на одно лицо.
– Куда же направится Тесей дальше? – спросила Кора.
– Я думаю, что к самому Прокрусту. И это уже настоящий подвиг, не то что мелкие провинциальные разбойники.
– Это к тому самому, который на своем ложе кого вытягивает, а кого укорачивает?
– Вот именно, – согласился кентавр. – И должен сказать, что это самая подлая пытка из тех, что придумана человечеством. Ты в самом деле хочешь поглядеть на Прокруста?
Надо постараться. Правда, я теперь не тот скакун, что раньше, но обыкновенного коня всегда обгоню. Так что устраивайся поудобнее и держись за мои плечи. Тебя будет трясти, а ты терпи.
– Ни в коем случае. Ведь если ты будешь крутиться вокруг Коринфа, мы не только до Афин, до Мегары неделю не доберемся. Зато Медея до Тесея доберется куда раньше нас. И уж она-то щадить его не будет.
– Тогда поскакали! – Кентавр перешел на рысь, но не замолчал. – Чем больше я узнаю Медею, – говорил он, – тем меньше понимаю. Вроде бы она – жертва любви. Ведь по прихоти богинь шалун Эрос вонзил в нее стрелу. Разве простой смертный может воспротивиться этому? Никто. Даже кентавр не может. Если сказать честно, для меня самый главный авторитет в истории – Плутарх.
– Какой еще Плутарх?! – тут даже Кориного школьного образования хватило, чтобы возмутиться. – Этот Плутарх еще не родился и неизвестно, когда родится!
– Кора, научись наконец простой вещи, – возразил Хирон. – Время относительно, и уж тем более относительно положение в нем людей. Если ты попытаешься создать какую-нибудь таблицу, в которой разместишь деяния и жизнеописания людей, богов и героев, то получится сплошная чепуха. Даже мои ученики, которых я катал на этой вот самой лошадиной спине, порой умерли раньше, чем я родился, а другие переживут меня на столетие. Троянская война еще не началась, а кое-кто из моих современников уже погиб, сражаясь под стенами Трои. Да что Тещ говорить, мальчишкой Тесей не испугался шкуры Немейского льва, которую Геракл, его дядя, бросил, придя к ним в гости на спинку стула. Но ведь в те годы Геракл еще и не помышлял о своих подвигах. Да что там говорить, в большинстве греческих мифов ты прочтешь о том, что Тесей был одним из аргонавтов. Да каким он мог быть аргонавтом, если Ясон уже погиб, а Тесей еще лишь движется к своим подвигам. Так что не спорь со мной, девочка, и смирись с порядком, который навел в истории мудрый Плутарх, хотя Сократ пишет, что ему не хватает глубины выводов и умозаключений. Но Плутарх велик тем, что в эпоху, когда все верят в любую мистическую чепуху, когда любой демагог и популист может сманить на свою сторону греческий народ, если пообещает каждому по бутылке самогона и тысяче драхм, да еще пять рабынь, которых отнимет неизвестно у кого, то весь народ кинется за ним с криками "Слава!". И прольется кровь. Так вот, в этот критический для моей родины период Приходит Плутарх и находит любой чепухе рациональное объяснение. И если ты начнешь утверждать с горящими глазами, что видела, как из груди Медеи торчало оперение стрелы, посланной Эросом, то Плутарх объяснит тебе ситуацию разумно, просто и без всяких. стрел. Что было на самом деле? На самом деле невероятно тщеславная, красивая, помирающая от скуки и безвыходности колхидская принцесса узнала о прибытии аргонавтов из великой Западной Европы! На что .ирна могла рассчитывать до этого? На мингрельского князька? На абхазского дикаря? На свана, живущего в вечных снегах? И Медея тут же дает себе слово – любой ценой она заполучит облеченного доверием богов Ясона и вырвется с его помощью из колхидского заточения.
