НАЗАД | INDEX

Часть третья
ДВЕРЬ И ДЕМОН

Эдди уже засыпал, когда чей-то голос отчетливо проговорил ему в самое ухо: "Скажи ему, пусть возьмет ключ. Ключ прогоняет голоса".

Он вскинулся и сел, дико озираясь. Сюзанна подле него крепко спала; голос принадлежал не ей.

Кажется, этот голос вообще никому не принадлежал. Они уже восемь дней пробирались чащей вдоль Луча, и этим вечером устроились на ночлег в глубоком овраге, выходившем в лесной распадок. Слева в некотором отдалении шумела широкая стремнина; она мчала свои бурные воды в ту же сторону, куда шли путники: на юго-восток. Справа на крутой косогор поднимались ели. Никаких непрошенных гостей, только спящая Сюзанна да бодрствующий Роланд. Сжавшись в комок под одеялом, стрелок сидел над самой рекой, устремив застывший взгляд в темноту.

"Скажи ему, пусть возьмет ключ. Ключ прогоняет голоса".

Эдди колебался всего мгновение. Здравый рассудок стрелка находился в шатком равновесии с безумием, баланс мало-помалу смещался – не в пользу здравомыслия – и, что хуже всего, никто не понимал этого лучше самого Роланда. А посему Эдди был готов хвататься за любую соломинку.

Подушкой молодому человеку служил сложенный в несколько раз прямоугольный лоскут оленьей кожи. Сунув руку под это изголовье, юноша извлек оттуда небольшой сверток и направился к Роланду. К тревоге Эдди, его приближение было замечено стрелком лишь тогда, когда до незащищенной спины Роланда оставалось меньше четырех шагов. В былые (и не столь давние) времена стрелок понял бы, что Эдди проснулся, раньше, чем юноша успел бы сесть в постели – по его изменившемуся дыханию.

"Когда он волокся по взморью, полудохлый от укуса здешнего родственничка наших омаров, в нем и то было больше бдительности", – мрачно подумал молодой человек.

Роланд наконец повернул голову и скользнул взглядом по Эдди. Страдание и упадок сил высветлили глаза стрелка, сделали их прозрачными и блестящими, но Эдди распознал в этом блеске лишь внешний, наружный глянец. За ним он чувствовал растущее смятение, помрачение, которое почти наверняка перешло бы в безумие, если бы продолжало развиваться бесконтрольно. Сердце Эдди дрогнуло от жалости.

– Не спится? – спросил Роланд. Слова он выговаривал медленно, точно плавал в наркотическом дурмане.

– Да я уж совсем было закемарил, но проснулся, – сказал Эдди. – Слышь, Роланд.

– Мне мнится, я вступаю в пору смерти. – Роланд смотрел на Эдди. Яркий, легкий блеск глаз погас; теперь Эдди глядел в два темных глубоких омута, в два, казалось, бездонных колодца. Молодой человек содрогнулся – не столько от слов стрелка, сколько от его бессмысленного неподвижного взгляда. – А знаешь ли ты, Эдди, что я уповаю найти на той поляне, где обрывается тропа?

– Роланд.

– Тишину, – промолвил Роланд. Он прерывисто вздохнул. – Ти-ши-ну, Эдди. Безмолвие. И все. Этого будет довольно. Кончатся мои. мытарства.

Он прижал кулаки к вискам, и Эдди подумал: "Я уже видел, как то же самое делал кто-то другой, и недавно. Но кто? Где?"

Мысль, разумеется, смехотворная; Эдди почти два месяца не видел никого, кроме Роланда и Сюзанны. Тем не менее, интуиция подсказывала ему: ошибки нет. Вслух Эдди сказал:

– Роланд, я тут давно уж колупаюсь с одной штуковиной.

Стрелок кивнул. Губы тронула бледная тень улыбки.

– Знаю. И что же это? Ты готов, наконец, сказать?

– Мне кажется, она тоже может быть частью этого. как его. ка-тета.

Безучастный взгляд Роланда вдруг стал внимательным. Стрелок пристально глядел на Эдди, но ничего не говорил.

– Смотри. – Эдди начал разворачивать кожаный лоскут.

"Держи карман шире! – внезапно заорал голос Генри, да так оглушительно, что Эдди не сдержался и едва заметно вздрогнул. – Поможет твоя дебильная деревяшка, жди! Стоит только твоему дружку разок глянуть на эту щепку недопиленную, он со смеху подохнет, укатается! Над тобой укатается! Во, во, смотрите, скажет, никак наша тютя сопливая чего-то выстругала!"

– Заткнись, – буркнул Эдди.

Стрелок вскинул брови.

– Не ты.

Ничуть не удивившись, Роланд кивнул.

– Брат часто навещает тебя, а, Эдди?

Забыв о свертке, Эдди остолбенело воззрился на стрелка, но в следующую секунду улыбнулся. Не слишком приятной улыбкой.

– Не так часто, как бывало, Роланд. Слава Создателю, есть еще в жизни мелкие радости.

– Да, – согласился Роланд. – Когда голосов чересчур много, они тяжким бременем ложатся на сердце. так что там у тебя, Эдди? Дозволь взглянуть.

Эдди поднял на ладони ясеневый чурбачок. Из него, точно женская голова на носу рассекающего морскую гладь корабля, точно рукоять меча из камня, выступал почти готовый ключ. Насколько точно он воспроизводил очертания, виденные Эдди в огне, молодой человек не знал (и полагал, что не узнает никогда – вот разве отыщется подходящий замок, где ключ можно будет испытать), но думал, что довольно точно. Зато Эдди не сомневался в другом: лучше этого ключа он еще ничего не мастерил. Прочие поделки не шли с ним ни в какое сравнение.

– Клянусь богами, Эдди, прекрасно! – вымолвил Роланд. От его апатии не осталось и следа; в голосе звучало то, чего Эдди никогда прежде не слышал: почтительное удивление. – Он готов? Нет еще, верно?

– Нет. не совсем. – Большой палец Эдди спустился в третью выемку, огладил закорючку, которой оканчивалась бородка ключа. – Надо бы еще маленько поковыряться с этим. И вот тут, на конце, кривулька покамест неправильная. Я знаю. Хотя не знаю, откуда.

– Значит, вот он, твой секрет. – Это не был вопрос.

– Да. Знать бы еще, к чему все это.

Роланд оглянулся. Проследив за его внимательным взглядом, Эдди увидел Сюзанну и отчасти утешился тем, что Роланд первый услышал ее приближение.

– Вы что тут сидите, полуночники? Треплетесь? – Заметив в руке у Эдди деревянный ключ, Сюзанна кивнула. – Мне было интересно, когда же ты созреешь, чтоб его показать. А знаешь, хорошо вышло. Не представляю, для чего нужен этот ключик, но получилось потрясно.

– Возможно, тебе известно, какую дверь он отмыкает? – Роланд обращался к Эдди. – Не значилось ли это в предначертаниях твоего кеф?

– Нет. но на что-нибудь он, может, и сгодится, хоть и недоделанный. – Молодой человек протянул ключ Роланду. – Я хочу, чтобы он хранился у тебя.

Роланд не шелохнулся. Он внимательно изучал Эдди.

– А почему?

– Почему. ну. да вроде кто-то сказал мне, что так нужно, вот почему.

– Кто?

"Твой мальчишка, – пришла Эдди в голову неожиданная мысль и, еще не успев додумать ее, молодой человек понял: верно. – Твой треклятый мальчишка".

Однако высказываться Эдди не спешил. Ему вообще не хотелось упоминать имени мальчика. Роланд вновь завелся бы, и все.

– Не знаю. Но, думаю, попытка не пытка.

Роланд медленно протянул руку к ключу. Едва его пальцы коснулись дерева, вниз по стерженьку ключа, мерцая, просыпались яркие искры, но Эдди не взялся бы с уверенностью утверждать, что действительно видел эти крохотные вспышки – так быстро они отсверкали. Возможно, это был всего лишь звездный свет.

Пальцы стрелка обхватили ключ, пробивающийся из обрубка ветки. В первую секунду по лицу Роланда ничего нельзя было прочесть, затем он нахмурился и вскинул голову, словно прислушиваясь.

– Ты что? – спросила Сюзанна. – Слышишь.

– Ш-ш-ш! – Недоумение на лице стрелка медленно сменялось изумлением. Он посмотрел на Эдди, на Сюзанну и снова на Эдди. Глаза Роланда, подобно воде, что заполняет погруженный в ручей кувшин, заполняло неведомое безмерное чувство.

– Роланд? – забеспокоился Эдди. – Ты в порядке?

Роланд что-то прошептал. Что именно, Эдди не расслышал.

Сюзанна глядела испуганно. Она бросала на Эдди отчаянные взгляды, будто хотела спросить: "Что ты с ним сделал?"

Эдди взял ее руку в свои.

– Спокуха; по-моему, все нормально.

Рука Роланда так крепко сжимала чурбачок, что Эдди прошил мгновенный страх: как бы ключ не разломился надвое. Но дерево было крепкое, и вырезал Эдди толсто. А стрелок, напрягая шею так, что горло раздувалось, а кадык ходил ходуном, силился заговорить. и вдруг во всю мочь, красивым, сильным голосом закричал прямо в небо:

– ПРОПАЛИ! ГОЛОСА ПРОПАЛИ!

Он снова поглядел на товарищей, и Эдди увидел то, чего не чаял увидеть до конца своей жизни – даже если бы жизнь эта продолжалась тысячу лет.

Роланд Галаадский плакал.

В эту ночь, впервые за много месяцев, к Роланду пришел глубокий сон без видений; стрелок спал, крепко стиснув в руке не-вполне-законченный ключ.

В другом мире, но под сенью того же ка-тета, Джейк Чэмберс видел самый живой и яркий в своей жизни сон.

Во сне Джейк пробирался древним бором; вернее, уцелевшей от вековой чащобы мертвой зоной бурелома и неряшливого кустарника, который чрезвычайно досаждал мальчику, царапая щиколотки и норовя стянуть с ног кроссовки. На пути Джейка встала неширокая полоса более молодых деревьев (ольха, подумал он, или, может быть, буки – городской ребенок, о деревьях он знал только, что у одних бывают листья, а у других хвоя). Меж них обнаружилась стежка. Прибавив шагу, Джейк двинулся по ней. Впереди просматривалась то ли поляна, то ли просека.

Не доходя до прогала в зарослях, Джейк остановился, углядев с правой стороны что-то вроде каменного указателя, и сошел с тропы посмотреть. В камне были вырезаны буквы, но разрушительное действие времени так сказалось на них, что разобрать надпись не удавалось. Наконец Джейк закрыл глаза (чего никогда прежде во сне не делал) и обвел каждую букву пальцами, как слепой, читающий по брайлевской системе. В темноте под веками все они обрели очертания и наконец сложились в связную фразу, отчетливо проступившую синим огненным контуром:

"ПУТНИК! ЗА СИМ ПРЕДЕЛОМ ЛЕЖИТ СРЕДИННЫЙ МИР – МЕЖЗЕМЕЛЬЕ".

Спящий в своей постели Джейк подтянул колени к груди и покрепче сжал ключ в руке, зарывшейся под подушку.

"Межземелье, – подумал он, – ну, конечно же. Сент-Луис, и Топека, и страна Оз, и Всемирная ярмарка, и Чарли Чух-Чух".

Джейк из сна открыл глаза и заспешил дальше. Поляна за деревьями оказалась залита старым растрескавшимся асфальтом. Посередине желтой выцветшей краской был нарисован круг. Джейк понял, что перед ним дворовая баскетбольная площадка, даже раньше, чем увидел у дальнего ее края, у штрафной линии, мальчика с пыльным старым уилсоновским мячом. Мяч раз за разом взлетал и аккуратно проскакивал в кольцо без сетки: бросок – очко, бросок – очко. Баскетбольная корзина торчала не на щите, а на чем-то вроде закрытого на ночь киоска или торговой палатки. Запертая дверь будки была раскрашена чередующимися диагональными черными и желтыми полосами. За дверью – а может быть, под ней – Джейк расслышал мерный грохот могучих машин. Эти звуки почему-то тревожили. Пугали.

"Не наступи на роботов, – не оборачиваясь предупредил мальчик с мячом. – По-моему, они все дохлые, но на твоем месте я бы не рисковал".

Джейк огляделся и увидел на асфальте площадки несколько разломанных на части механизмов. Один напоминал мышь или крысу, другой – нетопыря. Почти у самых ног Джейка двумя ржавыми кусками лежала механическая змея.

"Ты – это я?" – спросил Джейк, делая шаг к мальчику у корзины, но понял, что это не так, даже раньше, чем тот обернулся. Мальчик был больше Джейка и старше – самое меньшее, лет тринадцати. Волосы потемнее; и глаза, увидел Джейк, встретившись с незнакомцем взглядом, не голубые, как у него, а светло-карие с зеленью, ореховые.

"А по-твоему как?" – спросил странный мальчик. Мяч ударился об асфальт и очутился у Джейка.

"Нет, конечно, – Джейк словно извинялся. – Просто недели три назад меня как напополам разрезало". – Он проворно присел; бросок с центра площадки – и мяч, прочертив высокую параболу, беззвучно пролетел в кольцо. Джейк пришел в восторг, однако тут же сделал не слишком приятное открытие: он побаивается того, что, возможно, должен услышать от этого незнакомого парнишки.

"Можешь не объяснять, знаю, – сказал мальчик. – Хреново было, да? – На нем были линялые полосатые шорты и желтая футболка с надписью "В МЕЖЗЕМЕЛЬЕ НЕ СОСКУЧИШЬСЯ". Голову парнишка обвязал зеленым платком, чтобы волосы не лезли в глаза. – Ничего, обомнется. только сперва будет еще хреновее".

"Где мы? – спросил Джейк. – И кто ты?"

"Это Портал Медведя. а еще это Бруклин".

Как будто бы бессмыслица. но определенный смысл в ней все-таки был. Джейк сказал себе, что со снами всегда так. Однако, если честно, происходящее не казалось сном.

"Что до меня, то я не велика шишка, – продолжал мальчик. Бросок назад через плечо; мяч взмыл в воздух и провалился в кольцо, не зацепив обруча. – Мое дело тебя проводить, вот и все. Я сведу тебя туда, куда тебе нужно, и покажу то, что тебе нужно увидеть, но ты, смотри, осторожней – я-то прикинусь чайником, будто никогда тебя в глаза не видал. А Генри чужих не переваривает, дергаться начинает. А задергается, так может психануть. А он больше тебя".

"Кто такой Генри?" – спросил Джейк.

"Неважно. Только не попадайся ему на глаза. Держись себе в сторонке и знай чеши следом за нами. Потом мы свалим, вот тогда."

Мальчик посмотрел на Джейка. С жалостью и страхом. Джейк вдруг понял, что мальчик тает – прямо сквозь желтую футболку проступали желтые и черные полосы на будке-киоске.

"Как я тебя найду?" – Джейк внезапно страшно испугался, как бы мальчик не растворился раньше, чем успеет сказать все, что необходимо услышать Джейку.

"Раз плюнуть, – ответил мальчик. Слова отдавались странным звенящим эхом. – Сядешь на метро, доедешь до Коопгородка. Найдешь меня".

"Не найду! – крикнул Джейк. – Кооперативный городок – огромный районище! Там, небось, народу живет сто тыщ!"

Но мальчик уже превратился в мутноватый молочный абрис. Не таяли, как улыбка Чеширского кота в "Алисе", только светло-карие глаза. Они смотрели на Джейка с сочувствием и тревогой. "Не проблема, – утешил мальчик. – Ключ и розу ты нашел? Таким же макаром найдешь и меня. Сегодня после обеда, Джейк. Часика так в три было б в самый раз. Придешь – будь поаккуратней. И не зевай. – Он помолчал – призрачный мальчик со старым баскетбольным мячом у прозрачной ноги. – Ладно, мне пора. хорошо, что повидались. Ты, похоже, неплохой пацан – не удивительно, что он души в тебе не чает. Хотя здесь опасно. Будь осторожен. и не зевай".

"Погоди! – завопил Джейк и опрометью кинулся через площадку к исчезающему мальчику. Под ногу ему подвернулся покалеченный робот-трактор. Джейк споткнулся и грянулся коленями на асфальт, в клочья разодрав штаны. – Погоди! Ты должен объяснить мне, что все это значит! Ты должен объяснить, за что мне все это!"

"Причина – Луч, – отозвался мальчик, теперь уже вовсе бестелесный, только глаза еще парили в воздухе. – Луч и Башня. В конечном счете все, даже Лучи, служит Темной Башне. Думаешь, с тобой будет иначе?"

Взмахнув руками, Джейк поднялся.

"Я найду его? Я найду стрелка?"

"Не знаю, – казалось, голос мальчика раздается за миллион миль от Джейка. – Знаю только, что ты должен рискнуть. Тут у тебя выбора нет".

Мальчик исчез. Баскетбольная площадка опустела. Над лесом повисла тишина. Единственным звуком, нарушавшим ее, был едва слышный грохот машин, и Джейку он не нравился. Машины шумели не так. Мальчик подумал: разлад в неизвестном механизме сказывается на розе – или наоборот. Все непонятным образом цеплялось одно за другое.

Он подобрал старый, побитый мяч; бросил. Мяч прошел точно в кольцо. и пропал.

"Река, – вздохнул голос странного мальчика. Точно легчайший зефир, он шел ниоткуда и отовсюду. – Ответ – река".

Джейка разбудил первый молочный свет зари. Мальчик лежал, глядя в потолок, и думал про человека из "Манхэттенского пиршества ума" – Эрона Дипно, который ошивался на Бликер-стрит еще когда Боб Дилан умел выдувать из своего "Хонера" только открытое "фа". Эрон Дипно загадал Джейку загадку:

Ходить не умеет, бежит – не угнаться,

На ложе не ведает сна,

Лепечет, бормочет, но вот отозваться

На оклик не может она.

Теперь Джейк знал ответ. Река. Река бежит; у реки есть ложе; река никогда не спит; река лепечет и бормочет. Ответ ему подсказал мальчик. Мальчик из сна.

И вдруг на ум ему пришли другие слова Дипно: "Это только половина ответа. Загадка Самсона двойная, друг мой".

Джейк взглянул на часы у кровати: двадцать минут седьмого. Пора двигать, если есть желание выбраться из дома до того, как родители проснутся. Школа на сегодня отменяется; может статься, подумал Джейк, для меня школа уже отменилась навсегда.

Он откинул одеяло, живо спустил ноги на пол и увидел на обеих коленках ссадины. Свежие ссадины. Вчера, когда он упал, поскользнувшись на кирпичах, он расшиб левый бок, а потеряв сознание рядом с розой, стукнулся головой, но колени остались целы.

– Это во сне, – прошептал Джейк и обнаружил, что ничуть не удивлен. Он проворно начал одеваться.

В недрах шкафа, под набросанными как попало старыми кроссовками без шнурков и кипой комиксов "Человек-Паук", Джейк отыскал ранец, с которым ходил в начальную школу. Горе тому, кого застукают с ранцем в школе "Пайпер" ("фи, голубчик, как вульгарно, право!"). и схватившего свой старенький портфель Джейка мощной волной захлестнула тоска по тем давним дням, когда жизнь казалась такой простой.

Он затолкал в ранец чистую рубашку, чистые джинсы, немного белья и носки, потом добавил "Угадай-дай-дай!" и "Чарли Чух-Чуха". Чтобы откопать в шкафу старый ранец, Джейк положил ключ на письменный стол, и голоса сразу вернулись, но далекие и приглушенные. Кроме того, Джейк твердо верил, что, вновь взяв в руки ключ, сумеет заставить их исчезнуть без следа, и это его успокаивало.

"Так, – подумал он, заглядывая в ранец. Даже после того, как он положил туда книги, там оставалась уйма свободного места. – Что еще?"

На миг ему почудилось – ничего. и тут же он понял.

В кабинете отца витал аромат табака и честолюбия. Почти всю комнату занимал огромный письменный стол тикового дерева. В стену напротив, от пола до потолка разлинованную шеренгами книг, были встроены три телемонитора "Мицубиси", настроенные на каналы-конкуренты, каждый на свой. По вечерам все три монитора с отключенным звуком разворачивали перед Элмером Чэмберсом каждый свою последовательность кадров телепередач пикового времени.

Шторы были задернуты и, чтобы видеть, Джейку пришлось включить настольную лампу. Он нервничал – из-за самого факта своего присутствия здесь. Если отец проснется и зайдет в кабинет (а это не исключалось; Элмер Чэмберс, как бы поздно ни лег и сколько бы ни выпил, спал чутко и поднимался чуть свет), он рассердится, и тогда ускользнуть по-тихому будет в самом лучшем случае очень трудно. Чем раньше Джейк выберется отсюда, тем скорее вздохнет свободно.

Стол оказался заперт, но отец никогда не делал тайны из того, где держит ключ. Джейк подсунул пальцы под промокательную бумагу, защищавшую крышку стола, и выудил его. Открыв третий ящик, мальчик просунул руку за подвесную картотеку и коснулся холодного металла.

