***
В связи с чем хочу тебя предупредить: будь внимателен к самым обыденным домашним вещам. Некоторые из них могут… оживать.
И называется сия метаморфоза внедрением.
Не дав Никите и рта раскрыть, инженер быстро засобирался и ушел, оставив того с гудящей от обилия впечатлений и предчувствий головой.
Вопрос отдыха решился сам собой: Сухов попал в состав сборной России по акробатике и должен был через три дня выехать на двухнедельные сборы в Крым, на турбазу олимпийской подготовки "Дагомыс".
Ксения поехать с ним на весь срок отказалась по причине "творческой незавершенности", но обещала подъехать на три-четыре дня в начале августа. Сухова это устраивало по всем параметрам, а Такэде он пообещал не вмешиваться ни в какие инциденты и спать с газовым пистолетом под подушкой.
Перед отъездом они сходили к приятелю Толи, как оказалось, инструктору одной из закрытых школ спецподготовки сотрудников главного разведуправдения. Приятелю шел тридцатый год, был он почти одного роста с Никитой, но узкоплеч и тонок, и особого уважения не вызывал. Такэда понял мимику лица Сухова, наметил улыбку уголком рта, первым протянул руку инструктору:
– Привет, Роман.
– Салют, мастер. Давно тебя не видел. Перестал выступать?
Хозяин отступил, пропуская гостей в тренерскую. – Проходите.
Комната была заставлена кубками, вазами, спортивными снарядами, стены ее были увешаны календарями с видами борцов всех стилей, таблицами и схемами.
– Проходите, садитесь.
– Познакомься, – кивнул Такэда на танцора. – Никита Сухов.
Акробат, гимнаст, солист балета. А это сэмпай Роман, пятая категория россдао. "Сэмпай" Роман окинул Никиту оценивающим взглядом, кивнул с удовлетворением.
– Подготовочка дай Бог! Мне бы такую стать, а Толя?
– Ты и так не обижен, мастер. – Такэда вдруг нанес три быстрых удара: кулак и локоть правой руки – ребро ладони левой, – и все три оказались блокированы Романом. Сделал он это без усилий, как само собой разумеющееся, но добавил и кое-что свое: последний блок одновременно был и контрударом. Правда, в последнее мгновение инструктор движение остановил.
– Сэн-о-сэн, – сказал Такэда. – Ты хорошо держишь форму.
– Не жалуюсь. – Голос Романа остался безразлично спокойным. Он отбил нападение, даже не глядя на неожиданного противника, продолжая оценивать Никиту, и была в этом безукоризненном автоматизме такая пластика, что Сухов восхитился в душе.
– Итак, милостивые судари, что вас привело ко мне?
– Возьми его к себе в команду.
Зазвонил телефон, Роман поднял трубку, буркнул: "Да, они у меня", положил трубку. Школа была режимной, и всех ее посетителей проверяли.
– Я мог бы поработать с ним и в айкидо, но для восточных единоборств его стать не шибко подходит. К тому же ему надо пройти подготовку достаточно быстро.
– О причинах не спрашиваю. – Роман задумался. – Но в команду я взять его не смогу – все ученики на виду.
– Тогда займись индивидуально. С таким материалом ты еще не работал. Главное, что ему не надо тренировать базовые навыки: равновесие, четкость, ритмику, растяжку и так далее. Встань, Ник, сделай пару своих пируэтов. Сделай, сделай.
– Здесь мало места… – нерешительно поднялся Никита.
– Вот именно. Оцени пространство и давай.
Сухов прикинул расположение столов, стульев, стоек и шкафов комнаты и сделал спираль Карозо со сменой en dexhors b en dedans, ухитрившись ничего не задеть и не сбить. Его странное – в условиях тесного помещения – па было полно грации, гибкости и силы, каждое движение как бы перетекало в следующее, вычертив безупречную трассу положений тела без разрывов и остановок.
Роман цокнул языком.
