Он положил Бобби на кушетку и быстро направился к телефону. Ей срочно нужен врач. Ее состояние напоминало помешательство, хотя Бобби Андерсон была последним человеком в мире, о ком можно было бы подумать, что он сойдет с ума.
Бобби что-то прошептала с кушетки. Сперва Гарднер не разобрал, что именно: голос Бобби напоминал тихое бульканье.
– Что, Бобби?
– Не звони никому, – повторила Бобби. На этот раз она немного повысила голос, хотя это, казалось, совсем обессилило ее. Только глаза сверкали, как голубые бриллианты или сапфиры.
– Не звони… Гард, никому!
Она в изнеможении откинулась на кушетку. Гарднер повесил трубку и подошел к ней, весьма встревоженный. Бобби нуждалась в докторе, это было очевидно, и Гарднер намеревался пригласить его… но слова Бобби показались ему сейчас более важными.
– Я останусь с тобой, – дотронулся он до ее руки, – если тебя это беспокоит. Но все же тебе нужно…
Андерсон покачала головой в немом отказе:
– Просто поспать… – прошептала она. – Спать… и утром поесть. Но главное – спать. Дня три… или четыре…
Гарднер, глядя на нее, вновь испытал потрясение. Он попытался совместить то, что она сказала, с тем, как она выглядела.
– Что же с тобой произошло? – Он знал, что Бобби любила и умела готовить, и ее мечта о завтраке – нет, это никак не вязалось с его прежними представлении о Бобби Андерсон.
– Ничего, – сказала Бобби. – Ерунда.
Глаза ее закрылись. Из уголка рта потянулась ниточка слюны, но она втянула ее назад. Гарднер посмотрел на выражение ее лица, и оно ему не понравилось… даже немного испугало. Это было выражение Анны. Старое и нудное. Но когда Бобби вновь открыла глаза, это выражение исчезло. Перед ним лежала Бобби Андерсон… и она нуждалась в помощи.
– Я собираюсь позвонить твоему врачу, – вставая, сказал Гарднер. – Ты выглядишь больной, Боб…
Бобби протянула руку и тронула его за плечо в то самое время, когда он попытался набрать номер. Она проделала это с необъяснимой силой. Он оглянулся и увидел, что взгляд ее стал ясный и разумный, как всегда.
– Если ты позвонишь кому-нибудь, – отчетливо сказала она, – мы перестанем быть друзьями, Гард. Любой твой звонок оборвет все нити, связывающие нас. Ты никогда не переступишь порог моего дома. Его двери будут закрыты для тебя.
Гарднер в безмолвном ужасе смотрел на нее. Теперь она уже не казалась помешанной… все что угодно, только не это.
– Бобби, ты…
Не понимаешь, что говоришь? Она все отлично понимала, и в этом был весь трагизм положения. Если он вызовет врача, она разорвет их дружбу. За все эти годы он хорошо изучил ее. Кроме того, в глазах Бобби Андерсон было кое-что еще: уверенность в том, что их дружба – это то последнее, что он, Гард, согласился бы потерять.
Будет ли иметь для тебя значение, если я скажу, что ты похожа сейчас на свою сестру, Бобби?
Нет. По ее лицу он увидел, что это не имело бы никакого значения.
– …не знаешь, как плохо выглядишь, – робко закончил он.
– Конечно, нет, – с загадочной улыбкой согласилась с ним Бобби. – У меня есть одна мысль по этому поводу. Твое лицо… оно лучше любого зеркала. Но, Гард, единственное, в чем я нуждаюсь, – это сон. Сон и… – Ее глаза вновь закрылись, но она с видимым усилием открыла их, – завтрак, – закончила она. Сон и завтрак.
– Бобби, тебе нужно не это.
– Нет. – Бобби рукой все еще держалась за плечо Гарднера. – Мне нужен ты. Я звала тебя. Мысленно. И ты услышал, ведь правда?
– Да, – Гарднер зябко поежился. – Думаю, что да.
– Гард… – Голос Бобби стих. Гард ждал, а мысль его бешено работала. Бобби нужен врач… но то, что она сказала об их дружбе, если он куда-нибудь позвонит…
Она подтянула к себе его руку и легонько поцеловала ее. Он, потрясенный, смотрел ей в глаза. Но ничего не мог там рассмотреть.