В коридоре скрипнула половица. Джейк замер. Прошло несколько секунд. Скрип не повторился, и Джейк вытащил из ящика пистолет, который отец держал "для домашней обороны" – автоматический "Ругер" сорок четвертого калибра. Это средство самозащиты отец, оставаясь совершенно глух к нервным требованиям жены убрать страшное приобретение от греха подальше, торжественно продемонстрировал Джейку два года назад, в день покупки.

Сбоку отыскалась кнопка, высвобождавшая магазин. С металлическим щелк!, прозвучавшим в тиши кабинета очень громко, магазин выпал мальчику в ладонь. Боязливо покосившись на дверь, Джейк занялся им. Магазин оказался полностью снаряжен. Джейк хотел поставить его на место, но, не задвинув до конца, снова вынул. Одно дело держать заряженный пистолет в запертом ящике письменного стола. Таскать его по всему Нью-Йорку – совсем другой коленкор.

Затолкав "Ругер" на самое дно ранца, он снова пошарил за картотекой. На сей раз на свет была извлечена полупустая коробка патронов – Джейк помнил, что когда-то отец стрелял по мишеням в полицейском тире на Первой авеню. Потом, правда, он к этому охладел.

Опять скрипнула половица. Джейку захотелось поскорее выбраться из этих стен.

Он вынул из ранца прихваченную в дорогу рубашку, разложил на отцовском столе, завернул в нее пистолет и коробку с патронами, наново уложил рубашку в ранец и плотно закрыл крышку-клапан на обе застежки. Уже собравшись уходить, мальчик вдруг уперся взглядом в невысокую стопку письменных принадлежностей, расположившуюся по соседству с бюваром. Стопку венчали солнцезащитные очки с зеркальными стеклами – отцовы любимые. Джейк взял листок бумаги, а после секундного размышления прихватил и очки. Их он сунул в нагрудный карман. Потом вынул из подставки тонкое золотое перо и написал на листе под грифом: "Дорогие папа и мама".

Перо замерло. Джейк перечитал обращение и нахмурился. Что дальше? Что, собственно, следует сказать? Что он их любит? Да, любит, но эта истина не была исчерпывающей и, как клубок пряжи – спицами, щетинилась всевозможными другими, неприятными, истинами. Что он будет по ним скучать? А будет ли? Джейк не знал, и это в своем роде было чудовищно. Что он надеется – они затоскуют без него?

Джейк вдруг понял, где собака зарыта. Если бы речь шла об исчезновении только на сегодняшний день, он что-нибудь да сумел бы написать. Но мальчик был почти уверен, что покидает дом не только на день, неделю, месяц или на лето. Джейку казалось: сегодня он выйдет за порог родной квартиры, чтобы уже не возвращаться.

Джейк готов был скомкать листок, но передумал и вывел: "Пожалуйста, берегите себя. С любовью, Дж.". Довольно коряво, но все же лучше, чем ничего.

Прекрасно. Может, теперь ты перестанешь нарываться и уйдешь отсюда?

Так он и поступил.

В квартире стояла почти мертвая тишина, слышно было только, как дышат во сне родители: тихонько похрапывала мать; тоненько присвистывая носом на каждом вдохе, сопел отец. Джейк на цыпочках прошел через гостиную. У самой прихожей мальчик на миг застыл с тяжело колотящимся сердцем: в кухне громко затарахтел холодильник. Вот и дверь. Стараясь производить как можно меньше шума, Джейк отпер ее, вышел и осторожно закрыл за собой.

Со щелчком замка у мальчика будто камень с души скатился. Его охватило радостное предчувствие. Он не знал, что ждет впереди; у него были причины думать, что события примут опасный оборот. но одиннадцать лет – слишком мало, чтобы противиться переполняющему вас небывалому восторгу. Под ноги Джейку стелилась потаенная дорога, уводившая в глубь неведомой земли. Там жили тайны; немного смекалки, немного везения – и они могли бы открыться ему. В томительном свете утренней зари Джейк покинул отчий дом, пустившись навстречу неизвестному Великому Приключению.

"Если выстою, если не сломаюсь, увижу розу, – думал он, нажимая кнопку лифта. – Я знаю. а еще увижу его".

Эта мысль привела мальчика в величайшее нетерпение, граничившее с исступлением.

Три минуты спустя Джейк вышел из тени козырька над подъездом здания, где прожил всю свою жизнь. Секунду помедлив, он повернул налево. Это решение не казалось – и не было – случайным. Джейк двигался на юго-восток, вдоль Луча, возобновив собственные прерванные поиски Темной Башни.

Минуло два дня с тех пор, как Эдди вручил Роланду незаконченный ключ, Три путешественника – разгоряченные, потные, усталые и в дурном расположении духа – пробиваясь сквозь особенно цепкие и непролазные заросли кустарника и деревьев второго яруса, обнаружили нечто, поначалу показавшееся им двумя еле видными тропками, бегущими бок о бок под пологом сплетенных ветвей древних деревьев, плотной стеной встающих с обеих сторон. После нескольких секунд внимательного изучения Эдди решил, что перед ними не просто тропинки, а останки давным-давно заброшенной дороги. На месте бывшего большака, точно размочаленные иглы на хребте у дикобраза, поднимались кусты и деревца-недомерки. Заросшие травой канавы были колеями – достаточно широкими, чтобы вместить инвалидное кресло Сюзанны.

– Аллилуйя! – воскликнул он. – Выпьем по такому случаю!

Роланд кивнул и отцепил бурдюк, который нес обвязанным вокруг пояса. Сперва он подал его Сюзанне, ехавшей в своей подвеске у него на закорках. При каждом его движении под рубахой покачивался ключ Эдди, висевший теперь на сыромятном шнурке, обвивающем шею стрелка. Сделав глоток, Сюзанна передала бурдюк Эдди. Молодой человек утолил жажду и принялся раскладывать кресло, к которому уже успел проникнуться ненавистью: это громоздкое норовистое приспособление вечно задерживало их не хуже чугунного якоря. Не считая пары сломанных спиц, оно было в отличном состоянии. Порой Эдди думал, что проклятая штука переживет их всех. Теперь, однако, кресло могло пригодиться. хотя бы на какое-то время.

Эдди помог Сюзанне выбраться из переплетения ремешков и пересадил ее в кресло. Сюзанна уперлась ладонями в поясницу, потянулась и от удовольствия сморщилась. И Эдди, и Роланд услышали тихий хруст ее распрямившегося позвоночника.

Впереди из-за деревьев на дорогу вперевалку вышел довольно крупный зверек, похожий на помесь барсука с енотом. Он посмотрел на путешественников большими глазами, обведенными золотистой каемкой, презрительно дернул острым усатым рыльцем – "Ха! Подумаешь!", протопал на другую сторону и вновь скрылся в лесу. Но Эдди успел заметить хвост – длинный, свернутый тугими кольцами, он напоминал пушистую матрасную пружину.

– Кто это, Роланд?

– Косолап.

– Есть его можно?

Роланд отрицательно покачал головой.

– Жесткий. Кислый. Я уж лучше собаку съем. – А тебе приходилось? – поинтересовалась Сюзанна. – Есть собак, я хочу сказать.

Роланд кивнул, но не стал вдаваться в подробности. Эдди обнаружил, что в голове у него вертится фраза из старого фильма с Полом Ньюменом: "Твоя правда, хозяйка. И жрали собачатину, и жили, как собаки".

В кронах деревьев весело пели птицы. Над дорогой веял легкий ветерок. Эдди с Сюзанной запрокинули лица, благодарно подставляя их свежему дуновению, переглянулись, улыбнулись. Эдди вдруг вновь почувствовал к Сюзанне глубокую признательность: любить страшновато, но и прекрасно. Он спросил:

– Кто проложил эту дорогу?

– Люди, давно исчезнувшие с лица земли, – ответил Роланд.

– Те, что сделали плошки и миски, которые мы нашли? – спросила Сюзанна.

– Нет. не они. Мне думается, это дорога почтовая, проезжая, а коль она уцелела после стольких лет забвения – дорога поистине великая. быть может, та самая Великая Дорога. Полагаю, раскопав землю, мы найдем под поверхностью щебенку, а то и дренажную систему. Давайте-ка, покуда мы здесь, заморим червячка.

– Еда! – воскликнул Эдди. – Шамовка! Несите же, несите! Цыплят по-флорентийски! Полинезийских креветок! Телятину, припущенную с грибами и.

Сюзанна ткнула его локтем.

– Смени пластинку, бледнолицый.

– Что поделаешь, у меня живое воображение, – бодро парировал Эдди.

Роланд спустил с плеча кошель, присел на корточки и принялся собирать скромную полуденную трапезу – сушеное мясо, завернутое в листья оливкового цвета. Эдди с Сюзанной обнаружили, что вкусом эти листья отдаленно напоминают шпинат, но значительно более жестки.

Эдди подвез Сюзанну к стрелку. Роланд протянул ей три, как называл их Эдди, "буррито по-стрелковски", и она принялась за еду.

Эдди обернулся. Роланд протягивал ему три завернутых в листья кусочка мяса. а с ними еще что-то. Ясеневый чурбачок с возникающим из него ключом. На грудь стрелку свисали концы развязанного кожаного шнурка.

– Эй, эй, вещь-то тебе нужная? – удивился Эдди.

– Когда я снимаю его, голоса возвращаются, но чрезвычайно далекие, – объяснил Роланд. – Мне по силам справиться с ними. Собственно, я слышу их, даже когда ключ у меня на шее – точно голоса людей, что вполголоса переговариваются за соседним пригорком. Я думаю, это оттого, что ключ все еще не завершен. Ты не работал над ним с тех пор, как отдал его мне.

– Ну. он был у тебя, и мне не хотелось.

Роланд ничего не сказал, но блекло-голубые глаза, устремленные на Эдди, смотрели внимательно и по-учительски терпеливо.

– Ладно, – сдался Эдди. – Я боюсь напортачить. Доволен?

– Послушать твоего братца, так ты всю жизнь только и делал, что портачил. или я не права? – вступила в разговор Сюзанна.

– Сюзанна Дийн, девица-психолог. Ты упустила свое призвание, солнышко.

Сарказм Эдди не оскорбил Сюзанну. Она локтем приподняла бурдюк и приникла к нему, как пьянчужка – к пивной кружке.

– И все-таки я права. Да?

Эдди, вдруг сообразивший, что пращу он тоже не закончил – по крайней мере, пока что, – пожал плечами.

– Ключ нужно доделать, – мягко промолвил Роланд. – Думаю, близится час, когда тебе придется пустить его в ход.

Эдди открыл рот – и закрыл его. Легко сказать! Ни Роланд, ни Сюзанна не понимали, что на самом деле кроется за этими словами. А крылось за ними вот что: эту работу нельзя было выполнить ни на семьдесят, ни на восемьдесят, ни даже на девяносто восемь с половиной процентов. Любую другую – да. Но не эту. Если бы Эдди действительно напортачил, ключ невозможно было бы просто выкинуть и благополучно забыть. С того самого дня, как Эдди срезал с пня пресловутую деревяшку, ясени им больше ни разу не попадались – это раз. Главное же, что грызло Эдди, заключалось в ином: вопрос стоял "все или ничего". Стоило хоть чуть-чуть подпортить, и в нужный момент ключ не повернулся бы. Вдобавок молодой человек все сильнее нервничал из-за загогулины на конце. С виду она была простенькой, но если бы изгибы вышли не совсем верно.

"В теперешнем виде пользы от него будет как от козла молока; уж это-то ты знаешь".

Эдди вздохнул, глядя на ключ. Да, уж это-то он знал. Ничего не попишешь, придется попробовать довести начатое до конца. Страх перед неудачей, вероятно, еще больше усложнит и без того нелегкую задачу, но деваться некуда. Придется проглотить страх и рискнуть. Возможно, он даже сумеет справиться. Видит Бог, за недели, минувшие с тех пор, как Роланд вторгся в сознание Эдди на борту реактивного самолета авиакомпании "Дельта", приписанного к аэропорту Кеннеди, Эдди многое удавалось. То, что молодой человек все еще не лишился ни жизни, ни здравого рассудка, само по себе было достижением.

Эдди протянул ключ Роланду.

– Носи покамест, – сказал он. – Я за него возьмусь вечерком, на привале.

– Обещаешь?

– Угу.

Роланд кивнул, взял ключ и принялся заново завязывать шнурок. Действовал стрелок не спеша, однако от внимания Эдди не ускользнуло, как ловко и проворно двигались уцелевшие пальцы на его правой руке. Завидная способность применяться к обстоятельствам.

– Что-то ведь случится, правда? – неожиданно спросила Сюзанна.

Эдди бросил на нее быстрый взгляд исподлобья.

– С чего ты взяла?

– Я сплю с тобой, Эдди, и знаю, что теперь тебе каждую ночь снятся сны. Иногда ты разговариваешь. Нельзя сказать, что это кошмары, но совершенно ясно, что что-то у тебя под черепушкой творится.

– Да. Что-то творится. Только вот не знаю, что.

– Сны имеют большую власть, – заметил Роланд. – Ты вовсе не запоминаешь, что тебе снится?

Эдди помялся.

– Так, кусочки, но они путанные. Ну, что. я опять пацан. Мы с Генри после школы свалили постукать в баскет на площадке на Марки-авеню – там теперь здание суда по делам несовершеннолетних. Мне охота, чтоб Генри сводил меня посмотреть один дом на Голландском Холме. Старый дом. Ребята прозвали его "Особняк". Все говорили, там водятся привидения. Да может, и правда водились. Жутковатый он был какой-то. Страшный.

Эдди тряхнул головой, припоминая.

– Я про этот Особняк уж сто лет как думать забыл, а тут вдруг здрасте-пожалуйста, вспомнил. На медвежьей поляне, когда сунулся ухом к той чудной будке. Черт его знает, может, потому мне теперь сны и снятся?

– Но по-твоему, будка тут ни при чем, – сказала Сюзанна.

– Нет. По-моему, эта фигня лезет мне в голову неспроста.

– Вы с братом в самом деле сходили туда? – спросил Роланд.

– Ага. Я его уболтал.

– И что же? Что-нибудь произошло?

– Да нет, ничего. Только Особняк этот оказался страшный. Мы чуток постояли там, поглазели, и Генри все дразнился – дескать, сейчас он меня наладит в дом за сувенирчиком, такая вот фигня – но я понимал, что на самом деле он валяет дурака. Он этого дома боялся не меньше моего.

– Так вот в чем дело? – спросила Сюзанна. – Тебе, значит, снится, что ты идешь туда? В Особняк?

– И кое-что еще. Кто-то появляется. и вроде как садится нам на хвост. Я во сне его засекаю, а смотреть не смотрю – так, уголком глаза поглядываю, понимаете? Потому что знаю: мы с ним должны прикидываться, что друг дружку не знаем.

– В тот день там и впрямь кто-то был? – спросил Роланд, пожирая Эдди глазами. – Или этот кто-то – лишь персонаж твоего сна?

– Дело давнее. Мне тогда было лет тринадцать, вряд ли больше. Как же я могу помнить такую ерунду наверняка?

Роланд ничего не сказал.

– Ладно, – наконец решился Эдди. – Да. По-моему, в тот день болтался там какой-то парнишка то ли со спортивной сумкой, то ли с ранцем – не помню, с чем именно. И в темных очках, которые были ему велики. В очках с зеркальными стеклами.

– Кто это был? – спросил Роланд.

Долгое время Эдди молчал. В руке он держал остаток "буррито а-ля Роланд", но аппетит у него пропал.

– Я думаю, тот самый пацан, которого ты повстречал на постоялом дворе, – наконец сказал он. – Я думаю, в тот день, когда мы с Генри отправились на Голландский Холм, твой старый приятель Джейк тоже околачивался в тех краях, не спуская с нас глаз. Я думаю, он топал следом за нами. Он ведь тоже слышит голоса, в точности, как ты, Роланд. А еще он приходит в мои сны, а я снюсь ему. И то самое, что я вспоминаю, по-моему, сейчас происходит во времени Джейка. Пацан пытается вернуться сюда. И если, когда он сделает решающий ход, ключ не будет готов – или будет сделан неправильно – парнишке, скорей всего, кранты.

Роланд сказал:

– Нет ли у него собственного ключа? Это возможно?

– Да наверно, – ответил Эдди, – только этого мало. – Он вздохнул и сунул остаток блинчика в карман, на потом. – И сдается мне, пацан об этом не знает.

Маленький отряд шел по дороге. Выбор путников пал на левую колею. Роланд с Эдди по очереди везли кресло Сюзанны. Кресло подпрыгивало на кочках, проваливалось в рытвины, и его то и дело приходилось перетаскивать через булыжники, пеньками гнилых зубов выступавшие из земли. Однако несмотря на это путешественники продвигались вперед быстрее и с меньшим трудом, чем всю предыдущую неделю. Дорога поднималась в гору. Оглянувшись, Эдди увидел, что лес подобием пологих ступеней спускается под уклон. Далеко на северо-западе блестела ленточка воды, льющейся по уступам каменной кручи. Молодой человек с недоверчивым изумлением понял, что видит место, окрещенное ими тиром. Давно покинутая лесная поляна почти бесследно затерялась в сонном мареве летнего дня.

– Стоп машина! – резко вскрикнула Сюзанна. Эдди повернул голову и опять поглядел вперед – как раз вовремя, чтобы не наехать инвалидным креслом на Роланда. Остановившись, стрелок вглядывался в заросли кустарника слева от дороги.

– Будешь продолжать в том же духе – отберу права, – ядовито пообещала Сюзанна.

Эдди пропустил это замечание мимо ушей. Он смотрел туда же, куда Роланд.

– Что там?

– Есть только один способ разузнать, – стрелок обернулся, вынул Сюзанну из кресла и усадил себе на бедро. – Давайте поглядим.

– Пусти-ка, красавец. Я и сама могу. И если хотите знать, ребята, мне это проще, чем вам.

Пока Роланд бережно опускал Сюзанну на дно заросшей травой колеи, Эдди всмотрелся в чащу. Позднее солнце набросило на лес частую сетку тени, но молодой человек как будто бы увидел то, что привлекло внимание Роланда. Высокий серый камень, почти целиком скрытый пышной зеленью дикого винограда и плюща.

Сюзанна угрем скользнула с обочины дороги в лес. Роланд и Эдди последовали за ней.

– Указатель, да? – Сюзанна оперлась на руки, осматривая прямоугольную каменную глыбу. Когда-то та стояла прямо, но теперь скособочилась вправо, будто под хмельком, и походила на старое надгробие.

– Да. Эдди, дай-ка нож.

Эдди подал стрелку нож и присел на корточки рядом с Сюзанной. Стрелок между тем обрубал плети дикого винограда. Лозы падали на землю, открывая высеченные в камне стершиеся буквы, и, не успел Роланд расчистить и половины надписи, как Эдди уже знал, что они говорят: "ПУТНИК! ЗА СИМ ПРЕДЕЛОМ ЛЕЖИТ СРЕДИННЫЙ МИР – МЕЖЗЕМЕЛЬЕ".

– Что это значит? – наконец спросила Сюзанна – тихо, благоговейно. Взгляд молодой женщины безостановочно блуждал по серой каменной плите.

– Это значит, что первый этап нашего странствия близится к завершению, – Роланд вернул Эдди нож. Лицо стрелка было серьезно и задумчиво. – Пойдем старой дорогой, так мне думается. вернее, дорога пойдет с нами, ибо она – преемница Луча. Леса вскоре закончатся. Я предвижу великие перемены.

– Что это за Межземелье такое? – поинтересовался Эдди.

– Одна из тех крупных держав, что в стародавние времена властвовали едва ли не над всем подлунным миром. Царство надежды, науки и света – того, что пытались сохранить и на моей родине, пока Галаад не поглотила тьма. Когда-нибудь, если найдется время, вы услышите от меня все старинные преданья. ну, или те, что я знаю. Истории эти сплетаются в обширное полотно, складываются в картину прекрасную, но чрезвычайно печальную. Если верить легендам, некогда на краю Межземелья стоял град великий. и был он, быть может, не менее вашего города Нью-Йорка. Если он и поныне не стерт с лица земли, то, должно быть, лежит в развалинах. Однако там могут оказаться люди. или чудовища. или и люди и чудовища. Нам придется держать ухо востро.

Двупалая правая рука Роланда тронула полустертые буквы.

– Межземелье, – негромко, задумчиво проговорил стрелок. – Кто бы мог подумать. – Он осекся.

– Ну, тут-то уж ничем не поможешь? – спросил Эдди.

Стрелок покачал головой.

– Ничем.

– Ка, – вдруг вырвалось у Сюзанны, и оба посмотрели на нее.

До захода солнца оставалось еще около двух часов, и путники отправились дальше. Дорога по-прежнему шла на юго-восток, вдоль Луча; в большак, которого держалась троица, влились два заросших проселка поменьше. Вдоль обочины второго тянулись замшелые развалины – должно быть, когда-то это была необъятная каменная стена. Неподалеку в руинах расселась дюжина сытых, гладких косолапов. Они провожали пилигримов удивительными глазами с золотым ободком. Эдди зверьки напомнили присяжных, на уме у которых повешение.

