…Ночью Евгений несколько раз подходил к Юле. Она спокойно спала, и он понадеялся, что утром все будет нормально.
И действительно, утром Юля была обычной, даже веселой, ничуть не похожей на вчерашнюю. Она посмеялась над своим испугом, высказала все, что думала по поводу католиков вообще и Антона в частности, а почувствовав виноватую эманацию Евгения, успокоила его, заверив, что ничуть не обижается на вынужденную грубость. Потом он начал было рассказывать про последнюю встречу с Тонечкой, но не успел: в дверь номера постучали…
В принципе, это мог быть кто-то из служащих гостиницы, но Евгений почему-то не сомневался, что это Горвич. Ну, что же… Начинается последняя партия!
– Входите, господин граф! – Евгений распахнул дверь. – Я искренне рад вас видеть…
Горвич вошел в номер, оглянулся, поклонился Юле. Воспитание и опыт поколений помогали ему выглядеть непринужденно, но эманация его была просто калейдоскопом из разных оттенков растерянности.
– Приношу вам свои извинения, – сказал Горвич. – Я очень сожалею об этом инциденте, поверьте…
– Не поверим, – прервала Юля, – потому что вы врете!
Горвич опешил. Похоже, он не ожидал такого тона.
– Не надо так на меня смотреть! – продолжала Юля. – Или вы будете утверждать, что Антон не рассказал вам того, что видел накануне ночью? И не поделился своими соображениями? И вы не знали, как он поступит?! Вот смотрите мне в глаза и говорите: нет, не знал, он не рассказывал – тогда поверю!
Горвич посмотрел Юле в глаза… спокойно, даже печально.
– Вы проницательны, милая Юля. Но согласитесь, что это вы проникли в мой дом обманом и с неизвестной мне целью, разве не так? Разве не так? – он повернулся к Евгению. – Смотрите мне в глаза и говорите: нет, вы ошибаетесь… Или все же не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, граф, не будем больше друг друга обманывать. Мы действительно должны были узнать кое-что о вашей жене…
– Ночные бдения у портрета – странный способ что-то узнать!
– Не будем говорить о способах: это личное дело каждого. Вы тоже выбрали несколько странный способ расставания с нами, разве не так? Вообще, я вас не понимаю: неужели вам не жаль было своего верного слугу. Кстати, как он себя чувствует?
– Благодарю вас, удовлетворительно…
– Да, твердые убеждения обычно хранятся в крепких головах! Впрочем, он может считать, что ему тоже повезло: ведь, удайся его план, его осудили бы за убийство!
– Думаю, я смог бы ему помочь…
Евгений пришел в бешенство: планировалось хладнокровное безнаказанное преступление!
– А мою жену, – спросил он, медленно и таким голосом, что Горвич отодвинулся, – вы убили бы сами? Или попросили бы кого-то еще?
Горвич, казалось, удивился:
– Ее никто не тронул бы! Даже Антон…
– Да-да, – перебил Евгений, – Антон претендует быть благородным, это точно. Но как, скажите пожалуйста, вы заставили бы ее молчать? Если бы меня убили на ее глазах?
– Да никак, – Горвич пожал плечами. – Она не смогла бы ничего доказать. Для этого нужно больше знаний и выдержки, чем у нее есть. Странно: я думал, вы это поймете…
Евгений окончательно потерял дар речи, а Юля неожиданно засмеялась:
– Ну надо же, как полезно иногда производить впечатление глупой и слабой! Глядишь, и жива останешься… Черт бы вас взял, граф, вы это еще так спокойно говорите…
– Интересно узнать, – снова вмешался Евгений, – были ли вы так же спокойны, когда поручали своему психу-управляющему убить меня?! А?
– Нет, вы меня не поняли, господин Миллер. Я никому ничего не поручал. Когда я понял, что вы не те, за кого себя выдаете, что вы проникли в мой дом обманом… я оскорбился!
– И когда же именно вы это поняли?
– Позавчера. После первой вашей… гм… беседы с портретом. Антон, который видел вас, пришел ко мне ночью и все рассказал. Он был в жутком беспокойстве. Он суеверен, иногда даже слишком. Между прочим, он очень хорошо относился к То… к Антонине, но только до того… до одного происшествия, вам ни к чему это знать… После него он был убежден, что она уже не она, а нечисть в ее обличии.
– Сам он нечисть в обличии! – не выдержала Юля.
