Исчезновение Давида Брауна полностью изменило планы Руфи. Теперь она никак не могла покинуть город. Потому, что Давид пропал и все они знали это… но они также знали, что Давид все еще здесь, в Хейвене.
Перед любым превращением всегда существует промежуток времени, который можно было бы назвать "танцем лжи". Хейвен как раз танцевал сейчас этот танец.
Руфь только села посмотреть новости по телевизору, как зазвонил телефон. Но другом конце провода билась в истерике Мэри Браун.
– Спокойнее, Мэри, – сказала Руфь, радуясь в душе, что успела поужинать.
Теперь ей нескоро удастся поесть. Из бессвязных фраз Мэри она поняла, что сын Браунов попал в какую-то беду и это произошло с ним после того, как Брауны посмотрели какое-то представление, а другой ее сын, Хилли, словно стал эпилептиком…
– Позови Брайена, – велела Руфь.
– Но ты придешь, правда? – вопила Мэри. – Пожалуйста, Руфь, ради бога, до наступления темноты! Мы еще можем попытаться найти его! Я уверена, что можем…
– Конечно я приду. Позови Брайена.
Брайен был взволнован, но смог обрисовать ситуацию достаточно связно. Все это звучало безумно, но здесь, в Хейвене, в последние дни вообще творилось сплошное безумие.
– Ты лучше поспеши к нам, – попросил он Руфь.
Выходя из дому, Руфь на мгновение задержалась и взглянула с ненавистью на главную улицу городка. Черт бы вас побрал, что же вы вытворяете?!
Добравшись до дома Браунов, Руфь сразу же принялась за дело. Она собрала на заднем дворе дома Брайена Ива Хиллмена, Джона Голдена и Генри Аппельгейта, отца Барни. К розыскам хотела присоединиться и Мэри, но ее отговорили, потому что она была бы скорее обузой, нежели реальной помощницей. Давида уже, конечно, искали, но весьма хаотично. В основном родители Давида осмотрели окрестности дома и дорогу.
Руфь постаралась извлечь из их слов максимум полезной информации, но еще больше ей сказали их мысли.
Эти мысли как бы раздвоились: человеческие мысли и мысли чего-то чужого, пришлого. Как будто на городок напало коллективное помешательство. Воистину пришло время "танца лжи".
Человеческая часть их мыслей была примерно следующей: Он мог выйти в поле за домом, заблудиться в высокой траве и уснуть. Это более вероятно, чем предположение Мэри, будто он ушел в лес, для этого он должен был перейти дорогу, а Давид был воспитанным ребенком и не мог так поступить. Его нужно звать, кричать еще и еще раз, тогда он проснется и услышит…
– Нужно разделить поле на секторы и прочесать вдоль и поперек, – сказала Руфь. – И не просто прогуливаться вокруг, а искать.
– А что если мы не найдем его? – в глазах Брайена застыл ужас. – Что если мы не найдем его, Руфь?!
Она промолчала, хотя мысленно ответила ему. Если им не удастся обнаружить Давида быстро, она начнет звонить. Сюда пришлют большую поисковую группу с фонарями и собаками и прочешут весь лес. Если Давид не отыщется до утра, она позвонит Орвелу Дэвидсону в управление. Они не откажутся помочь. У них есть бладхаунды, специально натасканные на розыск людей.
Но иногда, когда они отыскивают пропавших, люди уже мертвы.
А бывает, что им все же не удается никого найти.
Они не найдут Давида Брауна, и всем присутствующим это было ясно задолго до начала поисков. С появлением Руфи их мысли слились в одну. Инстинктивно все они знали, что Давид находится в радиусе не более семи миль, что он схватился руками за голову и кричит от боли. Он должен слышать и знать, что они ищут его…
Нет, Давид Браун не исчез. Он просто был… не-здесь.
Но в городке уже начался "танец лжи", и они никогда не признались бы себе в заведомой тщетности поисковой суеты.
Лжи становилось все больше.
Эта ложь была весьма серьезной.
Все они знали это. Даже Руфь Мак-Косленд.
Когда сгустились сумерки, количество участвующих в поисках резко увеличилось. Новость распространялась быстро – даже слишком быстро. Казалось, все население городка собралось на заднем дворе дома Браунов.
– Ты думаешь, он в лесу, Руфь? – спросил Кейси Тремейн.
– Должен быть там, – устало ответила она. Ее голова вновь разболелась. Давид был
(не-здесь)
в лесу так же, как и Президент Соединенных Штатов Америки. Точно так же…
Сумерки еще не до конца окутали их, и Руфь увидела, что Брайен Браун закрыл руками лицо и отвернулся от остальных. Некоторое время все молчали, потом Руфь сказала:
– Нам нужно побольше людей.