Что и происходит. А ведь тщеславие Медеи не имеет границ. Если ради своей карьеры, которая в тот момент выражалась в завоевании Ясона, надо предать отца, она сделает это не задумываясь. Эрос ей выгоден для оправдания всех своих подлостей. Ему вообще предстоит в истории грустная роль – быть в ответе за все. "Я сделал это во имя любви!" А что ты сделал во имя любви? "Я завоевал империю! Я перебил сто тысяч поселян! Я ограбил храмы! Я убил родителей – и все во имя любви!" Разве это любовь? Уж лучше мой грех с коровой, то есть с Герой, принявшей облик коровы. – Кентавр заливисто захохотал. Хотя ему было невесело. Коре тоже. Ведь из уст Ясона она слышала другую правду! – Медея увидела Ясона и поняла: она его добьется, – продолжал Хирон. – И не только красотой, но и необходимостью. Она должна была внушить ему, что без нее он – ничто, он беспомощен. Зачем она разрезала на куски своего брата? Да потому что после этого Ясон привязан к ней как сообщник. Зачем она заставила девочек резать на куски собственного отца? Потому что это было ее общее преступление с Ясоном. Но кто погиб в конце концов? Кто был виноват в том, что сгорела живьем прекрасная Главка, ты думаешь – Медея?
– Да, я думаю, что Медея, – сказала Кора, зная иной ответ.
– Чепуха, виноват больше всего не тот, кто убивает, а тот, кто дает на это согласие! И как сказал когда-то мудрый человек: "Не бойся своих врагов, худшее, что они могут сделать, это убить тебя. Не бойся друзей, худшее, на что они способны, это предать тебя. Бойся равнодушных. Это с их молчаливого согласия на Земле совершаются все подлости и преступления". Может, я цитирую неточно. Но смысл передаю верно.
– Ты думаешь, что Ясон погиб… по справедливости?
– Это была для него лучшая смерть. Он мог погибнуть хуже. И я казнил бы его куда более жестоко.
Кора не стала спорить. Как и кому она сможет передать свой ужас перед пустотой глаз Ясона перед смертью?
– Человек должен отвечать за свои поступки, – сказал старый кентавр. – Надеюсь, что урок, полученный тобой, будет усвоен.
Над ними вились слепни, кентавр отмахивался от них хвостом и ладонями.
К Прокрусту они опоздали. Впрочем, успей они туда вовремя, вряд ли что-либо смогли изменить.
Было уже поздно, стемнело, яркие звезды высыпали на небе, и среди множества созвездий наиболее ярко горело созвездие Кормы – память о корабле Ясона. Звезды этого созвездия были такие новые, самые яркие на небе, разноцветные, как рождественские фонарики на елке, и от них на землю падали праздничные отблески.
Зрелище, которое они застали в доме Прокруста, наполнило сердце Коры ужасом и отвращением.
Слуги и рабы Прокруста толпились у входа, не смея войти внутрь. Из черной и невнятной толпы доносились стоны и вздохи.
Кентавр спросил:
– Что случилось в этом доме, добрые люди? – Наш хозяин… – откликнулся некто невидимый из толпы, – нашего хозяина злодейски убили, это ужасное преступление, и боги жестоко отомстят убийце! – Что же случилось с Прокрустом? – Некий разбойник, – ответил тот же голос из толпы, – пробрался в дом к хозяину и когда тот предложил ему, как и положено, лечь на прокрустово ложе, чтобы выяснить, умещается ли он на нем, ибо хозяину придется подставить к ложу стульчик, чтобы гостю было удобнее спать…
– Ты говоришь правду, раб? – строго спросил кентавр.
– Разумеется, чистую правду. – Как же зовут тебя, правдивый слуга? – Меня зовут Мироном, и я здесь служу домоправителем. Завтра с утра приедут прокрустовы братья и наведут здесь порядок, – -- ответил домоправитель.
– Так продолжай же врать, недобрый человек. Я подозреваю, что именно ты приносил веревки, чтобы помочь Прокрусту, именно ты затыкал рот гостю, если он кричал и беспокоил соседей, именно ты оттаскивал потом истекающий кровью труп на свалку, ну, признавайся!
– Я никогда не дотрагивался до трупов, – быстро отозвался домоправитель, – это дело рабов. – Тогда скажи, что же случилось сегодня? Домоправитель почему-то замолчал, и из толпы заговорил низкий женский голос.
– К Прокрусту пришел человек по имени Тесей и попросился переночевать. Господин Прокруст, как всегда, ответил, что рад оказать гостеприимство незнакомцу, и пригласил его в дом. Затем, после легкого ужина, господин Прокруст предложил юному Тесею лечь на ложе и вытянуться. Когда же господин Прокруст увидел, что его гость длиннее ложа на два локтя, то он тут же поднес ему чашу с вином.