– Так вот, я просто позволил событиям развиваться… Не мешал… У меня не было никаких дел в эти два дня, признаюсь вам честно. Но оставшись, я вынужден был бы защитить вас, а мне не хотелось этого делать: я не люблю тех, кто меня обманывает…
– Плохо же приходится тем, кого вы не любите… какой вы все-таки… – Евгений запнулся, подбирая выражение покрепче.
– Давайте обойдемся без взаимных резкостей, прошу вас! остановил его Горвич. – Тем более, что вы опять не правы: я знал, что Антон будет следить за вами, это так. Но я знал также, что пока вы не проявите свой грязный замысел еще раз, он будет только следить, не более. Убить он вас мог только на месте преступления…
– "Убить", "грязный замысел", "преступление"… Черт бы вас подрал, граф. Если вы утверждаете, что не верите в сверхъестественное – в чем заключается мое преступление? Ради чего вы готовы были убить меня? Из-за мистического подозрения? Что предосудительного вы нашли в моих "беседах с портретом", как вы выразились? Что?! Согласен, это может выглядеть как блажь или ненормальность – но никак не повод для убийства!
– Я же уже сказал вам: я был оскорблен вашим обманом…
– Если вы были оскорблены, то могли бы сказать мне об этом прямо, привести как доказательство мое странное поведение и вышвырнуть нас обоих из дома. Это было бы естественно! Но не трусливо убегать, предоставляя суеверному слуге действовать согласно его разумению! Ведь вы разделяете его суеверия, хотя стыдитесь и боитесь в этом признаться! – Евгений повернулся к Юле: – Как ты там говоришь по этому поводу?
– Больше всего боятся призраков именно те, кто в них якобы не верят!
– Вот именно! Я перестал уважать вас, граф… Вы просто трус!
Видно было, что слова задели Горвича. Он опустил глаза и сказал глухо:
– Если бы вы видели то же, что и я… Неизвестно, как бы вы себя вели, и чего бы боялись!
– Вы имеете в виду того очаровательного песика, с которым справилась ваша жена, пока вы стояли, как… дерево, не так ли? – Евгений увидел, как мгновенно и страшно побледнел Горвич, но заставил себя продолжать тем же тоном: – Это и есть "одно происшествие", после которого ваш Антон стал ее бояться?
– Откуда вы знаете об этом?! – казалось, Горвич вот-вот упадет в обморок от волнения.
– От вашей жены и знаю…
– Каким образом? Она жива?!
Евгений решился на вдохновенную импровизацию: это был последний шанс, и его следовало использовать!
– Нет, граф, и я не устаю жалеть об этом. Она умерла совсем недавно по глупой случайности… Я знал ее и знал о ней то, что было известно немногим.
– Ее прошлое?
– Да.
– Вы приехали сюда по ее поручению?
– Ну-у… можно сказать и так. Она всегда хотела разобраться в подробностях тех трагических происшествий, которые разбили ее жизнь. В отличие от вас она не боялась думать об этом. И я помогал ей, чем мог… но, к сожалению, не смог ее спасти. И сюда я приехал в каком-то смысле следуя ее завещанию.
– Вы адвокат? Частный детектив? Или… Кажется, у вас там есть какая-то контора, которая всерьез занимается мистикой? Так вы не оттуда, случайно?
– Тепло! – Евгений торопливо прервал графа. – Не будем вдаваться в подробности. Какая вам разница, будь я хоть просто ее другом.
– Хорошо, пусть так, но зачем вы приехали? Сейчас, когда она умерла: что вам нужно?!
– Кое-какие подробности с места происшествия.
Эти слова, казалось, ударили Горвича: он отшатнулся и глядя на Евгения в упор спросил:
– Так вы что же, считаете, происшествие действительно было? И собака была не обыкновенной?! Черт бы вас всех побрал! Вначале Тонечка, потом Антон, теперь вы… Как могут взрослые люди верить в чудеса?!
Евгений сказал необычайно мягко:
– Я не верю в чудеса. И поэтому не верю, что человек, умеющий стрелять, может промазать с трех попыток в почти неподвижную мишень. И не верю, что вы способны испугаться обычной собаки настолько, чтобы потерять способность двигаться…
Горвич схватился за голову:
– Вы говорите, как она! Теми же словами! Но неужели… Я убеждал ее, что ей показалось, что такого просто не может быть…
– И тем самым доказывали, что она сумасшедшая, а вы трус и никудышный стрелок, – вмешалась Юля. – Ну, кто же поступает так с женщинами?! Неудивительно, что ей стало невмоготу жить с вами!
Евгений сердито взглянул на Юлю: что за удовольствие пинать упавшего… особенно, если он только что начал рассказывать весьма интересные вещи! Но Горвич, казалось, не заметил нелюбезной реплики, он слышал только себя – и свои жуткие воспоминания.
