Бобби, кряхтя как старуха, медленно оторвалась от кушетки.
– Бобби… – начал Гарднер.
– Боже, я проспала все на свете, – зевнула Андерсон, – и я изменила… ну, неважно. Сколько же я проспала?
Гарднер взглянул на часы.
– Около четырнадцати часов. Бобби, твоя новая книга…
– Не сейчас. Я вернусь, и ты мне скажешь о ней, – и с этими словами она медленно направилась в ванную, на ходу расстегивая блузу. Гарднеру еще раз со всей очевидностью бросилось в глаза, как сильно Бобби потеряла в весе.
Она вдруг остановилась, как бы зная, что он смотрит на нее, и, не оглядываясь, сказала:
– Я все смогу тебе объяснить, будь уверен.
– Сможешь? – тупо переспросил Гарднер.
Андерсон была в ванной довольно долго, гораздо дольше, чем можно было бы ожидать. Гард прислушался – вода не бежала. Он начал беспокоиться. Бобби выглядела немного лучше, когда проснулась, но лучше ли ей было на самом деле? Он тихо подошел к двери ванной, решив, что только послушает. Если он услышит нормальные для умывающегося человека звуки, то пойдет и приготовит кофе и, возможно, сварит пару яиц. Если же не услышит ничего…
Дверь ванной была неплотно прикрыта, и он увидел, что Бобби стоит у зеркала, в котором не так давно сам Гарднер созерцал себя. В одной руке она держала зубную пасту, в другой щетку… но тюбик все еще был закрыт. Она, как загипнотизированная, смотрела на себя в зеркало. Ее губы были приоткрыты, словно она оскалилась.
Заметив в зеркале какое-то движение, Бобби оглянулась:
– Гард, как тебе кажется, с моими зубами все в порядке?
Гарднер присмотрелся. Зубы выглядели как всегда, хотя он, по правде говоря, не мог вспомнить, обращал ли когда-нибудь на них внимание. В памяти опять всплыло ужасное фото Карен Карпентер.
– Конечно. – Он старался не выдать своим видом, как неприятно поразила его ее худоба. – Думаю, да. – Он улыбнулся. – Никаких проблем.
Андерсон попыталась улыбнуться в ответ, но результат был несколько гротескного характера. Она надавила пальцем на один из зубов.
– Он атаеха, кога я елаю ак?
– Что?
– Он шатается, когда я делаю так?
– Нет. Во всяком случае, я этого не вижу. А в чем дело?
– Просто мне как-то снился один сон, и там… – Она оглядела себя. – Выйди отсюда, Гард. Я не одета.
Не переживай, Бобби. Я не собираюсь изнасиловать скелет.
– Извини, – сказал вслух он. – Дверь была открыта. Я думал, ты уже вышла.
Он вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Из-за двери раздался ее голос:
– Я знаю, что тебя удивляет.
Он ничего не сказал ей, молча стоял. Но у него появилось ощущение, что она знала – знала, – что он все еще здесь. Как будто она могла видеть сквозь дверь.
– Тебе кажется, что я сошла с ума.
– Нет, – запротестовал он, – нет, Бобби…
– Я так же разумна, как и ты, – из-за двери продолжила Андерсон. – Просто я устала, как лошадь, и голодна, как собака, и очень похудела… но я в здравом уме, Гард. Думаю, ты сегодня уже не раз задумывался, не сходишь ли ты сам с ума. Ответ один: и ты, и я – мы оба вполне нормальны.
– Бобби, что здесь происходит? – Вопрос прозвучал как беспомощный крик.
– Погоди, вот я сейчас приму душ, а ты тем временем приготовишь нам завтрак. И я все тебе расскажу.
– Ты говоришь правду?
– Да.
– Ладно, Бобби.
– Я рада, что ты здесь, Гард, – сказала она. – Раз или два у меня было плохое предчувствие. Как будто бы у тебя что-то было не в порядке.
Гарднер вытер тыльной стороной ладони внезапно выступивший на лбу пот.
– Я приготовлю завтрак, – пробормотал он.
– Спасибо, Гард.
И он, как слепой, почти ощупью побрел на кухню.
Почти дойдя до кухни, он вернулся к двери ванной, потому что ему в голову пришла вдруг одна мысль:
– Где Питер, Бобби?
– Что? – спросила она, не расслышав вопроса из-за шума воды.