– Впечатляет! Хорошо, я могу взяться за него…
Такэда, подмигнув, вдруг локтем сбил стакан с водой со стола, но инструктор быстрым, изумительно точным и плавным движением поймал его и поставил на стол, не прерывая речи:
– …если он готов заниматься всерьез по пять-шесть часов в день. У парня действительно имеется уникальная возможность достичь высокого мастерства в короткие сроки. Скажем, за два-три года. Годится такой вариант?
Никита, восхищенный мастерством инструктора, кивнул. Он был согласен на все, забыв и о собственных тренировках в сборной, и о переходе в другой театр, и о "печати зла".
– Тогда прошу выслушать пару сентенций. Первая: человек – это одушевленное универсальное оружие многопланового действия.
– Оямыч говорит иначе, – кивнул ни Такэду Никита, не выдержав. Человек – биосистема с ограниченной способностью к изменениям.
Инструктор нахмурился.
– Во-первых, никогда не перебивайте говорящего. Иначе мы расстанемся еще до начала учебы. Во-вторых, сказано это, скорее, о биохимии, чем о физике тела человека. Не так ли, господин инженер?
Толя, пряча улыбку в глазах, кивнул.
– И последнее. Россдао – это развитие традиций боевого искусства славянских корней, так называемого "русского стиля" рукопашного боя, впитавшего обширнейший арсенал приемов борьбы во всем многообразии национальных видов, направлений, стилей и школ. Господин Такэда может подтвердить: многие приемы россдао уникальны и рассчитаны в идеале на людей с таким телосложением, как ваше. И еще: профессионал-родер не уступит ни одному профессионалу Востока.
Никита посмотрел на Тояву: тот снова кивнул, предпочитая обходиться минимумом жестов. Встал.
– Спасибо, Роман. Когда начнете?
Инструктор тоже встал, глянул на календарь.
– Через две недели, после сборов. Вот телефон, позвоните мне двадцать восьмого.
Никита попрощался, пожав крепкую руку тренера, вышел первым, Такэда задержался:
– Два года – слишком мало, чтобы из человека танца сделать человека боя, но слишком много, когда тому угрожает опасность.
Подготовь его в максимально короткий срок, даже если придется работать по двадцать четыре часа в сутки.
Роман, хмуря брови, подошел к инженеру.
– Что за опасность? Зачем этому парню менять квалификацию? Если он акробат – в добрый путь к славе!
– У него другой… Путь. Я ничего пока не могу тебе рассказать, но Ник вообще-то действительно в опасности. Хорошо, если бы ты начал заниматься с ним прямо с завтрашнего дня, но если это невозможно, пусть будет через две недели – Такэда шагнул из комнаты. – Если он останется жив.
– Погоди… мистика какая-то! Это что – так серьезно?
– Сверхсерьезно.
– Почему же ты сам не начнешь с ним работать?
– Потому что моя компания для него увеличивает опасность появления… скажем, неких сил, с которыми даже я не смогу справиться. Нужен совершенно посторонний человек, учитель. Только учти: та сила, которая заинтересована в гибели Никиты, может обратить внимание и на тебя.
– Что за чушь! Не пугай меня своими фантазиями. Я подумаю. Если завтра удастся отвертеться от сборов, я начну с ним работать завтра. Жди звонка.
Два события одно за другим сорвали планы Сухова на отдых, торжественную церемонию встречи Ксении и кайф на берегу моря.
Первое произошло вечером, после похода Сухова в новый театр и разговора с балетмейстером труппы Суходольским.
В хорошем расположении духа Никита принял дома душ, переоделся и только собрался позвонить Ксении и пригласить ее в ресторан, как вдруг ожил телефон. То есть по-настоящему ожил! Его трубка из голубого пластика почернела, изогнулась, выпустив лапы с когтями, и уселась на так же почерневший корпус телефона, глянув на остолбеневшего танцора бусинами глаз. Взгляд ее был тяжел и злобен, он давил, угрожал, приказывал; казалось, ожившая трубка вот-вот заговорит или, по крайней мере, каркнет, как ворон Эдгара По. Никита даже замахнулся на нее:
– Кыш отсюда!
