***
Яросвет шагнул вперед. Доспехи на нем метнули яркие блики, словно солнечные зайчики, но "зайчики" материальные: сорвавшись с брони они зашипели в воде, пустив струйки пара.
Ошибаешься, Даймон, опоздал ты. Твое появление уже ничего не решает.
Пси-волна принесла смех Великого игвы и образ веселящерося клоуна, претерпевшего быструю трансформацию: плачущий клоун, обезьяна, лемур, мышь, лягушка, капля слизи.
– Вы, конечно, не слабые мальчики, но не настолько, чтобы бросить вызов Великим игвам.
Воздух вокруг магов как бы уплотнился, упруго сдавил их со всех сторон, лишая возможности двигаться, и как Никита ни старался, поднять меч и направить его в сторону всадника не мог. Сила, спеленавшая их, не была физическим полем – Даймон сдвинул время. Ни Сухов, ни Яросвет подобным оружием не владели, И когда Такэда готов бьи заплакать от бессилия – он стоял зажатым так же, как и друзья, и без диморфанта давно бы погиб, – на помощь магам пришел их таинственный ассистент, спасший их от вертолета.
Гигантская рогатая птица спикировала вдруг на жругра со всадником на спине, преодолев все его защитные всплески и нейтрализовав попытки капсулирования противника в коконе иного времени. Удар крылом был страшен: Даймон вылетел из седла, как обычный кавалерист от удара дубиной, и на мгновение выпал в материальность, то есть распался на множество переплетенных между собой существ числом до сотни тысяч!
Второй удар крылом отбросил жругра, готового защитить своего хозяина, от этого места на километр.
Никита с облегчением понял, что может двигаться.
Птица сделала круг над их головами и, нырнув вниз, опустилась рядом уже в человеческом облике.
– Уэтль! – воскликнул Сухов с недоверием и радостью.
Это был Уэ-Уэтеотль. Ростом с них, но полуголый, в юбочке из травы, с убором из перьев на голове, с мечом в руке, загорелый, невозмутимый, уверенный в себе.
В другой ситуации Такэда посмеялся бы: "Надо же, три богатыря – Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович!" – но сейчас ему было не до смеха. Несмотря на изолирующие свойства диморфанта ему досталось крепко, да и не защищал диморфант от "качания" основ материи.
Никита от избытка чувств хлопнул по плечу индейского мага, однако Даймон был слишком серьезным противником, чтобы расслабляться во время боя. С шипением, в котором слышались угроза и мощь, меч Сухова пронзил воздух и завис над Великим игвой, готовый нанести удар. Роение фигур в призрачном облаке Даймона прекратилось, игва замер, просчитывая вероятность удачного исхода боя с троицей магов, и все-таки решил показать всю свою силу.
Он растекся по земле слоем белого пламени площадью в несколько километров, попытался заключить магов в кольцо, но это ему не удалось, мечи Яросвета и Уэ-Уэтеотля отсекли языки пламени, стягивающиеся в кольцо, а меч Никиты сначала остановил поток огня к жругру, а потом разрубил монстра пополам, уже готового прыгнуть.
Тогда демономаг превратился в сотню гигантов, бросившихся на трех богатырей со всех сторон. Однако и это не помогло, мечи магов уничтожили половину войска двойников в первые же мгновения атаки. Даймон заметался по полю, подняв настоящий ураган, довершая вывал леса на многие километры вокруг. В воздух поднялась огромная туча земли, грязи и воды, так что стало темно.
А когда мечи магов нашли игву и в этой грохочущей туче, он развернул мерность пространства. Весь гигантский объем битвы в полсотни кубических километров превратился в сросток кристаллов, вернее, в гору "мыльной пены", каждый пузырек которой представлял собой область пространства с отличающимися от соседних свойствами. И в каждом Великий игва присутствовал не в виде живого существа, а в виде закона! Причем закон этот зависел только от воли многомерного объекта, коим был и оставался Даймон, обладающий сетью внеинтеллектуальных связей. Убить его в этой ситуации, не повредив пространственного пузырькаобъема, а значит, и того, кто попытается это сделать, было невозможно.
Никита, отключенный от эйдоса, неискушенный в контактах с многомерными образованиями, остановился в нерешительности, но Уэ-Уэтеотль был опытнее и владел многомерным преобразованием в такой же степени, как и Великий игва. "Горы пены", каждый пузырек которой извне имел буквально двухсантиметровый диаметр, а изнутри казался бесконечным, стала "проваливаться" в себя, охлопываться, таять, пока не остался один пузырек, лопнувший с тихим треском, от которого тем не менее шатнулась планета. Вся четверка сражающихся оказалась снова на земле Мировой Язвы лицом к лицу.
Даймон, ограниченный с трех сторон вращением мечей Яросвета, Уэтля и Никиты, принял облик старика с посохом, чем-то похожего на Праселка-Дуггура. Сгорбился, опираясь на посох, глядя на Сухова-мага с неопределенной миной. Земля перестала шататься ураган стих, туча земли и пыли осела, и в наступившей тишине раздался скрипучий голос Великого игвы:
– Гиибель недооценила тебя, Посланник. Но отсюда, из этого хрона, тебе не выйти даже с помощью друзей.