– Подожди до завтра, – попросила Бобби. – Если завтра мне не станет лучше… в тысячу раз лучше… Тогда я соглашусь. Хорошо?
– Бобби…
– Хорошо? – Она крепко стиснула его руку.
– Ну… я думаю…
– Обещай мне.
– Обещаю.
Возможно, – прибавил про себя Гард. – Если тебе действительно станет лучше. Если сегодня ночью к тебе не придет смерть.
Глупо. Опасно, непонятно… но прежде всего – глупо.
– Хорошо, – вслух сказал он. – Хорошо, договорились.
Краска отхлынула от ее щек. Казалось, она получила все, что хотела.
– Спи, Бобби. – Он сядет и будет наблюдать за переменами. Конечно, он устал, но сейчас он выпьет кофе и будет сидеть возле нее всю ночь. Бывали ведь ночи, когда она просиживала возле него.
– Теперь спи.
Он тихонько снял ее руку со своего плеча.
Ее глаза закрылись, потом медленно открылись – в последний раз. Она улыбнулась светлой и безмятежной улыбкой, как будто вновь настала пора их любви. У нее была власть над ним.
– Как… как в старые добрые времена, Гард.
– Да, Бобби. Как в старые добрые времена.
– Я… люблю тебя…
– Я тоже люблю тебя. Спи.
Ее дыхание стало ровнее. Гарднер сидел возле нее – три минуты, пять – и смотрел на улыбку мадонны, которая, чем глубже она засыпала, тем становилась менее отчетлива. Потом, очень медленно, она вновь открыла глаза.
– Невероятно, – прошептала она.
– Что? – Гарднер весь подался вперед. Он не был уверен, правильно ли расслышал.
– Что это такое… что оно может сделать… что оно сделает…
Она разговаривает во сне, – понял Гарднер и ощутил беспокойство. Нечто странное было в лице Бобби. Не на нем, а в нем, как будто странность возникла под кожей.
– Ты найдешь это… Думаю, это было для тебя, Гард…
– Что было?
– Осмотрись вокруг, – голос Бобби дрожал. – Ты увидишь. Мы закончим раскопки вместе. Ты увидишь, что это решает… все… проблемы… все проблемы…
Гарднер склонился над ней, чтобы не пропустить ни слова:
– О чем ты, Бобби?
– Осмотрись вокруг, – повторила Бобби и утихла.
Она спала.
Гарднер почти решился позвонить. Но что-то в последний момент удержало его. Вместо этого он уселся в кресло-качалку и попытался понять, что все это может значить.
Он чувствовал нереальность всего происходящего.
Невероятно… что это такое… что оно может сделать…
Он немного посидит возле нее и подумает. Потом он сварит себе крепкий кофе и выпьет шесть таблеток аспирина. Это поможет ему сохранить бодрость.
…что оно сделает…
Гарднер прикрыл глаза и задремал. Это не страшно. Он может немного вздремнуть, он никогда не засыпал надолго в положении сидя. И потом в любой момент может появиться Питер; он увидит своего старого друга Гарда, запрыгает от радости и принесет свой мячик. Так было всегда. Питер был лучшим будильником, если вдруг заснешь. Да и потом, ведь он только вздремнет на пять минут, не более.
Ты обнаружишь это. Я думаю, что это как раз для тебя, Гард…
Он закрыл глаза, и им овладела дрема, которая быстро перешла в сон, такой глубокий, что он напоминал кому.
Шшшшшшшшшшшш…
Он смотрит на свои лыжи, загипнотизированный их скоростью. Но он не понимает, что находится под гипнозом, пока чей-то голос слева не произносит: "Одна вещь, которую вы, ублюдки, никак не можете усвоить – это то, что в нашем ядерном развитии мы никогда не остановимся".
На Теде были поношенные джинсы и теплый свитер. Он ехал на лыжах хорошо и быстро. Сам же Гарднер полностью вышел из-под контроля.
– Сейчас ты врежешься, – прозвучал вдруг чей-то голос. Это бармен. Его губы растянулись в улыбке. Но в этой улыбке – яд, которым можно и отравиться…
– Я умер, когда случилась авария на реакторе, – сообщает он.
– Нет, – шепчет Гарднер. Это… это то, чего он всегда боялся. Самое страшное из всего возможного.
