Глава XIV
Три года прошло. – Вопрос о новом корабле. – Как его разрешили. – Колония процветает. – Кораблестроительная верфь. Холода в южном гюясе. – Пенкроф покоряется. – Стирка белья. Гора Франклина.
Три года прошло с тех пор, как ричмондские узники убежали из плена. Сколько раз за эти три года говорили они о родине, постоянно живущей в их мыслях!
Они не сомневались, что междоусобная война закончилась, и были убеждены, что справедливое дело Севера восторжествовало. Но каковы были обстоятельства этой ужасной войны? Сколько крови она стоила? Кто из их друзей пал в борьбе? Вот о чем они часто беседовали, не зная еще, суждено ли им будет скова увидеть свое отечество. Вернуться туда, хотя бы на несколько дней, возобновить связь с обитаемым миром, установить сообщение между родиной и их островом, затем провести остальные годы жизни, может быть, лучшие, в этой колонии, которую они основали.
Но для того чтобы осуществить эту мечту, им представлялись только две возможности: либо в водах острова Линкольна появится когда-нибудь корабль, либо колонистам придется самим построить достаточно большое судно, чтобы совершить переход по морю до ближайшей обитаемой земли.
– А может быть, наш добрый гений предоставит нам возможность возвратиться на родину? – говорил Пенкроф.
И поистине, если бы Пенкрофу и Набу объявили, что их ждет в заливе Акулы или в гавани Воздушного Шара корабль в триста тонн водоизмещением, они бы даже глазом не моргнули. Там, где дело касалось чудесного, их ничто не могло удивить.
Но Сайрес Смит, менее наивный, посоветовал им вернуться к реальности и подумать о постройке судна. Это было неотложное дело, так как им предстояло как можно скорее доставить на остров Табор записку со сведениями о новом местопребывании Айртона.
"Бонавентура" уже не было, и для постройки нового корабля требовалось, по крайней мере, шесть месяцев. Приближалась зима, так что поездка не могла состояться раньше следующей весны.
– Мы имеем время подготовиться к лету, – говорил инженер, беседуя обо всех этих делах с Пенкрофом. – Я думаю, мой друг, что раз уж нам приходится заново строить корабль, его следует сделать больше. Вернется ли яхта на остров Табор, неизвестно. Вполне возможно, что она побывала на острове несколько месяцев назад и после тщетных поисков Айртона отправилась обратно. Не лучше ли было бы построить корабль, который в случае необходимости мог бы доставить нас либо на Полинезийские острова, либо на Новую Зеландию? Как вы думаете?
– Я думаю, мистер Сайрес, что вам так же легко построить большой корабль, как и маленький. Ни в дереве, ни в инструментах нет недостатка. Это только вопрос времени.
– А сколько месяцев займет постройка корабля от двухсот пятидесяти до трехсот тонн водоизмещением? – спросил Сайрес Смит.
– Не меньше семи-восьми месяцев, – ответил Пенкроф. – Но не надо забывать, что подходит зима и что в сильные морозы дерево с трудом поддается обработке. Необходимо учесть, что работа на несколько недель прервется, и если наш корабль будет готов к будущему ноябрю, мы сможем считать себя очень счастливыми.
– Ну что ж, – ответил Сайрес Смит, – ноябрь как раз самый благоприятный месяц для того, чтобы совершить большой переход на остров Табор или куда-нибудь дальше.
– Это верно, мистер Сайрес, – сказал моряк. – Готовьте чертежи. Рабочие к вашим услугам, и я думаю, что Айртон: будет нам хорошим помощником в этом деле.
Колонисты на общем совете одобрили проект инженера; действительно, ничего лучше нельзя было придумать. Правда, постройка корабля в двести-триста тонн водоизмещением – большое дело. Но колонисты верили в себя и имели на это право.
Сайрес Смит начал готовить чертежи судна и устанавливать его габариты. Товарищи его в это время рубили и доставляли на место постройки деревья, нужные для изготовления различных частей и оснастки судна. Лучшие сорта вяза и дуба дал лес Дальнего Запада; колонисты воспользовались просекой, сделанной во время последней экспедиции, и проложили удобную дорогу, которая получила название, дороги Дальнего Запада. Деревья переносились в Трубы, где была устроена верфь. Что касается названной дороги, то она была довольно извилиста, и остановились на ней главным образом из-за большого выбора нужных сортов деревьев; она же сделала доступной значительную часть Змеиного полуострова. Деревья необходимо было как можно скорее срубить и распилить: дерево нельзя употреблять свежим, а нужно дать ему время высохнуть. Плотники усердно работали весь апрель; хорошая погода только несколько раз нарушалась довольно сильными бурями. Дядюшка Юп ловко помогал: забирался на верхушки деревьев, чтобы укрепить там веревки, либо таскал на своих сильных плечах отдельные стволы.