– Полиция штата, Руфь?
Она увидела, что все они смотрят на нее Все, и эти взгляды были тяжелей каменной глыбы.
(нет, Руфь, нет)
(никаких чужих людей, мы позаботимся об этом)
(нам не нужны чужие до тех пор)
(до тех пор, пока мы не сменим старую кожу на новую)
(и не "превратимся")
(если он в лесу, мы услышим, когда он позовет)
(позовет мысленно)
(никаких чужих, Руфь, ради твоей собственной жизни)
(мы все любим тебя, но никаких чужих)
Эти голоса в ее голове слились в могучий хор; она огляделась и увидела только темные силуэты и белые лица, в этот момент мало напоминавшие человеческие. У скольких из вас еще остались зубы? – истерически подумала Руфь Мак-Косленд.
Она открыла рот, ожидая, что вместо слов вырвется стон, но голос ее звучал нормально и естественно:
– Не думаю, что стоит вызывать полицию прямо сейчас, верно, Кейси?
Кейси, слегка удивленный, взглянул на нее:
– Думаю, ты права, Руфь.
– Отлично. Генри… Джон… и все остальные. Звоните всем, кому можно. Нам нужно не менее пятидесяти человек с факелами хорошо знающих лес. Не хотелось бы, чтобы еще кто-нибудь потерялся.
По мере того как ее голос креп, страх улетучивался. Они доброжелательно смотрели на нее, а когда она закончила, бросились обзванивать своих соседей и знакомых.
– Руфь?
Она оглянулась. Рядом с ней стоял Ив Хиллмен, дедушка пропавшего мальчика. Его седые волосы ворошил ветер. Он выглядел встревоженным и испуганным.
– Хилли опять теряет сознание. Его глаза открыты, но… – Он не договорил.
– Мне очень жаль, – тихо сказала Руфь.
– Я отвезу его в Дерри. Брайен и Мэри, разумеется, останутся здесь.
– Почему не положиться на доктора Варвика?
– Мне кажется, в Дерри будет лучше, вот и все. – Ив непроницаемо глядел на Руфь. Его глаза, старческие и слезящиеся, были почти бесцветными. Бесцветными, но в них светилась мысль! И Руфь внезапно поняла, что его мысли она не может прочитать совсем! Что бы ни происходило здесь, в Хейвене, Ив, как и друг Бобби, оставался не подвержен никакому воздействию! Он знал о происходящем вокруг, но сам не был частью этого происходящего.
Она была счастлива от своего открытия.
– Думаю, его лучше увезти из городка, а, Руфи?
– Да, – медленно сказала она, думая об этих звучащих в ее голове голосах, шепчущих, что Давид не-здесь, и отгоняя от себя это наваждение. Конечно, он здесь. Разве они не люди? Люди. Люди. Но…
– Да, думаю, ты прав.
– Ты могла бы поехать с нами, Руфи.
Она долго смотрела на него, прежде чем спросила:
– Хилли что-нибудь сделал, Ив? Я прочитала его имя в твоей голове – и больше ничего, только это. Оно светится, как неоновая надпись.
Он без всякого удивления кивнул, как будто было нормально, что она, Руфь Мак-Косленд, сумела прочитать его мысли.
– Может быть. Он сделал то, что сделал. Но сейчас… ну, словом, он жалеет о содеянном. Если так, то это не его вина, Руфи. То, что происходит сейчас в Хейвене… все дело в этом.
Скрипнула дверь. Руфь увидела Аппельгейта и еще несколько человек у него за спиной.
Ив быстро взглянул на них и вновь обратился к Руфи.
– Поехали с нами, Руфь.
– И бросить мой город? Не могу.
– Ладно. Если Хилли сможет вспомнить…
– Свяжись тогда со мной.
– Если сумею, – вздохнул Ив. – Они могут помешать мне связаться с тобой.
– Да. Я знаю, что могут.
– Люди собираются, Руфь, – вмешался Генри Аппельгейт, окидывая старика недружелюбным взглядом. – Много отличных парней.
– Хорошо, – бросила Руфь.
Мгновение Ив невыразительно смотрел на Аппельгейта, потом отошел. Через час Руфь, отправившая людей на поиски и ожидавшая первых результатов, увидела, как его старая машина отъехала от дома. На переднем сидении едва виднелся крошечный силуэт – Хилли.
Удачи вам обоим, – подумала Руфь. Как бы ей хотелось вместе с ними скрыться от этого кошмара!
Когда автомобиль исчез за холмом, она увидела человек тридцать мужчин и женщин стоящих по обе стороны дороги. Они стояли неподвижно и только смотрели
(с любовью)
на нее. Опять ей показалось, что их силуэты изменяются, теряют человеческие очертания; они "превращаются", становятся чем-то таким, для чего она даже не может подобрать название.