Дорога расширялась, различать ее становилось все легче. Дважды отряд Роланда проходил мимо остовов давно покинутых строений. Про второе Роланд сказал, что в свое время это, пожалуй, была ветряная мельница. Похоже, там водятся привидения, заметила Сюзанна. "Я бы не удивился", – сухо откликнулся стрелок. От его прозаического тона у молодых людей мороз прошел по коже.

К тому времени, как спустившаяся тьма вынудила путников сделать привал, лес поредел, а ветерок, весь день летевший им вдогонку, превратился в легкий теплый ветер. Впереди земля продолжала подниматься.

– За день-другой мы доберемся до вершины кряжа, – объявил Роланд. – Тогда и увидим.

– Что увидим? – спросила Сюзанна, но Роланд лишь пожал плечами.

Вечером Эдди снова взялся за ключ, но работал, не чувствуя настоящего вдохновения. Уверенность и радость, наполнявшие его, когда ключ только начинал обретать форму, улетучились. Пальцы казались неуклюжими, бестолковыми. Впервые за много месяцев он с тоской подумал: гаррика бы. Немного; Эдди не сомневался: пятидолларовая упаковка героина, скатанный в трубочку доллар – и с небольшой внеклассной работой "Резьба по дереву" было бы покончено в считанные секунды.

– Чему ты улыбаешься, Эдди? – Роланд сидел за костром; колеблемые ветром низкие языки пламени исполняли между ним и Эдди причудливый танец.

– А я что, улыбался?

– Да.

– Да просто подумал, есть же на свете придурки – посади их в комнату с шестью дверьми, все равно будут тыркаться в стенки. А потом еще по-наглому качать права.

– А вдруг, когда боишься того, что может оказаться за дверью, то безопаснее кажется тыркаться в стенку? – предположила Сюзанна.

Эдди кивнул.

– Может, и так.

Он работал не торопясь, стараясь разглядеть в дереве очертания ключа – особенно загогулинку, маленькое s. Оно, обнаружил Эдди, просматривалось теперь очень смутно.

"Господи, только бы не напортачить. Помоги мне, Господи", – твердил он про себя, а сам страшно боялся, что процесс уже пошел. В конце концов Эдди сдался, вернул стрелку ключ (вообще едва ли претерпевший какие бы то ни было изменения) и свернулся калачиком под одной из шкур. Не прошло и пяти минут, как перед его закрытыми глазами вновь принялся разматываться сон про мальчика и старую спортплощадку на Марки-авеню.

Джейк вышел из дому примерно в без четверти семь, а значит, оставалось убить еще восемь с лишним часов. Поразмыслив, не сесть ли на поезд до Бруклина сейчас же, он решил, что идея оставляет желать лучшего. Парнишка, болтающийся по улицам вместо того, чтобы сидеть в школе, на окраине куда приметнее, чем в центре большого города, и, если место встречи и мальчика, с которым он должен там встретиться, придется разыскивать в буквальном смысле слова – дело швах.

"Не проблема, – сказал мальчик в желтой футболке и зеленом платке. – Ключ и розу ты нашел? Таким же макаром найдешь и меня".

Единственное "но": Джейк уже забыл, как нашел ключ и розу. Память мальчика сохранила лишь радость и чувство уверенности, наполнившие его сердце и вытеснившие все мысли из головы. Оставалось одно – надеяться, что то же самое случится снова. Пока же Джейк шел, не останавливаясь: в Нью-Йорке это лучший способ не привлекать к себе внимания.

Когда до Первой авеню оставалось всего ничего, Джейк развернулся и направился обратно той же дорогой, что пришел, с одной только разницей: следуя по маршруту, обозначенному цепочкой зеленых огней светофоров (и, возможно, неким глубинным чутьем понимая, что даже светофоры служат Лучу), мальчик мало-помалу отклонялся к городской окраине. Около десяти часов он обнаружил, что стоит на Пятой авеню, перед Метрополитен-музеем, взмокший, усталый, удрученный. Хотелось пить, но мальчик подумал, что ту небольшую сумму, какой он располагает, следует беречь как можно дольше (он вытряс из коробки на столике у кровати все до последнего гроша, но общий итог все равно составлял каких-нибудь восемь долларов плюс-минус несколько центов).

Рядом строилась для экскурсии группа школьников. Почти наверняка из государственной школы – одеты так же небрежно, как сам Джейк. Никаких блейзеров от Пола Стюарта, никаких галстуков, никаких джемперов, никаких простеньких юбочек, за которые в магазинах вроде "Мисс Очаровашки" или "Отрочества" дерут по сто двадцать пять зеленых. Все из рядового супермаркета. Под влиянием порыва Джейк пристроился в хвост цепочки и следом за ребятами вошел в музей.

Экскурсия заняла час пятнадцать минут. Джейк наслаждался. В музее было тихо. Более того, там работало кондиционирование. И висели хорошие картины. Особенно Джейка пленили несколько работ Фредерика Ремингтона из цикла "Старый Запад" и большое полотно кисти Томаса Харта Бентона: по бескрайней равнине к Чикаго стрелой летит паровоз, а крепкие фермеры в полукомбинезонах и соломенных шляпах, побросав работу, стоят и смотрят ему вслед. Учителя, сопровождавшие группу, Джейка не заметили, и лишь под конец экскурсии хорошенькая негритянка в строгом синем костюме тронула его за плечо и поинтересовалась, кто он такой.

Не заметивший ее приближения Джейк на миг утратил способность соображать. Не задумываясь, что делает, он полез в карман и схватился за серебряный ключ. В голове мигом прояснилось, и Джейк опять успокоился.

– Моя группа наверху, – сказал он с виноватой улыбкой. – Нас привели смотреть современное искусство, но мне гораздо больше нравится здесь, внизу. Тут настоящие картины. Ну, вот я и. это. ну, вы понимаете.

– Улизнул? – предположила учительница. Уголки ее губ дрогнули от сдерживаемой улыбки.

– Мне больше нравится думать, что я ушел по-французски, – вырвалось у Джейка.

Тут уж она рассмеялась. Ученики тупо глазели на Джейка, ничего не понимая. Учительница сказала:

– То ли ты не знаешь, то ли не помнишь, но во французском Иностранном легионе дезертиров раньше расстреливали. Предлагаю вам немедля присоединиться к своему классу, молодой человек.

– Да, мэм. Спасибо. Вообще-то экскурсия, должно быть, уже закончилась.

– Ты из какой школы?

– "Академия Марки". – Это тоже выскочило само собой.

Поднимаясь по лестнице, Джейк прислушивался к бесплотному эху шагов, к тихим голосам под огромным пространством купола-ротонды и недоумевал, почему сказал это. Он никогда в жизни не слышал о школе, которая называлась бы "Академия Марки".

Он немного подождал в просторном вестибюле верхнего этажа, потом заметил, что охранник поглядывает на него с растущим любопытством, и счел, что ждать дольше неразумно. Оставалось только надеяться, что группа, к которой он ненадолго присоединился, уже отбыла.

Взглянув на часы, Джейк скорчил гримасу, означавшую (во всяком случае, он надеялся на это) нечто вроде "Мамочки! Времени-то уж сколько!", и порысил обратно на первый этаж. Чужой класс (вместе с хорошенькой черной учительницей, которую рассмешила идея ухода по-французски) уже ушел, и Джейк решил, что последовать их примеру, пожалуй, неплохая мысль. Он еще немного пройдется – принимая во внимание жару, не спеша – и сядет на метро.

На углу Бродвея и Сорок второй улицы он задержался у киоска, торгующего горячими сосисками, и обменял малую толику своего скудного запаса наличных на ароматную сосиску и банку лимонада. Обедать Джейк устроился на ступенях банка – и, как выяснилось, совершил страшную ошибку.

В его сторону, вращая дубинкой, шел полицейский. Дубинка выписывала сложные последовательности фигур, и это как будто бы полностью погло- щало внимание полисмена. Однако поравнявшись с Джейком, блюститель закона вдруг резким движением вдел дубинку в петлю и повернулся к нему.

– Так-так, орел, – задумчиво сказал он. – Гуляем?

Последний кусок сосиски, которую жадно рвал зубами Джейк, застрял у мальчика в горле. Вот непруха. если не сказать хуже. Вокруг шумела Таймс-сквер, всеамериканская столица человеческого отребья: толкачи, наркаши, шлюхи, голубые – охотники за малолетками. но на них полисмен не обращал никакого внимания, отдавая предпочтение ему.

С усилием сглотнув, Джейк ответил:

– У нас в школе эту неделю экзамены. Сегодня у меня была только одна контрольная. Кто напишет, можно уходить. – Он запнулся – ему не нравился настороженный, пронизывающий взгляд полисмена. – Меня отпустили, – неловко прибавил он.

– У-гу. Какой-нибудь документ можешь показать?

У Джейка душа ушла в пятки. Неужто предки уже позвонили в полицию? После вчерашнего приключения это казалось весьма вероятным. При обычных обстоятельствах в полицейском управлении Нью-Йорка не обратили бы особого внимания на очередного пропавшего подростка, тем более на подростка, который всего полдня как пропал, – но отец у себя на телевидении был большой шишкой и гордился количеством тайных пружин, на которые можно нажать в случае чего. Джейк сомневался, что у полицейского есть его фотография. но вот имя и фамилию фараон спокойно мог знать.

– Ну, у меня есть льготная карточка кегельбана "Межземелье", – неохотно проговорил он, – вот и все, в общем-то.

– "Межземелье"? Первый раз слышу. Это где же? В Квинсе?

– "Подземелье". А я как сказал? – Джейк подумал: "О Господи, началось за здравие, а кончится за упокой. хрюкнуть не успеешь". – Знаете? На Тридцать третьей улице?

– У-гу. Годится. – Полицейский протянул руку за билетом.

На них оглянулся негр в канареечно-желтом костюме, со спадающими на плечи жуткими космами.

– Вяж-жи его, начальник! – жизнерадостно посоветовало сие явление. – Ишь, шлендает тут, говнюк беложопый! Дав-вай, вяжи сопляка! С-сполняй свой долг, ну!

– Илай, заткнись и дуй отсюда, – не оборачиваясь, ответил полицейский.

Илай загоготал, показав золотые фиксы, и пошел своей дорогой.

– А почему вы его не попросили показать документы? – спросил Джейк.

– Потому что сейчас я прошу показать документы тебя. Живенько, сынок.

Либо полицейский знал, кто такой Джейк, либо чуял: что-то неладно. Это, пожалуй, было не так уж удивительно, поскольку в здешних краях Джейк был единственным белым парнишкой, который не болтался по улицам откровенно в поисках приключений. Как ни крути, а получалось, что, усевшись здесь обедать, Джейк свалял дурака. Но ведь у него болела нога – а еще он, черт побери, хотел есть! Жрать!

"Ты меня не остановишь, – подумал Джейк. – Я не могу позволить тебе меня остановить. Сегодня во второй половине дня я должен встретиться в Бруклине с одним человеком. и я буду там".

Вместо того, чтобы полезть за бумажником, мальчик сунул руку в боковой карман и достал ключ. Он протянул его полицейскому; яркое утреннее солнце отразилось в серебристом металле, и по лбу и щекам полисмена маленькими круглыми монетками запрыгали блики. Полицейский широко раскрыл глаза.

– Эй! – выдохнул он. – Что это у тебя, парень?

Он потянулся за ключом. Джейк отдернул руку – чуть-чуть. По лицу полисмена завораживающе плясали круги отраженного света.

– В руки брать не обязательно, – сказал Джейк. – Вы ведь и так можете прочесть, как меня зовут, правда?

– Ну да, конечно.

Интерес стража порядка к мальчику иссяк. Полицейский смотрел только на ключ – пристально, большими неподвижными глазами. Однако взгляд его был не вполне бессмысленным; Джейк прочел в нем изумление и нечаянную радость. "Ай да я, – подумал мальчик, – сею радость и благолепие повсюду, куда ни пойду. Вопрос в том, что делать дальше?"

По тротуару, вихляя бедрами и нетвердо переставляя ноги, обутые в ядовито-лиловые туфли на трехдюймовой шпильке, шла молодая женщина (судя по зеленым шелковым лосинам и прозрачной блузке, вероятно, не библиотекарь). Она взглянула сперва на полицейского, потом, желая понять, на что это пялится легавый, посмотрела на Джейка. Увидев ключ, девица разинула рот и остановилась как вкопанная. Ее рука медленно-медленно поднялась и замерла у горла. Какой-то мужчина, налетев на девицу, велел ей смотреть, куда, к чертям собачьим, она прет. Девица, трудившаяся, вероятно, не на библиотечном поприще, словно не слышала. Тут Джейк заметил, что возле них остановилось еще четверо или пятеро прохожих. Все они не сводили глаз с ключа. Народ собирался так, как порой люди стекаются к чрезвычайно ловкому наперсточнику, орудующему на уличном углу.

"Классно тебе удается не привлекать внимания, – похвалил себя Джейк. – Ничего не скажешь". – Он глянул поверх плеча фараона и на другой стороне улицы заметил вывеску: "Дешевая аптека Денби".

– Меня зовут Том Денби, – сказал он полицейскому. – Так и в карточке написано – правильно?

– Верно-верно, – выдохнул полицейский. Он утратил к Джейку всякий интерес; его занимал только ключ. По лицу полисмена мельтешили маленькие, круглые, как монетки, солнечные зайчики.

– А ведь никакого Тома Денби вы не ищете?

– Нет, – ответил полицейский. – Никогда о таком не слышал.

Вокруг полисмена уже собралось самое малое человек десять; все они в немом изумлении глазели на серебряный ключ в руке у Джейка.

– Значит, я могу идти, да?

– А? О! Да, конечно – иди, Христа ради.

– Спасибо, – поблагодарил Джейк. Но как уйти? На миг мальчик растерялся. Его окружала молчаливая, непрерывно растущая толпа зомби. Джейк понял: все они подходят посмотреть, в чем дело, но те, кто увидел ключ, замирают на месте, не в силах оторвать от него взгляд.

Джейк поднялся и принялся медленно пятиться вверх по широким ступеням, держа ключ перед собой в вытянутой руке, как укротитель львов – тумбу. Очутившись наверху, на широкой бетонной площадке, мальчик живо сунул ключ обратно в карман штанов, повернулся и пустился наутек.

Он притормозил только раз, у дальнего края площадки, и оглянулся. Небольшая группа, обступившая то место, где он стоял, медленно возвращалась к жизни. Недоуменно оглядевшись, люди отправлялись своей дорогой. Полицейский рассеянно глянул влево, вправо и возвел очи горе, точно силился припомнить, как сюда попал и что собирался делать. Джейк увидел достаточно. Пора было искать станцию метро и брать курс на Бруклин, пока не стряслось еще что-нибудь такое же странное.

В без четверти два Джейк медленно поднялся по ступенькам станции метро и остановился на углу Касл и Бруклин-авеню, глядя на сложенные из песчаника башни Коопгородка. Мальчик ждал, чтобы к нему пришла уверенность, чувство направления – чувство, походившее на способность вспоминать будущее. Напрасно; он не ощущал ничего. На раскаленном бруклинском перекрестке стоял обычный паренек; у его ног усталым псом лежала тень-коротышка.

"Ну, ладно, я здесь. что дальше?"

Джейк обнаружил, что не имеет об этом ни малейшего представления.

Возглавляемый Роландом маленький отряд, одолев подъем на длинный пологий холм, стоял на гребне. Взоры путешественников были обращены на юго-восток. Долгое время все молчали. Сюзанна дважды раскрывала рот – и снова закрывала его. Впервые в жизни эта женщина полностью лишилась дара речи.

Перед ними в томительном золотом свете клонящегося к вечеру летнего дня дремала бескрайняя равнина: буйная, пышная, изумрудно-зеленая, очень высокая трава; там и сям пестрят купы стройных деревьев с высокими стволами и широкими раскидистыми кронами. Сюзанна подумала, что однажды уже видела похожие – в научно-популярном фильме об Австралии.

Дорога, по которой они шли, устремлялась вниз с холма и, прямая, как струна, убегала на юго-восток, ярко-белой полоской рассекая зелень трав. В нескольких милях к западу Сюзанна разглядела мирно пасущееся стадо крупных животных. Они напоминали бизонов. На востоке равнина граничила с чащей; темные заросли вторгались в разнотравье полуостровом, очертаниями походившим на руку со вскинутым кулаком.

Сюзанне вдруг стало ясно: вот куда текли все попадавшиеся им до сих пор ручьи и речки. Они питали громадную реку, что, пробившись из простертой лесом длани, разморенная летним солнышком, сонно и безмятежно катила свои воды к востоку, на край света. Широкую реку – добрых две мили от берега до берега.

А еще Сюзанна увидела город.

Город лежал прямо по курсу – туманное скопление шпилей и башен, вздымающихся у дальнего горизонта. От этих воздушных конструкций путников могло отделять сто миль. Или двести. Или четыреста. В мире Роланда воздух был, кажется, абсолютно чист и прозрачен, что превращало попытки оценить расстояние в напрасный труд. Сюзанна знала наверняка только одно: вид этих смутно очерченных башен наполняет ее немым изумлением. и глубокой щемящей тоской по родному Нью-Йорку. Она подумала: "Ей-Богу, я бы сделала что угодно, лишь бы опять увидеть с моста Трайборо манхэттенские высотки!"

И не сумела сдержать улыбку: неправда. Правда же была такова: Сюзанна не поменяла бы мир Роланда ни на что. Здешнее безмолвие, таинственность, пустынные просторы одурманивали, отравой проникали в кровь. Здесь у нее был возлюбленный. В Нью-Йорке – по крайней мере, в том Нью-Йорке, какой знала в свое время Сюзанна – они с Эдди неизбежно навлекли бы на себя презрение, гнев, насмешки; они были бы мишенью для грубых жестоких шуток первого попавшегося кретина: у черной бабы двадцати шести лет – белый хахаль на три года ее моложе, который, чуть разволнуется, начинает говорить "щас" и "дак". Белый хахаль, который всего восемь месяцев назад тащил на закорках тяжеленную обезьяну. А здесь некому было язвить и насмехаться. Здесь никто не тыкал в них пальцем. Здесь был только Роланд и они с Эдди – три последних в мире стрелка.

Сюзанна взяла Эдди за руку и почувствовала ответное пожатие – теплое, ободряющее.

Роланд указал на реку.

– Это, должно быть, Сенд, – негромко проговорил он. – Вот уж не думал, что доведется его увидеть. пуще того – в душе я полагал его выдумкою, наравне со Стражами.

– Какая красота, – прошептала Сюзанна, не в силах оторвать глаз от расстилающихся перед ней бескрайних просторов, спящих сладким сном в колыбели лета. Она поймала себя на том, что безотчетно прослеживает взглядом, в каком направлении ложатся тени деревьев, протянувшиеся в лучах закатного солнца через равнину словно бы на многие мили. – Должно быть, такими когда-то были Великие равнины – до заселения. даже до появления индейцев. – Молодая женщина показала рукой туда, где Великая Дорога сходилась в одну точку. – Вон он, твой город, – сказала она. – Ведь это он?

– Да.

– С виду ничего себе, цивильно, – одобрил Эдди. – Может так быть, а, Роланд? Может оказаться, что твоему городу ничего особо не сделалось? Как в старину-то строили, в самом деле хорошо?

– Нынче все возможно, – отвечал Роланд, однако с сомнением в голосе. – Впрочем, Эдди, не воспылай надеждою сверх меры.

– А? Нет. – Но Эдди уже возмечтал. Город, смутно вырисовывающийся на далеком небосклоне, пробудил в сердце Сюзанны тоску по дому; в душе Эдди подернутые дымкой очертания внезапно разожгли пламень ожиданий. Коль скоро город сохранился (а он, по всей видимости, сохранился), там, возможно, до сих пор кто-нибудь живет, и это не обязательно должны быть только те недочеловеки, которых Роланд повстречал под горами. Горожане могли оказаться

(американцами, шепотом подсказал Эдди внутренний голос)

людьми умными, готовыми протянуть руку помощи; собственно говоря, возможно, именно от них зависели бы успех или провал предприятия пилигримов. а то и их жизнь или смерть. Перед мысленным взором Эдди заблистало светлое виденье (частично позаимствованное из фильмов вроде "Последнего звездного воина" и "Темного кристалла"): совет старейшин города, согбенных, но исполненных величавого достоинства, закатывает им потрясное угощение – стол так и ломится от яств, доставленных из городских закромов, которых не коснулась порча (или, возможно, из специальных садов, лелеемых под пузырями климатронов) – и, покуда Эдди, Роланд и Сюзанна наворачивают, дурея от сытости, радушные хозяева объясняют им, что именно ждет впереди и как все это следует понимать. Прощальным даром горожан путникам станет одобренный Американской автомобильной ассоциацией "Путеводитель для туристов", где лучший путь к Темной Башне будет обозначен красным.