– Зачем? – спросила Кора, спрыгивая с кентавра. – В чаше было сонное зелье, – ответила женщина, – его гость должен был заснуть. – Почему?
– Неужели вы не поняли, что наш хозяин был добрейшей души человек? Он щадил чувства всех тех, кому вынужден был отрезать ноги или вытягивать их. – Зачем ему это делать?
– Глупый вопрос! – возмутился домоправитель. – Ведь наш господин был Прокрустом. Он имел прокрустово ложе. Он должен был всех прохожих подгонять по длине под прокрустово ложе. Чего же здесь непонятного?
– Скажите, уважаемые рабы и слуги Прокруста, – попросила Кора. – А если ваш Прокруст просто пускал бы людей переночевать и не калечил бы их, не мучил и не убивал, разве это не лучше?
– Глупости! – визгливо ответила какая-то женщина. – А как тогда войдешь в историю? Как добьешься бессмертной славы? Как станешь знаменитым в веках?
– Все ясно, – сказала Кора. – Ведите меня к нему. Никто не двинулся о места. Коре пришлось повторить просьбу. Домоправитель ответил: – А что если он еще жив?
– Тогда вы напоите его лекарством и перевяжете ему раны. Ваш долг заботиться о господине.
У входа в дом в медную трубку был вставлен факел. Кора взяла его и вошла внутрь. Дом был богат, в центральном дворе дома стояли статуи, валялись многочисленные сундуки, мешки и корзины, словно обитатели дома в спешке собирались бежать, да не успели.
Мальчишка посмелее провел их на мужскую половину, где они застали ужасную картину.
На каменном ложе, установленном посреди помещения, в неверном свете догорающих факелов, корчился в агонии истекающий кровью массивный человек с торчащей к небу рыжей курчавой бородой. Резкие и жестокие черты лица были искажены последней болью. Странно было видеть его ноги, по колено отрубленные и валявшиеся у подножии каменной постели, как лежат снятые на ночь сапоги.
– Месть, – шептал Прокруст, увидев пришедших. – Отомстите за меня! Он посмел… он посмел…
– Скажи мне, Прокруст, – произнес кентавр, возвышавшийся над ним и касавшийся головой расписанного сценами любовных утех потолка, – многих ли людей таким образом ты укоротил или удлинил за свою жизнь?
– Зачем мне их считать? – ответил Прокруст, с трудом переводя дух. – Кто-нибудь добрый и благородный, приставьте мне обратно, пришейте ноги на место, чтобы кровь не вытекла из моих жил, чтобы я мог догнать и уничтожить Тесея! Ведь он был гостем в моем доме!
– А что бы ты сделал ночью с этим гостем? – Голос кентавра звучал без жалости. – Я сделал бы с ним то же, что и с другими. – Прокруст, ты уходишь сейчас в царство Аида, смирись с этим.
– О нет! Я не хочу! Я не заслужил смерти! Я хочу жить!
– Ты видишь, что рядом со мной стоит сама Кора, богиня подземного мира. Она подтвердит, что твой час пробил.
– Твой час пробил, – сказала Кора. – Нет, я же хороший, я же справедливый! Я столько всего не успел сделать. Я принесу жертвы богам, я принесу тебе, Кора, такие жертвы, что не снились и Афине! Я принесу тебе в жертву половину Эллады, только пришей мне ноги на место.
– Не скажешь ли ты мне, зачем ты посвятил этому свою жизнь, – сказал Хирон. – Может, у тебя была высокая цель?
– Я отвечу… – Прокрусту говорить было все труднее, он потерял много крови. – Я хотел, чтобы мир был красив. Чтобы все люди в нем были одного роста, чтобы при взгляде на людей сердце радовалось гармонии…
– Даже в такой момент он лжет, – сказал кентавр и пошел прочь. – Пить, – попросил Прокруст. Никто из слуг не посмел дать умирающему напиться. Кора увидела кувшин, налила из него воды в плошку и, приподняв голову Прокруста за горячий, мокрый от пота затылок, дала ему напиться. Прокруст пил жадно и быстро, он захлебывался, словно боялся умереть раньше, а когда напился, то поднял сильные руки и сомкнул их на горле Коры.