– Я спросил, где Питер? – повторил он, повысив голос.
– Умер, – после паузы ответила Бобби. – Я очень плакала, Гард. Но он был… ты знаешь…
– Старым, – прошептал Гарднер, и, сообразив, что она опять не услышит, повторил громко:
– Он был очень старым, так?
– Да, – отозвалась Андерсон сквозь шум воды.
Гарднер еще мгновение постоял у двери. Странно, но он был совершенно уверен, что Бобби солгала насчет того, что Питер умер.
Гард сварил восемь яиц и поджарил в гриле бекон. Он заметил, что в кухне появилась микроволновая печь, а также прибавилось количество дополнительных светильников: там, где готовят еду, над плитой и обеденным столом…
Он сварил кофе, черный и крепкий, и уже почти все поставил на стол, когда из ванной появилась Бобби, свежая и бодрая. Ее волосы были замотаны полотенцем.
– А гренки? – спросила она.
– Сама делай свои дурацкие гренки, – ворчливо сказал Гарднер. – Я приехал сюда не для того, чтобы готовить тебе завтрак.
Андерсон замерла:
– Ты прибыл сюда… Вчера? Под дождем?
– Да.
– Да что же это происходит?! Мюриел сказала, что ты освободишься не раньше тридцатого июня.
– Ты звонила Мюриел? Когда?
Андерсон махнула рукой, как будто это не имело никакого значения. Она вновь спросила:
– Что случилось?
Гарднер хотел было рассказать ей, но что-то сдержало его. Зачем, собственно, это нужно Бобби? Чем она поможет? Нет, не сейчас… возможно, позднее…
Возможно.
– Потом, – сказал он. – Я хочу знать, что происходит здесь.
– Сперва завтрак, – улыбнулась Андерсон, – потом остальное.
Бобби ела так жадно, будто уже очень давно не видела ни крошки. Она не проявляла ни малейших признаков депрессии. Доев, она обтерла салфеткой губы:
– Отлично, Гард.
– В Португалии лучшей похвалой повару считается отрыжка у клиента.
– А что они там, в Португалии, делают после сытного завтрака? Ложатся отдохнуть?
Она откинулась на спинку стула. Полотенце сползло с ее волос, и Гард едва подавил в себе бешеное желание схватить ее и утащить в постель. Слегка улыбнувшись, он сказал:
– Очень рад, что ты довольна.
Он бросил ей пачку "Кэмела". Она достала сигарету и вернула ему пачку со словами, что вряд ли осилит ее.
Когда она докуривала свою сигарету, он успел выкурить четыре.
Ты осмотрелся, – начала Андерсон. – Я знаю, ты ходил и смотрел. Теперь ты понимаешь, как я чувствовала себя, когда нашла в лесу эту штуку.
– Какую штуку?
– Если я скажу тебе это сразу, ты решишь, что я сошла с ума. Позже я покажу тебе ее, а сейчас нам лучше просто поговорить. Расскажи, что ты увидел. Какие нашел перемены?
Гарднер обдумывал, с чего же начать расспросы. Бобби, безусловно, знала, что он успел увидеть многое в ее доме. Неожиданно для себя он сказал:
– Странно, что ты нашла время для новой книги. Большой книги. Я прочел немного, пока ты спала. Это лучшее, что ты когда-либо написала… хотя ты всегда писала неплохо.
Андерсон кивнула, польщенная:
– Спасибо. Я тоже так думаю.
– Сколько же ты писала ее?
– Не помню точно. Возможно, дня три. Во всяком случае, не больше недели. Большую часть – во сне.
Гард улыбнулся.
– Ты ведь знаешь, что я не шучу, – сказала Андерсон.
Гарднер перестал улыбаться.
– Бобби, это невозможно.
– Если ты действительно так считаешь, ты недооцениваешь мою пишущую машинку. Разве ты не видел рулоны бумаги, ящики с батарейками, а?
– Бобби…
– Просто я сделала одно приспособление, для которого скупила все батарейки в округе. Слава богу, во время раскопок у меня было достаточно времени, чтобы придумывать всякую всячину. Кстати, колонка работает по тому же принципу. Да и все остальное тоже.
– Во время каких раскопок? Той штуки в лесу, которую ты хочешь показать мне?