Эдди не знал выражения deus ex machina, зато понимал (для этого он уже достаточно повзрослел), что такой мудрый и добрый народец обитает главным образом в комиксах и посредственных фильмах, которые пускают в прокат вторым экраном. Тем не менее, идея опьяняла: островок цивилизации в опасном, почти пустынном краю; мудрые старые люди-эльфы, которые внятно растолкуют им, какого именно хрена делать дальше. Открывшиеся же на туманном горизонте очертания легендарного города превращали мечту как минимум в возможность. Даже если в городе не было ни души из-за того, что обитателей стерла с лица земли давнишняя вспышка чумы или внезапный выброс отравляющих веществ, он все равно мог сыграть роль своего рода исполинского ящика с инструментом; гигантского военторга, где удалось бы экипироваться для трудных переходов, которые – в этом Эдди не сомневался – непременно ждали впереди. Кроме того, молодой человек родился и вырос в городе, и вид всех этих высоких башен самым естественным образом подстегнул его.

– Ла-адненько! – возбужденно пропел он, едва сдерживаясь, чтобы не смеяться в голос. – Ать-два, левой! Подать сюда этих мудрых эльфов, мать их за ногу!

Сюзанна посмотрела на него с веселым недоумением.

– Ты чего разоряешься, беленький?

– Ничего. Не суть. Просто надоело стоять на одном месте. Что скажешь, Роланд? Хочешь.

Но что-то в лице Роланда или в самой глубине его глаз – некая мечтательная отстраненность – заставило юношу умолкнуть и одной рукой обхватить Сюзанну за плечи словно для того, чтобы защитить.

Роланд рассеянно скользнул взглядом по очертаниям города на горизонте и вдруг, куда ближе к холму, на котором они сейчас стояли, заметил нечто иное, наполнившее его душу беспокойством и скверными предчувствиями. Ему уже доводилось видеть такое раньше; в последний раз, когда он наткнулся на нечто подобное, с ним был Джейк. Стрелок вспомнил, как они с мальчиком по следу человека в черном в конце концов вышли из пустыни и через холмы предгорья двинулись к горам. Идти было нелегко, но по крайней мере опять появилась вода. И трава.

Однажды ночью он проснулся и обнаружил, что Джейк исчез. Из ивовой рощи, вплотную подступавшей к тоненькому ручейку, неслись отчаянные сдавленные крики. К тому времени, как стрелок продрался сквозь заросли на поляну посреди рощи, крики оборвались. Место, где Роланд нашел той ночью Джейка, как две капли воды походило на то, что лежало сейчас впереди, за подножием холма. Круг вертикально поставленных камней; место жертвоприношений; обитель Прорицательницы – там она жила. и вещала, будучи принуждена вещать. и убивала, когда только могла.

– Роланд, – окликнул Эдди, – ты чего? В чем дело?

– Вон, видишь? – Роланд ткнул пальцем. – Вещуньина круговина. Силуэты, что виднеются там, – высокие стоячие камни. – Он вдруг понял, что не сводит глаз с Эдди, которого впервые узнал в страшном и дивном небесном вагоне, в том чужом и странном мире, где стрелки носят синюю форму, а запасы сахара, бумаги и чудесных снадобий вроде астина неисчерпаемы. Лицо Эдди медленно принимало диковинное выражение, словно озарялось неким предвиденьем. Радужные надежды, ясным огнем зажегшие взор молодого человека, когда тот смотрел на далекий город, улетучились. Юноша глядел сумрачно, уныло – так приговоренный рассматривает виселицу, на которой вскоре будет вздернут.

"Сперва Джейк, теперь вот Эдди, – подумал стрелок. – Колесо Жизни неумолимо – все вечно возвращается на круги своя".

– Вот черт. – Голос Эдди был блеклым и испуганным. – Чует мое сердце, это и есть то самое место, где пацан попробует прорваться.

Стрелок кивнул.

– Весьма вероятно. В таких местах грань между мирами тонка. к тому же, эти круговины обладают притягательною силой. Однажды мальчик уже привел меня в подобное каменное кольцо. Обитавшая там вещунья едва не убила мальчугана.

– С чего ты взял? – спросила Сюзанна у Эдди. – Приснилось, что ли?

Эдди только головой покачал.

– Не знаю. Но стоило только Роланду показать это проклятое место. – Он осекся и посмотрел на стрелка. – Мы должны как можно скорее добраться туда. Как можно скорее. – В словах Эдди звучали отчаяние и страх.

– Это произойдет сегодня? – спросил Роланд. – Сегодня вечером?

Эдди снова потряс головой и облизнул губы.

– Тоже не знаю. Не поручусь. Вечером? Вряд ли. Время. здесь оно не такое, как там, где сейчас пацан. В его "где" и "когда" оно течет медленнее. Может быть, завтра. – Паника, с которой он до сих пор боролся, внезапно прорвалась. Эдди повернулся и холодными потными пальцами вцепился Роланду в рубаху. – Но я должен был доделать ключ, а я ни черта не доделал, а еще я должен сделать что-то еще, а что – хрен его знает, ни намека, ни зацепки. И если пацан угробится, виноват буду я!

Крепко взяв Эдди за запястья, стрелок высвободился.

– Возьми себя в руки.

– Роланд, тебе что, не ясно.

– Ясно. Мне ясно, что нытьем да вытьем твой узелок не распутать. Ты забыл лик своего отца – вот что мне ясно.

– Да пошел ты со своей херней, надоело! В гробу я своего папашу видал, в белых тапках! – истерически выкрикнул Эдди. Роланд влепил ему звонкую пощечину. Звук был такой, словно сломалась ветка.

Голова Эдди мотнулась назад; зрачки потрясенно расширились. Впившись в Роланда взглядом, юноша медленно поднес руку к щеке и потрогал проступающий на коже красный отпечаток ладони.

– Ах ты, сволочь! – прошептал он, хватаясь за рукоять револьвера, по-прежнему висевшего у него на левом бедре. Сюзанна попыталась остановить его; Эдди оттолкнул ее руки.

"Итак, вновь пришла пора ученья, – подумал Роланд. – Однако на сей раз, пожалуй, я даю урок, чтобы сохранить жизнь не только ему, но и себе".

Где-то вдалеке каркнула ворона. Резкий птичий крик разорвал тишину, и Роланду на миг вспомнился его сокол, Давид. Сейчас соколом стрелка был Эдди. стоило выказать хоть малейшую слабость, и юноша, подобно Давиду, не колеблясь вырвал бы хозяину глаз.

Или растерзал бы горло.

– Ты что же, пристрелишь меня? Такой развязки тебе хотелось бы, Эдди?

– Знал бы ты, как мне осточертели твои заморочки, дядя, – выговорил Эдди. Взгляд его туманили слезы ярости.

– Ты не доделал ключ, но не потому, что боишься закончить работу. Ты боишься узнать, что не способен ее закончить. Ты боишься спуститься к камням – но тебя страшит не то, что может произойти, едва ты войдешь в круг. Тебя страшит то, что может не произойти. Не большой мир пугает тебя, Эдди, нет. Тебя пугает маленький мирок, заключенный в тебе самом. Ты забыл лик своего отца. Ну, так смелее. Пристрели меня, если посмеешь. Надоело слушать, как ты нюнишь.

– Прекрати! – закричала Сюзанна. – Он же выстрелит, ты что, не понимаешь? Не понимаешь, что сам заставляешь его стрелять?

Роланд полоснул ее взглядом.

– Я заставляю его принять решение. – Он снова посмотрел на Эдди. Изборожденное глубокими морщинами лицо было суровым. – Друг мой, ты вышел из тени героина, ты вышел из тени брата – выйди же из своей тени, если посмеешь. Выйди сейчас. Выйди – или пристрели меня и покончи с этим.

Мгновение Роланду казалось, что Эдди именно так и поступит и все завершится здесь же, на высоком гребне холма, под безоблачным летним небом, где на горизонте смутно обозначились синие призрачные городские шпили. Потом у Эдди задергалась щека. Решительно сжатые губы обмякли, задрожали. Рука соскользнула с сандаловой рукоятки револьвера. Грудь заходила толчками – раз. другой. третий. Рот приоткрылся. Нетвердо ступая, Эдди пошел на Роланда, и все отчаяние, весь ужас молодого человека излились в одном стонущем вопле:

– Да, я боюсь, ты, м*дила дубовый! Боюсь! Не доходит? Роланд, мне страшно!

Ноги Эдди заплелись. Юноша повалился вперед. Роланд подхватил его и придержал подле себя. От Эдди пахло потом и грязью, слезами и ужасом.

На миг задержав Эдди в своих объятиях, стрелок развернул его к Сюзанне. Бессильно свесив голову, Эдди рухнул на колени возле ее кресла. Сюзанна положила руку юноше на затылок, притиснула его голову к своему бедру и с горечью сказала Роланду: "Иногда, белый масса, я тебя ненавижу".

Роланд приложил запястья ко лбу; с силой надавил.

– Порой я сам себя ненавижу.

– Но это тебя никогда не останавливает, не так ли?

Роланд не ответил. Он смотрел на Эдди – неподвижен, плотно сомкнутые веки, щека покоится на бедре Сюзанны. Олицетворение страдания. Роланд пересилил засасывающую мучительную усталость, рождавшую невольное желание прервать сию прелестную беседу с тем, чтобы завершить ее в другой раз. Коль скоро Эдди не ошибается, никакого другого раза не будет. Джейк вот-вот сделает решающий ход. Эдди же избран помочь мальчику прийти в этот мир, и если он еще не готов стать повитухой, Джейк в миг своего вступления в новую жизнь непременно погибнет, как неминуемо обречен задохнуться младенец, если с началом схваток пуповина обовьет ему шею.

– Встань, Эдди.

На миг стрелку почудилось, что Эдди никогда не поднимется, что он и дальше будет сидеть на земле, пряча лицо в бабьей юбке. Если так, все пропало. но и это было ка. Потом Эдди медленно встал. Пусть плохо (он стоял, весь поникший: ссутуленные плечи, безвольно повисшие руки, понуренная голова, волосы занавесили лицо), но все-таки встал. Почин был сделан.

– Посмотри на меня.

Сюзанна беспокойно пошевелилась, но промолчала.

Эдди медленно поднял голову и дрожащей рукой убрал волосы с глаз. – Вот, возьми. Я совершил ошибку. Не следовало брать его, как бы сильно я ни страдал. – Роланд стиснул в кулаке кожаный шнурок и рванул так, что тот лопнул. Стрелок протянул Эдди ключ. Эдди потянулся к нему, будто во сне, но Роланд не спешил разжимать пальцы. – Ты берешься сделать то, что надобно сделать?

– Да. – Он говорил едва слышно.

– Тебе нечего мне сказать?

– Извини, что трушу. – В голосе Эдди было что-то жуткое; что-то, больно ранившее Роланду сердце. Стрелку мнилось, он знает, что: здесь, в окружении их троих, в муках испускали дух последние остатки детства Эдди. Увидеть их нельзя было, но Роланду слышались жалобные слабеющие крики. Он постарался замкнуть для них свой слух.

"Еще одно, что сделано мною во имя Башни. Мой счет неустанно растет, точно давнишний счет забулдыги в пивной; все ближе день, когда придется подбить сумму долга. Как я стану расплачиваться?"

– Я не хочу извинений, и уж менее всего – извинений за твой страх, – ответил он. – Что были б мы без страха? Бешеные псы с пеною на мордах, с засыхающим на поджилках дерьмом.

– Чего ж ты тогда хочешь? – крикнул Эдди. – Все остальное ты уже забрал – все, что у меня было, подчистую! Да нет, даже больше – я ведь все ж таки извинился! Дак какого дьявола тебе еще от меня надо?

Роланд сжимал в кулаке ключ, их половинку спасения Джейка Чэмберса, и молча глядел Эдди в глаза. Зеленую ширь равнины, сизый речной плес заливало солнце; вызолоченные угасающим летним днем просторы огласил далекий вороний крик.

Чуть погодя во взгляде Эдди Дийна забрезжило понимание.

Роланд кивнул.

– Я забыл лик. – Эдди примолк. Опустил голову. Сглотнул. Снова посмотрел на стрелка. Роланд знал: то, что умирало при них на этом клочке земли, теперь отошло. Вот так. Здесь, на солнечном, открытом всем ветрам гребне холма, где обрывалось все и вся, оно исчезло навсегда. – Я забыл лик своего отца, стрелок. и молю о прощении.

Роланд разжал кулак и вернул невеликое бремя ключа тому, кому ка назначило нести его.

– Не говори таких речей, стрелок, – сказал он Высоким Слогом. – Отец твой видит тебя преотлично. любит тебя преизрядно. также и я.

Эдди стиснул ключ в руке и отвернулся; на лице молодого человека досыхали слезы.

– Пошли, – выдавил он, и путники двинулись вниз по склону продолговатого холма к раскинувшейся у подножия равнине.

Джейк медленно шагал по Касл-авеню мимо пиццерий, баров и винных погребков, где старухи с недоверчивыми лицами помешивали картошку и мяли помидоры. Лямки ранца натерли кожу под мышками, ноги болели. Он прошел под цифровым термометром; табло извещало: двадцать девять с половиной градусов. Джейку казалось, что все сорок.

Впереди из-за угла вывернула полицейская машина. Джейк тотчас крайне заинтересовался садовым инвентарем, выставленным в витрине хозяйственного магазина. Он проводил внимательным взглядом промелькнувшее в стекле черно-белое отражение и сдвинулся с места только тогда, когда оно исчезло.

"Эй, Джейк, дружочек, а куда ты, собственно, идешь?"

Если бы знать! Джейк был совершенно уверен, что мальчик, которого он разыскивает – мальчик в зеленой косынке и желтой футболке с надписью "В МЕЖЗЕМЕЛЬЕ НЕ СОСКУЧИШЬСЯ" – где-то рядом. ну и что? Парнишка все равно оставался для него иголкой в стоге сена под названием Бруклин.

Джейк шел по переулку, тонувшему в пестрой неразберихе надписей и рисунков, сделанных красками-аэрозолями. В основном это были имена – "ЭЛЬ-ТЬЯНТЕ 91", "МОЛНИЯ ГОНСАЛЕС", "МАЙК-ГРУЗОВИК" – но местами попадались словечки и девизы, оброненные для людей понимающих. Две таких надписи приковали к себе взгляд Джейка.

"РОЗА ЕСТЬ РОЗА ЕСТЬ РОЗА"

было выведено на кирпичной стене краской, поблекшей под дождями и ветрами до тускло-розового оттенка, того самого, что и роза на пустыре, где прежде стояли "Деликатесы от Тома и Джерри". Пониже темно-синим, почти черным, кто-то написал следующую странную вещь:

"МОЛЮ О ПРОЩЕНИИ".

Что бы это значило? Джейк не знал – может быть, что-то из Библии? – но слова завораживали, не давали двинуться с места, словно взгляд змеи, который, как принято считать, гипнотизирует птиц. Наконец мальчик медленно двинулся дальше, погруженный в свои мысли. Время подходило к половине третьего; тени уже начинали расти.

Впереди, буквально в двух шагах, Джейк заметил старика – тот медленно брел по улице, стараясь держаться в тени и опираясь на узловатую трость. За толстыми стеклами очков, будто пара непомерно крупных куриных яиц, плавали карие глаза.

– Молю о прощении, сэр, – выпалил Джейк – бездумно и в общем-то не слыша себя.

Старик повернулся к нему, удивленно и испуганно моргая.

– Ухоти, мальшик, – он неуклюже погрозил Джейку палкой.

– Вы случайно не знаете, сэр, нет ли здесь где-нибудь поблизости места под названием "Академия Марки"? – Это было полнейшее безумие, но ничего другого Джейк придумать не сумел.

Услышав "сэр", старик медленно опустил палку и посмотрел на Джейка с не вполне здоровым интересом маразматика.

– Што ты не ф школе, мальшик?

Джейк устало улыбнулся. У этой хохмы начинала отрастать длиннющая борода.

– Последняя неделя, экзамены. Приехал поискать старого приятеля, он ходит в "Академию Марки", вот и все. Извините, что побеспокоил.

Он обошел старика (надеясь, что дед не надумает разок огреть его палкой по мягкому месту – так, на счастье) и успел спуститься по переулку почти до угла, как вдруг старик завопил: "Мальшик! Мальши-и-и-к!"

Джейк обернулся.

– "Акатемий Марки" тут нет, – сказал старик. – Я прошивай стесь уже тватцать тва гот – я пы снал. Марки-авеню – та, есть. "Акатемий Марки" – нет, нет.

Джейк внезапно так разволновался, что у него схватило живот, и сделал шаг назад, к старику. Тот сейчас же замахнулся тростью, заняв оборонительную позицию. Джейк немедленно остановился, оставив между собой и стариком двадцатифутовую зону безопасности.

– А Марки-авеню – это где, сэр? Не подскажете?

– Само сопой, – пропыхтел старик. – Расве не скасал я только што: я прошивай стесь тватцать тва гот? Тва квартал тальше. У кино "Машестик" сфернуть лево. Но говорю тепе, мальшик, никакой "Акатемий Марки" тут нет!

– Спасибо, сэр! Спасибо!

Джейк повернулся и окинул взглядом Касл-авеню. Да – впереди, несколькими кварталами дальше, просматривались несомненные очертания нависающей над тротуаром маркизы кинотеатра. Мальчик бегом сорвался с места, потом решил, что может привлечь к себе внимание, и перешел на быстрый шаг.

Старик смотрел ему вслед.

– Сэр! – сказал он себе тоном легкого изумления. – Нато ше, сэр!

Скрипуче хихикнув, он потащился дальше.

В сумерках отряд Роланда остановился. Стрелок выкопал неглубокую ямку и набросал в нее веток для костра. Путники не нуждались в огне для приготовления пищи, и все же костер был нужен. Нужен Эдди. Если юноша собирался закончить ключ, без света было не обойтись.

Оглядевшись, стрелок увидел Сюзанну – темный силуэт на фоне тускнеющего аквамарина неба. Эдди видно не было.

– Где он? – спросил стрелок.

– Где-то на дороге. Не трогай его сейчас, Роланд. Хватит уже.

Роланд кивнул, нагнулся над ямкой и ударил куском кремня по истертому стальному бруску. Вскоре собранный им хворост ярко запылал. Подбросив в огонь одну за другой несколько небольших палочек, стрелок принялся ждать возвращения Эдди.

Эдди с незаконченным ключом в руке сидел по-турецки посреди Великой Дороги, в полумиле от бивака, и смотрел в небо. Окинув быстрым взглядом тракт, молодой человек заметил впереди искру костра и понял, что именно делает Роланд. и почему. Эдди вновь уставился на небо. Он никогда еще не чувствовал себя таким одиноким и таким испуганным.

Небо было огромно – Эдди, сколько себя помнил, ни разу не видел столько ничем не прерываемого пространства, столько первозданной пустоты. Перед ней он невольно чувствовал себя ничтожным, но не усматривал в том и грана несправедливости – он действительно был пылинкой в мироз- дании.

Мальчик был уже близко. Эдди подумал, что знает, где Джейк и что он собирается сделать, и эта мысль наполнила его тихим изумлением. Сюзанна попала сюда из шестьдесят третьего года. Сам он – из восемьдесят седьмого. Между ними. Джейк. Пытающийся пробиться. Пытающийся родиться.

"Я его знаю, видел, – думал Эдди. – Должен был. кажись, что-то такое я припоминаю. Прямо перед тем, как Генри загремел в армию. да? Генри тогда учился в бруклинской ремеслухе и ходил весь в черном – черные джинсы, черные высокие ботинки со стальными носами, черные футболки с закатанными рукавами. И смолил "Эриа Шик". Джеймс Дийн самопальный. Но это я думал, а вслух – ни-ни, молчал в тряпочку. Не хотел, чтоб братан на меня завелся".

Эдди понял: покуда он предавался раздумьям, произошло то, чего он ждал – взошла Древняя Звезда. Какие-нибудь четверть часа, и вокруг нее засверкают все сокровища чужого неба, но сейчас она блистала в прозрачной мгле одна.

Молодой человек стал медленно поднимать зажатый в руке ключ и, когда Древняя Звезда засияла в широком центральном углублении бородки, заговорил нараспев, декламируя старинную формулу своего мира, которой учила его мать, когда, сидя на полу под окном спальни, они вместе любовались вечерней звездой, парившей в темнеющих высях над крышами и пожарными лестницами Бруклина:

– Звездочка светлая, звездочка ясная

В небе сверкает, такая прекрасная.

Первую звездочку, что разгляжу,

Исполнить желанье мое попрошу.

Звездочка, звездочка, ярко гори,

Чудо, волшебница, мне сотвори.

В бородке ключа алмазом, оправленным в ясень, горела Древняя Звезда.

– Помоги мне собраться с духом, – попросил Эдди. – Вот мое желание. Помоги мне набраться храбрости и попробовать довести до ума эту хреновину, чтоб ее.

Юноша еще секунду посидел на земле, затем поднялся и побрел в лагерь. Устроившись как можно ближе к костру, он достал нож стрелка и молча принялся за работу. S-образная закорючка, которой оканчивалась бородка ключа, закудрявилась крохотными завитками стружки. Эдди работал быстро, поворачивая ключ то так, то сяк, по временам закрывая глаза и оглаживая большим пальцем деликатные изгибы. О том, что может случиться, если он загубит ключ, юноша старался не думать: размышления на эту тему совершенно точно парализовали бы его.

Роланд и Сюзанна сидели у него за спиной и в молчании наблюдали. Наконец Эдди отложил нож. По лицу молодого человека струился пот.