– Я утащу тебя с собой в царство Аида, девушка, которая выдает себя за богиню. Я не уйду один!
И все его силы, вся его ненависть к людям собрались в этом движении, в этом стремлении убить Кору.
Кора стала вырываться, но когти Прокруста безжалостно впивались в горло, и в глазах у нее поплыли красные круги. Она могла бы и сама схватить его за горло и задушить прежде, чем он успеет это сделать, но она не могла заставить себя причинить боль умирающему…
На крики слуг в комнату ворвался кентавр. Его не беспокоили моральные соображения. Он поднял переднюю ногу и так ударил копытом Прокруста в висок, что показалась темная кровь, хватка его пальцев тут же ослабла, и он, коротко охнув, умер. – Просто, – сказала Кора.
– Пошли отсюда. Не надо было нам сюда заходить, – сказал Хирон.
– Куда теперь? – спросила Кора, когда они вновь оказались на пыльной дороге, еле видной, как серая полоса под светом южных звезд.
– Здесь неподалеку есть небольшая священная роща, мы переночуем в ней, а завтра – в Афины.
Впервые в жизни, если не считать фотографий и голограмм. Кора увидела принца Густава, убежденного демократа и наследника престола в Рагозе, утром третьего октября на улице столичного города Афины неподалеку от строящегося храма Аполлона Дельфиния.
Видимо, принц, перед тем как войти в Афины, остановился в какой-то цирюльне, завился, напудрился, купил в лавке длинный, до земли, розовый хитон и скрыл под ним пояс с мечом. Походка у Тесея была изящная, вернее, та, которую в трезенской провинции полагали за изящную, да и сандалии он приобрел из позолоченной кожи, точно такие, как носили девушки и юноши из хороших семейств, где в моде тех дней были элегантность и изысканные ионические манеры.
Кора, которая провела ночь у городских стен Афин, так как они с Хироном добрались туда так поздно, что ворота города были уже закрыты, а вступать в переговоры со стражей было пустым занятием, утром лишь ополоснулась в ручье, а теперь шла по рынку, выискивая себе новый верхний хитон и платок на голову. Сандалии она уже приобрела, к счастью, ей ни о чем не пришлось просить – Деньги на покупки ей выдал Хирон, который уже считал себя ее старшим родственником. Сам кентавр пошел в низменный район Афин, где обитал его лучший друг Фол. У него он намеревался узнать, в городе ли сейчас бог медицины, на помощь которого он так рассчитывал.
Так что, когда Кора увидела Тесея, она не сразу догадалась, что видит героя.
Юношей и девушек, подобных Тесею, надушенных, элегантных, лениво фланирующих по обширной рыночной площади, красиво устланной каменными плитами, в то позднее утро было немало. Они бродили либо останавливались поболтать поближе к ее краям, где возвышались статуи знаменитых людей, совершенно незнакомых Коре, а возможно, и божеств невысокого ранга. Дальше, где начинались улицы, раскидывали свои желтеющие, но еще густые кроны могучие платаны, некоторые из них еще помнили времена, когда столичные Афины были лишь поселением, подобным Трезене. За пределами площади тянулись ряды небольших колонн, перекрытых сверху каменными плитами, что давало дополнительную тень, которая падала на каменные прилавки и скамьи, где были разложены товары торговцев. Некоторые пристраивали к каменным прилавкам временные навесы и даже кабинки или хижины для товаров, и в одной из таких хижин Кора подыскала себе чудесный длинный хитон нежного апельсинового цвета, тонкий и легкий, который доставал ей до колен и ниспадал широкими складками на пояс. Поверх него Кора приобрела плащ сродни гиматию, из тонкой шерсти терракотового цвета, обшитый по краю темно-пурпурным геометрическим узором. Хорошо бы сохранить эти одежды до возвращения домой и показаться в них в изысканном обществе Галактического центра.
Конечно, Коре хотелось бы провести остаток дня, а может, и недели, в рядах, торговавших украшениями и драгоценностями, и совершить простительное преступление для женщины Галактической эры – -купить себе, и только себе, немыслимые по изысканности драгоценности из опалов и аметистов Древнего Египта и Шумера, из нефрита Древнего Китая, из золота амазонок и скифов. Она понимала, что этим она лишила бы музеи будущего их сокровищ. Впрочем, денег у нее было немного, и если ты хочешь возвратиться домой не только с сувенирами для себя, но и с подарками для бабы Насти и невест комиссара Милодара, то лучше вообще отказаться от покупок.