– Сигата га най, – ответил Никита хрипло, разводя руками.
Такэда, цеплявшийся за плечо Яросвета, засмеялся. И смех его заставил Великого игву впервые ощутить – не страх, злость или ненависть, ведь игвы, существа холодного интеллекта, не были подвластны большинсву человеческих эмоций, – неуверенность!
Взмахнув посохом, Даймон превратился в струю дыма, метнувшуюся к жругру, разрубленному пополам, но, как оказалось, не потерявшему способность функционировать. С неистовым треском, от которого у оставшихся заложило уши, передняя половина жругра с обедлавшим ее Великим игвой исчезла.
– Он соберет всех игв и вернется, – сказал Сухов.
– Вряд ли, – не согласился Яросвет. – Игвы – еще большие индивидуалисты, чем маги-творцы, они суперэгоисты, а Даймон к тому же уязвлен. Он постарался настичь тебя и отомстить.
– Ничего, Посланник теперь битый зверь, – заметил Уэ-Уэтеотль.
Такэда снова засмеялся.
– У нас говорят – стреляный волк.
Вслед за Такэдой засмеялся с облегчением Никита, потом Яросвет, и даже Уэ-Уэтеотль, олицетворявший собой идеал бесстрастия, позволил себе улыбнуться. Хотя все понимали, что битва не выиграна, что против всех Великих игв им не выстоять, не говоря уже о Люцифере, что главные события впереди и на Посланнике лежит основная забота объединения магов-творцов и созидателей, вершителей судеб вселенных, проводников закона Абсолютной этики, которому подчинялся весь Веер Миров.
Уцелевшие обитатели Язвы, в том числе и старуха Ягойой, которая не решилась выступить ни на чьей стороне, настороженно наблюдали за ними из-за деревьев нетронутого огнем и распадом леса на границе поля битвы.
Путь от Мировой Язвы до вотчины князя Мстиши занял у них один день.
Оставив позади жуткую, черную с фиолетовым и багровым, стокилометровую пологую воронку глубиной в несколько сот метров, со склонами, вспаханными боем магов с демоном, четверо путешественников перебрались через Огнь-реку с помощью Никиты, вернее, с помощью его меча, поймали диких степных лошадеймеригиппусов, у которых вместо копыт были пятипалые львиные лапы, и за полдня доскакали до Охранного Городища, где с помощью Яросвета нашли еще один годный к полету вертолет.
Золотой полоз, охраняющий кладбище боевые машин, оставшихся от прошлой Битвы, так и не проснулся, окаменев вокруг Городища навеки.
– Значит, работающая техника – твой запас? – полюбопытствовал Никита, взирая на вертолет с двумя винтами.
Яросвет, ставший Мстишей (все трое обрели свой обычный человеческий вид), качнул головой:
– Не знаю, с какой целью, но вся работоспособная техника оставлена здесь Семеркой. Естественно, я иногда пользуюсь ею.
– Судя по всему, не только ты.
Мстиша, вспомнив военный вертолет, нахмурился.
– Я приму меры.
– Надо говорить: я сотворю меры. Маг ты или погулять вышел?
– Хочешь испытать? Давай на спор…
– А я разобью. Половина – моя.
– Чего половина?
– А того, на что спорите.
Захохотав, Никита и Мстиша бросились на Уэтля, повалили его на землю и принялись тузить, получая в ответ такие же тычки и затрещины. Маги были молоды, хотя и не беспечны, возбуждены, веселы, и, осознав свою силу, шутили и смеялись, поддразнивая друг друга. Такэда, завистливо глядя на их игры, пробормотал:
– Всех победиша, а меня забыша.
– А чего ты хочешь? – повернул к нему раскрасневшееся лицо Никита.
– Да хотя бы есть.
– Дома… через час… – с натугой выговорил Мстиша, лежащий в самом низу. – Отпусти, индеец!
– Чудотворцы! – хмыкнул Толя. – Пацаны совсем. Лучше б меня научили творить чудеса.
Все трое перестали возиться, поднялись, счищая с одежды песок и грязь, переглянулись и одновременно глянули на инженера.
На одно долгое мгновение тому показалось, что он все понимает, видит и чувствует, способен выразить любое понятие через символы и знаки любого языка, может сделать все, что захочет: Глубина видения-чувствования потрясала! Вселенная раскрылась перед ним и… закрылась, с болью воткнув в трехмерье человеческого бытия, оставив сожаление и тоску о несбывшихся надеждах. Такэда с трудом удержался на ногах, не видя ничего перед собой из-за навернувшихся слез.
Чувствуя смущение, Мстиша и Уэтль полезли в кабину вертолета, начиная новую шутливую перебранку. Никита положил на плечо другу тяжелую горячую руку.
– Не обижайся, Оямыч, но праджни тебе не под силу, как и прямая мысль-действие. Вообще никому из людей не под силу. За редким исключением. Человек существо не космическое, он был и будет привязан к земле, к поверхности планет, и ничего тут не поделаешь.