– Чего остановились? – с излишней строгостью набросилась она на них. – Идите! Постарайтесь найти Давида Брауна!
Они не нашли его ни в эту ночь, ни в понедельник. Бобби Андерсон и ее друг тоже принимали участие в поисках; раскопки на ферме старого Гаррика на время приостановились. Друг Бобби, Гарднер, выглядел слабым, больным и истощенным. Руфь удивилась, что с ним произошли такие перемены. Ей даже захотелось отослать его домой, но Гарднер держался, и она не решилась.
Руфи за все это время удалось поспать не более двух часов, и сама она не падала с ног только за счет бесчисленных чашек кофе и сигарет. Ей больше не приходило в голову искать помощи на стороне. А если такая мысль и возникала, то она гнала ее, потому что понимала: не пройдет и часа, как Хейвен сменит название на Колдовской Город. Внимание жителей города было приковано к исчезновению Давида, и это воспринималось горожанами как добрый знак.
Весь день стояла жара. Ни ветерка, ни капли дождя. Жара одурманивала. Ломило все кости, кровь пульсировала в висках. Но поиски ни на минуту не прекращались. Руфь старалась руководить ими как можно лучше.
Силы покинули ее во вторник утром. Что-то накатило на Руфь, стиснуло железной хваткой горло, ноги стали ватными и подкосились, и она, как куль муки, свалилась на землю.
Она пыталась позвать на помощь и не смогла.
Но они все равно услышали.
Приближающиеся шаги. Кто-то
(Джад Таркингтон)
позвал кого-то другого,
(Хэнка Бака)
и их мысли сфокусировались на лежащей женщине.
(мы все любим тебя, Руфь)
Ее коснулись руки, подняли и
(мы все любим тебя и поможем тебе "превратиться")
аккуратно понесли.
(и я тоже люблю тебя… пожалуйста, найди его. Сосредоточься на нем, сосредоточься на Давиде Брауне. Не спорь, не сопротивляйся)
(мы все любим тебя, Руфь)
Ее несли, и она видела, что стоящие вокруг люди тяжело дышали, как собака в жаркую погоду.
Эд Мак-Кин отнес ее домой, а Хейзел Мак-Гриди уложила в постель. Руфь провалилась в глубокий сон. Единственное, что она смогла вспомнить во вторник утром, когда проснулась, это то, что ей снился Давид Браун. Он лежал на черной сырой земле под не менее черным небом, усыпанным звездами. Из его рта стекала струйка крови, глаза мальчика были пусты и неподвижны. Сразу после этого она и проснулась.
Руфь позвонила в городской зал. Ей ответила Хейзел. Все дееспособные жители города находятся в лесу, – сказала она. – Но если они не найдут мальчика до завтрашнего утра…
Хейзел не закончила.
В десять часов утра Руфь присоединилась к поискам. Когда вновь стало темнеть, она попросила Бича Джеригана проводить ее в город. В кузове грузовичка Бича что-то лежало, но она не знала, что именно, да и не хотела знать. Ей хотелось бы остаться в лесу, но она боялась, что силы вновь покинут ее и тогда никто не отнесет ее домой, как вчера. Она заставила себя перекусить и поспала около шести часов.
Утром, выпив чашку кофе и съев сэндвич, она мечтательно подумала о стакане молока. Затем, поднявшись в комнату, где стояла коллекция собранных ею кукол, Руфь села за стол и стала задумчиво рассматривать их. Куклы фарфоровыми глазами смотрели на нее.
В уме она проговаривала очередную скороговорку.
Затем мысль ее вернулась к реальности. Руфь взглянула на часы. Она пришла сюда в восемь тридцать, а сейчас уже четверть двенадцатого. Ее глаза расширились от удивления. Так долго?!
И…
…и некоторые куклы вдруг задвигались.
Немецкий мальчик в летнем костюме оказался почему-то между леди-эфенди и японочкой. За руку он держал индианку в сари. Русский мужик упал на пол, увлекая за собой гаитянца, и оба они лежали с обращенными в потолок лицами, покачивая головками.
Кто это двигает куклы? Кто здесь?
Она испуганно озиралась по сторонам, а сердце ее, казалось, сейчас выскочит из груди. Кукла-детоубийца Элмер Хани, нахально глядя на нее, улыбался. Говорю тебе, женщина: ты – глупая корова.
Никого. Вокруг все тихо.
Кто здесь? Кто здесь был? Кто сдвинул…
Мы сами сдвинулись с места, милочка.
Слабый, тоненький голосок.