– Да. Но это потом. Да, так вот, я купила множество батареек и сделала одно приспособление, которое… Ну, проще показать тебе его. Иди в комнату, сядь и смотри.
– Хорошо, – обескураженный Гарднер встал. – А ты?
– Я останусь здесь, – улыбнулась Бобби.
Гард шел и думал, что все услышанное не подчиняется никаким законам логики. Пишущие машинки не могут сами писать книги. Бобби может говорить все что угодно, она может даже верить сама в то, что говорит, но так не бывает.
– Ты готов, Гард? – послышался голос Бобби.
Одновременно с ее словами рулон с бумагой для компьютера начал опускаться. Гард увидел, что к машинке присоединены четыре проводка: красный, синий, желтый и зеленый.
– Заряди, пожалуйста, лист, – крикнула Андерсон. – Ну, не дура ли я? Забыть о такой мелочи! Они не стали помогать мне в этом, и я чуть не сошла с ума, пока не нашла решение. Мне подсказал эту мысль рулончик туалетной бумаги… Гард, да заряжай же!
Нет. Я должен бежать отсюда, и чем скорее, тем лучше. И потом должен напиться до чертиков, чтобы забыть все это. Меня даже не интересует, кто эти "они".
Но вместо того чтобы бежать, он зарядил лист в машинку, а сердце его билось все быстрее и быстрее.
– Порядок, – крикнул он. – Мне нужно сделать еще что-нибудь?
Правда, он не видел никакого выключателя, да и не очень-то ему хотелось бы что-нибудь здесь включать.
– Не нужно! – крикнула в ответ она, и Гарднер услышал щелчок. Из машинки полились струи зеленого света. Свет растекался между клавишами. Внезапно клавиши начали сами собой опускаться и подыматься, как клавиатура в механическом пианино. Каретка стронулась с места, и на листе возникли буквы:
Мой папа лежит глубоко под землей
Динь. Звяк.
Каретка вернулась в исходное положение.
Нет-нет, я ничего не видел. Невозможно поверить в то, что я вижу нечто подобное.
Эти алмазы были когда-то его глазами.
Свет, как туман, обволакивал клавиатуру.
Динь! Звяк!
Мое пиво – лучшее в стране пиво
Машинка как будто набирала скорость. Теперь она трещала без умолку. Все это, безусловно, какой-то ловкий трюк, выдуманный Бобби во время одного из приступов безумия – созидательного безумия.
Никаких трюков, Гард!
Каретка замерла, как бы наблюдая за его реакцией, и затарахтела вновь.
Я делаю это из кухни. Моим приспособлением можно управлять с помощью мысли. Эта штука воспринимает мои мысли с расстояния до пяти миль. Если я отойду дальше, в ее работе начинаются перебои, а свыше десяти миль она совсем перестает работать.
Так что я не сидела за машинкой, когда писала свою книгу. Этот чертов старый "ундервуд" два или три дня работал без остановки, Гард, а я все это время была в лесу, работая в одном месте, или рыла погреб. Но, как я уже сказала тебе, большую часть времени я спала. Это забавно… если бы кто-нибудь рассказал мне, что подобное приспособление существует, я никогда не смогла бы поверить, что оно будет работать на меня. Машинка печатает буквы, потому что я ясно вижу напечатанные на бумаге слова. Это не похоже на диктовку, Гард, это скорее управление машинкой с помощью подсознания; скорее сон, чем работа… но то, что получается в результате, это не сон. Это машина мечты. Они сделали мне космически щедрый подарок. Ты прав, "Солдаты-Буйволы" – моя лучшая книга. Представляешь каким был бы результат, если бы этой машинкой владел Ф.Скотт Фицджеральд? Или Хемингуэй? Фолкнер? Сэлинджер?
Машинка замерла. Гарднер прочел все напечатанное. Его взгляд задержался на первой строчке. И все же это какой-то трюк.
Машинка заработала:
Никаких трюков!
Он внезапно подумал:
Ты можешь читать мои мысли, Бобби?
Да. Но только немного.
Никогда еще в нем не было так сильно ощущение нереальности происходящего. Его глаза механически скользили по строчкам. Наконец он нашел то, что искал: Это был с их стороны космически щедрый подарок…
А раньше Бобби сказала: Они подсказали мне решение…
Глядя, как завороженный, на машинку, которая все еще светилась ярко-зеленым светом, Гарднер подумал: Бобби, кто такие "они"?