Такэда улыбнулся, пошипел сквозь зубы, приходя в себя, обнял Сухова за талию.
– Все в норме, утешитель… "исключение". Я и сам знаю, что пси-энергант из меня не получится, зато со мной можно дружить, э?
Никита с облегчением хлопнул ладонью по ладони товарища, как в старые добрые времена.
Путешествие по воздуху до столицы Свешаны длилось всего час. Но как ни быстро летел вертолет, молва о победных сражениях Яросвета и великого князя облетела город еще быстрее. Когда винтокрылая машина села в пригороде – посаде, – ее тотчас же окружила толпа ликующих горожан и приезжих; никто не испугался летающей и ревущей машины, все давно привыкли к чудесам и умели отличать добрых от злых.
Все четверо вылезли из кабины в воинских доспехах, разве что без шлемов: "одежда" Сухова и Такэды – диморфанты, конечно, могла изменяться в широчайшем спектре костюмов всех эпох, Уэ-Уэтеотль создал себе видимость кольчуги и лат, ну, а Мстиша был изначально экипирован как русский витязь. Лишь эмблема на щите – медведь с мечом на красном фоне – указывала на его принадлежность к княжескому роду.
У Никиты екнуло сердце, когда Лада, жена князя, бросилась мужу на грудь, встретив его еще за воротами Детинца. Она была так похожа на Ксению, что не верилось, что это не Ксения.
Стемнело, когда маги после бани и ужина собрались в государственном доме Мстиши, но не в гриднице, приемной князя, а в грановитой палате, отделанной малахитом, мрамором и другими полудрагоценными и драгоценными камнями. На всех четверых были надеты льняные рубахи с вышитым воротом, кафтаны, полосатые штаны и мягкие сапожки, и даже смуглолицый Уэ-Уэтеотль не выглядел в этой одежде ряженым.
– У нас здесь малый собор, навна, – с тихой нежностью сказал Мстиша жене, которая провожала гостей из трапезной по крытому переходу.
– Тогда я прикажу принести вам ендову с медом, – улыбнулась Лада, поклонилась всем и удалилась бесподобной походкой, делавшей ее вовсе похожей на Ксению. Никита, забывшись, смотрел ей вслед остановившимся взглядом. Из задумчивости его вывел тычок Такэды в бок:
– Так и будешь стоять столбом? Пошли, пока не обиделся князь.
Сухов очнулся. Мстиша и Уэтль ушли вперед, беседуя не в псидиапазоне, а по-человечески, неторопливо и обстоятельно, хотя разговор их и сопровождался рожденными энергией связи мысленными образами.
В палате расселись вокруг стола с подсвечниками по углам, поверхность которого идеально имитировала прозрачное зеркало воды и песчано-галечное дно. Со стола невольно тянуло напиться, но рука натыкалась на твердую полированную поверхность камня.
– Что, витязь, голову повесил? – спросил Мстиша, разливая в резные бокалы собственного изготовления тягучий золотистый напиток. Протянул Сухову бокал. – Не кручинься, все сладится.
Никита не ответил, глядя на ровно горящие свечи, повернул голову к индейцу, с недоумением рассматривающему свою руку.
– Уэ, ты в прошлый раз намекнул, что знаешь, где Ксения. Если и сейчас не скажешь, я тебя убью.
Мстиша с интересом глянул на Никиту, потом повернулся к Такэде.
– Зело грозен Посланник. Много он уже убил?
– У него всегда было плохо с чувством юмора, – ответил Толя. – Но я бы посоветовал ответить. Убить не убьет, но помучает.
Князь рассмеялся.
– Мне нравится ваше отношение друг к другу, давно не чувствовал себя так легко в компании. А почему вы не пьете мед, Наблюдатель?
– Дурное воспитание. Я люблю дзаданкай.
– Что, простите?
– Беседу за чашкой чая. Я ведь японец.
– Ну, русские любят чай не меньше. – Мстиша шевельнул рукой, и слуга, хлопотавший с медом, принес самовар и чайный сервиз.
Такэда от такой обходительности пришел в состояние каталепсии, и это было лучшим выражением благодарности для понимающего такие моменты князя.
– Она у Гиибели, – сказал наконец лаконичный почти до абсолюта Уэ-Уэтеотль. Его оценкой меда Мстиши было прищелкивание языком, что князь тоже понял прекрасно.
Никита рванулся было из-за стола, но сел обратно, встретив темный взгляд индейца. Побледнел.
– Что с ней?!
– У тебя будут проблемы. Во-первых, Ксения "рассыпана" по множеству Миров Веера, не физически – психически, вот почему ты так сильно реагируешь на некоторых женщин. Гиибель, Лада… Тааль.
– Ты хочешь сказать… – Никита задохнулся; бокал в его руке разлетелся в стеклянно-каменную пыль.
– В них всех живет частица души Ксении, если говорить языком науки вашего хрона – ментальная матрица, живет по закону затухания: чем ближе к хрону, где спрятана сама девушка, тем сильнее заметно сходство.