Трубка открыла пасть – таково было впечатление, хотя рта у нее не было и не могло быть, – и зашипела.
Сухов отщатнулся, и в то же мгновение трубка прыгнула на него, разматывая на лету шнур. Благодаря тому, что танцор опередил ее на мгновение, трубка не долетела до лица и вцепилась лапами в предплечье, как раз в том месте, где на коже сидела звезда, то есть Весть, если верить Толе.
Никита получил сильнейший нервный укол в руку, обжигающая боль ударила огненной спиралью через плечо, шею и ухо в голову, оглушила. Вскрикнув, он смахнул с локтя озверевшую телефонную трубку и та, не долетев до стены, взорвалась. Телефон вспыхнул, загорелся зеленым пламенем и горел до тех пор, пока не рассыпался в прах. Тумбочка под ним при этом даже не потемнела.
Оглушенный разрядом, парализовавшим правую руку, Никита дотащился до кухни, открыл пластмассовую бутыль с колой, жадно припал к горлышку. Рука дрожала, напиток проливался на воротник, шею, грудь, но он пил, пока не осушил полуторалитровую бутыль. Не почувствовав вкуса.
С час сидел в гостиной на диване, прислушивался к руке, по которой бегали тонюсенькие иголочки, и прикидывал, не позвонить ли Такэде от соседей. Но рука наконец обрела чувствительность и подвижность, и Никита решил никому ничего не говорить. Как объяснить случившееся, он не знал. Галлюцинацией здесь не пахло, телефон действительно сгорел, а трубка рассыпалась в пыль, это он видел собственными глазами. Доказательством реальности происшествия был уцелевший телефонный шнур, однако вряд ли он мог рассказать правду. Единственным объяснением, ничего, по сути, не объяснявшим, было загадочное внедрение, о котором предупреждал Такэда. Кто-то или что-то внедрялось в какую-нибудь вещь, причем – опасную вещь, и та начинала вести себя самостоятельно, как живая.
Пахло колдовством, в которое Сухов не верил с детства, мистикой и дьявольщиной, а также чем-то безмерно чужим и далеким, спрятанным в глубинах причин и явлений, недоступных обыкновенному человеку. Пахло жутковатой тайной, влияющей на судьбу рядового жителя Земли по имени Никита Сухов. Пахло неведомой, нечеловеческой волей, управляющей событиями, свидетелем которых он случайно оказался…
К вечеру Сухов пришел в себя настолько, что почти не верил в историю с телефоном. Неизвестность перестала пугать его, а поскольку он был человеком, который быстро забывал неприятное, то решил не обращать внимания на всякие там "психоразведки", "печати зла" и "внедрения". Как-никак его ждал отдых – тренировки на сборах не в счет, – море и Ксения, и жизнь продолжалась.
Правда, в ресторан он не пошел.
Утром, забрав машину из ремонта, Никита принялся набивать ее необходимыми вещами от одежды до палатки и спальника, заправился на ближайшей станции бензозаправки, принадлежащей какой-то частной фирме, и выехал за город. А уже через полчаса после съезда с кольцевой подоспело второе происшествие, поставившее танцора перед дилеммой: рисковать ли и ехать дальше или вернуться под опеку Такэды и всерьез заняться борьбой с инструктором-грузчиком.
Сначала спустило правое заднее колесо.
Никита остановился у щита: "Кемпинг "Илья". 5 км.", снял колесо, но поставить запасное в спокойной обстановке не успел.
С грохотом, ревом, воплями и песнями лихо подкатила кавалькада рокеров и устроила привал. Вокруг в синих дымах закружились "хонды", "блэндховеры", "харлеи", "дайхатсу" и "навахо", замелькали кожаные куртки, штаны, юбки, металлические цепи, кресты, бляхи, молнии. На траву посыпались банки из-под пива и кокаколы, бутылки, свертки, тряпки и другой мусор. Одна из бутылок угодила в колесо машины Сухова, но он стерпел, тихо зверея.