Клавиши вновь застучали, лист бумаги сдвинулся, и Гарднер прочитал хорошо знакомый ему детский куплет:
Вчера, сегодня и всегда
И там они, и тут –
Лишь ты уснешь как со двора
В дом призраки придут.
Джим Гарднер пронзительно вскрикнул.
Его руки наконец перестали трястись, и он смог взять чашку кофе и сделать глоток. Бобби, перетащившая его на кухню, следила за каждым его движением, и глаза ее странно блестели.
– Мне очень жаль, что все произошло именно так, – сказала она наконец, – но я бы не смогла этого предотвратить. Я говорила тебе, что это машинка мечты, но она же – и машинка подсознания. Ты все время думаешь о том, что этот дом населен… ну, ты назвал бы это монстрами… а я бы сказала – образами. Простыми, как детские мечты, но живыми. – И она с нажимом повторила:
– Живыми.
Какое-то время в кухне царила тишина, и только за окном пели птицы.
– Я могла бы предусмотреть твою реакцию и заранее посвятить тебя в некоторые детали, – продолжала она, – но не уверена, что смогла бы ясно объяснить тебе все это. Ты спросил меня, кто такие "они", и из моего подсознания выскочили стишки о призраках. А печатная машинка тут же восприняла их.
– Допустим, – кивнул Гарднер, хотя все это по-прежнему было непонятно, – но кто же они, кроме того, что их можно назвать призраками? Тролли? Гоблины? Грем…
– Я просила тебя осмотреться вокруг, чтобы ты понял, насколько они могущественны, – торжественно сказала Андерсон, – и насколько велики перемены здесь.
– Ну, это-то я понял, – сказал Гарднер, и в уголках его рта заиграла улыбка. – Еще несколько таких же "могущественных" перемен – и смирительная рубашка будет на мне отлично смотреться.
– Те, кого ты называешь призраками, пришли из космоса, – сказала Андерсон, – и, как мне кажется, сейчас ты в состоянии это осмыслить.
Во рту у Гарда пересохло, и он нервно облизнул губы.
– Они здесь, вокруг нас? – спросил он и услышал собственный голос как бы издалека. Внезапно ему стало страшно – страшно настолько, что он не смог бы заставить себя оглянуться. Он будто оказался в центральном эпизоде сериала "Звездные войны".
– Я думаю, что они – во всяком случае, в физическом понимании – давно мертвы, – тихо сказала Андерсон. – Они умерли задолго до появления на Земле первого человека. Но это как… как Карузо: он давно умер, а голос его, записанный на пластинки и пленки, будет жить вечно!
– Бобби, – с чувством сказал Гарднер, – расскажи мне, что произошло. Я хочу услышать историю от начала до конца. Можешь это сделать?
– Не уверена, – сказала она с улыбкой, – но постараюсь.
Андерсон говорила долго. Когда она закончила рассказ, был полдень. Все это время Гарднер сидел за столом и курил, встав только один раз, чтобы сходить в ванную за аспирином.
Андерсон начала с рассказа о прогулке в лесу и своей находке – она сразу поняла, что нашла нечто исключительно важное, – но внезапно перескочила назад и принялась рассказывать о Питере. Она намеренно не упомянула о мертвом птенце, об исчезнувшей катаракте Питера. Она только сказала, что, вернувшись после целого дня работы возле странного предмета, обнаружила Питера на крыльце мертвым.
– Это было похоже, как будто он спал, – сказала Андерсон, и в ее голосе прозвучала фальшивая нотка. Гард, хорошо знавший Бобби и ее неумение лгать, внимательно посмотрел на нее… и тут же перевел взгляд на свои руки. Андерсон тихо плакала.
Через несколько минут Гарднер спросил:
– Что было потом?
– Потом ты пришел, когда я позвала тебя, – Андерсон уже улыбалась.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Питер умер двадцать восьмого июня, – сказала Андерсон. Она никогда не имела возможности попрактиковаться во лжи, но у нее это прозвучало почти натурально. – Этот последний день я помню совершенно отчетливо, – она открыто и честно улыбнулась Гарднеру.