В комнате повисло молчание. Мстиша оторвал сочувственный взгляд от белого лица Сухова, глянул на бесстрастное лицо индейца.
– Не пужай бирича, старшой. Не может быть, чтобы не нашлось средства вернуть девушку.
Уэ-Уэтеотль посмотрел на князя сквозь бокал.
– Может быть, и есть, но я его не знаю. Это еще не все. В Гашшарве так называется обиталище Гиибели и ее хрон – Ксения лишена возможности связно мыслить, говорить, нормально жить, и вырвать ее из этого состояния можно, только выделив из толпы двойников.
– Сказки! – прошептал Никита одними губами. Такэда понял танцора: русские сказки переняли все, что было создано наяву в других Мирах Веера, в том числе и ситуацию распознавания, сообщенную Уэтлем.
– Все?
– Учти вот еще что. – Уэ-Уэтеотль ничем не выразил своих чувств, но не стоило спрашивать, пойдет ли он с землянами до конца. – Только самые слабые твои враги – порождение человеческой фантазии и бреда: то есть имеют "страшные" пасти, клыки, зубы, когти, клювы, жала. Они мешают лишь на начальном этапе Пути, ты его прошел. Дальше тебя ждут враги, облик которых трудно или невозможно описать человеческим языком. Это умные, хладнокровные, чрезвычайно далекие от всего земного, занятые своим делом существа, безжалостные, хотя и не порождения зла, равнодушные к любым проявлениям чувств, сильные и могущественные. Великий игва Даймон тому пример.
Уэтль со вздохом облегчения умолк. Он никогда так много не говорил.
– Мне нужен проводник, – произнес Никита после минутной тишины.
Мстиша покачал головой. Он понял, о каком проводнике речь.
– Посланник, ты не имеешь права рисковать до того, как закончишь Путь. Втроем мы не сможем пробиться в Гашшарву и вызволить Ксению, и даже вчетвером с Наблюдателем, несмотря на его ишварапрамидзару. Да и твое Посвящение не может считаться полным, пока ты не овладел каналом связи с ментальным полем без риска быть подчиненным пси-матрицам игв, свободно поглощающим информацию эйдоса. Если же ты свернешь с Пути и погибнешь, задача следующего Посланника усложняется во сто крат.
– Вы не понимаете…
– Погоди, еще не все, – властно остановичл Сухова князь движением руки. – Сейчас я говорю от имени Яросвета. Позволь кое-что объяснить и дать пару советов. Я слышал, что ты говорил Тояве Оямовичу, утешая, по поводу его "некосмичности".
Никита порозовел.
– Но и ты не житель Космоса, – продолжал Мстиша-Яросвет. – да и захочешь ли им стать, даже имея возможность, еще вопрос. Путешествуя из хрона в хрон, ты, наверное, подумал, что вселенные-слои Веера состоят из тверди планет. Это далеко не так.
Каждый хрон – такая же вселенная, как и ваша, заполненная вакуумом и ячеистой структурой галактических скоплений. Просто темпорал, как реальный объект – выход сети хроноскважин. "привязан" к планетам, на которых в большинстве случаев и зарождалась жизнь. Хотя есть жизнь и на звездах выход туда вам пока заказан, – и в пустоте, и в континуумах разной мерности, куда, кстати, свободно проникают игвы. Теперь об этих удивительных с любой точки зрения существах, вернее, разумных системах.
Великих игв всего четверо, хотя игвы как разумные существа населяют не один хрон. А Великими они стали благодаря колоссальному интеллекту и таланту конструкторов. На Земле их назвали бы божествами, ибо они могут становиться бесконечно большими, "растекаться" по всему объему хрона, или малыми, невесомыми или исключительно массивными, мгновенно перемещаться в пространстве, благодаря огромной концентрации пси-энергии подчинять своей воле предметы и даже время! И это лишь ничтожная часть того, что они еще в состоянии выполнить. Многие хроны в Болоте Смерти мертвы не из-за Битвы или просачивания Хаоса из мираада Люцифера, а вследствие экспериментов Великих игв!
К сожалению, пси-энергия не является изначально созидающим, структурно упорядочивающим фактором, ее направление в значительной степени зависит от воли разумной системы, и тут мы подходим к Определению абсолюта в таких понятиях, как свобода воли, творческого поиска, добра и зла. Что такое абсолютное добро и зло? Существуют ли они по отношению ко всей Вселенной, к Вееру Миров? Или их выдумали слабые духом, от всего зависимые существа?
Мстиша замолчал. Тишину в зале нарушал лишь далекий колокольный звон. Такэда, буквально впитывающий речь князя, прерывисто вздохнул, виновато посмотрел на магов. Уэ-Уэтеотль сидел, как изваяние, Мстиша выглядел суровым и печальным, Сухов казался ушедшим в свои мысли.