Она зажала рукой рот. Ее глаза стали совсем круглыми от страха. И вдруг на стене она увидела большие корявые буквы. Чья-то рука с таким нажимом написала их, что несколько осколочков мела валялись на полу:
Давид Браун на Альтаире-4
Что? Что? Что это…
Это значит, что он оказался слишком далеко, – сказала кукла-француженка, и внезапно из ее глаз брызнули искры зеленого света. Лица всех остальных кукол расплылись в злорадной улыбке. Оказался слишком далеко, слишком далеко, слишком далеко…
Нет, я не могу в это поверить! – простонала Руфь.
Весь город, Руфь… оказался слишком далеко… слишком далеко… слишком далеко…
Нет!
Пропал… пропал…
Глаза куклы-клоуна из папье-маше тоже внезапно загорелись зеленым светом.
Голоса кукол все громче… и одновременно это были голоса города, и Руфь Мак-Косленд знала это.
Она подумала, что наступает последняя стадия перед тем, как все окончательно лишатся рассудка… и она в том числе.
Нужно что-то делать, Руфь. – Кукла-китаянка говорила голосом Бича Джеригана.
Нужно вызвать кого-нибудь, – французский пупсик голосом Хейзел Мак-Гриди.
Но они никогда не позволят тебе это сделать, Руфь. – Это сказала кукла-Никсон, подняв правую руку в приветственном жесте. Она говорила голосом Джона Эндерса из начальной школы. – Они могли бы, но это было бы неверно.
Они любят тебя, Руфь, но если ты попытаешься сбежать, они убьют тебя. Ты ведь и сама знаешь это, верно? – Кукла-анголец голосом Джастина Харда.
Пошли сигнал.
Сигнал, Руфь, да, и ты знаешь как…
Используй нас, мы покажем тебе как, мы знаем…
Она сделала шаг назад, зажав руками уши, как будто могла спастись от этих голосов. Ее губы дрожали. Она была в ужасе. В ее куклах сейчас сконцентрировалось все безумие Хейвена.
Сигнал, используй нас, мы можем показать тебе как, мы знаем, и ты ХОЧЕШЬ знать. Городской зал, Руфь, часы на башне…
Голоса теперь не просто кричали, они скандировали: Городской зал, Руфь! Да! Да! Городской зал! Городской зал! Да!
Хватит! Прекратите! – стонала она. – Хватит! Хватит! Пожалуйста, не надо!..
И вновь потеряла сознание.
Она пришла в себя поздно вечером. На полу было холодно. За окнами шумел ветер, собиралась гроза. Грозные силы природы готовились обрушиться на Хейвен.
Но Хейвен и сам сейчас был источником мощных сил. Просто перемена погоды стала очень важным фактором. Не только у Руфи в этот момент очень болела голова.
Почти каждый житель Хейвена, старый или юный, слышал, как за окном свистит ветер, и этот свист врывался в уши, вызывая нестерпимую головную боль.
Руфь проспала до часу дня среды. Голова все еще гудела, но две таблетки анальгина помогли унять боль. В пять часов она уже чувствовала себя прекрасно, чего с ней давно не было. Только все мышцы болели от напряжения.
Она вышла из дома и пошла по главной улице, внимательно глядя в глаза каждому встречному, как будто все они должны проснуться, подобно Спящей Красавице, очнувшейся от злых чар ведьмы.
Руфь направлялась в свой офис в городском зале. Возле школы дети запускали воздушного змея, и их звонкий смех оглашал площадь.
Но никто не смеялся, когда она заговорила с небольшой группой людей, среди которых были Брайен и Мэри Браун. Руфь говорила им, что очень сожалеет о своем решении быстро найти мальчика без помощи полиции штата. Она никогда не простит себе этой ошибки. Это было непростительное легкомыслие, – говорила она.
Брайен только кивнул; он выглядел изможденным и совсем больным. Мэри дотронулась до ее руки:
– Не нужно упрекать себя, – грустно сказала она. – Здесь замешаны другие обстоятельства. Мы все отлично это знаем.
Остальные согласно закивали.
Я больше не могу слышать их мысли, – внезапно поняла Руфь, и в ее сознании родился вопрос: А раньше могла? В самом деле? Или это были галлюцинации, порожденные пропажей Давида Брауна?
Да! Раньше – могла!
Ей легче было бы поверить в галлюцинации, но она знала, что это не так. И Руфь поняла кое-что еще: она все еще может делать это. Она все еще слышит их мысли, если сильно захочет. А вот слышат ли они ее?
ВЫ ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ? – мысленно крикнула она так громко, как только могла.
Мэри Браун отдернула руку, как будто ей причинили сильную боль. Ньют Беррингер глубоко вздохнул. Хейзел Мак-Гриди, стоявшая к ней спиной, оглянулась, как если бы Руфь что-то сказала.
Да, они все еще слышат меня.