С печалью и терзаниями оторвавшись от ювелирных рядов, где она уже обзавелась славными приятельницами и приятелями, Кора направилась к холму, на склоне которого возводилось массивное здание из белого мрамора, окруженное простыми дорическими колоннами. Сначала Кора по недостатку классического образования предположила, что присутствует при сооружении Парфенона, но потом сообразила, что Парфенон увенчивает или будет увенчивать собой высокий крутой холм, пока еще не застроенный, с маленьким храмиком на вершине.
О названии храма Кора спросила стоявшую рядом женщину.
Та поглядела на Кору, как на сумасшедшую, но потом, видно, смягчилась при виде дорогих одежд собеседницы и сообщила, что сооружается храм Аполлона Дельфиния, о чем знает каждая собака. – Кроме приезжих, – вежливо поправила ее Кора. И вот тут Кора впервые увидела Тесея во плоти и не узнала его, что, конечно, непростительный промах для разведчика. Надушенный, расфуфыренный и гордый собой и своими, пока еще никому здесь не известными подвигами, Тесей шел по улице, и кто-то из рабочих, уже воспитавший в себе классовое чувство, несмотря на то, что только брезжила заря рабовладения, крикнул сверху:
– Ребята, поглядите, какая фря по улице гуляет. Я бы не отказался попользоваться!
Кора не могла удержаться от улыбки, потому что подумала, скольких щеголей в Древней Греции подводило крайнее сходство мужских и женских одежд. Различие вереде молодежи скорее заключалось в прическах, нежели хитонах. Может, именно поэтому в Греции было столько "голубых" и лесбиянок. Попасть в разряд сексуального меньшинства можно было случайно, по недоразумению, а вот выбраться из него – куда труднее.
– Вы обо мне? – спросил вполне добродушно настроенный Тесей, запрокинув голову и демонстрируя каменщикам юный пушок под носом и на подбородке.
– О тебе, девица, о тебе, любезная! – хохотали рабочие. Развлечение по тем диким временам было отменное.
И вдруг Тесея охватил гнев, вспышка его была столь неожиданна и быстра, что Коране успела уловить момент, когда мирно фланирующий по улице пижон превратился в дикого зверя.
Тесей начал крутиться на месте, в поисках какого-нибудь орудия, которым он мог бы поразить обидчиков, но ничего подходящего под рукой не было. Он метнулся было к самому строительству, чтобы вырвать шест из опалубки, но тут обнаружилось, что путь к цели ему перекрывает воз – небольшой, но массивный бык волочил арбу, нагруженную тюками с сеном. Возчик, оказавшийся свидетелем столь смешной сцены, шел рядом, сгибаясь от хохота.
В следующее мгновение он уже не смеялся, а благодарил богов за то, что шел рядом с повозкой, а не сидел на ней, потому что этот женоподобный изящный юноша ловко ухватил в охапку своими длинными и вроде бы еще выросшими руками быка за живот и кинул все это вместе – и быка, и повозку, и тюки с сеном на крышу храма, где веселились рабочие.
Бросок, был столь сильным, что бык с повозкой долетели до крыши храма. Хоть храм, по нашим меркам, был невысок, но метров шесть до крыши все же насчитывалось. Повозка смела с крыши насмешников, и все вместе – -рабочие, бык, повозка, сено, палки, шесты… рухнули на мостовую.
Юноша пошел дальше, и Коре было видно, как ему хотелось оглянуться и полюбоваться безобразием, которое он натворил. Но Тесей превозмог мелкое тщеславие и, поравнявшись с Корой, которая, как и все зрители этого подвига, стояла неподвижно, вежливо спросил:
– Вы не скажете мне, добрая госпожа, как пройти ко дворцу царя Эгея?
Придя в себя, Кора толково и кратко объяснила юноше дорогу и вынуждена была признаться себе, что юноша произвел на нее куда лучшее впечатление, чем на снимках и голограммах, которые она изучала, потому что даже лучший фильм не передает тех микроскопических движений мышц и зрачков, которые так важны, чтобы понять человека.