– Я задавал себе эти вопросы раньше, – голос князя стал мягче, – и не находил ответа, пока не открыл принцип, управляющий Бытием, от бытия человека до бытия Вселенной: принцип взаимного доброжелательства. Демономаги, в том числе игвы, его не исповедуют. Именно поэтому Люциферу легко было склонить их на свою сторону. А ведь они действительно творцы высочайшего класса, действия которых отзываются во всех мирах Веера… что люди на Земле зачастую принимают за проявление природных стихий. Гагтунгр, например, создал Дигм, хрон парадоксальных соответствий, подчиняющийся формулам, отрицающим друг друга, Даймон – Эраншахр, Пространство мысли-действия, Гиибель – Гашшарву, Вселенную Абсурда, инициирующую маловероятные и совсем невероятные события, а самый мощный из Великих, Уицраор, из-за своей деятельности прослыл "Богом того, чего не может быть в принципе"! Очень близко к тому, что задумал Люцифер, по уровню стоящий еще выше, и деятельность и возможности которого невозможно описать словами. Их кредо: если великий космолог создает абстрактную модель мира, достойную воплощения за присущее ей внутреннее совершенство, то такая модель должна существовать, даже если в результате гибнет уже созданный мир, полный жизни.
Мстиша встал из-за стола, прошелся вдоль стены из яшмовых панелей, словно светящихся изнутри из-за хитроумно расположенных светильников.
– Хаос… вдумайтесь в это слово: Он захотел создать Абсолютный Хаос! Мир идеальной смерти, исключающий категорию причинности, где невозможны никакие регулярные и квазирегулярные процессы, где любое проявление движения случайно и никогда не повторимо. Задача поистине Вселенской сложности!
А ведь. Он ее решил! Хорошо, что магов, осиянных духовностью, Созидателей и служителей принципа взаимной доброжелательности, гораздо больше, чем игв, плохо, что все они – яркие индивидуалисты. Вот почему для того, чтобы утихомирить таких личностей, как Люцифер, Вееру потребовался махди, Посланник, способный объединить магов. Справиться с Люцифером легко, собрав десять-двадцать магов высокого класса, но из соображений этики необходимо и достаточно – семь!
Мстиша остановился у кресла Никиты, опустил ему на плечо мощную руку.
– Правда, магов много, но не каждый захочет стать Одним из Семерых. Учти и этот момент, Посланник. – Князь осушил бокал. – Здрав будь!
– Буду, – пообещал Никита глухо. – И вы будьте здоровы!
– С этим у него нормально, – проговорил слегка осоловелый Такэда, полная махапурушалакшана.
Мстиша улыбнулся в усы, уселся во главе стола.
– Итак, нас трое.
– Четверо, – проговорил кто-то внятно, и из ничего, из воздуха проявился высокий, массивный, чернокожий и седой мужчина, одетый в ослепительно белый балахон. Это был Зу-л-Кифл.
Такэда проснулся от крика Никиты: "Ксюша, я здесь!" Подскочив, оглянулся. Сухов сидел, упираясь руками в ложе и глядя перед собой ничего не видящими глазами. Потом с силой ударил кулаком в пол, поднялся и вышел. Толя понимающе кивнул сам себе, потянулся, вспомнил, где они находятся, и тоже встал. Выглянув из пещеры, он увидел Сухова стоящим на берегу озера. Не выдав чувств, подошел и стал умываться.
Это был уже третий хрон, который они посетили в поисках живого жругра с момента прощания с магами в доме князя Мстиши.
Всё три планеты были практически безлюдны, то есть цивилизации на них после Битвы прекратили существование, и все три представляли собой свалки послевоенного мусора, частично или полностью заплывшие почвой или горными новообразованиями. Ничего годного к повторному применению на них не осталось.
Толя вспомнил прощание с магами, и на сердце потеплело. Друзья остались далеко, но не приходилось сомневаться, что они в любой момент придут на помощь. Еще в доме князя Мстиша торжественно дал Никите "роту", клятву братания, к которой присоединились Уэ-Уэтеотль и Зу-л-Кифл, а Такэда, расчувствовавшись, пообещал отдать жизнь за каждого отдельно и за всех вместе.
Конечно, процесс братания здорово походил на описанную стариком Дюма клятву мушкетеров: один за всех, все за одного! Однако это сходство ничуть не умаляло значения свершившегося.
Толя вытащил из кармашка-ножен длинный нож с красивой резной рукоятью, полюбовался и спрятал. Нож назывался засапожник, и подарил его Мстише, предупредив, что нож заговорен и способен рубить металл. Но еще лучший подарок сделал Зу-л-Кифл: помог Никите овладеть "скремблером" способом выхода в эйдос, неподдающимся пси-пеленгированию и прослушиванию. Правда, Сухова это не сильно обрадовало: способа освободить Ксению не знал и Зу-л-Кифл, маг, который мог бы бросить вызов любому из Великих игв.
– О чем задумался? – спросил наконец Такэда, оглядев их стоянку.
Озеро находилось в кольце живописных скал, зарослей колючек, "шерстяного" кустарника, отгораживающего пляж с крупным белым песком от скалы с пещерой, где они спали. Небо здесь днем было дымчато-бесцветным, а ночью – темно-серым, беззвездным, толстая шуба атмосферы не пропусала их лучи на поверхность планеты.
– Ого-го-го! – заорал вдруг Такэда.