– Да, – насмешливо говорит мертвец, а они все мчатся с горы, приближаясь к деревьям. – Я пригласил тебя в мой дом, поил и кормил тебя, а ты отплатил мне, убив меня пьяным аргументом.
– Пожалуйста… я…
– Что ты? Что ты? – голос слева. Рисунок на свитере Теда начал исчезать. Вместо него вдруг проявились желтые символы радиационной тревоги. – Ты – ничто, вот в чем дело! С чего ты взял, что в один прекрасный день произойдет этот выброс?
– Ты убил меня, – вновь появился справа бармен, – но ты поплатишься за это. Ты погибнешь, Гард.
– Ты что думаешь, это произошло с нами по милости волшебника страны Оз? – добавил Тед. Внезапно его губы задрожали. На одном глазу начала появляться катаракта. Гарднер с ужасом увидел, что Тед постепенно превращается в человека больного радиационной болезнью в последней стадии.
Символы радиационной тревоги на свитере Теда почернели.
– Ты подохнешь, болван, – вопил бармен, – подохнешь!
Гард дрожал от ужаса.
Внезапно он почувствовал, что скользит на лыжах с обрыва. Вслед ему неслись слова:
– Тебе никогда не остановить нас! Никто не сможет нас остановить! Вы потеряли возможность контролировать нас! Потеряли еще в тысяча девятьсот тридцать девятом году. А к тысяча девятьсот шестьдесят пятому году мы достаточно окрепли. Скоро произойдет взрыв!
– Нет… нет…
– Ты забрался слишком высоко, а те, кто оказывается слишком высоко, падают и ударяются больнее других, – издевался бармен. – Смерть большинства приведет к гибели всех. Ты умрешь… умрешь… умрешь!
Как это верно! Он попытался свернуть с лыжни. Впереди показалась большая старая ель. Тед и бармен исчезли, и он подумал: Бобби, может, это были призраки?
Вокруг ели возник красноватый ореол… и вдруг он начал сверкать и загорелся. Беспомощно летя прямо на дерево, Гард увидел, что оно увеличивается в размерах и как бы направляется ему навстречу, намереваясь поглотить его, и он услышал завывание ветра и…
…ему показалось, что он проснулся, хотя на самом деле он крепко спал. Просто один сон сменился другим. Вот и все.
В этом новом сне ему снилось происшествие во время лыжной прогулки. Проснувшись во сне, он обнаружил себя сидящим в кресле-качалке в комнате Бобби. Он подумал: Я должен выпить кофе и принять аспирин. По-моему, я уже собирался раньше это сделать.
Он собрался вставать, и тут Бобби открыла глаза. Теперь он точно знал, что все это ему снится, потому что глаза Бобби сверкали зеленым светом. Гарднеру вспомнился выдуманный космический дождь из комиксов с цветными иллюстрациями. Но свет из глаз Бобби был каким-то другим, похожим, скорее, на огни святого Эльма в жаркую ночь.
Бобби медленно села и оглянулась по сторонам… перевела взгляд на Гарднера. Он попытался сказать ей: нет… Пожалуйста, не направляй этот свет на меня.
Но он не смог вымолвить ни слова и, когда встретился с ее взглядом, увидел, что ее глаза горят – яркие, как бриллианты, как солнечные лучи. Он попытался заслонить лицо руками, но руки вдруг стали слишком тяжелыми. Жжет, – думал он, – жжет… Эти ожоги не пройдут никогда. Это радиоактивные ожоги. Они станут только хуже… и хуже…
Он услышал голос бармена из предыдущего сна, и в нем звучал триумф: Я знал, что ты умрешь, Гарднер!
Свет коснулся его… омыл с ног до головы. Даже с закрытыми глазами он видел, что свет ярко-зеленого цвета. Ярко-зеленый цвет не бывает ни теплым, ни холодным. Он никакой. За исключением…
Его горло.
Его горло больше не болело.
Он ясно и безошибочно чувствовал это.
И еще он слышал: …это больше не повторится! НИКОГДА!
И тут зеленый свет исчез.
Гарднер открыл глаза… сделал он это с опаской.
Бобби с закрытыми глазами лежала на кушетке. Она глубоко спала. Что же означает вся эта история со светом из глаз? Боже правый!