– Кстати, – спохватилась Кора, полагая, что в этом мире полезно применять наглость последующих тысячелетий, ибо даже самые умные и сообразительные из местных жителей все равно еще наивны и просты, как наивен и прост их мир. Даже заговоры и злодейства их можно разгадать, если хоть на секунду остановиться и задуматься: зачем же эта милая женщина сыплет зеленый порошок в суп своему дорогому сожителю?
– Кстати, – повторила Кора, – мне как раз в ту сторону, и, если вы согласитесь сопровождать меня, я буду рада показать вам кратчайший путь.
– Разумеется, я буду польщен, – признался Тесей. – Вы очень красивая девушка и, судя по одежде, знатная. Значит ли это, что вы живете в этом славном городе?
Не спеша удаляясь с Тесеем от шума и проклятий, – доносившихся сзади. Кора имела возможность как следует рассмотреть своего подопечного.
Разумеется, сходство с Густавом оставалось настолько ясно выраженным, что даже человек, мало знакомый с рагозским принцем, узнал бы его. Но узнав, удивился.
Принц Густав был высок ростом, худ, чуть сутуловат, то есть его нельзя было назвать откровенно хилым человеком, но, пожалуй, физически он был развит недостаточно. Он был скорее студентом кабинетного склада, чем атлетом.
К тому же принц Густав был близорук, отчего носил очки, а не контактные линзы, ибо, как говорится в анналах рода Рагозы, в детстве мальчик часто плакал, терял линзы, и его отец Теодор-Рудольф III как-то упал, поскользнувшись на потерянной ребенком линзе, и сломал шейку бедра. Чувство вины перед горячо любимым отцом овладело мальчиком настолько горячо, что он поклялся: никаких линз! Коррекцию же зрения или установку новых глаз запретила бабушка принца Густава, которая где-то вычитала, что эти операции могут вредно отразиться на здоровье, а главное, умственных способностях мальчика.
Здесь, в ВР-круизе, Густав изменился – иначе бы и не было смысла затевать все это дело. Как и каждый "заказчик", Густав вообразил перемены в собственном теле, какие он желал. И вообразив, получил.
Порой, где-то читала Кора, путешественники в ВР вовсе не обязательно становятся богатырями или геркулесами. Наоборот, они даже согласны выбрать себе некий соблазнительный недостаток, вплоть до известного своими безобразиями в ВР Ахмета Магомет-оглы, который вообразил и осуществил себя невысоким, хромым и страшнолицым, решив повторить походы и подвиги Тамерлана. Его пришлось вытаскивать из круиза по частям, спасая после первого же восстания сельджукской гвардии.
Густав пошел по обычному пути. Он оставил себя таким, как есть, но улучшил, как подсказало ему тщеславие: "Ах, если бы я был на голову выше его, да вдвое шире в плечах, он бы убежал от меня быстрее зайца!" Считайте, что принц осуществил свою школьную мечту. Зная, каким был принц Густав, мы без особых трудностей можем представить себе, как выглядел принц Тесей.
– Я здесь приезжая, как и вы, господин Тесей, – сказала Кора. – И мне спокойней и надежней идти вместе с вами.
– Вы узнали меня? – Растерянная и добрая улыбка принца, такая знакомая Коре по справочному изоматериалу, тронула его губы и затуманила глаза. – Как вам это удалось?
– Это небольшой мир, – ответила Кора. – Здесь люди знают друг друга по именам. Я жалею иногда, что не родилась в будущем, когда все концы Ойкумены будут уже известны и населены, когда я смогу встретить на улице Афин настоящего гиперборея или этруска. Как тогда будет интересно! Сколько будет разных людей и товаров! Наверное, тогда корабли будут плыть быстрее, а Дедал наконец-то построит свой воздушный корабль, о котором он уже давно всем уши прожужжал.
– Не надо! – вырвалось у юноши, который в сердце своем оставался все же интеллигентным, хорошо воспитанным студентом. – Вы забываете о жестокой судьбе… мальчика… как же его звали…
Кора чуть не подсказала, но сообразила, что в Густаве сработал блок беспамятства. Он не мог знать будущего этого мира, он был частью его, он его формировал, и, как только он заглянет в будущее, весь смысл ВР-круиза, конечно же, пропадет. Нельзя забывать, что ты здесь, возможно, единственная, кто смотрит в будущее… исключая Дельфийского оракула. Погодите-погодите, а что если пифии – работницы службы виртуальной реальности? Смешно… Впрочем, нет, они слишком часто ошибаются.