– Хорошо или плохо, но дело сделано, – сказала Руфь. – Пришло время позвонить в полицию штата и сообщить о Давиде. Вы даете мне согласие на этот шаг?
При нормальных обстоятельствах она никогда не задала бы им подобного вопроса. Но в Хейвене сейчас творились странные дела.
Они смотрели на нее с нескрываемым удивлением.
Теперь она ясно слышала их голоса: Нет, Руфь, нет… никаких чужих… мы сами… мы позаботимся… нам не нужны чужие… мы "превращаемся"… тссс… во имя спасения твоей жизни, Руфь… тссс…
Порыв ветра распахнул окно в офисе Руфи. Эдли Мак-Кин оглянулся на этот звук… все они оглянулись, потом Эдли загадочно улыбнулся.
– Конечно, Руфь, – сказал он. – Если ты считаешь, что это нужно, звони в полицию. Мы полагаемся на твое решение.
И все согласились с ним.
Погода продолжала портиться и в среду, когда полиция получила сообщение об исчезновении Давида Брауна. Его фотографию показали в программе новостей с просьбой позвонить, если кто видел его в последние дни.
В пятницу Руфь Мак-Косленд поняла, что в последние дни произошли необратимые процессы с ней самой. Она чувствовала, что тоже сходит с ума.
Она понимала это, но никак не могла предотвратить. Оставалась лишь надежда, что куклы сказали ей правду.
Глядя на себя как бы со стороны, она увидела, что держит в руке кухонный нож – тот, которым разделывают рыбу. С ножом в руках она направилась наверх, проведать своих кукол.
Комната, где находились куклы, была залита мертвенным зеленым светом. Свет призраков. Так теперь называл их каждый живущий в городе, и это было подходящее название. Не хуже любого другого.
Призраки.
Пошли сигнал. Это все, что ты можешь сейчас сделать. Они хотят избавиться от тебя, Руфь. Они любят тебя, но они и боятся тебя. Даже сейчас, когда ты все больше начинаешь походить на них, они боятся тебя. Может быть, кто-нибудь услышит сигнал… услышит… увидит… поймет его!…
Руфь не решилась работать с куклами в этой комнате. Она боялась зеленого света. Она поочередно перенесла их в рабочий кабинет своего покойного мужа и выставила в ряд; куклы напоминали ей умерших детей, которых после смерти набальзамировали.
Она обмотала ноги каждой куклы туалетной бумагой, как бы связывая их в единую цепь. По каналу из туалетной бумаги должна будет поступать генерированная ею энергия. Она не могла бы объяснить, откуда знает, что и как нужно делать… знание, казалось, пришло прямо из воздуха. Из того самого воздуха, в котором Давид Браун
(на Альтаире-4)
исчез.
Она вложила нож в руки крайней куклы, и на кончике ножа вспыхнул зеленый огонек.
Я
(посылая сигнал)
убиваю своих единственных детей.
Сигнал. Думай о сигнале, а не о детях.
Взяв электрический шнур, она связала всех кукол вместе. Конец шнура она присоединила к батарейке карманного фонарика, который забрала у пятнадцатилетнего сына Бича Джеригана, Хампа, около недели назад, когда все это безумие только начиналось. Из комнаты, где куклы были раньше, она принесла несколько скамеек.
Остановившись передохнуть, она взглянула на башенные часы. Те показывали ровно три часа.
Руфь прекратила свою работу и прилегла поспать. Она быстро уснула, но сон ее был тяжелым; она ворочалась, вздрагивала и стонала. Даже во сне в ее голове звучали голоса, и среди этих голосов теперь отчетливо выделялись голоса неизвестных ей существ – она даже затруднялась назвать их людьми.
Голоса призраков.
…В четверг днем Руфь поняла, что перемена погоды ничего не может изменить.
Приехала полиция, но они не бросились немедленно на поиски. Они еще раз расспросили Руфь об обстоятельствах исчезновения Давида Брауна, изучили карту местности и похвалили ее за методичность.
– Ты внимательна и предусмотрительна, Руфи, – сказал ей Страшила Дуган в этот вечер. – Собственно, как и всегда. Только вот мне кажется, что раньше ты не пила так много бренди.
– Батч, прости…
– Ну, что ж… Поступай как знаешь.
– Да, – сказала она и принужденно улыбнулась. Это было одно из любимых выражений покойного Ральфа.
Батч задал ей множество вопросов, кроме того единственного, который должен был бы задать: Руфь, что происходит в Хейвене? Ветер усиливался, и никто из приехавших не почувствовал в атмосфере города ничего странного.
Но ветер не развеял тревогу. Большое волшебство продолжало происходить в Хейвене. Оно как бы достигло определенной точки, и теперь стремительно развивалось дальше.