Весь этот лес сложили в просторном дощатом сарае, построенном возле Труб, в ожидании, пока его можно будет применить к делу.
Апрель был довольно хорош – таким часто бывает октябрь в северных широтах. Земледельческие работы энергично продолжались, и вскоре на плато не осталось никаких следов разорения. Мельницу отстроили заново. Рядом с птичьим двором появились новые конюшни и сараи. Их размеры сочли нужным несколько увеличить, так как население их быстро размножалось. В стойлах было уже пять штук онагг – четверо из них, крепкие и хорошо обученные, ходили в упряжи и под седлом; пятая только что родилась. Оборудование колонии пополнилось плугом, и онагги пахали, словно йоркширские или кентуккийские быки. Колонисты распределили между собой работу, и никто не сидел без дела. Зато каким завидным здоровьем обладали эти труженики, как весело проводили они вечера в Гранитном Дворце, строя тысячи планов на будущее!
Нечего и говорить, что Айртон жил общей жизнью с колонистами, не выражая больше, желания уйти в кораль. Все же он постоянно был грустен и необщителен и охотнее принимал участие в работе, чем в развлечениях своих товарищей. Это был неутомимый работник, сильный, ловкий, умный и сметливый. Все его любили, и он чувствовал это.
Кораль, конечно, тоже не был оставлен. Каждые два дня кто-нибудь из колонистов отправлялся туда на повозке, чтобы ходить за стадом муфлонов и коз, и привозил из кораля молоко, которое сдавалось на кухню к Набу. Эти экспедиции давали возможность поохотиться. Харберт и Гедеон Спилет в сопровождении Топа чаще, чем другие, ходили по дороге в кораль. Благодаря их прекрасным ружьям дикие свиньи, агути, кенгуру, кабаны и более мелкая дичь: утки, тетерева, глухари, якамары и кулики, всегда в изобилии подавались к столу. Произведения крольчатника и устричной отмели, черепахи, пойманные во время ловли лососей, снова заплывшие в реку Благодарности, овощи с плато Дальнего Вида и дикие лесные плоды добывались в таком количестве, что Наб, главный повар, едва успевал складывать их в кладовую.
Само собой разумеется, что телеграфная линия, связывающая кораль с Гранитным Дворцом, была исправлена, и ею пользовались, когда кто-нибудь из колонистов находился в корале и считал нужным там переночевать. На острове было теперь вполне безопасно, и не приходилось ожидать нападения, по крайней мере, нападения людей.
Тем не менее то, что уже раз случилось, могло повториться. Всегда можно было опасаться высадки пиратов или беглых каторжников. Возможно, что какие-нибудь друзья или сообщники Боба Гарвея были посвящены в его планы и собирались последовать его примеру. Поэтому колонисты, не переставая, наблюдали за подступами к острову, и их подзорная груба каждый день прогуливалась по широкому горизонту между бухтой Союза и бухтой Вашингтона. Находясь в корале, они столь же тщательно осматривали западную часть моря, а с отрогов горы был виден значительный участок восточного горизонта.
Ничего подозрительного не было видно, но приходилось держаться настороже.
Однажды вечером инженер поделился со своими товарищами возникшим у него планом укрепления кораля. Он считал необходимым сделать изгородь выше и пристроить сбоку нечто вроде блокгауза (47), в котором колонисты могли бы в случае нужды выдержать осаду неприятеля. Гранитный Дворец по самому своему положению должен был казаться неприступным; поэтому кораль, его постройки, запасы и животные, находившиеся там, явились бы приманкой для пиратов какого угодно происхождения, которые могли бы высадиться на острове. Если бы колонистам пришлось укрыться в корале, они должны были иметь возможность защищаться.
Этот план надлежало обдумать. Выполнение, его так или иначе приходилось отложить до будущей весны.
К 15 мая киль нового корабля уже лежал на верфи, и вскоре на концах его почти перпендикулярно возвышались форштевень и ахтерштевень. Киль из доброго дуба имел в длину сто десять футов, что позволяло сделать средний бимс шириной в двадцать пять футов. Но это было все, что успели сделать плотники до наступления холодов и ненастья. В течение следующей недели на корму поставили первые шпангоуты, а затем работу пришлось приостановить.