– Пацан-то твой, – сказал Эдди, – Джейк этот. Отчаянный, видать.

– Под горами он держался храбро, – ответил Роланд. – Ему было страшно, но он не отступил ни на дюйм.

– Мне бы так.

Роланд пожал плечами.

– У Балазара ты дрался хорошо, хотя у тебя забрали одежду. Мужчине очень трудно вести бой нагишом, однако ты не сдался.

Эдди попытался припомнить перестрелку в ночном клубе, но память подсовывала что-то размытое, смутное – дым, шум, хаос лучей ярчайшего света, пробивающегося сквозь стену. Ему казалось, что эту стену разорвал автоматный огонь, но вспомнить точно не удавалось.

Он поднял ключ так, чтобы все зубцы бородки четко обрисовались на фоне пламени, и долго смотрел на него, главным образом, на s-образную закорючку. С виду она была именно такая, какой запомнилась Эдди по его сну и какой на миг явилась ему в огне. но что-то в ней чудилось не то. Некий неуловимый изъян.

"Да ладно, это опять Генри. И те годы, когда ты вечно оказывался недостаточно хорош. Все ты сделал, чувачок. Сделал, как надо. Просто тот Генри, что сидит в тебе, не желает это признать".

Эдди бросил ключ на лоскут шкуры и бережно запеленал, заворачивая края квадрата внутрь.

– Готово. Не знаю, нормально вышло или нет, но лучше, наверное, не получится. – Теперь, когда больше не нужно было работать над ключом, он чувствовал странную опустошенность – ни цели, ни курса.

– Есть хочешь, Эдди? – спокойно спросила Сюзанна.

"Вот она, твоя цель, – подумал Эдди. – Вот он, твой курс. Вот он сидит, лапки на коленочках. Все цели и курсы, какие у тебя когда-нибудь бу."

Ни с того ни с сего в памяти у него всплыло что-то еще. Не сон. не видение.

"Нет, ни то, ни другое. Из жизни. Опять пошло-поехало – воспоминания о будущем".

– Сперва надо сделать еще кое-что, – сказал он и поднялся.

За костром Роланд сложил невостребованный валежник. Перерыв всю охапку, Эдди нашел сухую палку около двух футов длиной и примерно дюймов четырех в поперечнике. Вернувшись с ней на свое место у огня, он снова взялся за нож. В этот раз работа шла быстрее – Эдди попросту заострял палку, превращая ее в некое подобие колышка для палатки.

– Слушай, мы можем сняться с места до рассвета? – спросил он стрелка. – Думаю, мы должны добраться до той твоей круговины как можно скорей.

– Да, можем. Можем и раньше, если нужно. Не хочется идти в потемках – ночью вещуньины круговины небезопасны – но коли в том есть нужда, придется.

– Судя по твоей физиономии, красавец, сомнительно, что в этих каменных кольцах хоть когда-нибудь бывает безопасно, – заметила Сюзанна.

Эдди снова отложил нож. У его правой ноги горкой лежал дерн, вынутый Роландом из неглубокой ямы, вырытой для костра. Острым концом палки Эдди прочертил в мягкой сырой земле знак вопроса. Контур вышел четким и ясным.

– Ладненько, – сказал Эдди, стирая рисунок. – Все.

– Давай-ка тогда поешь, – тут же сказала Сюзанна.

Эдди попытался, но есть хотелось не слишком. Когда к молодому человеку, уютно примостившемуся под теплым боком Сюзанны, наконец пришел сон, видений он не принес, однако не был ни крепким, ни глубоким. До четырех утра, пока стрелок не растолкал его, Эдди слушал нескончаемый посвист ветра, мчащего над равниной внизу, и юноше чудилось, будто и он уносится вместе с ветром, летит в ночной вышине прочь от забот и тревог; меж тем Древняя Звезда и Праматерь безмятежно плывут над ним, расцвечивая его щеки морозными узорами.

– Пора, – сказал Роланд.

Эдди сел. Рядом, протирая глаза, села Сюзанна. Едва в голове у Эдди прояснилось, его охватило нетерпение.

– Да. Пошли, в темпе.

– Он приближается, да?

– Он уже совсем рядом. – Эдди поднялся на ноги, крепко обхватил Сюзанну за талию, поднял и посадил в кресло.

Она обеспокоенно смотрела на него.

– Нам еще хватает времени добраться туда?

Эдди кивнул.

– В обрез.

Три минуты спустя они вновь были на Великой Дороге. Она призрачно мерцала впереди. Еще через час, когда небо на востоке начал окрашивать первый свет зари, вдалеке возник ритмичный стук.

Барабаны, подумал Роланд.

Машины, подумал Эдди. Какой-то огроменный механизм.

"Это сердце, – подумала Сюзанна. – Огромное, живое, больное сердце. и бьется оно в том городе, куда мы идем".

Стук прекратился через два часа – так же внезапно, как начался. Небо заполонили безликие белесые тучи; солнце подернулось легкой дымкой, а потом и вовсе исчезло за облачной завесой. До вертикально поставленных камней, тускло отблескивавших в ровном рассеянном свете, подобно клыкам поверженного чудовища, оставалось менее пяти миль.

"ИТАЛЬЯНСКАЯ НЕДЕЛЯ В МАЖЕСТИК! – уныло возвещало с навеса над входом в кинотеатр на углу Бруклин- и Марки-авеню обтрепанное полотнище. – ДВА КЛАССИЧЕСКИХ ВЕСТЕРНА СЕРДЖИО ЛЕОНЕ! "ЗА ПРИГОРШНЮ ДОЛЛАРОВ" ПЛЮС "ХОРОШИЙ, ПЛОХОЙ, ЗЛОЙ"! ВСЕ СЕАНСЫ – 99 ЦЕНТОВ!"

В кассе сидела смазливая белокурая девчонка в бигуди. Жуя резинку, она читала одну из тех бульварных газетенок, которые так любила миссис Шоу. Рядом гремел транзистор – "Лед Зеп". Слева от кассы, в последней уцелевшей витрине, висела афиша с Клинтом Иствудом.

Джейк знал, что нужно идти – было почти три часа – и все равно на миг задержался, засмотревшись на афишу за грязным треснутым стеклом. На Иствуде было мексиканское серапе. В зубах зажата сигара. Один край серапе Иствуд перекинул через плечо, чтобы освободить револьвер. Глаза у Иствуда были бледно-голубые, выцветшие. Глаза снайпера.

"Не он, – подумал Джейк, – но очень похож. Главное, глаза. глаза почти такие же".

– Ты позволил, чтобы я сорвался в пропасть, – сказал он человеку со старой афиши – не Роланду, другому. – Допустил, чтобы я погиб. Что будет в этот раз?

– Эй, мальчик, – окликнула его белокурая кассирша, и Джейк испуганно вздрогнул. – Ты как, будешь стоять и сам с собой общаться или все-таки зайдешь?

– Я пас, – поспешно отказался Джейк. – Эти два я уже видел.

И двинулся дальше.

Свернув налево, на Марки-авеню, мальчик опять подождал, не охватит ли его ощущение, что он вспоминает еще не случившееся, но тщетно. Ничего особенного в Марки-авеню не было: накаленная солнцем улица, вдоль которой выстроились многоэтажки из сероватого песчаника (похожие, с точки зрения Джейка, на тюремные блоки); нестройно гомонящая стайка молодых мамаш толкает коляски, разбившись на парочки – и больше ни души. Май выдался не по-весеннему жаркий – чересчур жаркий для пеших хождений.

"Что я ищу? Что?"

Позади хрипло загоготал юношеский басок. Следом негодующий женский голос взвизгнул: "А ну, отдай!"

Джейк дернулся, решив, что обладательница голоса, должно быть, имеет в виду его.

– Генри, отдай! Я серьезно!

Джейк обернулся и увидел двоих ребят. Одному было самое малое лет восемнадцать, другому – намного меньше. лет двенадцать-тринадцать. При виде второго мальчика сердце Джейка закрутило в груди что-то вроде мертвой петли: вместо коротких штанов в полоску на парнишке были зеленые вельветовые брюки, но желтая футболка осталась та же, а под мышкой он нес старый, побитый баскетбольный мяч. Хотя паренек стоял к Джейку спиной, Джейк понял, что нашел мальчика из своего вчерашнего сна.

Визжала симпатяшка из билетной кассы, та, что жевала резинку. Девчонка пыталась выхватить свою газету у старшего из ребят, с виду уже почти взрослого дяди. Похититель – на нем были джинсы и черная футболка с закатанными рукавами – держал газету над головой и радостно скалился:

– А ты подпрыгни, Мэриэнн! Прыгай, девочка, прыгай!

Девчонка уперлась в него злыми глазами и вспыхнула.

– Дай сюда! – велела она. – Кончай валять дурака, отдай газету! Сволочь!

– Во, слыхал, Эдди? – огорчился старший. – Выражаицца! Бяка, бяка! – Он с ухмылочкой помахал газетой – так, чтобы белокурая кассирша лишь самую малость не могла до нее дотянуться – и Джейка вдруг осенило. Эти двое вместе возвращались с занятий (хотя вряд ли учились в одной школе, если он правильно определил разницу в возрасте), и тот, что постарше, завернул к кассе, притворившись, будто хочет сказать блондиночке что-то интересное. Потом он просунул руку в щель под окошком и – цап! – стащил газету.

Такие лица, как у этого переростка, Джейку случалось видеть и раньше. Такие физиономии бывают у тех, кто считает верхом веселья облить кошке хвост бензином или скормить голодной собаке хлебный катыш с рыболовным крючком в середке. У тех, кто сидит в классе на камчатке и дергает девчонок за бретельки лифчиков, а когда кто-нибудь, наконец, пожалуется, изумляется, прикинувшись дурачком: "Кто, я?" В школе "Пайпер" ребят подобного склада было не много, но они были; Джейк полагал, что горстка таких удальцов отыщется в любой школе. Пайперовские одевались получше, но лица были те же. В старину о мальчишке с таким лицом, вероятно, сказали бы "висельник".

Мэриэнн подпрыгнула, силясь достать газету, которую переросток в черных штанах свернул в трубку, но ухватить ее не успела; в последний момент парень отдернул руку и шмякнул Мэриэнн газетой по макушке, точно собаку, напустившую лужу на ковер. На глазах у Мэриэнн показались слезы – главным образом, полагал Джейк, от унижения. Она страшно покраснела – хоть спички от щек зажигай – и заорала:

– Ну и подавись! Читать не умеешь, я знаю, так хоть картинки посмотришь!

И развернулась, чтобы уйти.

– Отдай, ну чего ты, – тихонько сказал младший мальчик. Мальчик Джейка.

Переросток протянул Мэриэнн свернутую трубкой газету. Девушка схватила ее, дернула к себе, и даже со своего места, с расстояния в тридцать футов, Джейк услышал треск рвущейся бумаги.

– Говно ты, Генри Дийн! – выкрикнула она. – Самое настоящее говно!

– Ох-ох-ох, большое дело! – Генри казался искренне обиженным. – Уже и пошутить нельзя! И потом, ну, порвалась твоя газета, так ведь всего в одном месте, Гос-споди помилуй, читать-то можно. Выше нос, чего скисла?

Тоже в цвет, сказал себе Джейк. Хмыри вроде этого Генри даже самую несмешную хохму пихали на два шага дальше, чем нужно. а потом, когда кто-нибудь орал на них, оскорблялись: их, мол, не так поняли. И всегда это было "а чего, чего?", и "шуток, что ль, не понимаешь?", и "выше нос, чего скисла?"

"На кой он тебе сдался, парень? – подивился он. – Если ты на моей стороне, на кой тебе сдался этот урод?"

Но, когда мальчик развернулся и они с Генри опять зашагали по улице, Джейк получил ответ на свой вопрос. Черты лица у старшего из ребят были крупнее, тяжелее, щеки нещадно изрыты угрями, но в остальном сходство оказывалось разительным. Мальчики были братьями.

Джейк отвернулся и неторопливо двинулся по тротуару впереди них. Трясущейся рукой он залез в нагрудный карман, вытащил отцовские солнечные очки и исхитрился водрузить их на нос.

Сзади, словно кто-то постепенно поворачивал верньер радиоприемника, все громче раздавались голоса.

– Зря ты так, Генри. Западло было так над ней стебаться.

– Ей в кайф, Эдди. – Голос Генри: самодовольный голос человека бывалого и искушенного. – Подрастешь – поймешь.

– Она же плакала.

– Небось, менструха, – философски заметил Генри.

Они были теперь очень близко. Опустив голову и глубоко затолкав руки в карманы, Джейк отступил к стене здания. Почему-то (он не знал, почему) страшно важным казалось не дать себя заметить. Не Генри; Генри с любой точки зрения пустое место; не Генри, а.

"Младший не должен меня вспомнить, – скользнула ему в голову мысль. – Почему – толком не знаю, только не должен".

Ребята миновали Джейка, даже не взглянув на него; тот, к кому Генри обращался "Эдди", шел с краю и быстрыми шлепками ладони вел мяч по мостовой, вдоль бровки тротуара.

– А скажи, смотрелась она потешно, – говорил Генри. – Обхохочешься! Прынцесса Мэриэнн скачет за газетой. Гав! Гав!

Эдди глянул вверх, на брата, с выражением, задуманным как укор. но тут же сдался и залился смехом. В запрокинутом лице парнишки светилась такая абсолютная, безоговорочная любовь, что Джейк догадался: Эдди еще многое простит старшему брату прежде, чем бросить это безнадежное дело.

– Ну как, идем? – спросил Эдди. – Ты говорил, после школы можно.

– Я сказал, может быть. Не знаю, чего-то неохота тащиться пехом в такую даль. И мать, небось, уже дома. Может, фиг с ним? Айда домой, ящик посмотрим.

Мальчики уже отошли от Джейка на десяток футов и удалялись.

– Да ладно тебе! Ты ведь обещал!

К зданию, мимо которого сейчас проходили мальчики, примыкала ограда из металлической сетки. Ворота были открыты. За оградой Джейк увидел спортивную площадку, приснившуюся ему накануне. или, во всяком случае, некий ее вариант. Ее не обступали со всех сторон деревья, да и никакой палатки, раскрашенной по фасаду косыми желтыми и черными полосами, там не было, но Джейк узнал и растрескавшийся бетон, и линялую желтизну затертых штрафных линий.

– Ну. может быть. Не знаю. – Джейк понял, что Генри снова дразнится. Эдди, однако, это в голову не приходило – слишком уж он рвался попасть в то неведомое Джейку место, о котором шла речь. – Надо подумать. А пока я буду думать, давай постукаем в баскет.

Неожиданно выхватив мяч у младшего брата, Генри неуклюже повел его по площадке и вышел на бросок; мяч попал в верхнюю часть деревянного щита и отскочил, даже не коснувшись края корзины. "Это тебе не газеты у девчонок таскать, козел", – злорадно подумал Джейк.

Эдди зашел в ворота, расстегнул и спустил штаны. Под зеленым вельветом оказались те самые линялые полосатые шорты, в которых он снился Джейку.

– Никак, мы в колотеньких станисках? – тотчас противно заворковал Генри. – У-ти, какие у нас станиски холе-есенькие! – Дождавшись, чтобы братишка, стоя на одной ноге и с трудом сохраняя равновесие, начал стаскивать свои вельветы, он запустил в него мячом. Эдди исхитрился отбить мяч (чем, вероятно, спас себя от расквашенного носа), но при этом потерял равновесие и неуклюже шлепнулся на бетон. Он чудом не порезался: вдоль сетки, отделявшей площадку от тротуара, сверкали на солнце целые россыпи битого стекла.

– Ладно, Генри, кончай, – выговорил он, впрочем, без истинного упрека. Должно быть, догадался Джейк, Генри осыпал брата мелкими пакостями так давно, что тот замечал их только тогда, когда жертвой становился кто-нибудь другой – кто-нибудь вроде белобрысой кассирши.

– Лядно, Генли, каньсяй.

Эдди поднялся на ноги и выбежал на площадку. Генри тотчас попытался провести мяч (отбитый Эдди при падении, он ударился в сетку ограды и рикошетом вернулся к Генри) мимо братишки. Молниеносным, но странно изящным движением кисти Эдди мяч отобрал. Без труда пронырнув под вытянутой вперед и отчаянно трепыхающейся рукой старшего брата, парнишка устремился к корзине. Насупившийся, мрачный Генри повис у него на хвосте, но рядом с Эдди он казался сонной мухой. Эдди подпрыгнул – колени согнуты, носки красиво оттянуты – и положил мяч в корзину. Генри подхватил его и повел к центру поля.

"Не надо было тебе этого делать, Эдди", – сказал про себя Джейк. Он следил за мальчиками с того места, где заканчивалась ограда. Занятая им позиция (по крайней мере, в данную минуту) казалась вполне безопасной – верхнюю часть лица Джейка прикрывали отцовские темные очки, а оба мальчика были до такой степени увлечены своим занятием, что не заметили бы и президента Картера, подойди тот посмотреть. Джейк вообще сомневался, знает ли Генри, кто такой президент Картер.

Он ожидал, что Генри отыграется на братишке за отнятый мяч – и, возможно, жестоко – но он недооценил хитрость Эдди. Генри сделал обманное движение головой, которое не сбило бы с толку даже мать Джейка, но Эдди как будто бы купился. Прорвавшись мимо него, Генри радостно ринулся к корзине. Джейк не сомневался, что Эдди мог бы играючи догнать брата и вновь отнять мяч, который Генри почти все время вел по земле, но вместо этого парнишка приотстал и держался сзади. Генри неуклюже бросил, и мяч опять отскочил от кольца. Эдди поймал его. и очень ловко не сумел удержать. Мяч проскочил у Эдди между пальцев, Генри подхватил его, развернулся, и мяч наконец прошел в обруч без сетки.

– Очко, – пропыхтел Генри. – Играем до двенадцати?

– Угу.

Джейк увидел достаточно. Игра будет напряженной, но в конце концов победу одержит Генри. Эдди об этом позаботится. Это не просто спасет его от синяков и шишек; это приведет Генри в хорошее настроение, и его проще будет уговорить на то, чего так хотелось Эдди.

"Эй, Лось, – по-моему, твой младший братишка уже давно вертит тобой как хочет, а тебе и невдомек, верно?"

Джейк стал потихоньку отступать и отступал до тех пор, пока жилой дом, примыкавший к площадке с северной стороны, не скрыл братьев Дийн от него, а его – от них. Прислонясь к стене, он прислушивался к глухим ударам мяча о бетон. Вскоре Генри запыхтел, как Чарли Чух-Чух, взбирающийся по крутому склону. Не иначе, курильщик; хмыри вроде Генри всегда курят.

Игра длилась почти десять минут, и к тому времени, как Генри объявил о своей победе, улицу заполнили и другие ребята, возвращавшиеся домой из школы. Кое-кто с любопытством поглядывал на Джейка.

– Классно сыграли, Генри, – сказал Эдди.

– Ничего себе, – тяжело пропыхтел Генри. – А ты все клюешь на старые приемчики.

"Ясное дело, – мысленно прокомментировал Джейк. – И будет клевать – до тех пор, пока не прибавит фунтов этак восемьдесят. А тогда, пожалуй, жди сюрприза".

– Ага, наверно. Генри, а Генри, может, смотаемся посмотреть на тот дом? Пожалуйста.

– А почему нет? Давай прогуляемся.

– Есть, капитан! – оглушительно завопил Эдди. – Дай пять! – Последовал мягкий звонкий шлепок – видимо, Генри "дал пять".

– Топай наверх. Скажешь мамке, мы будем к полпятому. Или к без четверти. Но про Особняк молчи как рыба об лед. Не то она говном изойдет. Она тоже думает, там есть привидения.

– Сказать, что мы пошли к Дьюи?

Молчание. Генри обдумывал предложенный вариант.

– Не-а. Она может позвонить миссис Банковски. Скажи. скажи, что мы погнали в магазин. В "Дейли". Она поверит. И попроси пару долларов.

– Она ни цента не даст. За два-то дня до получки?

– Херня. Поклянчишь – даст. Ну, топай. Одна нога здесь, другая там.

– Ладно. – Но шагов Эдди Джейк не услышал. – Генри.

Нетерпеливое "чего?".

– В Особняке правда есть привидения, как ты думаешь?

Джейк бочком подобрался поближе к спортплощадке. Попасться ребятам на глаза ему не хотелось, но, остро ощущая необходимость услышать ответ, мальчик поступился осторожностью.

– Не-а. Дома с привидениями в кино бывают, етитская сила, а по жизни – ни хрена.

– А. – В голосе Эдди прозвучало несомненное облегчение.

– Но уж если такой дом когда и был на свете, – продолжал Генри ("чтобы младшему братцу не слишком легко дышалось, что ли?" – подумал Джейк), – так это Особняк. Я слыхал, пару лет назад пацан с пацанкой с Норвуд-стрит поперлись туда перепихнуться, а потом их фараоны нашли – горло у обоих почикано, и вся кровянка из трупов вытекла. Только ни на трупешниках, ни вокруг никакой крови не нашли. Дошло? Вся кровь пропала.