В среду ночью и Руфь потеряла два зуба. Один она в четверг обнаружила на подушке, другой же так и не смогла найти. Она подумала, что, возможно, проглотила его.
В голове у нее непрерывно шептали голоса кукол, и в пятницу она предприняла последнюю попытку спасти себя.
Она наконец решила покинуть город – теперь он уже не был ее. Она думала, что оставаться здесь дольше – слишком дорогой подарок для призраков.
Она села в старенький "додж", боясь в душе, что тот не заведется. Они могли испортить машину. Но "додж" завелся.
Потом она подумала, что ей, очевидно, не дадут выехать из Хейвена, что они остановят ее, улыбнутся, как вампиры, и она опять услышит это бесконечное мы-все-любим-тебя-Руфь. Но и этого не произошло.
Она выехала на главную улицу. На ее лице застыла улыбка. В голове крутилась совсем глупая скороговорка про Карла, Клару и кораллы. Она направилась к зданию городского зала
(Руфь пошлет сигнал)
(это единственный выход)
(и он полетит на Альтаир-4)
и старалась держаться изо всех сил.
Успокоилась она немного лишь тогда, когда башенные часы скрылись из вида.
Вновь и вновь глядя в зеркало заднего обзора, она ждала погони.
Ведь они слишком любят ее, чтобы позволить ей уехать.
Но дорога была пуста. За ней никто не ехал.
Руфь выехала на трассу Хейвен – Альбион и замедлила скорость до пятидесяти миль в час.
Она приближалась к границе города.
Не могу вернуться назад. Не могу.
Ее нога сильнее надавила на педаль акселератора.
Внезапно она забеспокоилась: все голоса куда-то исчезли. Если ей удастся миновать черту и выехать из города…
На дороге появился указатель:
А Л Ь Б И О Н
Она нажала на газ, затем передумала и притормозила. Выйдя из машины, она расслабленно потянулась. Тихо. Даже ветер утих. Воздух опять застыл на месте. За машиной висел столб пыли.
Руфь села на подножку, думая, что же заставило ее остановиться.
Думая. Почти зная. Начиная
("превращаться"?)
понимать. Или догадываться.
Барьер? Это то, о чем ты думаешь? Они приготовили барьер? Руфь, это просто нелепо!
Внезапно на горизонте появилась машина. Она мчалась ей навстречу. За рулем сидела Нэнси Восс. На переднем бампере Руфь увидела табличку:
ПОЧТОВАЯ СЛУЖБА.
Нэнси Восс не смотрела на Руфь. Она ехала в направлении Августы.
Видишь? И ее ничто не остановило, – подумала Руфь.
Нет, – тут же прозвучало в ее голове. – Ее – нет, Руфь. Только тебя. Остановят тебя, да еще друга Бобби Андерсон, ну и, возможно, еще одного-двух человек. Давай, поезжай, если не веришь. Мы все любим тебя, и нам будет противно видеть то, что произойдет с тобой… но мы не сможем это предотвратить.
Руфь подошла к кромке шоссе Хейвен – Альбион. Позади нее на раскаленном асфальте тянулась ее собственная длинная тень. Над головой стояло жаркое июльское солнце. Внезапно она услышала шум мотора из лесу. Усадьба Бобби, – поняла она. Опять копают. И она вдруг почувствовала, что они очень близко подобрались к… ну, к чему-то важному. Это наполнило ее сердце тревогой.
Она приблизилась к придорожному столбу… миновала его… и в ней возродилась надежда. Она теперь была не в Хейвене. Она была в Альбионе. Сейчас она побежит к ближайшему дому, спросит, где телефон, наберет номер… Она…
…замедляла шаг.
Идти стало труднее. Горячий воздух будто хватал за руки, не пуская ее вперед. Руфь, тряхнув головой, не прекращала идти. Ноги будто увязали в грязи. Мышцы болели от напряжения. В душе поднималась паника. Она приближалась к невидимому эластичному барьеру, а он отталкивал ее назад.
Руфь боролась, но ноги ее, казалось, не сдвигались с места. Из глаз лились слезы. Она попыталась передвигаться ползком, но тут какая-то сила оторвала ее от земли, отнесла к автомобилю и швырнула у подножки.
Она просидела на земле не менее получаса, ожидая, пока перестанут болеть колени. Мимо нее в обоих направлениях проносились машины. Подъехал Эшли Рувелл и остановился возле нее. Он выглянул из окна:
– Привет, миссис Мак-Косленд! – Он улыбнулся рыбьими губами. На лице его не было удивления; все зубы из его рта давно выпали.
Она сидела, а он все звал ее:
– Идите сюда! Мы вас любим, миссис Мак-Косленд!..