Погода в последние дни месяца стояла очень дурная. Ветер дул с востока и иногда переходил в ураган. Инженер тревожился за судьбу своей верфи; ведь он не мог ее построить ни в каком другом месте вблизи Гранитного Дворца, так как островок плохо защищал побережье от непогоды, а при сильных бурях волны доходили до самой гранитной стены.
Но, к счастью, опасения инженера не оправдались. Ветер дул чаще с юго-востока, и берег у Гранитного Дворца оказался прикрыт выступом мыса Находки.
Пенкроф и Айртон, наиболее усердные кораблестроители, не прерывали своей работы до последней возможности. Не такие это были люди, чтобы обращать внимание на ветер, который трепал их волосы, или на дождь, из-за которого они промокали до костей; удар их молотка был одинаково хорош и в дождь и в хорошую погоду. Но когда период сырости сменился сильным морозом, дерево, волокна которого стали тверды, как железо, лишь с величайшим трудом поддавалось обработке, и около 10 июня пришлось окончательно прекратить постройку корабля.
Сайрес Смит и его товарищи не могли не заметить, что на острове Линкольна стоят зимой жестокие холода. Такие морозы бывают в штатах Новой Англии, находящихся примерно на том же расстоянии от экватора, как остров Линкольна. Если в Северном полушарии или, по крайней мере, в той его части, где находятся Новая Британия и северные районы Америки, это явление можно объяснить тем, что местности, прилегающие к полюсу, чрезвычайно плоски и на них нет возвышений, преграждающих путь северным ветрам, то по отношению к острову Линкольна это объяснение не годилось.
– Ученые установили, – говорил как-то Сайрес Смит своим товарищам, – что на равных широтах острова и прибрежные местности меньше страдают от холода, чем центр материка. Я часто слышал утверждение, что, например, в Ломбардии зима более суровая, чем в Шотландии, и это будто бы объясняется тем, что море зимой отдает тепло, которое оно накопило летом. Естественно, что острова получают больше этого тепла.
– Но, мистер Сайрес, почему же остров Линкольна как будто составляет исключение из общего закона? – спросил Харберт.
– Это трудно объяснить, – ответил инженер. – Я склонен приписать эту особенность тому, что наш остров находится в Южном полушарии, где, как тебе известно, холоднее, чем в Северном.
– Это верно, – сказал Харберт. – Ведь плавучие льды встречаются в южной части Тихого океана под более низкими широтами, чем в северной.
– Правильно, – подтвердил Пенкроф. – Когда я был китоловом, мне случалось видеть ледяные горы, айсберги у самого мыса Горн.
– В таком случае, возможно, что холода на острове Линкольна объясняются близостью льдов, – сказал Гедеон Спилет.
– Ваше. предположение вполне допустимо, дорогой Спилет, и, очевидно, суровость наших зим вызвана близостью ледяных полей,ответил Сайрес Смит. – Заметьте, что Южное полушарие холоднее Северного также и по чисто физическим причинам. В самом деле, если солнце летом ближе к Южному полушарию, то зимой оно, естественно, дальше от него. Это объясняет, почему наблюдаются такие колебания температуры в обоих направлениях. Нам кажется, что зимой на острове Линкольна очень холодно; но не будем забывать, что летом здесь, наоборот, очень жарко.
– Но почему же, скажите, пожалуйста, у нашего полушария, как вы его называете, такая несчастная судьба? – спросил Пенкроф с недовольным видом. – Это несправедливо.
– Справедливо это или нет, – смеясь, сказал инженер, приходится подчиняться неизбежности, дружище Пенкроф. Вот чем объясняется эта особенность: Земля, подчиняясь законам механики, описывает вокруг Солнца не круг, а эллипс. Солнце находится в одном из фокусов эллипса, и, следовательно, Земля в известный момент бывает в афелии, то есть в наиболее удаленной от Солнца точке, а в известный момент – в перигелии, то есть в точке, ближайшей к Солнцу. Когда Земля находится дальше всего от Солнца, тогда в Южном полушарии наступает зима и становится очень холодно. Тут уж ничего не поделаешь, и люди, как бы учены они ни были, не смогут изменить систему мироздания.
– А ведь люди очень учены! – сказал Пенкроф, которому не хотелось сдаваться. – Вот бы толстая книга получилась, мистер Сайрес, если бы записать в нее все, что мы знаем!