Сухов вздрогнул, вырванный из состояния созерцания.
– Ты что?!
– А ничего, – спокойно ответил Толя. – Горло, тренирую. По утрам. Так куда мы сейчас направляемся?
– Завтракать мы направляемся. Будешь еще кричать, заколдую в… Сухов подумал, – в рака.
Такэда зашипел, попятилс-я, кланяясь, в речи его прорезался знаменитый японский акцент.
– Сапасибо, гаспадина, однако, луцце не нада.
Никита фыркнул, примерился щелкнуть Толю в лоб, не попал и полез в бой. Тренировка закончилась купанием в озере, воды которого для питья не годились из-за большого содержания солей и окислов тяжелых металлов.
Позавтракали остатками продуктового пайка, которым их снабдила Лада. Жена Мстиши готово была отдать и скатертьсамобранку, но, во-первых, земляне вряд ли овладели бы искусством приготовления яств в короткие сроки, а во-вторых, свойства скатерти – магического кухонного комбайна, упакованного в скатерть с помощью субмолекулярного сжатия, едва ли сохранились бы в иных вселенных с другими законами.
– А теперь, – твердо сказал Сухов, больше для себя, чем для Толи, мне предстоит путь за Предел.
Выход в эйдос, понял Такэда не без внутреннего трепета, не показав, однако, что ему не по себе. Помочь другу в случае осложнений он бы не смог.
Они вышли из пещеры, прихватив снаряжение, и устроились на берегу озера, в россыпи валунов, скрывающих их от нескромного взгляда, если бы таковой объявился. Никита уселся в позе синсокан, сосредоточился и уже через минуту "ушел", представив себя огромной космической пустотой без свойств, протяженности, времени и координат. А когда "скремблер" заработал – выйти в ментальное поле-пространство информационно-энергетических связей и мысли-действия было уже несложно.
Такэда наблюдал за переходом паранорма в состояние потока-приема информации со смешанным чувством зависти и тревоги. Он уже не говорил себе, как раньше, что насколько все было бы проще, окажись в положении Никиты он сам, однако от зависти избавиться не мог.
Вокруг Никиты заискрились голубые ниточки, паутинки, собираясь в голубоватую сеточку свечения. Он побледнел, стал полупрозрачным, словно из расплавленного стекла, но на этом эффекты перехода не закончились, их спектр был явно богаче предыдущих.
Воздух вокруг мага как бы загустел и завибрировал, почва под ногами стала заметно вздрагивать, будто пласт желе, а озеро внезапно застыло. Замерзло! И на льду невидимый резец почти мгновенным росчерком вырезал портрет Ксении. Затем "лед" растаял вместе с портретом, зато на месте Сухова возник столб темноты, похожий на скрученный дымный смерч, ушел в небо. По окрестностям озера прокатился обманчиво мягкий раскат грома, от которого "желе" берега под ногами закачалось сильней.
Столб тьмы исчез, Сухов по-прежнему сидел на том же месте и в той же позе, но уже светился весь. Он как бы состоял из голубовато-сиреневого переливчатого свечения, изредка сбрасывая расширявшиеся и тускнеющие волны света, повторявшие контуры его тела. И наконец Такэде, который наблюдал за происходящим, затаив дыхание, показалось, что Никита мгновенным скачком превратился в гиганта, размерами превосходящего планету, наделенного невообразимой мощью и властью!
Удар по психике был сравним с физическим ударом по голове, от которого Такэда "улетел" в нокдаун, но диморфант защитил его и от этой "дружественной оплеухи" Никиты. Когда Толя пришел в себя, Никита был уже самим собой, обыкновенным человеком с гримасой раздумья на челе.
– Изыди, сатана! – слабым голосом проговорил Такэда, отмахиваясь рукой. – Ты – это ты или обман чувств?
– Я – махди, Посланник богов! – гордо изрек Никита, но не выдержал и засмеялся. – А ты старый и больной инженер…
– Ладно, ладно, махди… – посерьезнев, сдвинул брови Толя. – Хорошо то, что хорошо кончается. На этот раз ты никого не встретил?
– Встретил, – кивнул Никита, не меняя задумчивого выражения лица. Они все там… пасутся, как и тысячи магов всех времен в вселенных. Как известно, тень и свет равны, и в эйдосе магов и демонов поровну. Но Зу-л-Кифл был прав, можно пить бессмертие эйдоса тихо, не поднимая брызг и волн.
– И что ты вызнал?
Сухов потянулся к дипломату транскофа, который обречен был таскать Толя, достал из него вардзуни; меч Толя носил на поясе, как и сам Никита.
– Я вызнал, что существует ряд энергий, не ощущаемых человеком. Вардзуни в руках Сухова окутался сеткой желтоватых разрядов, эта потрескивающая "шуба" сползла на пальцы Никиты, подобралась к локтю, плечу, шее и через несколько мгновений окутала его всего. Такэда дернулся было к нему, но танцор не реагировал на свечение, смертельно опасное для всего живого. Там, где оно сползало с его ног на песок, начала образовываться дымящаяся впадина.