Лексикон гонщиков не претерпел изменений с момента появления на свет этих любителей грохота и ветра, состоял он из трех-четырех десятков нормальных слов, двух десятков стандартных жаргонных выражений, десяти фонем и мата. Слушать их было мучением, но Сухов помнил наставления Такэды и терпел, скрипя зубами. За любое из выражений, с которыми обращались рокеры к своим подругам, он не задумываясь набил бы морду… если бы не видел, что "герлам" это нравится. И все же он не сдержался.
– Смотри, куда кидаешь! – рявкнул он, когда о кузов "сотки" ударилась пустая банка.
Тот, к кому он обращался, улыбаясь, швырнул в машину недопитую банку, пиво потекло по стеклу, обрызгало Никиту. Он молча стряхнул брызги, шагнул к детине – смуглое небритое лицо, тонкий горбатый нос, блестящие глаза, даинные волосы, – сидевшему на высоком седле мотоцикла, и, перехватив руку, готовую метнуть еще одну банку, сжал ее с такой силой, что ладонь парня смяла банку в лепешку. Рокер взвыл тонким голосом, головы его приятелей повернулись в их сторону.
– Извини, – сказал танцор, поворачиваясь спиной к парню, считая, что инцидент исчерпан, но это было его ошибкой. Рокеры не знали, что такое этика и честь, ими правили другие законы, законы стаи и толпы, и Сухова ударили сзади – бутылкой по голове, причем сделала это юная "богиня", цеплявшаяся за талию своего господина.
Пока танцор соображал, за что его ударили и кто, сосед длинноволосого наехал на него сбоку и сбил, проехав колесом по ноге.
Что было потом, Никита помнил смутно. Кажется, он свалил мотоцикл с наглецом, кого-то бил, кто-то бил его, сбивал с ног корпусом мотоцикла, бросал в него бутылки, камни, банки. Один из "кожаных" бандитов даже обдил его джинсы бензином, но поджечь не успел: рядом остановились сразу три машины, из кабин выскочили крепкие ребята в спортивных костюмах, и в мгновение ока все изменилось.
Троим рокерам, особенно рьяно избивавшим танцора, скрутили руки, а остальные, повинуясь инстинкту, рванули за длинноволосым главарем.
Сухов не удивился, увидев подходящего Такэду. Сплюнув кровь – ему разбили губу, – уселся на обочину дороги, рядом с машиной, у которой уцелело только заднее стекло. Сказал хрипло, не поворачивая головы:
– Сгинь, нечистая сила!
– Чистая, – сказал Толя, усаживаясь рядом.
– Создается впечатление, что эти драки провоцируешь ты, чтобы подтолкнуть меня на твой "путь"…
Такэда подтянул брюки, стряхнул с них пыль.
– Если бы все было так просто.
– Ну так объясни мне, чтобы я понял. Почему вся эта гадость случается именно со мной? Почему я оказался в "круге устойчивого интереса"… так ты говорил? Интереса кого? СС? То бишь "свиты Сатаны"? Что за "свита"? Что я ей сделал, почему она устроила охоту на меня? Что за "весть" я получил и почему эта звезда движется по коже? И куда? К голове? Зачем? Что будет, когда она дойдет до цели?
– Ты задаешь слишком много вопросов. Кит.
– Но тебе придется ответить! Я хочу все знать!
– А поездка? Ты же собрался на юг.
– Откладывается. Уговори своего знакомого, Романа, чтобы он занялся со мной немедленно. К черту все дела и отдых, если меня постоянно лупят. Никита оскалился в яростной усмешке. – Причем все время бьют в спину. Но прежде ты все мне расскажешь.
Все! Понял?
– Рано, – упрямо сказал Такэда. – Пока все, что с тобой происходит лишь комплекс профилактических мер, предпринятых статистической службой СС, а если я начну давать тебе опасную информацию, опасную не только ддя тебя, но главным образом для них, вот тогда они возьмутся за тебя всерьез. И не поможет никто, ни Бог, ни царь и не герой. В том числе и я. Ты этого хочешь?