– О чем мы говорили? – спросил Тесей, прижимая указательный палец к переносице, – жест, оставшийся от прошлого, когда он носил очки. – Мы говорили, что я люблю путешествовать. – -- По виду своему вы принцесса, – произнес Тесей. – Простите, если я вам покажусь невоспитанным…
– Для этой эпохи вы слишком хорошо воспитаны, – оборвала его Кора. – Вам придется быть погрубее.
– О да, я сам это уже чувствую, – согласился молодой человек. – Они думают, что я их боюсь. Но ведь это ошибка. Я, должен вам сказать, приехал сюда для того, чтобы восстановить свои права. И никого не боюсь. Мне вообще не свойственно чувство страха. – Точнее! – потребовала Кора.
Молодой человек удивился такому требованию, но подчинился ему:
– Точнее, я намерен преодолеть в себе чувство страха для того, чтобы, возвратившись куда надо, вести себя достойно.
Густав не стал уточнять, а Кора не стала настаивать. Обе стороны поняли этот краткий монолог в меру своей информированности.
Наконец они поднялись на холм, увенчанный дворцом Эгея. Здесь, над узкими городскими кварталами, было прохладнее, с горы, поросшей соснами, скатывался прохладный ветерок, в прозрачном воздухе медленно плыли паутинки. По площади перед дворцом вышагивали большой семьей индюки. Два солдата в медных доспехах и шлемах, надвинутых на носы, чтобы укрыться от солнца, дремали у входа.
Тень Тесея упала на одного из них, тот лениво поднялся, опершись на короткое копье.
– Кто ты, странник? – спросил он, и ясно было, что времена стоят мирные, врагов в Афинах не ожидают, так что одинокий щеголь в сопровождении богатой молодой женщины не вызывает тревоги.
– Меня зовут Тесей. Я пришел из Трезена, – сказал молодой человек. – Я хочу видеть царя Эгея.
– Еще вопрос, захочет ли царь Эгей видеть провинциала, – проворчал воин, но беззлобно, как бы для порядка.
– Эй! – крикнул он в глубь двора, в который выходили двери и ворота хозяйственных построек и конюшен. – К царю гости.
Последовала длительная пауза. Потерявший вдруг уверенность в себе, Тесей переминался с ноги на ногу, из глубины двора вышла большая белая коза с голубой ленточкой на шее и стала обнюхивать хитон Коры.
– Ты не обращай внимания, – сказал сидевший воин. – Это Номия, нимфа, гонялась за Дионисом и вот догонялась!
Коза, она же бывшая нимфа, опустив короткие рожки, кинулась на воина, а Кора, которая совершенно не представляла, чем провинилась Номия перед Дионисом, отошла в сторонку, чтобы не испортить в суматохе хитон.
Это был их мир, даже Тесей чувствовал себя здесь своим. А она лишь выполняла задание. Кора подумала, что не спросила Тесея, каково было ему, студенту Московского университета, отрубить ноги пожилому человеку Прокрусту, даже если тот и в самом деле виноват перед древним человечеством. Надо будет спросить… правда, если Медея не расправится с Тесеем в этом дворце.
Кора профессионально оглядела двор и двери, откуда выглядывали любопытные слуги, – типичный лабиринт, здесь и убегать, и сражаться очень трудно, а если Тесею подстроят какую-нибудь ловушку, его трудно будет защищать. Любопытно, родилась мысль, там, наверху, в компьютерном центре "ВР" есть дисплей, на котором видна энцефалограмма Тесея, чтобы вытащить его в момент смертельной опасности? А есть ли такой же дисплей для нее, агента Коры Орват? По крайней мере, никаких параметров перед уходом с нее не снимали. Может быть, раз ее круиз никем не оплачен, они решили сэкономить. А если так, то прекращение ее жизнедеятельности не отразится на показаниях приборов! Грустно!
– Ну, ты идешь, девушка? – спросил Тесей. Видно, повторил вопрос, так ей показалось по тону.
Перед ними стоял воин более импозантного вида, чем солдаты на входе в бедных кирасах и домотканых юбочках из-под них.