Он вновь сел в кресло-качалку. Прошло. Никакой боли. Страх тоже немного поутих.
Кофе и аспирин, – подумал он. – Ты собирался встать и выпить кофе и аспирин, помнишь?
Конечно, – подумал он, устраиваясь в кресле поудобнее и закрывая глаза. – Но никто не пьет кофе и аспирин во сне. Я сделаю это, когда проснусь.
Гард, ты проснулся.
Но этого, конечно же, не может быть. В реальной жизни люди не излучают зеленый свет из глаз, свет, от которого болит горло и возникают ожоги. Во сне – да, но в жизни – нет.
Он ощупал руками лицо и шею. Дальше он – во сне или наяву – ничего не помнил.
Когда Гарднер проснулся, из западного окна струился яркий свет. Его спина ужасно ныла, шея затекла от неудобного положения, в котором он спал. Давно рассвело. Шел девятый час.
Он посмотрел на Бобби, и его пронизал страх: на мгновение ему показалось, что Бобби умерла. Потом он понял, что просто она очень крепко спит. Любой мог бы ошибиться. Грудь Бобби медленно вздымалась и опускалась, но паузы между вдохом и выдохом составляли, как прикинул Гарднер, не менее десяти секунд. Шесть вдохов в минуту.
И все же она выглядела лучше. Не намного, но все-таки лучше.
Хотелось бы и мне выглядеть сегодня лучше, – подумал он и направился в ванную бриться.
В зеркале он увидел, что ночью у него опять шла носом кровь, и смыл ее следы горячей водой.
Он включил воду в ванной, помня, как трудно приходилось здесь с неисправной колонкой, и с удивлением отдернул руку: из крана лился кипяток. Наверное, Бобби решилась наконец починить ее.
В аптечке, висящей здесь же, в ванной, он нашел начатый пузырек валиума, на этикетке которого было написано его имя. Наверное, срок годности уже вышел, – подумал он. Почти полный. А чего он, собственно говоря, ожидал? Бобби могла принимать все что угодно, только не валиум.
Гарднер тоже, естественно, не собирался сейчас его пить. Ему было нужно то, что находилось позади пузырька, если оно еще…
Ура! Повезло!
В дальнем уголке аптечки лежала упаковка бритвенных лезвий. Он с грустью посмотрел на свою давно не бритую щетину и приступил к ее уничтожению.
После бритья он почувствовал себя лучше. Теперь он намеревался пойти в сарай и посмотреть, какую же колонку приобрела Бобби: слишком уж хорошо и быстро нагревалась вода для просто отремонтированной. Еще нужно было посмотреть, как Бобби спит.
Идя через кухню, он и в самом деле ощутил, что ему вполне хорошо. Шея и спина после ночи тоже перестали болеть. А ведь ты никогда не спал раньше сидя, парень, верно? В твоем стиле скорее спать на краю обрыва.
Войдя в сарай и поискав ощупью выключатель, он зажег свет и стал изучать колонку. Та же самая. Рядом с ней он увидел крышку и открыл ее. Странно. Погреб. Раньше его здесь не было.
По ступенькам он спустился в погреб. Здесь, на удивление, совсем не пахло сыростью.
Она выглядела вчера совершенно опустошенной. Она не могла вспомнить, когда в последний раз спала. Не удивительно. Сколько же времени ей понадобилось, чтобы выкопать этот погреб? Да и не могла она сделать это сама.
Но Гарднер был уверен, что это была работа Бобби и никого другого.
В погребе было убрано, чисто и на удивление светло. Это место не походило на погреб в привычном понимании. Скорее уж оно напоминало рабочее место женщины со странными склонностями к выбору рабочих мест.
Здесь стоял стол – абсолютно новый стол! – на котором возвышалась настольная лампа. На столе были разбросаны какие-то инструменты, болтики, гвозди – всякая всячина.
О, да стол-то не один! От одного конца погреба до другого вплотную друг к другу стояли столы, составляя единый необыкновенно длинный стол. И на всех этих столах валялись инструменты, гвозди, кофейные банки, полные шурупов… множество другого хлама.
И потом здесь были батарейки.
Под столом их стояла целая коробка: одновольтовые, двухвольтовые, десятивольтовые, еще какие-то… Это стоит не меньше двух сотен долларов, – подумал Гарднер, – а может, и больше. Какого черта?..