– Ерунда! – слабо отмахнулся Сухов, задирая штанину и созерцая лиловый синяк на голени и содранную кожу. – Каким образом они узнают о том, что ты мне расскажешь?
– Э-э, мой милый, слово не просто сотрясение воздуха, это еще и сотрясение вакуума, которое передается мгновенно и на колоссальное расстояние. Так что утаить в нашем мире какую-то важную информацию практически нельзя.
Никита воззрился на Такэду в немом удивлении. Тот обозначил свою обычную улыбку – уголком рта.
– Ладно, не пугайся, это я преувеличил. Хотя… кто знает?
Ты по-прежнему считаешь, что я обязан ответить на твои вопросы?
Учти, едва ли ты от этого станешь счастливее.
Сухов, не отвечая, стиснул голову руками, уставясь в землю.
Такэда сочувственно разглядывал его измученное лицо, по которому бродили отзвуки борьбы с самим собой.
Помощники инженера, оказавшиеся сотрудниками спецгруппы по борьбе с бандитскими формированиями, увезли задержанных и их мотоциклы. Наступила тишина.
До вечера Никита не находил себе места.
Упрямый Такэда так и не начал объяснения, буркнув, что "все образуется". А если нет – вот тогда и возникнет необходимость "ввода танцора в реальность Веера Миров". Что он этим хотел сказать, Сухов не понял, но, зная упорный характер Толи, не рассчитывал получить необходимые сведения до окончания "информационного моратория", наложенного инженером.
Толя обещал прийти вечером и велел Никите сидеть и никуда не выходить. Машину танцора он отправил на ремонт в автоцентр сам.
Если бы он знал, что Сухов уже был свидетелем внедрения, вряд ли Такэда оставил бы его одного.
К восьми часам вечера у Никиты окончательно сформировалось ощущение, что он дома не один, и за ним исподтишка наблюдают чьи-то глаза. Помня случай с телефоном – он поставил запасной, старенький, без кнопок, Сухов, посмеиваясь в душе над своими страхами и одновременно ожидая появления новых непрошеных гостей, внимательно оглядел гостиную, спальню, кухню. Глаз он ничьих не обнаружил, но ощущение подглядывания от этого не исчезло. Наоборот, оно крепло и усиливалось, пока непереросло в тихую панику.
– Кто здесь? – позвал Никита вполголоса, покрываясь холодным потом, и на всякий случай достал из шкафа нунчаки. Такэда подарил их почти год назад, и Сухов владел ими с достаточной сноровкой.
На мгновение воздух комнаты остекленел, стал твердым. Никита почувствовал себя муравьем, вплавленным в янтарь, инстинктивно дернулся: воздух отпустил его, но движение получилось неловким, и правый нунчак нечаянно задел плечо, куда уже сместилась звезда Вести.
Боль пронизала руку, шею, голову, в глазах потемнело, а в голове, где-то в глубинах черепных костей, раздался знакомый гулкий бас:
– Элиф! Лам!! Мим!!!
– Что?! – пролепетал Никита.
Гул и голос в голове утихли, зато что-то произошло с глазами: предметы в комнате обрели светящийся ореол всех оттенков желтого цвета, и лишь один из них засиял тревожным алым светом – керамическая ваза для цветов, стилизованная под древнегреческую амфору. Что-то сдвинулось в сознании Сухова, словно упал занавес сцены, и он увидел то, что скрывалось за плотным покрывалом. В следующее мгновение не реакция, инстинкт швырнул его на пол.
Ваза взорвалась, как граната!
Если бы Никита остался стоять, его изрешетило бы осколками, а так только два из них пробороздили спину, разорвав рубашку и кожу, да упавший стул ударил его по шее.
В дверь позвонили, потом начали стучать.
Сухов, с трудом встав, доковылял до прихожей.
– Что вы там делаете? – запричитала соседка, полная, с жидкими крашеными волосами. – Пушку что ли испытываете? У меня картина со стены упала!