– А также и то, что ими можно управлять, – продолжал Сухов, как ни в чем не бывало. Копье в его руке засияло белым накалом и с треском превратилось в молнию, вонзившуюся ему в грудь.
Тело мага заиграло перламутрово-радужными переливами, свечение сползло с него на песчаную почву слоем красивого пламени, растворив слой песка в диаметре четырех метров. Пахнуло холодом и запахом сгоревшей картофельной ботвы.
– Ибо тело человеческое, как и любое другое, по сути, многодиапазонная антенна, а также пакет квантово-механических волн, закончил Никита. Протянул Такэде перстень эрцхаора. – Возьми на всякий случай, мне он уже не нужен. Ты готов? Тогда идем туда, где нас никто не ждет.
Транскоф послушно перенес их в темпорал, и уже через четверть часа Посланник и его "оруженосец" выходили из камеры хроносдвига в один из явно неблагополучных миров Веера. Такэда сразу почувствовал его тягостное давление на мозг по целому спектру внушаемых негативных эмоций, от угрюмой подавленности до скрытой угрозы. Диморфант снял большинство из них, но тяжесть на душе осталась.
– Здесь зона биологического дискомфорта, – обернулся к Толе Сухов, блеснув зубами. – И даже в диморфантах нам долго не продержаться, поэтому действовать надо быстро. Может, останешься, подождешь меня тут?
– Где мы?
В "предбаннике" Ада. Этот хрон – база Гиибели – соседствует с Гашшарвой, ее хроном, и контролируется ею. – Никита подождал реакции Толи, усмехнулся. – Но, во-первых, вряд ли она ждет нас на своей базе, во-вторых, засечь наши переходы теперь не просто, и, в-третьих, мы найдем здесь то, что ищем.
Такэда безмолвно шагнул из камеры хроносдвига в коридор, который вывел их наружу. Инженер оказался у подножия какого-то исполинского изваяния, судя по гигантской, лоснящейся чернотой, "львиной" лапе, из-под когтя которой они вышли. Фигуру изваяния невозможно было охватить одним взглядом, к тому же выше пояса она скрывалась в сияющей желтой дымке, окутывающей весь ландшафт и не позволяющей видеть предметы дальше двухсот-трехсот метров.
Прямо перед собой Толя увидел стену какого-то сооружения, по виду из грубо обработанных бурокоричневых каменных глыб, со множеством ниш и окон, напоминающего римский Колизей.
Вершина сооружения и края так же скрывались в дымке, мешающей определить его истинные размеры, но и так было ясно, что строили его исполины и для исполинов.
Почва здесь была каменистая, цвета запекшейся крови, со множеством трещин и россыпей острых камней, напоминающих по цвету и блеску золото. Из-за дымки цвет и глубину неба оценить было невозможно, дышать в здешнем воздухе тоже было нельзя из-за целого набора ядовитых газов и запахов, и диморфант инженера перешел на полную автономность, превратившись в скафандр.
Однако ослабить пси-давление этого мира на мозг хозяина до нуля он не смог.
– Ну как, идти можешь? – раздался в ушах тихий пси-шепот Сухова.
Такэда передернул плечами, взвесил в руке меч.
– Я пойду первым. Куда?
Никита хмыкнул, обошел его и повернул направо, направляясь вдоль стены здания в светло-желтое зарево.
Это был город. Зданий, конечно, Такэда не видел, только их основания, проплывающие то слева, то справа, но сомневаться в том, что они идут по мертвому, полуразрушенному временем, городу, не приходилось. На взгляд Такэды, привыкшего опираться на здравый смысл и интуицию. Тем более поразительным оказался ответ Сухова на вопрос, что это за город.
– Это не город – пересечение двенадцатимерных компактных пространств, образующих цепочку метастабильных состояний.
Некоторое время "Толя шел молча, озираясь и обдумывая услышанное. Сухов покосился на друга, хорошо видя его сквозь скафандр, посочувствовал: Что, сложно, инженер? Хочу предупредить: мы зашли за пределы человеческих восприятий, поэтому не старайся дать названия и не надейся получить объяснения, что увидишь. Ты увидишь совсем не то, что сможешь объяснить, реакция человеческих чувств не даст адекватную картину отражения мира, особенно в зонах прямого просачивания Хаоса.
– Что ж, – хладнокровно сказал Такэда, – я и не претендую на полное постижение истины, но ты мог бы интерпретировать поступаемую визуальную информацию. У Брюсова есть такие строки:
Верь в звук слов:
Смысл тайн в них.
– Словами можно выразить лишь ничтожную часть вселенского поля информации, как бы ты их ни произносил, тихо или громко.
– Самые тихие слова – те, что приносят бурю. Это Заратустра Ницше.
– Я помню. Там дальше у него: "Мысли, приходящие, как голубь, управляют миром". И это правда. – Сухов понял, что Толя пытается справиться с растерянностью и потрясением, поэтому так многословен. Договорились, я буду говорить о том, что вижу сам.
Через час они вышли на "площадь города", оружейную темными громадами "зданий" – объемами многомерных пространств, "закристаллизовавшихся" в этом мире в виде знакомых человеческому глазу форм.