Шлем его был украшен гребнем из конских волос, по бокам которого были прикреплены петушиные перья. Поножи покрывал чеканный узор.
За ним следовал пожилой местный служитель в синей хламиде из милетской шерсти и широкополой войлочной шляпе.
– Чем мы обязаны визиту столь высоких гостей? – спросил он, быстро и внимательно оглядывая их.
– Я Тесей, – сказал молодой человек. – Внук Питфея и сын Этры. Послан ими в гости к Эгею.
Придворный никак не отреагировал на слова Тесея, но обратил взор к Коре.
Та представилась честно: – Кора, дочь Тадеуша из страны гипербореев.
– Великая богиня? – спросил придворный с некоторой опаской, но без трепета. Видно, сюда раз в неделю заглядывает кто-то из великих богов. – Тезка богини, – ответила Кора. – Так просто это не случается, – сообщил придворный, и Кора склонила голову, отдавая должное его мудрости.
Но внимание придворного уже вновь было обращено к Тесею.
– Мы ждали твоего прихода, Тесей, – сказал он. – Известие о твоем продвижении от Трезена к Афинам достигло нашего слуха, как только ты объявил в родном городке о намерении очистить от разбойников всю прибрежную дорогу. Сама госпожа Медея, царица Афин, не раз высказывала беспокойство, что кто-нибудь из разбойников сломит тебе шею и мы не будем иметь счастья лично лицезреть тебя.
– Ничего, – искренне отозвался юноша. – Конечно, нелегко пришлось, да и неудобно убивать людей, но я дал обет. Вы понимаете?
– Разумеется, – ответил придворный, – каждый из нас неоднократно дает в жизни обеты. Главная цель, таким образом, не выполнить их, чтобы сохранить и честь и жизнь.
– Вы говорите изысканно, – признал юноша. – Я и думаю изысканно, – ответил придворный, отступая в сторону и подбирая хитон так, чтобы он полностью замотал правую руку. Это было не очень удобно, но жест получился выверенным.
– Я хотел бы представиться, – сказал он, – имя мое Гиас, и считается, что я погиб на охоте от укуса змеи. Но, как видите, я жив, немолод и никогда не хожу на охоту. Кора мысленно отмахнулась от очередных родственных отношений, но принадлежащий теперь к этому сообществу Густав – Тесей сразу спросил:
– Вы не родственник Гиад, о которых мне приходилось слышать?
– Гиады – нимфы дождя, дочери Атланта, – ответил низкий женский голос, – они так горевали после гибели их брата Гиаса, что все умерли, обливаясь слезами. Пожалев их, великий Зевс взял их на небо и составил из них созвездие Тельца, появление которого на небе связано с началом дождей.
Голос принадлежал незаметно подошедшей Медее, которая и объяснила родственно-божественные связи.
– Парадокс в том, – всхлипнул придворный, – что я не умер, Асклепий вылечил меня от укуса змеи, но весть об этом опоздала, и сестры уже погибли. Грустно.
– Только не плачь, умоляю, – попросила Медея. – Не хватало мне в Афинах еще одного плакальщика. И так с утра до вечера слезы.
– Почему, владычица? – спросил Тесей, глядя на Медею влюбленными глазами глупого теленка. И Кора отлично знала, почему это происходит, – Медея обладала обликом Клариссы. Однако это была Кларисса, обогащенная грузинской яркостью Медеи. Не той Медеи, что скорбела над Ясоном, а иной, живой и настороженной.
Важно было понять, находится ли Кларисса в ВР-круизе, или она здесь так же нелегально, как и Кора. А в таком случае она должна Кору узнать…
– Мы с вами где-то уже встречались, госпожа Медея? – спросила Кора. Та поглядела на нее равнодушно и ответила: – Не то в Коринфе, не то в Мегаре – вы ведь приходитесь родственницей кентавру Хирону?
Если она притворяется, то она неплохая актриса. – А я вас видела вчера на берегу, у тела… – Помолчите, девушка! – раздраженно прервала ее царица. – Простите, я не права. Медея добавила:
– Право же, нам незачем стоять посреди двора, где любой раб может нас лицезреть. Прошу вас пройти в малый зал для приемов, где мы продолжим беседу, пока мой благородный супруг еще почивает.