– Но если записать все, чего мы не знаем, то книга вышла бы еще толще, – ответил Сайрес Смит.
Как бы то ни было, по той или другой причине, в июне вернулись холода, столь же суровые, как обычно, и колонистам пришлось часто сидеть, запершись в Гранитном Дворце.
Все с трудом выносили это вынужденное заключение, особенно Гедеон Спилет.
– Знаешь, – сказал он однажды Набу, – я охотно подарил бы тебе все, что когда-нибудь получу в наследство, и даже засвидетельствовал бы дарственную у нотариуса, если бы ты пошел куда-нибудь и подписал бы меня на какую угодно газету! Для полного счастья мне не хватает только одного: это каждое утро узнавать, что произошло накануне во всем мире, кроме нашего острова.
Наб засмеялся.
– А меня, – ответил он, – больше всего занимает наша ежедневная работа.
В самом деле, как внутри, так и вне дома работы было вдоволь.
Колония острова Линкольна переживала в то время период наивысшего процветания, которого она достигла после трех лет упорной работы. Разбитый бриг явился для ее обитателей новым источником богатства. Кроме оснастки, годной для строящегося корабля, кладовые Гранитного Дворца были завалены всевозможными орудиями, инструментами, боевыми припасами и оружием. Теперь уже больше не приходилось изготовлять грубую одежду из войлока: если в первую зимовку колонисты страдали от холода, то теперь они безбоязненно встречали ненастье. Белья тоже было достаточно; с ним обращались очень аккуратно. Из хлористого натра, то есть, попросту говоря, из морской соли, Сайрес Смит без труда извлек натрий и хлор; натрий, из которого легко получить углекислую кислоту, и хлор, давший хлористую известь и другие соединения, были использованы для всевозможных домашних надобностей, в частности для стирки белья. Впрочем, стирку устраивали всего четыре раза в год, как это делалось когда-то в почтенных семействах. Добавим, что Пенкроф и Гедеон Спилет, который все еще ждал, когда почтальон принесет ему газету, оказались прекрасными прачками.
Так прошли зимние месяцы: июнь, июль, август. Они были очень суровы, и средняя температура не превышала 8 градусов по Фарингейту (13 градусов ниже нуля по Цельсию). Таким образом, она оказалась ниже средней температуры прошедшей зимы. В каминах Гранитного Дворца всегда пылал яркий огонь, дым оставлял длинные черные полосы на гранитной стене. Топливо не приходилось экономить: оно росло тут же, в нескольких шагах от дворца. К тому же остатки леса, предназначенного для постройки корабля, позволяли сберечь каменный уголь, который труднее было доставлять.
И люди и животные были совершенно здоровы. Лишь дядюшка Юп, надо признаться, иногда мерз. Это был, кажется, его единственный недостаток, и ему пришлось сделать хороший, теплый халат. Но какой это был слуга – ловкий, усердный, неутомимый, деликатный и не болтун! Юпа можно было поставить в пример всем его двуногим собратьям в Старом и Новом Свете.
– В сущности, – говорил Пенкроф, – если кто имеет четыре руки, от него можно требовать хорошей работы!
И действительно, умная обезьяна работала превосходно.
За семь месяцев, которые прошли со времени последних поисков в окрестностях горы, и в течение сентября, когда снова настала хорошая погода, колонистам ни разу не пришлось вспомнить о добром гении острова. Его влияние не проявилось ни в чем. В сущности, в нем и не было нужды, так как не случилось ничего такого, что могло бы затруднить колонистов.
Сайрес Смит заметил, что если даже между незнакомцем и обитателями Гранитного Дворца установилось общение через толщу гранита и Топ чувствовал его чутьем, то за этот период времени оно ни в чем не проявлялось. Пес совсем перестал ворчать, беспокойство обезьяны прошло. Оба друга – а они были искренними друзьями – не бродили больше вокруг отверстия внутреннего колодца, не издавали тех странных звуков, которые с самого начала привлекли внимание инженера. Но мог ли Сайрес Смит с уверенностью сказать, что загадка останется загадкой и что он никогда не получит к ней ключа? Имел ли он право утверждать, что не возникнет такое положение, при котором таинственный незнакомец вновь выступит на сцену? Кто знает, что таится в будущем?
Наконец зима миновала. И как раз в первые дни весны произошло событие, которое могло иметь серьезные последствия.
7 сентября Сайрес Смит, наблюдая вершину горы Франклина, заметил, что над кратером появился дым, первые клубы которого таяли в воздухе.