– Небось, заливаешь? – выдохнул Эдди.

– Не-а. Но самое паршивое было не это.

– А что?

– Волосы у их напрочь поседели, – ответил Генри. Голос, долетавший к Джейку, звучал мрачно. Мальчику пришло в голову, что на сей раз Генри не поддразнивает брата и сам верит каждому своему слову. (К тому же Джейк сомневался, что у Генри хватило бы ума сочинить такую историю.) – У обоих. А глаза были широко открытые и вытаращенные, как будто они такую жуть увидели, что страшней не бывает.

– Да ладно врать-то, – сказал Эдди, но говорил он тихо, испуганно.

– Еще не расхотел идти?

– Не-е, ты чего! Если не надо будет. ну. подходить слишком близко, понимаешь?

– Тогда дуй к мамке. Постарайся выцыганить пару долларов. Курить охота. А заодно мяч этот драный домой снеси.

Джейк медленно попятился и шагнул в ближайший подъезд в ту самую минуту, когда Эдди показался из ворот спортплощадки.

К ужасу Джейка, парнишка в желтой футболке направился в его сторону. "Японский бог! – всполошившись, подумал мальчик. – А вдруг это его дом?"

Джейк не ошибся. Едва он успел отвернуться и приступить к пристальному изучению фамилий подле шеренги звонков, как мимо, так близко, что Джейк ощутил запах пота, наработанного парнишкой на баскетбольной площадке, прошел Эдди Дийн. Джейк наполовину почувствовал, наполовину увидел любопытный взгляд, брошенный мальчиком в его сторону. В следующую секунду Эдди со скомканными школьными штанами под одной мышкой и побитым мячом – под другой очутился в вестибюле и направился к лифтам.

Сердце Джейка тяжело бухало в груди. Тайком следить за людьми в реальной жизни оказалось гораздо труднее, чем в детективах, которые он иногда читал. Джейк перешел улицу и остановился в половине квартала от дома Дийнов, между двумя жилыми многоэтажками. Оттуда просматривался и подъезд дома братьев Дийн, и спортивная площадка. Площадка постепенно заполнялась детьми, в основном, малышней. Генри, привалясь к металлической сетке, дымил сигаретой и старался казаться полным тревожного страха и тоски, свойственных подросткам. По временам, завидев, что какой-нибудь малыш во всю прыть мчится в его сторону, Генри выставлял ногу и до возвращения Эдди успешно подсек троих. Третий и последний во весь рост растянулся на бетоне, в кровь расшиб лоб и с ревом кинулся по улице наутек.

"Ну просто массовик-затейник", – подумал Джейк.

После этого ребятишки поумнели и стали обходить Генри стороной. Генри вразвалочку покинул площадку и неторопливо двинулся в сторону многоэтажки, куда пятью минутами раньше зашел Эдди. Он был уже у самого дома, когда дверь открылась и появился Эдди. Он переоделся в джинсы и свежую футболку, а вокруг лба повязал зеленую косынку, ту самую, что была на нем в сне Джейка. Парнишка торжествующе помахивал парой долларовых банкнот. Генри выхватил у него деньги, потом что-то спросил. Эдди кивнул, и мальчишки тронулись в путь.

Держась в половине квартала позади, Джейк пошел следом.

Они стояли в высокой траве у края Великой Дороги и глядели на вещуньину круговину.

"Стоунхендж, – подумала Сюзанна и вздрогнула. – Вот на что это похоже. На Стоунхендж".

Хотя вокруг подножий высоких серых монолитов и росла густая и жесткая равнинная трава, внутри хоровода камней была голая земля, на которой местами что-то белело.

– Что это там? – негромко спросила Сюзанна. – Щебенка?

– Приглядись, – ответил Роланд.

Она послушно пригляделась и увидела, что это кости. Косточки мелких зверюшек? Сюзанна от души надеялась, что так.

Эдди переложил заостренную палку в левую руку, насухо вытер правую ладонь о рубаху и снова перехватил палку правой рукой. Он раскрыл рот, но пересохшее горло не исторгло ни звука. Откашлявшись, Эдди сделал еще одну попытку:

– По-моему, я должен зайти внутрь и что-то нарисовать на земле.

Роланд кивнул.

– Теперь?

– Скоро. – Эдди взглянул Роланду в лицо. – Тут что-то есть, верно? Что-то, чего нельзя увидеть.

– Сейчас – нет, – отозвался Роланд. – Так, во всяком случае, мне кажется. Однако хозяин еще пожалует, привлеченный нашим кеф – нашей жизненной силой. И будет ревностно защищать свое жилище. Верни мне револьвер, Эдди.

Эдди расстегнул ремень и передал его стрелку. Потом опять повернулся к кольцу двадцатифутовых камней. Да, сомневаться не приходилось: в круговине обитала какая-то тварь. Эдди чуял ее – густой смрад, невольно приводивший на ум волглую штукатурку, плесневеющие диваны и гниющие в полужидкой оболочке плесени древние матрасы. Запах отчего-то казался знакомым.

"Особняк – вот откуда я знаю этот запах. Так пахло там, на Райнхолд-стрит, в тот день, когда я уломал Генри сводить меня на Голландский Холм, поглядеть на Особняк".

Роланд застегнул пряжку револьверного ремня и нагнулся завязать шнур. Возясь с узлами, стрелок исподлобья смотрел на Сюзанну.

– Нам может понадобиться Детта Уокер, – проронил он. – Она тут?

– Эта стерва всегда тут, – Сюзанна сморщила нос.

– Хорошо. Одному из нас предстоит защищать Эдди, покуда он станет делать то, что должен сделать. От второго же толку будет чрезвычайно мало. Ибо мы – в обители демона. Природа демонов отлична от человеческой, но тем не менее среди них встречаются и мужские, и женские особи. Похоть – и оружие их, и слабость. Кем бы ни оказался хозяин круговины, он обрушится на Эдди. Дабы охранить свое жилище. Не дать чужаку им воспользоваться. Понимаешь?

Сюзанна кивнула. Эдди, казалось, не слушал. Квадратик оленьей шкуры с завернутым в него ключом он сунул за пазуху и теперь неотрывно, как загипнотизированный, смотрел в вещуньину круговину.

– Изъясняться деликатно или тонко времени нет, – продолжал, обращаясь к молодой женщине, Роланд. – Одному из нас.

– Одному из нас придется с ним бараться, чтоб не допустить его до Эдди, – перебила Сюзанна. – Такая тварь ни в жисть не откажется от халявного пистона. Ты ведь к этому ведешь?

Роланд кивнул.

Глаза молодой женщины блеснули. Теперь это были глаза Детты Уокер – умные, недобрые, сияющие жестоким весельем. Голос же все сильнее сбивался на поддельный тягучий говорок южных плантаций, который был визитной карточкой Детты.

– Ежели этот твой бес – девка, бери ее себе. А вот ежели парнишечка, он мой. По рукам?

Роланд утвердительно наклонил голову.

– А что, коли он может и так, и эдак? Как насчет этого, красавчик?

Губы Роланда дрогнули в слабейшем намеке на улыбку.

– Тогда мы примем его вместе. Но помни.

Эдди рядом с ними еле слышным замирающим голосом пробормотал: "Не всюду тишь в чертогах мертвецов. Чу! спящий пробуждается." Затравленный, полный невыразимого ужаса взгляд юноши обратился на Роланда:

– Там какое-то чудище.

– Демон.

– Нет. Чудовище. Что-то между дверьми – между мирами. Что-то ждет в засаде. Стережет. И сейчас оно открывает глаза.

Сюзанна бросила на Роланда испуганный взгляд.

– Крепись, Эдди, – сказал Роланд. – Не подведи.

Эдди тяжело вздохнул.

– Буду стоять до последнего. Ну, я пошел. Ничего не поделаешь. Началось.

– Мы с тобой, – заявила Сюзанна. Прогнув спину, она выскользнула из инвалидного кресла. – Хоть черт, хоть дьявол – один хрен; приспичило меня вы*ть – получай, б**, высший коечный пилотаж. Я вашего беса так отсношаю – подыхать будет, не забудет.

Когда они прошли меж двух высоких камней и очутились в вещуньиной круговине, начал накрапывать дождь.

Едва завидев дом, Джейк понял две вещи: во-первых, он уже видел его – в снах столь страшных, что "дневное" сознание наотрез отказывалось вызывать их из памяти; во-вторых, дом этот – обитель смерти, убийства, безумия. Мальчик стоял на углу Райнхолд-стрит и Бруклин-авеню, семьюдесятью ярдами дальше от Особняка, чем Генри и Эдди, но даже здесь он чувствовал, что, пренебрегая братьями Дийн, Особняк тянет к нему свои нетерпеливо-жадные невидимые лапы. Джейк подумал, что лапы эти заканчиваются кривыми птичьими когтями. И преострыми.

"Ему нужен я. Убежать я не могу. Войти туда – самоубийство. не войти – безумие. Ведь где-то в недрах этого дома есть запертая дверь. У меня ключ, который ее откроет, и единственное, на что я могу надеяться, единственное мое спасение – за этой дверью".

Джейк с замиранием сердца в упор разглядывал Особняк. Дом чуть ли не криком кричал о своей аномальности, опухолью взбухая посреди заросшего буйными сорняками двора.

Одолев неторопливым шагом по послеполуденному солнцепеку девять бруклинских кварталов, братья Дийн вступили, наконец, в ту часть города, которая, судя по именам на вывесках больших и маленьких магазинов, несомненно, и носила название Голландский Холм. Сейчас они стояли посреди квартала, перед Особняком. Удивительное дело: дом, пустовавший, видимо, уже много лет, почти не пострадал от рук вандалов. А ведь когда-то, подумал Джейк, это действительно был особняк, где со своими многочисленными чадами и домочадцами жил, допустим, какой-нибудь состоятельный негоциант. В те давно минувшие дни дом, должно быть, исправно белили, но теперь он был неопределенного грязно-серого цвета. Давно повышибали окна, размалевали аэрозольными красками облезлый штакетник – но сам Особняк стоял нетронутый.

Ветхий, полуразвалившийся, горбатый – не дом, а вернувшийся дух давно сгинувшего дома – вырастал он из бугристой земли захламленного дворика, залитого горячим светом, и Джейку ни с того ни с сего представился прикинувшийся спящим злобный и опасный пес. Крутая крыша Особняка нависала над покоробленными, занозистыми досками парадного крыльца, как насупленные брови. На окнах без стекол (в некоторых, точно полоски омертвелой кожи, еще висели древние портьеры) – покосившиеся ставни, в прошлом зеленые. Слева от здания отставала не первой молодости деревянная решетка, которую ныне удерживали не гвозди, а стелющиеся по ней пышные плети безымянных и непонятно почему вызывающих омерзение вьющихся растений. Джейк заметил две таблички – одну на лужайке, другую на двери – но разобрать, что на них написано, со своего места не сумел.

Дом был живой. Джейк знал это, он чувствовал, что Особняк насторожился и внимательно следит за ним; эта настороженность дымком курилась над досками и горбатой крышей, потоками изливалась из черных оконных впадин. Мысль о том, чтобы приблизиться к этому жуткому месту, страшила; мысль о том, чтобы войти, наполняла мальчика невыразимым ужасом. Но деваться было некуда. Джейк расслышал басистое сонное жужжание – так гудит в жаркий летний день пчелиный улей – и на миг испугался обморока. Он закрыл глаза. и его голову заполнил тот голос.

"Ты должен придти, Джейк. Ты вступил на тропу Луча, на путь Башни, в пору своего Извлечения; будь честен и прям, будь стоек и терпелив, приди ко мне".

Страх не проходил, зато жуткое ощущение подступающей паники исчезло. Джейк вновь открыл глаза и увидел, что он – не единственный, кто чувствует энергетику и пробуждающееся сознание дома. Эдди явно хотелось отойти от забора; он повернулся в сторону Джейка, и тот разглядел под зеленой косынкой парнишки его глаза – большие и тревожные. Старший брат схватил Эдди и толкнул к заржавленной калитке, однако слишком уж вяло и неохотно для полноценной подначки; каким бы бестолковым и тупым ни был Генри, ему Особняк нравился не больше, чем Эдди.

Братья отошли подальше и некоторое время стояли, глядя на дом. Джейк не мог разобрать, о чем они говорят, но голоса звучали испуганно и тревожно. Джейк вдруг вспомнил, что сказал ему во сне Эдди: "Только помни: здесь опасно. Будь осторожен. и не зевай".

Внезапно настоящий Эдди – тот, что стоял через улицу, – повысил голос настолько, что Джейку удалось разобрать слова. "Может, хватит, пойдем домой, Генри? А? Пожалуйста. Мне тут не нравится". Тон был молящий.

– Нюня сраная, – фыркнул Генри, но Джейк подумал, что слышит в голосе Генри не только снисходительность, но и облегчение. – Хрен с тобой, айда.

Братья двинулись прочь от развалюхи, по-звериному сжавшейся в комок за покосившимся шатким забором, к мостовой. Джейк попятился, отвернулся и, уставясь в витрину захудалой лавчонки, именовавшейся "Комиссионный", стал следить, как Эдди и Генри – смутные призрачные отражения, наложенные поверх древнего пылесоса "Гувер" – переходят Райнхолд-стрит.

– Ты уверен, что там правда нету привидений? – спросил Эдди, когда ребята очутились на том тротуаре, где стоял Джейк.

– Видишь, какое дело, – сказал Генри, – сходил я сюда еще раз, и теперь уж не поручусь. Ей-богу.

Они прошли у Джейка за спиной, не взглянув на него.

– А ты б согласился туда зайти? – спросил Эдди.

– Не-а, хоть мильен долларов выложи, – сразу ответил Генри.

Они свернули за угол. Джейк отлепился от витрины и украдкой бросил им вслед быстрый взгляд. Мальчики удалялись по тротуару той же дорогой, что пришли. Увалень Генри брел, едва переставляя ноги, обутые в говнодавы со стальными носами и сутулясь, как человек много старше его лет, а рядышком шагал Эдди – парнишка, в отличие от брата, двигался ловко, с безотчетной грацией. Мирно слившиеся длинные тени бежали за ними по мостовой.

"Домой пошли, – подумал Джейк, и одиночество захлестнуло его такой мощной волной, что мальчику почудилось – она сомнет его. – Поужинают, сделают уроки, поспорят, что смотреть по телеку, и лягут спать. Может, Генри дрянь и хамло, но они, эти двое, живут своей жизнью – нормальной, обычной, понятной жизнью. и сейчас возвращаются в нее. Интересно, они хоть понимают, какие они счастливчики? Эдди – пожалуй".

Джейк отвернулся, поправил лямки ранца и перешел Райнхолд-стрит.

На пустынном лугу за хороводом камней Сюзанна почувствовала движение – шелест, шорохи, порывистое дуновение.

– Что-то на подходе, – напряженно проговорила она. – Шустро катит.

– Ты, гляди, поаккуратней, – сказал Эдди, – но ко мне его тоже не пускай. Ясно? Не подпускай его ко мне.

– Слышу, не глухая. Ты своим делом занимайся, а уж я сама разберусь.

Эдди кивнул. Он стал на колени посреди круговины и вытянул вперед руку с заостренной палочкой, словно оценивая, хорошо ли та заточена. Затем опустил руку и провел на влажной земле темную прямую линию.

– Роланд, приглядывай за ней.

– Пригляжу, если смогу, Эдди.

– .но не подпускай ко мне эту тварь. Джейк идет. Чес-слово, идет, псих ненормальный.

На глазах у Сюзанны травы к северу от вещуньиной круговины разделила длинная темная межа – что-то вспарывало зеленый ковер, прокладывая борозду прямо к кольцу камней.

– Приготовься, – велел Роланд. – Оно кинется на Эдди, и одному из нас придется отвлечь его.

Сюзанна привстала на культях, как змея, поднимающаяся из корзины факира. Руки, сжатые в твердые коричневые кулаки, были прижаты к щекам. Глаза горели.

– Я готова, – сказала она и крикнула: – Сыпь сюда, красавчик! Ну, живей давай! Дуй, как на свое деньрожденье!

В тот миг, когда демон стремительной гудящей волной ворвался в свою круговину, дождь усилился. Сюзанне только-только хватило времени понять безжалостную, ядреную, несомненно мужскую суть этого существа (словно в ноздри ей ударил крепкий запах можжевеловой настойки, от которого на глаза навертываются слезы), и демон стрелой метнулся к центру круга. Зажмурив глаза, молодая женщина потянулась к нему – не руками, не мыслью, но всей своей женской силой, силой самки, таившейся в самой глубине ее "я":

– Эй, красавчик! Куда намылился? Кисулька-то вона где!

Демон круто развернулся. Она почувствовала его удивление. а следом – саднящее желание: настойчивое, напряженное, как тугая пульсирующая артерия. Демон прыгнул на Сюзанну, как насильник, выскочивший из зева узкого проулка.

Сюзанна взвыла и откачнулась назад, на шее вздулись жилы. Платье у нее на животе и на груди разгладилось и вдруг начало само собой рваться в клочья. Сюзанна слышала тяжелое дыхание, но откуда, с какой стороны оно идет, определить было невозможно, точно спариться с ней решил сам воздух.

– Сьюзи! – крикнул Эдди и начал подниматься.

– Нет! – истошно закричала она в ответ. – Делай, что делаешь! Этот м***ла у меня аккурат там, где. где надоть! Валяй дальше, Эдди! Тащи мальца! Тащи. – В нежную плоть между ног Сюзанны толчками рвался холод. Она застонала, опрокинулась на спину. потом оперлась на руку и с вызовом прянула вперед и вверх. – Тащи его сюда!

Эдди неуверенно взглянул на Роланда. Тот кивнул. Бросив на Сюзанну еще один быстрый взгляд, полный беспросветной боли и еще более беспросветного страха, Эдди, намеренно повернувшись спиной и к ней, и к стрелку, вновь бухнулся на колени. Не обращая внимания на холодные капли, падающие ему на руки и за ворот, он вытянул вперед руку с заостренной палочкой, временно превратившейся в карандаш, и палочка задвигалась, выводя линии и углы, вычерчивая контур, который Роланд сразу узнал.

Это была дверь.

Джейк вытянул руки, уперся ладонями в занозистую калитку и толкнул. Повернувшись на ржавых скрипучих петлях, калитка медленно отворилась. За ней оказалась неровная кирпичная дорожка. Дорожка вела к крыльцу. Крыльцо – к двери. Наглухо забитой досками.

Джейк медленно двинулся к дому. Сердце выстукивало быстрые тире и точки где-то у самого горла. Между выпирающими кирпичами дорожки проросла сорная трава. Мальчик слышал, как она шуршит о джинсы. Все пять его чувств словно подкрутили на пару делений. "Но ведь на самом деле ты туда не пойдешь, а?" – спросил панический голос у него в голове.

Ответ, пришедший Джейку на ум, при полном своем идиотизме показался мальчику совершенно разумным: "Все на свете служит Лучу".

Табличка на лужайке сообщала: "ПОСТОРОННИМ ВХОД КАТЕГОРИЧЕСКИ ВОСПРЕЩЕН! НАРУШИТЕЛИ БУДУТ ПРЕСЛЕДОВАТЬСЯ ПО ЗАКОНУ!"

Пожелтевший, в потеках ржавчины листок, прибитый к одной из досок, которыми была крест-накрест заколочена входная дверь, был менее красноречив:

"СОГЛАСНО РАСПОРЯЖЕНИЮ НЬЮ-ЙОРКСКОГО ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА ПО ЖИЛЫМ ПОМЕЩЕНИЯМ ЗДАНИЕ ПОДЛЕЖИТ СНОСУ".

У подножия ступеней Джейк помедлил, глядя вверх, на дверь. Вчера на пустыре он слышал голоса – здесь, сейчас он услышал их вновь. но то был хор проклятых, обреченных, сливающиеся в невнятный ропот безумные угрозы и равно безумные посулы. И все же Джейк угадал в этой разноголосице один голос – голос дома. Голос некоего чудовищного привратника, поднятого от долгого, но отнюдь не мирного сна.

На миг вспомнив про отцовский "Ругер", мальчик даже прикинул, не вытащить ли его из ранца – но что было бы в том толку? За спиной Джейка по Райнхолд-стрит в обе стороны проезжали машины, какая-то женщина во всеуслышанье требовала, чтобы ее дочка бросила любезничать с кавалером и несла домой белье, но здесь был иной мир – мир, подвластный неведомому суровому и мрачному существу, против которого бессильно оружие.

"Будь честен и прям – будь стоек и терпелив".

– Ладно, – сказал он тихим дрожащим голосом. – Ладно, попробую. Только лучше тебе меня больше не бросать.

И начал медленно подниматься по ступеням крыльца.

Доски, преграждавшие вход, были старые и гнилые, гвозди – ржавые. Джейк покрепче ухватился за верхнюю пару в месте их пересечения и рванул. Заскрипев точь-в-точь как ворота, доски отделились от двери. Джейк сбросил их за перила крыльца, на старую клумбу, где сейчас росли лишь дикое просо да пырей. Он нагнулся, взялся за нижнее пересечение. и на миг замер.