Он обошел столы кругом. Похоже, из всех этих деталей Бобби намеревалась собрать что-то цельное… но что? На дальнем столе стояла коробочка с восемнадцатью различными кнопками на передней панели. Квадратная такая коробочка. Возле каждой кнопки была приклеена табличка с названием популярной песни: "Падают капли дождя", "Нью-Йорк" и другие. Лежащая рядом инструкция гласила, что это самый лучший в мире дверной звонок (сделан в Тайване).
Странно, зачем он мог понадобиться Бобби. Но это еще не все. Бобби явно пыталась модифицировать звонок. Из него торчали провода: четыре совсем тонких, два потолще. Они соединяли звонок и радио.
Помешательство. Она страдает странной формой помешательства. Психиатру это понравилось бы.
Он увидел еще кое-что. Кондиционер. Бобби уже давно намеревалась приобрести его.
И наконец приобрела.
Она помешалась на домашних усовершенствованиях.
Гарднер поискал глазами счетчик электроэнергии. Занимаясь всем этим, Бобби должна была расходовать ее в невероятных количествах. Найдя его, он прикоснулся к нему рукой. Он казался таким же, как прежде, но на самом деле изменился. Он был горячим как дьявол. Гарднер открыл дверцу, чтобы посмотреть, что же там так раскалилось…
И тут на самом деле почувствовал приближающийся конец света.
Из счетчика торчали провода, но они никуда не вели. Они замыкались друг на друга.
Гарднер нерешительно протянул руку, чтобы потрогать эти провода, и вдруг его рука наткнулась на какой-то невидимый барьер, который мягко отбросил ее.
Но здесь ничего не было. Никаких барьеров.
Он недоуменно рассматривал собственную руку. Пальцы дрожали.
Причина, наверное, в силовом поле. О Боже, я попал в научно-фантастический рассказ времен тысяча девятьсот сорок седьмого года. Кто же автор рассказа? Вирджил Финли? Ганс Бок?
Его рука затряслась сильнее. Он быстро прикрыл дверцу и поторопился вылезти из погреба, но все же успел заметить, что из-под дверцы заструился ярко-белый свет, который потом стал ярко-зеленым.
Гарднеру никогда так еще не хотелось выпить, как теперь.
Выпивку он нашел на кухне.
Бобби пила мало, но держала в доме большой запас спиртного: джин, виски, бурбон, водку. Гарднер откупорил бутылку бурбона, налил себе в пластиковый стакан и выпил.
Следи за каждым своим шагом, Гард. Иначе быть беде.
Андерсон все еще спала. Гарднер решил разбудить ее в половине одиннадцатого, если к этому часу она не проснется сама. Посмотрев на часы, он удивился: было только двадцать минут десятого. Ему казалось, что он провел в погребе гораздо больше времени.
В голову опять лезли мысли о погребе и о том, что он там увидел. Гард отогнал их. Но они не хотели уходить. Тогда Гард сердито приказал себе не думать об этом, до тех пор пока Бобби не проснется и не объяснит ему, что же происходит.
Внезапно его прошиб пот.
Слева от крыльца в саду стоял мини-трактор. Ничего необычного в этом не было. Бобби всегда оставляла его там, если не предвиделся дождь. Но даже с расстоянии двадцати футов Гарднер увидел, что Андерсон сотворила что-то радикальное с мотором трактора.
Нет. Хватит. Забудь об этом, иди домой, Гард.
Этот голос, ясный, полный панического страха, ничем не походил на привычные голоса, звучащие в голове Гарда. Возможно, Гарднер подчинился бы, но… Вчера мысль о Бобби удержала его от самоубийства. Теперь он просто обязан сделать что-нибудь, чтобы ей помочь. У китайцев есть одна верная поговорка: "Если вы сохранили жизнь, вы в ответе за нее". Но какую помощь он может оказать Бобби? Может быть, он сможет помочь ей, если попытается понять, что же происходит вокруг?
Он допил бурбон, поставил на крыльцо пустую бутылку и направился к трактору.
Как и из звонка, из мотора торчало множество различных проводков… может, Бобби хотела установить на него радар? Или просто посмеяться над ним, Гардом?