Но это ее высказывание тоже было ложью: последний день, который она помнила отчетливо, был накануне, двадцать седьмого июня. Именно тогда она начала копать. Это напоминало сказку, но она действительно не смогла бы последовательно вспомнить, что и когда делала потом. И еще она не могла сказать Гарду правду о Питере. Не сейчас. Они подсказывали ей это, но она и сама знала, что пока нельзя.
Они также говорили ей, что нужно очень внимательно посмотреть на Джима Гарднера. Конечно, не слишком долго: он скоро станет членом их команды. Да. И это будет отлично, потому что, если Андерсон и любила кого-нибудь, то этим человеком был именно Джим Гарднер.
Бобби, кто такие "они"?
Призраки. Это словечко не хуже любого другого, верно? Конечно. Даже лучше многих других.
Ей не хотелось лгать Гарду, это было нелегко. Но скоро он сам все узнает… все поймет… Гард… он… он…
Когда он увидит корабль. Когда он почувствует корабль.
– Неважно, верю я или не верю. Думаю, меня скоро заставят во все это поверить.
– Чем скорее переступишь через понятие невозможного, тем будет лучше.
– Интересно! Ситуация по меньшей мере странная. Если я не верю в очевидность увиденного и почувствованного, то я сумасшедший. Если же верю – то сумасшедший вдвойне.
– Ты не сумасшедший, Гард, – мягко возразила Андерсон и положила свою ладонь на его. Он выдернул свою и отодвинулся. Теперь он был готов рассказать ей то, что собирался:
– Вчера утром я намеревался убить себя, – медленно сказал он. – И если бы я не почувствовал нечто, говорившее мне, что ты попала в беду, сейчас я лежал бы на дне океана и кормил собой рыб.
Андерсон пристально взглянула на него:
– Ты это серьезно? О Боже!
– Да. В тот момент это казалось единственным достойным выходом из сложившейся ситуации.
– Глупости.
– Я говорю серьезно. Потом появилась эта мысль. Мысль, что ты попала в беду. Я никак не мог дозвониться тебе. Тебя здесь не было.
– Наверное, я была в лесу, – задумчиво сказала Андерсон. – И тогда ты примчался сюда. – Она поднесла его руку ко рту и нежно поцеловала. – Если это не означало чего-нибудь еще, то оно, во всяком случае, спасло тебя от смерти, болван.
– Как всегда, я в восторге от твоих комплиментов.
– Если ты когда-нибудь совершишь это, то я на твоем надгробном камне вырублю это слово – "болван", – и, будь уверен, его смогут прочесть даже через столетие.
– Что ж, благодарю, – насмешливо возразил Гард, – но, к твоему огорчению, некоторое время этого не случится. Потому что оно еще не прошло.
– Что?
– Чувство, что ты попала в беду.
Она смотрела в сторону, пытаясь выдернуть руку из его руки.
– Посмотри на меня, Бобби, черт побери!
Через силу она взглянула на него, но он видел, насколько ей это было трудно.
– Все, что я увидел здесь, безусловно, здорово, но почему же меня не покидает ощущение, что ты попала в беду?
– Не знаю, – тихо ответила она и начала мыть посуду.
– Конечно, я работала, пока не обессиливала вконец, – говорила Андерсон. Сейчас она стояла к нему спиной, и ему казалось, что ей это нравится. В горячей воде звенела посуда. – Понимаешь, Гард, мне было важно понять, что же это такое.
– Понимаю, – сказал он и подумал: Она не говорит мне правду или, во всяком случае, говорит не всю правду, хотя я не думаю, что сама она осознает это. Остается только один вопрос: что нам сейчас делать?
– Не знаю, – она оглянулась по сторонам. Увидев удивленные поднятые брови Гарднера, поспешно добавила:
– Ты что же думаешь, у меня есть готовый ответ? Ничего подобного. У меня есть только несколько идей, вот и все. Возможно, даже не слишком удачных. Думаю, сперва нужно, чтобы ты взглянул на эту штуку, и потом… ну…
Гарднер долго смотрел на нее. Бобби больше не отводила взгляд. Но что-то во всем этом было не то. Фальшь в голосе Бобби, когда она говорила о Питере. Может, слезы и были настоящими, но этот тон… в нем было что-то неправильное, нечестное.
– Ладно. Пойдем смотреть твой корабль в земле.
– Но сперва неплохо было бы перекусить, – капризно сказала Андерсон.
– Ты опять голодна?
– Конечно. А ты нет?
– О Боже, конечно, нет!