За дверью слышались замогильные утробные звуки, словно где-то в недрах бетонной трубы хищно облизывался голодный зверь. Джейк почувствовал, как его лоб и щеки покрываются пленкой тошнотной испарины. Он так перепугался, что отчасти утратил ощущение собственной реальности, будто стал персонажем чужого дурного сна.

Недобрый хор, неведомая злая сила были за этой дверью. Звуки сочились оттуда, как густой сироп.

Джейк рванул нижние доски. Те с легкостью оторвались.

"Ну да. Оно хочет, чтоб я вошел. Оно голодное, а я, значит, обед".

Неожиданно в голову Джейку полезли обрывки стихотворения, когда-то читанного их классу мисс Эйвери. Теоретически в стихах говорилось о состоянии души современного человека, оторванного от всех своих корней и традиций, но Джейку вдруг показалось, что тому, кто написал эти строки, должно быть, довелось повидать Особняк:

"Я покажу тебе нечто, отличное

От тени твоей, что утром идет за тобою,

И тени твоей, что вечером хочет подать тебе руку,

Я покажу тебе."

– Я покажу тебе ужас в пригоршне праха, – пробормотал Джейк и взялся за дверную ручку. Едва мальчик коснулся металла, как его вновь затопило отчетливое, светлое чувство облегчения и уверенности: свершилось, теперь-то уж дверь определенно откроется в тот – другой – мир; он увидит не тронутое ни смогом, ни фабричными дымами небо, а вместо гор у далекого горизонта встанут в мареве синие шпили великолепного неведомого города.

Джейк стиснул в пальцах лежавший у него в кармане серебряный ключ, ожидая, что дверь окажется заперта и он сможет им воспользоваться. Но нет. Пронзительно взвизгнули петли, с медленно поворачивающихся цилиндров на крыльцо просеялись хлопья ржавчины, и дверь открылась. В лицо Джейку осязаемо ударил запах тлена – ноздреватой штукатурки; отсыревшего дерева; гниющей дранки; старого как мир конского волоса. Сквозь эти ароматы пробивался иной – дух звериного логова. Впереди лежал промозглый полутемный коридор. Слева в полумрак второго этажа взбиралась, лишь местами касаясь стены, шаткая винтовая лестница. На полу коридора лежали обломки рухнувших перил, но Джейк был не настолько глуп, чтобы вообразить, будто видит только щепки. Среди сора были и кости – кости каких-то мелких животных. Некоторые не вполне походили на звериные; их Джейк предпочел не рассматривать слишком долго, зная, что иначе ему никогда не набраться храбрости сдвинуться с места. Мальчик помешкал на пороге, собираясь с духом, чтобы сделать первый шаг, и расслышал какой-то слабый приглушенный звук – очень частую, быструю дробь. Он понял: это стучат его собственные зубы.

"Почему никто меня не остановит? – в исступлении подумал он. – Почему какой-нибудь прохожий не крикнет: Эй, ты! Нечего тебе там делать! Неграмотный, что ли, читать не умеешь?!"

Но он знал, почему. Большинство пешеходов держалось противоположного тротуара, а те, кто оказывался поблизости от Особняка, спешили пройти дальше.

"Даже если бы кто-нибудь вдруг посмотрел сюда, он меня не увидел бы, потому что на самом деле меня тут нет. Хорошо это или плохо, но я уже покинул свой мир. Начал переправу. Его мир где-то впереди. А здесь."

А здесь была пограничная полоса. Ад.

Джейк шагнул в коридор. Дверь за ним со скрежетом захлопнулась, точно дверь мавзолея, и мальчик вскрикнул – но не удивился.

В глубине души он ожидал чего-то подобного.

Жила-была молодая женщина по имени Детта Уокер, и любимым ее занятием было всякий день шататься по кабакам да забегаловкам на Риджлайн-роуд, что тянется вдоль окраины Натли, и на шоссе N 88, что проходит у высоковольтной линии за "Амхай". В те дни у Детты еще были ноги и, как поется в песне, она знала, что с ними делать. Нарядившись в тесное дешевое платье из поддельного шелка, Детта отплясывала с белыми парнями под старые песенки, без которых в свое время не обходилась ни одна гулянка чарли, а музыканты знай наяривали всякие там "Шейк хиппи-хиппи" да "Двойные дозы любви моей крошки". В конце концов Детта отбивала от стаи беложопых одного и позволяла ему увести себя на стоянку, в машину. Там она обжималась с ним и лизалась (одной из величайших в мире мастериц целоваться "с язычком" была Детта Уокер, да и ноготками попользоваться не ленилась) до умопомрачения. и осекала вконец обезумевшего парня. Что за этим следовало? Да ведь в том-то и был фокус, не так ли? Суть игры, ее азарт. Одни принимались плаксиво канючить – приятно, но не высший класс. Другие орали и бесновались – это грело душу сильнее.

Но хотя Детта и по голове бывала луплена, и в глаз получала, и плевков отведала, а однажды схлопотала пинка под зад, да такого, что, расставив руки, легкой пташкой вылетела на гравий стоянки у "Красного ветряка", ее ни разу не взяли силой. Вся белая сволочь, все до единого, с посиневшими яйцами уматывала домой. Что по Деттиным меркам означало: она – лучшая из лучших, непревзойденная, не знающая поражений чемпионка. Королева. С кем состязалась Детта? С ними. Со всеми этими коротко стриженными, культурненькими, чистенькими беложопыми м***ками.

И вот теперь.

Никакой возможности сопротивляться демону, обитающему в вещуньиной круговине, не было. Не было ни дверных ручек – хвататься, ни машины – выскочить, ни кабака – забежать обратно, ни щеки – отвесить плюху, ни рожи – расцарапать, ни яиц – заехать ногой, если окажется, что соображает белое дрянцо туго.

Демон навалился на Сюзанну. а затем, не успела молодая женщина и глазом моргнуть, вошел в нее.

Видеть это существо она не могла, зато явственно ощущала, как оно – он – придавливает ее к земле. Недоступные взгляду руки (лапы?) орудовали, тем не менее, вполне зримо: платье Сюзанны в нескольких местах вдруг изорвалось в клочья. Затем – внезапно – мучительная боль; Сюзанне почудилось, что ей вспороли промежность и низ живота. От неожиданности она страдальчески вскрикнула. Эдди оглянулся, недобро щурясь.

– Я в порядке! – завопила она. – Забудь про меня, Эдди, делай свое! Я в порядке!

Но это было не так. Впервые с тех пор, как в возрасте тринадцати лет Детта вышла на арену любовных сражений, она терпела поражение. В нее вонзалось – вламывалось – что-то отвратительное, набрякшее, холодное, словно ее насиловали сосулькой.

Как сквозь дымку она увидела, что Эдди отвернулся и вновь принялся рисовать на земле; выражение живейшего беспокойства на лице молодого человека таяло, наново сменяясь тем жутким холодом безразличия, какой Сюзанна порой чувствовала в своем возлюбленном и замечала в его чертах. Ну и что? Ведь она сама велела Эдди не отвлекаться, забыть о ней и делать то, что необходимо для перемещения мальчонки из мира в мир. Да, в извлечении Джейка ей отводилась определенная роль, однако, поскольку ни Роланд, ни Эдди не выкручивали ей рук и вообще никак не принуждали ее непременно сыграть эту роль, у нее не было никакого права ненавидеть их. но в миг, когда Эдди отвернулся от нее, скованной стужей, она остро возненавидела обоих; яйца б вам оторвать, образины белые.

Потом рядом с ней очутился Роланд; сильные руки стрелка легли ей на плечи, и, хоть он не проронил ни слова, молодая женщина услышала: "Не противься. Тебе не одержать верх. Противиться – гибель для тебя. Похоть и оружие их, и слабость, Сюзанна".

Да. Похоть всегда была их слабым местом. Единственное отличие состояло в том, что сегодня волею обстоятельств ей предстояло отдать чуть больше – но, быть может, ничего страшного в этом не было. Быть может, в конечном итоге ей удалось бы заставить этого беложопого беса-невидимку чуть больше заплатить.

Она заставила себя разжать ляжки, расслабиться. Ее ноги немедленно поехали в стороны, оставляя на мокрой земле следы, похожие на длинные развернутые веера. Сюзанна запрокинула голову, подставила лицо дождю, барабанившему теперь вовсю, и почувствовала над собой нависшую морду демона, нетерпеливые жадные глаза, которые впивали каждую гримасу, искажавшую ее черты.

Она вскинула руку как для пощечины. и обвила шею демона-насильника. Ей почудилось, будто она захватила пригоршню густого, плотного дыма. Но что это? Неужто она почувствовала, как бес порывисто отпрянул, пораженный неожиданной лаской? Крепко держась за невидимую шею, используя ее, как рычаг, Сюзанна резко приподняла нижнюю часть туловища. Одновременно она еще шире развела ноги, и остатки платья разъехались по боковым швам. Мать честная, и здоровенный же черт попался!

– Брось, ладно, – пропыхтела она, – тебе меня не снасильничать. Не-е. Отодрать меня приспичило? Да я сама тебя отдеру. Так отхарю, как тебя сроду не харили, козел. Сдохнешь на мне!

Она почувствовала, что проникший в ее тело налитый кровью отросток задрожал; ощутила – пусть это длилось лишь мгновение – что демон силится отпрянуть и сменить позицию.

– Не-не-не, сладенький, – прохрипела она и крепко стиснула ляжки, защемив демона. – Веселье токо начинаетца. – И стала прогибать поясницу, поднимая зад и все глубже насаживаясь на чресла невидимки. Сцепив на шее призрака пальцы обеих рук, она позволила себе, не опуская бедер, откинуться назад. Напрягшиеся руки обнимали кажущуюся пустоту. Молодая женщина мотнула головой, откидывая с глаз мокрые от пота волосы; губы растянулись в акульей ухмылке.

"Пусти!" – вскрикнул голос у нее в мозгу. Но она почувствовала, что обладатель голоса, тем не менее, вопреки самому себе откликается ей.

– Дудки, киса. За что боролся, на то и напоролся. – Не выпуская демона, она резко подалась вверх, свирепо сосредоточенная на леденящем холоде внутри своего тела. – Ща, милок, я твою сосульку растоплю. токо что ж ты, бедолага, без нее делать станешь? – Ее бедра поднимались и опускались, поднимались и опускались. Она безжалостно стиснула ляжки, закрыла глаза, глубже впилась пальцами в невидимую шею и взмолилась: живей, Эдди, живей.

Она не знала, на сколько ее хватит.

Задача, подумал Джейк, проста: где-то в этом сыром жутком доме есть запертая дверь. Та самая дверь. Нужно лишь отыскать ее. Однако что-то подсказывало Джейку: это будет непросто. Он чувствовал, как крепнет витающая в доме незримая сила. Бессвязный ропот множества голосов сливался в единый звук – басистый скрипучий шепот.

И он приближался.

Справа была открытая дверь. Возле нее кнопки удерживали на стене выцветший дагерротип, изображавший повешенного: сухое дерево, а на нем, точно одинокий гнилой плод, висит человеческая фигура. Комната за дверью в незапамятные времена была кухней. Плита куда-то подевалась, но у дальнего края бугристого вытертого линолеума, зияя раскрытой настежь дверцей, стоял дряхлый холодильник – ископаемое, увенчанное круглым барабаном охладителя. Внутри запеклась корка чего-то черного, вонючего; эта же дрянь лужей натекла на пол. Лужа давно застыла. Распахнутые кухонные шкафчики; в одном Джейк увидел, вероятно, самую старую в мире жестянку "Морских МОЛЛЮток Сноу". Из другого торчала голова дохлой крысы. Глаза у крысы были белые и словно бы живые, и мгновение спустя Джейк понял, что пустые глазницы кишат личинками мух.

Что-то мягко шлепнулось ему в волосы. Вскрикнув от неожиданности, Джейк схватился за голову и нащупал нечто схожее с дряблым, поросшим короткой щетиной резиновым шариком. Вытащив загадочный предмет из волос, мальчик увидел, что это паук – жирный, сине-багровый, как свежий кровоподтек. Паук с тупой недоброжелательностью уставился на Джейка. Тот швырнул его о стену. Паук лопнул. На стене осталась клякса в обрамлении слабо подергивающихся лапок.

За шиворот мальчику упал еще один паук. Внезапно Джейк ощутил болезненный укус чуть ниже того места, откуда начинали расти волосы. Мальчик бегом кинулся обратно в коридор, споткнулся о рухнувшие перила, тяжело растянулся на полу и почувствовал, что раздавил паука. Внутренности гадкой твари – влажные, горячие, слизистые, как подогретый яичный желток – скользнули у Джейка между лопаток. Тут мальчик заметил в дверях кухни и других пауков. Одни, словно отвратительные гирьки, висели на едва различимых шелковинках; другие просто сыпались на пол – плюх! плюх! плюх! – и, проворно перебирая лапами, спешили к нему.

Оглашая коридор истошным криком, Джейк отчаянно замахал руками и вскочил, Ему почудилось, будто что-то в его сознании начинает подаваться, лопается, рвется нить за нитью, точно истершаяся веревка. Вот оно, я схожу с ума, резанула мысль, и едва Джейк со всей ясностью понял это, его немалое мужество было, наконец, сломлено. Неважно, каковы были ставки – силы мальчика иссякли, происходящее стало для него невыносимо. Он стрелой сорвался с места, рассчитывая удрать, если еще возможно, и слишком поздно спохватился, что свернул не туда и бежит не назад к крыльцу, а в глубь Особняка.

Он влетел в просторную комнату – чересчур просторную для прихожей или гостиной; похоже, это был бальный зал. На обоях, поглядывая на Джейка из-под зеленых островерхих колпачков, резвились, откалывая дурашливые коленца, эльфы со странно хитрыми улыбками на личиках. К стене был придвинут заплесневелый диван. Центр покоробленного паркета занимала разбитая люстра – запутавшаяся ржавая цепь среди раскатившегося стекляруса и пыльных подвесок-"слезок". Джейк обошел обломки, исподтишка бросив через плечо полный ужаса взгляд. Никаких пауков мальчик не увидел; если бы не мерзость, все еще тонкой струйкой сбегавшая у него по спине, он, пожалуй, решил бы, что они ему померещились.

Джейк вновь посмотрел вперед и внезапно резко затормозил – так резко, что поскользнулся. Впереди, за полуразъехавшимися на утопленных в пол направляющих застекленными створками французской двери простирался еще один коридор. Этот второй коридор заканчивался закрытой дверью с круглой позолоченной ручкой. На двери было написано – или, возможно, вырезано – всего одно слово: "МАЛЬЧИК".

Под дверной ручкой поблескивала филигранной работы серебряная пластинка с замочной скважиной.

"Нашел! – возликовал Джейк. – Наконец-то нашел! Есть! Та самая дверь!"

За спиной у мальчика возник низкий глухой скрип, словно дом начинал разваливаться. Джейк обернулся и окинул взглядом зал. Дальняя стена вспучилась и пошла выпячиваться, толкая перед собой дряхлый диван. По старым обоям пробежала дрожь; эльфы замельтешили, пустились в пляс. Местами обои лопались, и длинные полоски бумаги взлетали вверх, стремительно скручиваясь, как слишком быстро отпущенные жалюзи. Штукатурка вздулась, повторяя беременный изгиб стены; под ней Джейк расслышал сухой и звонкий прерывистый треск – ломалась, перестраиваясь во что-то новое, еще скрытое от глаз, дранка. А скрип звучал все громче. Только теперь он больше походил на рычание. Загипнотизированный зрелищем, Джейк смотрел, не в силах отвести глаз.

Штукатурка не трескалась, чтобы затем кусками извергнуться наружу. Она сделалась как будто бы пластичной, податливой, и, покуда стена продолжала взбухать асимметричным белым волдырем, с которого еще свисали клочья обоев, на ее поверхности сами собой стали появляться бугры, округлости и впадины. Вдруг Джейк сообразил, что смотрит на выдвигающееся из стены гигантское лепное лицо – как будто кто-то въехал головой в мокрую простыню.

Послышался громкий треск; это из покрывшейся рябью стены выломался кусок дранки. Возник зрачок с рваными краями. Стена под ним искривилась оскаленной рычащей пастью, полной неровных острых зубов. Джейк разглядел прилипшие к губам и деснам куски обоев.

Из стены вырвалась штукатурная рука, намертво окольцованная толстым жгутом потянувшихся следом спутанных гнилых проводов. Рука ухватила диван и отшвырнула в сторону, оставив на темной поверхности призрачно-белые следы пальцев. Опять полетела дранка – штукатурные пальцы согнулись, скрючились острыми иззубренными когтями. Лицо к этому времени успело полностью выбраться из стены. Единственный деревянный глаз в упор смотрел на Джейка. Повыше, посреди лба, отплясывал эльф с обоев – он напоминал странную татуировку. Раздался такой звук, будто что-то выворачивали или выкручивали, – чудовище заскользило вперед. Вырванная из рамы дверь в коридор превратилась в сгорбленное плечо. Ручища, которую чудо-юдо выпростало из стены, скребла по полу, разбрызгивая стеклянные капли с упавшей люстры.

Паралич Джейка как рукой сняло. Развернувшись, мальчик сорвался с места, юркнул во французскую дверь и кинулся по второму отрезку коридора, нашаривая в кармане ключ. Ранец за плечами подпрыгивал, сердце превратилось во взбесившийся фабричный станок. За спиной взревел выползший из стен Особняка монстр, и Джейк без слов понял, что тот говорит; страшилище приказывало ему стоять на месте, замереть, оно втолковывало, что бегство бесполезно и спасения нет. Теперь, казалось, ожил весь дом; в воздухе стоял пронзительный скрип и треск – лопалось дерево, ломались балки – и все заполнял безумный гудящий голос привратника.

Джейк сжал в руке ключ и потащил из кармана. Одна из бороздок зацепилась за ткань, ключ выскользнул из мокрых от пота пальцев мальчика, упал на пол, подпрыгнул, провалился в щель между двумя покоробленными досками. и исчез.

– Пацан влип! – услышала Сюзанна крик Эдди, но голос молодого человека доносился словно бы издалека. Она и сама здорово влипла. но, подумала Сюзанна, пожалуй, я все равно справляюсь молодцом.

"Ща, милок, я твою сосульку растоплю, – посулила она демону. – Ща-а я ее. токо что ж ты, бедолага, без нее делать-то станешь?"

Не то, чтобы она и впрямь растопила "сосульку" – она изменила ее. Штука внутри Сюзанны, разумеется, по-прежнему не доставляла ей удовольствия, но, по крайней мере, перестала причинять дикую боль и больше не была холодной. Она попалась в западню и не могла вырваться. Сюзанна, в общем-то, ее не удерживала. Заметив, что похоть – не только оружие, но и слабое место демона, Роланд, как всегда, оказался прав. Демон овладел Сюзанной, но и она овладела им, и теперь каждый из них словно сунул палец в одну из тех дьявольских китайских трубочек-ловушек, где чем рьяней дергаешь, тем крепче застреваешь.

Сюзанна отчаянно цеплялась за одну-единственную мысль (что еще ей оставалось? все прочие сознательные мысли исчезли): нужно во что бы то ни стало удерживать это скулящее, перепуганное, злобное создание в капкане его собственного непреоборимого вожделения. Оно содрогалось, и толкалось, и корчилось внутри нее, визгливо требуя свободы, но при этом, не в силах совладать с собой, со страстной жадностью пользовалось ее телом. а Сюзанна не отпускала.

"А что же будет, когда я его, наконец, отпущу? – безнадежно подумала она. – Вдруг он решит сквитаться со мной?"

Этого она не знала.

Дождь лил как из ведра, грозя превратить клочок земли внутри кольца камней в море грязи.

– Подержи что-нибудь над дверью! – крикнул Эдди. – Чтоб ее не смыло!

Украдкой поглядев на Сюзанну, Роланд понял, что ее поединок с демоном продолжается – полуприкрытые веки, недобро кривящийся рот. Ни видеть, ни слышать демона стрелок не мог, но он чувствовал, как тот бьется в гневе и страхе.

Эдди повернул к нему залитое дождем лицо.

– Оглох, что ли? – гаркнул он. – Накрой чем-нибудь эту окаянную дверь, НУ, БЫСТРО!

Выхватив из котомки одну из шкур, Роланд сгреб ее за углы, вытянул руки вперед и наклонился над Эдди. Получился импровизированный навес. Кончик самодельного карандаша Эдди облепила грязь; юноша вытер его о рукав (на рукаве осталось темно-шоколадное пятно), вновь зажал палочку в кулаке и склонился над своим рисунком. Нарисованная на земле дверь была чуть меньше двери по Джейкову сторону барьера – размеры соотносились, вероятно, как 0,75:1 – но достаточно велика для того, чтобы Джейк прошел. если ключ подойдет.

"Если у него вообще есть ключ – ты ведь это имеешь в виду? – спросил он себя. – А ну как он его обронил. или этот дом подстроил так, что он его обронил".

Под кружком, изображавшим дверную ручку, Эдди нарисовал прямоугольник, помедлил и двумя загогулинами воспроизвел в нем привычные очертания замочной скважины:

Молодой человек замешкался, раздумывая. Следовало сделать что-то еще, но что? Сообразить было трудно, поскольку в голове у Эдди словно бушевал ревущий смерч – смерч, круживший в своем водовороте вместо подхваченных с земли сараев, нужников и курятников случайные редкие мысли.