– Где-то здесь, – заключил для себя Никита.
Словно в ответ на его слова в золотистой дымке послышался шум, и сквозь сияние медленно проявилась фигура невиданного чудовища со складчато-бугристым, гиппопотамьим телом и кошмарной головой, состоящей, казалось, из десятка гигантских клыкастых пастей. Ни передних, ни задних лап у него не было, так что оставалось загадкой, как оно двигалось. Увидев людей, чудовище ускорило движение, тяжеловесное, плавное и неумолимое, как ход асфальтового катка. Однако стоило Никите взяться за рукоять меча, оно притормозило, глухо заворчав и замотав рылом, похожим на переднюю часть шахтопроходческого комбайна с фрезами и пилами.
– Бордонгкуй, – сказал Никита. – Один из магов, "вывернутый наизнанку" Гиибелью и приспособленный для защиты ее базы. Правда, если тело его при этом выдержало, то разум – нет.
– Помочь ему нельзя?
– Чем? "Вывернуть" назад тело можно, интеллект же вернуть нельзя. Иди, иди, – тихо обратился Сухов к могучему существу. – Может быть, мы еще вернемся за тобой.
Чудовище с ворчанием, от которого у Такэды сжалось сердце, отступило к краю площадки, исчезло в ровном сиянии тумана.
– М-да! – сказал Толя.
– Вот именно, – мрачно откликнулся Никита, поднял руку. Погоди-ка… Стражей здесь хватает, но интересно то, что все они выполняют функцию обыкновенного замка. Что ж, я прав: нас не ждали.
– Если есть замок, должен быть и ключ. Ты знаешь, где его искать? И где находится вход на базу?
Сухов тронул рукоять меча в ножнах.
– Ключ – вон он, теперь надо определить, куда его вставить.
Но вход где-то здесь, рядом, я чую.
– Вход куда?
– На главную базу Гиибели. В принципе все эти "здания", по сути, ее лабазы, склады, по внутреннему объему не уступают, наверное, земным галактикам, но есть и база, где игвы хранят самую мощную свою магитехнику: "кибер-солдат", жругров, генераторы состояний вакуума, излучатели тьмы Хаоса, генераторы свертки и развертки многомерных пространств, устройство изменения принципов и законов физики – это уже из наследия Люцифера, псипреобразователи и прочее.
– Но Зу-л-Кифл предупреждал, что техника игв подчиняется только им.
– Вот и проверим. А не получится, попробуем реализовать еще одну сумасшедшую идею.
– Если уцелеем, – проворчал Такэда.
– А что с нами сделается? Хоп! – Никита вдруг взмахнул рукой, на мгновение растворившейся и засиявшей белым накалом, и вытащил из ниоткуда, из воздуха, какую-то серую тень с парой умоляющих глаз. – Познакомься, самый натуральный человек-невидимка, звать Наумом. По характеру болтун, по призванию шпион. "Тень" забилась в руке Сухова, пытаясь освободиться, захлопала глазами.
– Говори по-человечески, не то высушу, – пригрозил Никита. – Кто тебя послал следить за нами?
– Великий… Великая… Великое… – запричитало почти невидимое существо тоненьким детским голоском. – Он… она… оно… точно не знаю. Но не конкретно за вами, господин, вообше за всеми, кто появится. Отпустите, я ничего никому не скажу.
Никита подумал немного, отпустил "тень", рука его перестала светиться. Невесомый Наум метнулея прочь, бледнея, исчезая на фоне свечения, только глаза остались видимыми, обращенные на людей. Но убегать совсем неведомое существо не хотело, озадаченное тем, что его отпустили. Видимо, оно телепатически что-то спросило у Сухова, потому что тот засмеялся, оглянувшись на Такэду.
Он спрашивает, не смерть ли мы ищем? – Повернулся к невидимке-Науму. – Я же просил общаться по-человечески, аль не понимаешь? Есть хочешь?
Существо по имени Наум озадачилось еще больше. Пробурчало с сомнением:
– Смеешься? Мне же запрещено принимать пищу. Помру.
– Это тебе твое Великое сказало? Вранье, братец. Оно боится, что ты перестанешь шпионить в его пользу, вот и держит на голодном пайке.
– Но я ж тогда видимым стану.
– А чем это плохо? Не надоело мыкаться по воле тех, кто тебя в грош не ставит? Вот я видим, зато свободен.
В глазах странного существа появилось выражение испуга.
– Оно услышит… прилетит… растрясет… разобьет…
– Авось, не услышит. Не хочешь есть, беги, докладывай своим владыкам, что Посланник Семерых пришел.
Глаза, висящие в воздухе уже в трех шагах, заморгали, отразили сомнения, растерянность, недоумение, печаль. Потом исчезли.
– Жаль, – сказал Сухов. – Я думал, он поможет.
– Кто этот Наум?
– По сути, душа еще одного мага,, переметнувшегося на сторону демонов Люцифера еще до Битвы. А наказали его свои же, сами игвы, за длинный язык. Ну не хочет, так не…