– Ваза разбилась, – сказал Никита осоловело. – Извините. – Закрыл дверь, отрезав бушующий вулкан праведного гнева:
– То музыку включает во всю ивановскую, то железяки роняет, то гостей каких-то подозрительных приводит…
Вернувшись в гостиную, танцор собрал осколки вазы и стекла разбились дверцы книжного шкафа, поставил на место упавшую настольную лампу и стулья, потом забрался в ванную, содрал с себя рубашку и попытался остановить кровь, сочившуюся из порезов на спине. За этим занятием его и застал Такэда. Присвистнул, оглядев спину:
– Ты что, с котами дрался?
– С вазой. – Ступор Сухова еще не совсем прошел, и рассказывал он о происшествии с философским спокойствием.
Глаза Толи превратились в щелочки.
– Я так и думал. Внедрение! А это означает, что я ошибался: в покое тебя не оставили и не оставят, узнаешь ты правду или нет. Каким манером тебе удалось увидеть опасность?
Я имею в виду – красный ореол.
– Это нечто вроде… темного внутреннего зова, – нашел эпитет Никита. – Причем слышал я его второй раз, и оба – после прикосновения к звезде. А на пол меня бросил инстинкт, я ничего не успел сообразить.
– И все же Весть дает о себе знать. А ведь она не разговаривает с тем, кому не предназначена. Неужели твой душевный камертон начинает под нее подстраиваться?
– Да, вот еще что: сначала я услышал дикую фразу, – вспомнил Сухов. "Элиф, лам, мим". Что это такое? Что за абракадабра?
– Это коран. А еще Бунин. – Такэда полузакрыл глаза и медленно, растягивая слова, гортанно, так что у Никиты по спине мурашки побежали, процитировал:
"Во имя Бога и пророка.
Прочти, слуга небес и рока,
Свой бранный клич: скажи, каким
Девизом твой клинок украшен?"
И он сказал: "Девиз мой страшен.
Он – тайна тайн: Элиф. Лам. Мим."
Никита суеверно сплюнул через плечо.
– Ну и что сие означает?
– Не знаю, – слабо улыбнулся Такэда. – Я не большой знаток корана.
– Тогда зачем твоя Весть процитировала мне именно эту фразу из корана? Смысл?
– Смысл ты должен найти сам, а когда найдешь – тогда и начнется настоящее приобщение к Пути, хочешь ты этого или не хочешь. Пока же прими совет: прислушивайся к голосу Вести почаще, это поможет тебе избежать многих опасностей.
– Значит, тот старик вручил мне настоящий волшебный дар?
Такэда отрицательно качнул головой.
– Это не дар, это почти проклятие! Дай тебе Бог выдержать его тяжесть, не сломаться и преодолеть все невзгоды!
Никита, бледнея, невольно глянул на коричнево-розовую звезду, добравшуюся на плече до четырех родинок в форме семерок.
Такэда понимающе вздохнул.
– Ты и после этого будешь требовать, чтобы я тебе все рассказал?
Танцор сглотнул вязкую слюну, сильно сдавил пальцами переносицу, но когда поднял глаза на друга, взгляд его был тверд.
Скорее всего, в нем заговорило самолюбие, но Толя хорошо знал, что и оно – большая сила для увлекающихся натур.
– Говори все. Лучше с умным потерять, чем с глупым найти.
– Спасибо, – серьезно кивнул инженер. – Но ты все-таки эгоист, Кит.
– Почему?
– Потому что я уже говорил: информация, которую ты услышишь, увеличивает опасность существования не только для тебя, но и ддя твоих друзей и близких. А о Ксении ты даже не вспомнил И о маме тоже.
– Что… что с ними?!
– Пока ничего. Но многое в дальнейшем будет зависеть от тебя, от того, насколько правильно ты будешь действовать. О Ксении не беспокойся, она уехала, далеко, и, по сути, вырвалась за пределы круга устойчивого интереса… м-м, злых чар, к тому же она экстрасенс. А вот маме ты должен больше уделять внимания…