Она посидела еще какое-то время, потом медленно уселась за руль и повернула машину к городу. На лице ее теперь не было ничего, кроме безнадежной обреченности…
При въезде в город у нее выпал еще один зуб.
Всю эту ночь с ней разговаривали ее куклы. И Руфи казалось, что все сказанное – правда… и это было самое ужасное. Она сидела, освещенная зеленым светом, и слушала их неприятные сказки.
Они говорили, что она правильно рассудила, будто сходит с ума; ее мозг, говорили они, подвергается воздействию Х-лучей и изменяется. Он… "превращается".
Ее мозг, ее зубы – то есть экс-зубы – все это "превращается". И ее глаза… они меняют цвет. Сама она еще раньше заметила на примере Бича Джеригана, что глаза становятся ореховыми.
Ореховые глаза… отсутствие зубов… о Боже, что с нами происходит?
Не беспокойся, Руфь, это просто вторжение из космоса, которое случилось много веков назад. Ты ведь понимаешь это? Вторжение призраков. Если хочешь понять, как они выглядят, загляни в глаза Бича Джеригана. Или Венди. Или в свои собственные.
– То есть вы хотите сказать, что меня сожрут, – прошептала она.
Руфь, ты смешная. А как же, по-твоему, происходит "превращение", если не так – смеялись куклы, а сознание Руфи постепенно уплывало куда-то далеко.
Проснувшись в воскресенье утром с восходом солнца, она продолжила свой диалог с куклами.
Почему? Почему именно она?
Неважно почему, Руфь, – шептали куклы. – Твое дело послать сигнал… и умереть.
Какие из этих мыслей принадлежат мне? И какие тем, кто руководит мною?
Неважно, Руфь. Все равно это должно случиться, так пусть же произойдет поскорее. Хватит размышлять. Пусть все случится… потому что часть твоего существа хочет, чтобы это произошло, верно?
Да. Большая часть ее существа – да. И хочет не так послать сигнал, как вырваться из этой иррациональной цепочки.
Если все это должно исчезнуть, она предпочла бы исчезнуть вместе с ним.
В этот вечер ей позвонил Батч Дуган, чтобы узнать, нет ли новостей по поводу Давида Брауна. Он сообщил ей некоторые новости. Брат пропавшего мальчика, Хиллмен, находился в госпитале в состоянии близком к коматозному. Дедушка мальчика был немногим лучше. Он пытался рассказывать людям, что Давид Браун не потерялся, а на самом деле исчез. Что это был фокус, который сделал его старший внук. И еще он болтает, что в Хейвене люди сходят с ума, а некоторые уже спятили.
– Он съездил в Бангор и наболтал все это парню из "Ньюс" по имени Брайт, – сказал Страшила. – Но ему там не поверили. Старикашка совсем сдурел, Руфь.
– Лучше удержи его там подольше, сколько сможешь, – прозвучало в ответ. – Они позволят ему вернуться, но он никогда не выберется отсюда снова.
– Что? – воскликнул Страшила. Внезапно его голос задрожал. – Что ты болтаешь, Руфь?
– Думаю, завтра ты узнаешь много нового. Я все еще не теряю надежду. – Она внимательно посмотрела на выстроившихся в ряд кукол. – Жди завтра сигнала.
– Что? – голос Дугана вдруг потонул в возникшем на линии шуме.
– Прощай, Батч, и помни: сигнал. Ты обязательно услышишь его.
– Руфь, куда ты пропала?.. перезвони… скоро…
Она повесила ставшую бесполезной трубку, посмотрела на своих кукол, прислушалась к звучащим в голове голосам и приготовилась ждать, когда придет время.
Воскресенье могло бы быть образцовым летним деньком – ясное, теплое, яркое. В четверть первого Руфь Мак-Косленд в последний раз покинула свой дом. Она заперла парадную дверь и повесила ключ на гвоздик. Кукол она сложила в старый саквояж Ральфа и спустилась по ступенькам.
Прогуливающийся неподалеку Бобби Тремейн радостно поприветствовал ее:
– Вам помочь, миссис Мак-Косленд?
– Нет, спасибо, Бобби.
– Ладно.
Он улыбнулся. Во рту его еще оставались несколько зубов.
– Мы все любим вас.
– Да, – сказала она, укладывая на переднее сидение машины саквояж. – Мне это хорошо известно. Иди, Бобби.
Он ушел, оглядываясь через плечо, и его юное лицо выглядело встревоженным и озабоченным.
Руфь подъехала к городскому залу.
Саквояж был тяжеловат, и она с трудом втащила его по ступенькам. Голова опять начала раскалываться от ноющей боли. Она облизнула губы, и сразу два зуба выскочили изо рта, испачкав кровью блузку, и покатились по ступенькам.