– Я уговаривал ее показаться врачу, – рассказывал он, – но она не соглашалась. Она замкнулась в себе, отдалилась от меня… А когда я предложил ей отправиться путешествовать, сказала, что хочет поехать одна. Как она выразилась, ей "хотелось посмотреть на то же самое, но с другой стороны". Я не возражал…
"Потому что уже тогда боялись ее, граф, – мысленно продолжила Юля. – Потому что знали в глубине души, что и она, и Антон были правы насчет странности пресловутой собаки. И потому что предать свою жену вам было легче, чем помочь ей!"
– Для вас было неожиданностью, когда она не вернулась? – снова спросил Евгений. – Или нет?
На этот вопрос Горвич уже не ответил. Он справился с приступом слабости, заставившем его приоткрыться перед малознакомыми людьми, и теперь смотрел на своих недавних гостей чуть ли не с ненавистью. Евгений заметил это и сменил тон, но разговор не прекратил.
– Мне нужен ее дневник, граф, – довольно бесцеремонно сказал он, – Она оставила его здесь, и я надеюсь получить этот документ…
– Каким же это образом?
– С вашей помощью.
– Однако, вы наглец! – Горвич попытался перейти в атаку, но выпад прозвучал бессильно, и он сам это понял.
– Ну, мы же договорились обойтись без взаимных оскорблений! спокойно ответил Евгений. – Мы можем быть полезными друг другу, вот и все. Я знаю, что вы хотите жениться второй раз, но законы вашей страны не позволяют вам этого раньше, чем через десять лет со дня пропажи вашей первой жены. Так?
– Да, но что вам до этого за дело!
– Очень просто: вы привозите мне бумаги Тонечки, а я взамен даю вам информацию, которая поможет вам получить свидетельство о ее смерти. Все действительно очень-очень просто…
– Как мне узнать, что вы меня не обманываете?
– Вы глупее, чем я думал, честное слово! В МИДе вам не смогли ничего сказать, потому что она потерялась раньше, чем умерла. Я скажу вам, когда, где и под каким именем… Дальше сами разберетесь! Короче: да или нет? Торговаться я не буду.
Горвич задумался, но ненадолго. То, что говорил Евгений, было очень похоже на правду. К тому же Горвич в любом случае ничего не терял, а выиграть мог многое. Получить покой и семейное счастье – без ожидания, без лишнего шума, без необходимости позорить себя разводом…
– Я согласен, – коротко кивнул Горвич, – но мне придется самому съездить за дневником… даже Антон не знает, где он. Вы подождете?
– Разумеется. Завтра в это же время я жду вас здесь. Если вы не появляетесь, считаем, что наша сделка расторгнута, потому что вы струсили в очередной раз… Идите, граф, идите, вас ждут великие дела!
– Знаете, – Горвич раздраженно обернулся в дверях, – мне, признаюсь, жаль, что Антон не пристрелил вас!
Евгений изо всех сил стиснул зубы, чтобы сохранить каменное лицо и не дать прорваться издевательской улыбке. Он никогда не увлекался рыбной ловлей, но сейчас почти физически ощущал, какая огромная рыба бьется на его крючке – и не хотел, чтобы она сорвалась!
Когда дверь за графом закрылась, Юля недоверчиво спросила:
– Ты думаешь, в дневнике есть что-то о той собаке?
– Я думаю, – серьезно отозвался Евгений, – что все произошедшее описано там с педантичной точностью, которой позавидует любой экспериментатор… и которая так раздражает твоих друзей из "Лотоса"!
Юля вспомнила неудачный визит Евгения в "Лотос". Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем он перестанет злиться на ее друзей? Впрочем, он прав в своей обиде. Но жаль, что все так получилось, потому что они с Тонечкой действительно очень похожи.
– Чем это? – улыбнулся Евгений: последнюю фразу Юля произнесла вслух.
– Многим. Ты же сам знаешь, чем, не кокетничай… – устало ответила она, не желая продолжать объяснение.
Евгений действительно уже начал замечать некоторое сходство – и это было лишним доказательством того, что у портрета он беседовал именно с Тонечкой, а не со своим воображением! Чувствовалось, что мыслят они с Тонечкой похоже и понимают друг друга легко. Но с другой стороны: кого легче всего понять, как не собственное воображение!
Нет, без дневника от всего этого с ума можно сойти! Ну что ж, быть может, дневник прояснит многое… Хотя вообще-то – если судить по прошлому опыту! – скорее всего лишь запутает все еще больше…