С одной стороны мотора лежала майонезная банка. В ней была жидкость, окрашенная слишком ярко, чтобы быть соляркой. Трубочка, торчащая из банки, была подведена к мотору. Гард попытался понять, куда ведут многочисленные провода, и не смог: они опутывали весь мотор, образуя абсолютно бессмысленные соединения… во всяком случае, таких соединений Гарднеру видеть еще не приходилось.
Он взглянул на панель регулировки, и его буквально подбросило на месте, а глаза расширились до такой степени, что, казалось, сейчас выскочат из орбит.
Гарднер достаточно часто имел дело с этим трактором, чтобы помнить, что прежде там всегда были следующие надписи:
1 3
н 4
2 р
Теперь здесь появилось кое-что новое, что было невозможно понять:
1 3 вверх
н 4
2 р
В это невозможно поверить, верно?
Не знаю.
Подумай, Гард: летающие тракторы? Да ты что?!
Заткнись!
Ты веришь, что тракторы могут летать?
Заткнись, говорю тебе!
Он вновь стоял посреди кухни, глядя на шкафчик, где, как он знал, лежала бутылка водки. Он боролся с собой, отводил от шкафчика глаза, и у него получилось: он сумел удержать себя от намерения напиться.
Опустошенный, он побрел в гостиную. Бобби переменила положение и теперь дышала несколько более быстро. Первые признаки приближающегося пробуждения. Гарднер взглянул на часы: почти десять. Он подошел к книжному шкафу, стоящему возле письменного стола, в надежде найти что-нибудь почитать, пока она проснется окончательно.
На столе возле старой пишущей машинки он увидел нечто, что поразило его, пожалуй, больше всего. Поразило настолько, что все остальные перемены – например, рулоны бумаги для компьютера на стене, под столом и возле пишущей машинки – он отметил почти механически.
СОЛДАТЫ-БУЙВОЛЫ
Рассказ Роберты Андерсон
Ниже Гарднер увидел свое собственное имя – или, во всяком случае, прозвище, которое знали только он и Бобби:
Гарду, который всегда здесь, когда я нуждаюсь в нем.
Он взял рукопись и начал читать.
"В дни, когда Канзас еще не обагрился кровью, там все еще были буйволы – любимцы бедняков, индейцев и белокожих, потому что в их шкурах, как в гробах, хоронили людей.
"Попробовав один раз вкус мяса буйвола, вы больше никогда не сможете есть говядину", – говаривали в старые времена, и этому можно верить, потому что охотники на буйволов, "солдаты-буйволы", сохранили память обо всем этом: о запахе буйволов и вкусе их мяса. Да и сами они пахли, как буйволы, потому что многие носили ремни из кожи буйволов и такие же галстуки и перчатки, чтобы уберечь руки от жаркого солнца прерий. В ушах и в носу они носили зубы буйволов, ножны их кинжалов делались из рогов буйволов, а талисманом их был пенис буйвола как гарантия удачи и неиссякаемой потенции.
За стадами буйволов следовали духи, а стада эти покрывали прерии, как тучи, застилающие небо в дождливую погоду; тучи остались, а большие стада исчезли… как и охотники на них, "солдаты-буйволы", сумасшедшие, не знающие страха люди, приходящие неведомо откуда и уходящие неведомо куда, люди в мокасинах из кожи буйволов и носящие кости буйволов на шее; они исчезли еще до того, как вся страна обагрилась кровью.
Как-то двадцать четвертого августа тысяча восемьсот сорок восьмого года, в полдень, Роберт Ауэлл, который спустя пятнадцать лет умрет в Геттисбурге, сделал привал возле маленького ручейка в Небраске, в местности известной под названием Страна Горных Песков. Ручеек был мал, но течение в нем было чрезвычайно сильным…"
Гарднер успел прочитать около сорока страниц рассказа, когда вдруг услышал сонный голос Бобби:
– Гард? Гард, ты здесь?
– Я здесь, Бобби, – сказал он и встал, жалея, что не может дочитать и узнать, чем окончится рассказ. Но он еще успеет сделать это… Поверить в то, что Бобби написала четырехсотстраничный рассказ, было легче, чем во все остальное, что он сегодня увидел. Но как она могла сделать это за три недели, с тех пор как он видел ее в последний раз? Рассказ, безусловно, – лучшее, что она когда-либо написала. Нет, это невозможно. Проще поверить, что сам он сошел с ума.