С трудом добравшись до третьего этажа, она остановилась, чтобы перевести дыхание, и выглянула в окно. И тут увидела их всех. Все они смотрели на нее. Казалось, весь город собрался под окнами зала.
Не глядя больше в окно, Руфь быстро начала доставать кукол из саквояжа. Затем она достала провод, примотала к своей руке один его конец, а вторым обвязала кукол. В горле у нее стояли слезы, а во рту ощущался вкус крови. Потом, передумав, она принялась вдруг укладывать кукол в круг так, чтобы они касались друг друга руками и ногами, образуя неразрывную цепь. В центр образованного кольца она поместила батарейку.
И тут ударили башенные часы.
Буммм.
Теперь мне нужно только ждать, – думала она. – Сидеть и ждать.
Но сперва нужно сделать еще кое-что.
Она поднялась в башню, верхушку которой украшали часы. Внезапно что-то зацепило ее по лицу.
– О боже, нет! – воскликнула Руфь.
Это была летучая мышь. Сотни, тысячи летучих мышей. Они проснулись, потревоженные ее приходом, и вдруг стаей обрушились на нее. Одна вцепилась в волосы, другая – в плечо, третья – в ногу…
Летучие мыши были везде. Они свистели. Шум, производимый их крыльями, напоминал приглушенный гром. Руфь закрыла руками лицо. Внезапно в хлопанье крыльев ей почудились голоса, голоса Хейвена.
Летучие мыши сдирали с нее платье, выдирали волосы… Это хуже сходящего с ума города, – подумала она. Гораздо хуже!
Все было напрасно! Ее приспособление никогда не сработает! Летучие мыши загрызут ее насмерть! Она смутно вспомнила, как когда-то читала про летучих мышей-вампиров… Еще немного – и ее, казалось, захлестнет агония…
– Боже, дай мне умереть! Не дай им убить меня! Не дай мне "превратиться"… – из последних сил закричала она. И тут раздался взрыв. Зеленое пламя захлестнуло все здание… площадь перед ним… весь мир.
Потом зеленое стало черным.
Было пять минут четвертого.
Весь Хейвен, все его жители, лежали на земле лицом вниз. Некоторые успели добежать до погребов и укрыться в них. Взрывная волна выбила в Хейвене все стекла; пострадали также Троя и Альбион.
Зеленое пламя подняло в воздух городской зал и башню, а затем унесло, подобно ракете, в небо. Остались только куклы… их руки… ноги… и рука Руфи Мак-Косленд.
Башня стремительно летела в небо. "Челленджер", да и только, – подумал вдруг Бентон Роудс. Искры вспыхивали в небе, как разрывающиеся снаряды.
Постепенно поднимаясь на ноги, люди завороженно смотрели в небо.
Только одного человека происходящее не интересовало – Джима Гарднера. Сегодня у них с Бобби был небольшой перерыв, и они не работали. Он валялся в гамаке и бесцельно смотрел на редкие облака.
Внезапно небо озарилось светом; он узнал этот свет – свет галлюцинаций.
Вот она, сила Бобби Андерсон; вот она, уносящая в небо целое здание с башней.
– Черт побери, – тоненьким голоском почему-то пропела Бобби.
Вот оно, Гард. Вот что ждет нас всех в будущем! Ты этого хотел? А эта женщина, которая раньше звалась Бобби? Ты думаешь, ей можно отдавать в руки такую силу?
Она не сумасшедшая. Совсем не сумасшедшая. И за ней нужно присматривать, иначе она может натворить много бед.
Зеленый свет слепил глаза, и Гарднер прикрыл их рукой. Потом вскочил на ноги.
К нему бежала Андерсон, крича на ходу:
– Что это было такое?
Но она знала… она знала… и Гарднеру было хорошо известно, что она знала.
Гарднер мгновенно воздвиг в своем сознании барьер. За последние две недели он прекрасно научился это делать, когда ему не хотелось, чтобы Бобби копалась в его мыслях.
Вот и сейчас он видел, что она пытается прочесть его мысли и не может… и злится.
– Я не знаю точно, – ответил он. – Я дремал, когда вдруг что-то загремело и в небе вспыхнул зеленый свет. Вот и все.
Глаза Бобби скользнули по его лицу, и она кивнула.
– Да, лучше нам пойти в город и все узнать на месте.
Гарднер слегка расслабился. Он не знал, зачем лгал ей, только ложь показалась ему необходимой, если он хочет продолжать оставаться в безопасности.
– Ты пойдешь со мной? Или мне идти самой?
– Я, пожалуй, останусь.
Когда она ушла, он выпил пива и отшвырнул ногой пустой стакан. Когда Бобби вернулась, она застала его спящим в гамаке.