– Ну, сладенький, давай же, давай! – вскрикнула у него за спиной Сюзанна. – Сдыхаешь, золотце! Что ж ты так? А я-то губы раскатала – во, думаю, зло***чий жеребец попался! Эх, мальчонка.

Мальчонка. Мальчик. Вот оно.

Кончиком палочки Эдди старательно вывел в верхней части двери "МАЛЬЧИК". Едва он дописал букву "К", рисунок мгновенно изменился. Кружок, нарисованный Эдди на потемневшей от дождя земле, вдруг еще больше потемнел. и выступил из плоскости картинки, превратившись в темную блестящую дверную ручку. А внутри контура замочной скважины Эдди вместо бурой мокрой земли заметил тусклый свет.

Позади Сюзанна опять принялась во весь голос визгливо понукать демона, требуя продолжения любовных утех, но в ее криках проскальзывали усталые нотки. Следовало положить этому конец, да побыстрее.

Эдди пал ниц, как мусульманин, представший перед Аллахом, и приложил глаз к замочной скважине, которую сам нарисовал. Он заглянул через нее в свой родной мир, в дом, посмотреть на который они с Генри отправились в мае семьдесят седьмого, не подозревая (э-э, нет; о нем, об Эдди, нельзя сказать "ничего не подозревая" – нет, даже тогда он что-то такое чувствовал), что следом за ними идет мальчик из другой части города.

Он увидел коридор. Джейк, стоя на четвереньках, лихорадочно дергал половицу. Что-то подбиралось к нему – ближе, ближе; Эдди мог бы разглядеть, что это, и в то же время попытки разглядеть оказывались тщетными, словно часть мозга юноши отказывалась видеть это; словно увидеть означало понять, а понимание вело к безумию.

– Джейк, скорей! – завопил он в замочную скважину. – Шевелись, Христа ради!

Небо над вещуньиной круговиной расколола канонада грома, и дождь перешел в град.

Ключ упал. Джейк на миг застыл на месте, не сводя глаз с узкой щели между половицами.

Невероятно, но его одолевал сон.

"Так не должно было случиться, – думал мальчик. – Это уж немного много. Больше я в эти игры не играю. Ни минуты. Ни секунды. Хватит. Вот возьму сейчас и свернусь калачиком под этой дверью, и усну, тут же усну, раз – и все, и когда оно сцапает меня и потянет в пасть, ни за что не проснусь!"

Тут тварь, лезущая из стены, заворчала, и, когда Джейк поднял глаза, непреодолимое желание сдаться пропало, смытое волной ужаса. Страшилище полностью выбралось из стены – исполинская штукатурная голова с проломом единственного деревянного зрачка и жадная штукатурная рука. Из черепа кое-где торчали обломки реек – так дети рисуют человечкам волосы. Чудовище заметило Джейка, разинуло пасть, показав острые, неровные деревянные зубы, и снова заворчало. Из разверстой пасти, точно сигарный дым, поплыла известковая пыль.

Джейк упал на колени и заглянул в щель. Внизу, в темноте, дрожал маленький нарядный серебристый блик – но пальцы не пролезали в чересчур узкую щель. Джейк вцепился в половицу и дернул что было мочи. Державшие доску гвозди застонали – но не поддались.

Звон, грохот. Мальчик посмотрел в конец коридора и увидел, как ручища, в которой он с легкостью уместился бы в полный рост, подхватила валявшуюся на полу люстру и отшвырнула в сторону. Ржавая цепь, когда-то удерживавшая люстру под потолком, взметнулась, словно бич, и с грохотом упала. Над головой у Джейка задребезжал матовый абажур на тускло-рыжей скрипучей цепочке, забренчала о грязное стекло старинная медь.

Голова привратника, по-прежнему соединенная лишь с горбатым плечом да тянущейся вперед рукой, плавно скользнула вперед над полом. Позади останки стены рухнули, окутавшись тучами пыли, а в следующую секунду обломки вздыбились и сложились в искривленный костлявый хребет.

Заметив взгляд Джейка, привратник словно бы усмехнулся. Из собравшихся складками щек полезли щепки. Разевая пасть, тварь тяжело потащилась через окутанный завесой пыли бальный зал. Огромная рука, нашаривая в развалинах опору, сорвала с направляющих створку французской двери в конце коридора.

Задохнувшись, Джейк вскрикнул и вновь кинулся выворачивать половицу. Половица не поддавалась. Вдруг в голове у мальчика раздался голос стрелка:

"Другую, Джейк! Попробуй другую!"

Джейк выпустил доску, которую дергал, и ухватился за соседнюю, по другую сторону от щели. Тут заговорил другой голос – заговорил наяву – и мальчик понял, что он идет из-за двери. Из-за двери, которую Джейк искал с того самого дня, как его не переехала машина.

Джейк, скорей! Шевелись, Христа ради!

Джейк рванул. и доска отошла с такой легкостью, что мальчик чуть не опрокинулся на спину.

Через улицу от Особняка, в дверях магазинчика, где торговали подержанными бытовыми приборами, стояли две женщины. Та, что постарше, была хозяйка лавчонки, та, что помоложе, ее клиентка; в ту минуту, когда послышался грохот рушащихся стен и треск ломающихся балок, – единственная. Теперь они бессознательно схватились друг за дружку, обнялись и замерли, дрожа, как дети, заслышавшие в темноте непонятный шум.

Поодаль, разинув рот и позабыв про тележку с бейсбольным снаряжением, на Особняк глазели трое мальчишек, направлявшихся на стадион "Лиги юниоров Голландского Холма". В бровку тротуара ткнулся носом фургон доставки, из него вылез шофер – посмотреть. Испуганно озираясь, появились сперва хозяин продовольственного магазина "У Генри на углу", потом владелец пивной "Голландский холм".

Земля задрожала, и по мостовой Райнхолд-стрит от тротуара к тротуару веером побежали тоненькие трещинки.

– Землетрясение, что ли? – крикнул шофер женщинам, стоявшим у дверей комиссионного магазинчика, однако ответа дожидаться не стал. Одним прыжком очутившись за баранкой своего фургона, он быстро покатил прочь, выскочив на встречную полосу, чтобы держаться подальше от развалюхи, эпицентра катаклизма.

Казалось, стены дома дружно прогибаются внутрь. Доски лопались, отскакивали от фасада и дождем сыпались во двор. С крыши серо-черными грязными водопадами низвергалась черепица. Послышалось оглушительное, рвущее барабанные перепонки "крак!", и Особняк сверху донизу рассекла длинная ломаная трещина, в которой исчезла дверь. Дом пожирал сам себя.

Женщина помоложе вдруг решительно освободилась из объятий старшей и со словами "ну, мне тут делать нечего!", не оглядываясь, припустила по улице.

Пальцы мальчика сжали серебряный ключ, и в тот же миг, откидывая со лба Джейка пряди потных волос, в коридор дохнул горячий нездешний ветер. На неком подсознательном уровне мальчик наконец понял, что такое этот дом и что происходит. В доме не просто был привратник – этот дом сам был привратником: каждая досочка, каждая чешуйка черепицы, каждый карниз и каждый подоконник – и сейчас он спешил за незваным гостем, на ходу обретая некое наудачу слепленное из разных кусков подобие своего истинного обличья. Он намеревался поймать Джейка раньше, чем тот сумеет воспользоваться ключом. За исполинской белой головой и горбатой глыбой плеча мальчик видел, как доски, черепица, провода, осколки стекла, даже входная дверь и сломанные перила летят по главному коридору в бальный зал и пристают к громоздящейся там нескладной фигуре, неотвратимо приближая завершающий миг творенья – рождение урода, который и сейчас уже старался схватить Джейка своей невообразимой ручищей.

Тут Джейк выдернул из отверстия в полу свою собственную руку и увидел, что ее облепили громадные неповоротливые жуки. Он шлепнул ладонью по стене, чтобы сбить копошащихся насекомых, и вскрикнул – стена сперва расступилась, а затем попыталась сомкнуться вокруг его запястья. В последнюю секунду Джейк вырвал руку и воткнул серебряный ключ в серебряную скважину.

Штукатурник снова взревел, но его рев тотчас потонул в стройных мелодичных кликах. Джейк узнал это многоголосье: его он слышал на пустыре, но тогда голоса звучали тихо, словно сквозь дрему. Теперь это был несомненный клич торжества. Мальчик вновь исполнился уже изведанной однажды безграничной, непоколебимой уверенности. На этот раз он не сомневался, что не разочаруется. Он услышал голос, и никакие иные подтверждения уже не требовались: это был голос розы.

Тусклый свет, проникавший из прихожей, заслонила штукатурная рука. Вырвав вторую створку раздвижной двери, она протиснулась в коридор. Поверх руки, не сводя с Джейка глаз, в просвет с маху вдвинулась физиономия. Рука, шевеля пальцами, как огромный паук – лапами, поползла к мальчику.

Джейк повернул ключ и почувствовал, как от кисти к плечу стремительно прокатилась силовая волна. Он услышал гулкий глухой щелчок – замок открылся. Джейк схватился за ручку, повернул ее и рванул дверь. Дверь распахнулась. Увидев, что за ней, мальчик издал крик ужаса и смятения.

Сверху донизу и от края до края дверной проем был забит землей. Из нее, словно пучки проводов, высовывались корни. По повторяющему очертания двери земляному прямоугольнику туда-сюда ползали черви, сконфуженные, казалось, не меньше Джейка. Одни ныряли обратно в толщу дерна, другие все ползали, словно никак не могли взять в толк, куда подевалась земля, которая только что была под ними. Один червяк упал Джейку на кроссовку.

Из повторявшего контур замочной скважины отверстия в земле Джейку на рубашку упало пятнышко мутного белого дневного света. За отверстием, такой близкий и такой недосягаемый, слышался шум дождя и глухие раскаты грома в открытом небе. Потом замочную скважину тоже что-то заслонило, и исполинские белые пальцы схватили Джейка за ногу пониже колена.

Роланд бросил шкуру, вскочил и бегом кинулся к Сюзанне. Он подхватил ее под мышки и бережно и осторожно – так бережно и осторожно, как только мог – потащил через круговину туда, где, не чувствуя жгучих укусов градин, припал к земле Эдди.

– Отпустишь его, когда я скажу, Сюзанна! – крикнул Роланд. – Ясно? Когда я скажу!

Ничего этого Эдди не видел и не слышал. Он слышал только слабый отчаянный крик Джейка, несущийся из-за двери.

Пришло время воспользоваться ключом.

Он вытащил ключ из-за пазухи, вставил в нарисованную замочную скважину и попытался повернуть. Ключ поворачиваться не желал. Ни на миллиметр. Эдди поднял голову и, не замечая ледяных горошин, которые яростно застучали по лицу, оставляя на лбу, на щеках, на губах вмятины и красные пятна, взвыл:

– НЕТ! О БОЖЕ, ПРОШУ ТЕБЯ! НЕТ!

Но ответа от Всевышнего не получил; лишь в небе, где стремительно бежали вперегонки тучи, блеснула молния да опять, в который уж раз, грянул гром.

Джейк подпрыгнул, ухватился за цепь висевшей над ним лампы и вырвался из цепких пальцев привратника. Он качнулся назад, оттолкнулся от плотно утрамбованной земли в проеме двери, и, как Тарзан на лиане, поджав ноги, устремился вперед. Подлетая к норовящей схватить его огромной руке, Джейк резко выбросил ноги вперед. Штукатурка разлетелась на куски, обнажив грубые сочленения деревянного каркаса. Штукатурник взревел. Сквозь этот вопль, в котором звучала голодная ярость, Джейк разобрал иные звуки: весь Особняк рушился, как дом в рассказе Эдгара Аллана По.

Мальчик откачнулся на цепи назад, налетел на стену спрессованной земли, блокировавшей дверной проем, и опять полетел вперед. Рука потянулась вверх, к нему, и мальчик неистово забрыкался, делая ногами "ножницы". Деревянные пальцы сомкнулись, что-то больно укололо ступню Джейка. Обратно парнишка унесся без одной кроссовки.

Джейк попытался перехватить цепь повыше. Это ему удалось, и мальчик, как по канату, полез к потолку. Наверху что-то глухо стукнуло, затрещало; на запрокинутое взмокшее лицо Джейка посыпалась мелкая известковая пыль. Потолок начал проседать, звено за звеном стравливая цепь. Из конца коридора донесся глухой протяжный хруст – Штукатурник наконец протиснул в отверстие хищную голодную физиономию.

С пронзительным воплем Джейк беспомощно качнулся ему навстречу.

Паника и ужас Эдди вдруг прошли. Юношу облек плащ ледяного спокойствия – плащ, многажды ношенный Роландом Галаадским; единственная броня, какой располагал истинный стрелок. единственная, в какой истинный стрелок нуждался. В тот же миг в мозгу у Эдди заговорил некий голос. Вот уже три месяца молодого человека неотступно преследовали подобные голоса – голос матери, голос Роланда и, конечно, голос Генри. Однако в том голосе, что звучал в ушах у Эдди сейчас, юноша с облегчением распознал свой собственный, наконец-то бесстрастный, бесстрашный и рассудительный.

"Ты видел очертания ключа в огне и вновь, в дереве, и оба раза – превосходно. Но затем надел на глаза повязку страха и ослеп. Сними ее. Сними и посмотри еще раз. Может быть, и сейчас еще не слишком поздно".

Эдди смутно сознавал, что стрелок угрюмо, в упор смотрит на него; что Сюзанна слабеющим, но по-прежнему дерзким голосом визгливо честит демона; что за дверью, умирая от ужаса (или теперь уже просто умирая?), отчаянно кричит Джейк.

Не обращая ни на кого из них внимания, Эдди вытащил деревянный ключ из нарисованной замочной скважины двери, которая теперь была настоящей, и внимательно всмотрелся в него, пытаясь вновь пережить невинный восторг, какой порой знавал ребенком; восторг от того, что видишь скрытые в бессмыслице понятные очертания. И прозрел: вот место, где допущена ошибка; оно так и бросалось в глаза – непостижимо, как он умудрился не заметить этого с самого начала. И верно, без повязки не обошлось, подумал Эдди. Камнем преткновения, конечно, оказалась s-образная закорючка на конце ключа. Второй изгиб был жирноват. Самую малость.

– Нож, – сказал Эдди, протягивая руку, как хирург в операционной. Роланд без единого слова шлепнул нож ему в ладонь.

Эдди прочно зажал кончик лезвия между большим и указательным пальцами правой руки и склонился над ключом, не обращая внимания на град, обрушившийся на его незащищенную шею. Таящийся в дереве контур проступил четче – проступил с чудесной и несомненной реальностью.

Нож коснулся дерева и повторил изгиб.

Один раз.

Нежно и осторожно.

С округлого зубчика, которым заканчивалась бородка ключа, поднялась, сворачиваясь тугим колечком, одна-единственная ясеневая стружка, тонкая почти до прозрачности.

Джейк Чэмберс по другую сторону двери снова завизжал.

Цепь с лязгом и звоном оборвалась, и Джейк рухнул вниз, всей тяжестью приземлившись на колени. Привратник торжествующе взревел. Гигантская рука обхватила бедра Джейка и потащила мальчика в глубь коридора, от двери. Джейк уперся ногами в пол перед собой – безрезультатно: рука привратника лишь крепче стиснула его и поволокла дальше по больно впивающимся в кожу острым щепкам и затупившимся от ржавчины гвоздям.

Физиономия Штукатурника закупоривала вход в коридор плотно, как пробка – бутылку. Чтобы так далеко проникнуть в узкое пространство прихожей, привратнику пришлось поднатужиться, и это напряжение смяло едва намеченные черты, придав ему новый облик; облик чудовищно уродливого тролля. Страшилище разинуло пасть, готовое пожрать мальчика. Вне себя от ужаса Джейк лихорадочно зашарил в поисках ключа, желая использовать его как некий последний, решающий талисман. но ключ, разумеется, остался в двери.

– Гад паршивый! – срывая голос, крикнул Джейк и, прогнув спину, как ныряльщик на Олимпиаде, изо всех сил рванулся назад, не обращая внимания на обломки досок, шипами строгого ошейника впившиеся в тело. Он почувствовал, как джинсы поехали с бедер вниз, и тут державшие его пальцы на миг ослабли.

Джейк вновь рванулся. Рука ожесточенно сжалась в кулак, но джинсы мальчика уже соскользнули к коленям, а сам Джейк врезался в пол ранцем, который, как подушка, смягчил удар. Рука ослабила хватку – вероятно, желая понадежнее ухватить жертву. Джейку удалось слегка согнуть колени, и, когда рука опять сдавила его, он с силой распрямил ноги. Одновременно рука дернула мальчика назад, и произошло именно то, на что рассчитывал Джейк. Пальцы Штукатурника стащили с него джинсы вместе со второй кроссовкой, и он вновь обрел свободу – по крайней мере, временную. На глазах у мальчика исполинская рука повернулась на запястье из досок и рассыпающейся штукатурки и затолкала в пасть его штаны. В следующий миг Джейк уже полз на четвереньках к забитой землей двери, позабыв об осколках рухнувшего абажура и желая только одного: вновь заполучить ключ.

Он был почти у самой двери, когда рука ухватила его за голые ноги и потащила обратно.

Наконец ключ был готов – полностью и окончательно.

Эдди снова вставил его в скважину и надавил посильнее. Секундное сопротивление. и ключ под рукой молодого человека провернулся. Эдди услыхал, как сработал замыкающий механизм и отодвинулась щеколда; почувствовал, как ключ, выполнив свое предназначение, в тот же миг разломился надвое. Он обеими руками взялся за темную полированную ручку и потянул. Словно что-то огромное, тяжелое пришло в движение, поворачиваясь на невидимой оси. Эдди почудилось, что его руке дарована безграничная сила, и он ясно понял: между двумя мирами вдруг установилась связь, проход открылся.

На миг закружилась голова, пропала способность ориентироваться в пространстве, и, заглянув в дверной проем, Эдди сообразил, почему: хотя он смотрел вниз – вертикально вниз, – видел он в горизонтальной плоскости, словно скрытые призмы и зеркала создавали странную оптическую иллюзию. Потом Эдди увидел Джейка: исполинская рука утаскивала отчаянно тормозящего локтями парнишку в глубь засыпанного стеклом и штукатуркой коридора. А еще он увидел поджидавшую Джейка чудовищную пасть, выдыхавшую клубы белого густого тумана – не то дыма, не то пыли.

– Роланд! – заорал Эдди. – Роланд, оно его схва.

И отлетел в сторону.

Сюзанна поняла, что ее поднимают и стремительно кружат на месте. Мир виделся ей словно с карусели – размытым скоростью сплошным кругом, где все сливалось воедино: камни-часовые, серое небо, усеянная градинами земля. и в ней – прямоугольная дыра, похожая на люк. Оттуда неслись истошные вопли. В теле Сюзанны бился и неистовствовал демон, движимый единственным желанием удрать подобру-поздорову, но бессильный осуществить это желание без ее на то позволения.

– Ну! – кричал Роланд. – Выпускай! Выпускай же! Во имя отца своего, Сюзанна, выпусти его немедля!

И она выпустила.

Она рассекла силки, что-то вроде сплетенной из камышинок сети, которые (с помощью Детты) мысленно соорудила для демона, и почувствовала, как демон тут же отлетел от нее. На мгновение Сюзанна ощутила страшную пустоту, пугающую пустотелость, но их тотчас затмило облегчение, а с ним – отвратительное чувство, что ее опоганили и вываляли в грязи.

Когда незримая тяжесть перестала давить на Сюзанну, молодая женщина на миг увидела демона – силуэт, даже отдаленно не напоминавший человеческий и похожий на морского дьявола, ската с огромными, закручивающимися по краям крыльями; снизу вперед и вверх торчало нечто загнутое, похожее на страшный грузчицкий крюк. Сюзанна увидела-почувствовала, как эта тварь промелькнула над зияющей в земле ямой. Увидела Эдди, круглыми глазами уставившегося куда-то вверх. Увидела, как Роланд широко раскинул руки, чтобы поймать демона.

Стрелок пошатнулся, едва не сбитый с ног невидимой тяжестью. Качнулся вперед, держа в охапке пустоту.

Крепко сжимая невидимку в объятиях, он прыгнул в дверной проем и исчез.

Коридор Особняка вдруг залил белый дневной свет; градины застучали по стенам, запрыгали по сломанными половицам. Джейк услышал смятенные крики, и из двери появился стрелок. Казалось, он соскочил в дверной проем, словно плоскость двери находилась под, а не перед ним. Руки стрелка были до отказа вытянуты вперед, кончики пальцев сплетены.

Джейк почувствовал, что его ступни вдвигаются в пасть привратника.

– Роланд! – пронзительно завопил он. – Роланд, на помощь!

Стрелок расцепил пальцы, и его руки немедленно оказались широко раскинуты. Он пошатнулся, отступил. Над головой Джейка, уже ощутившего прикосновение зазубренных клыков, готовых разорвать плоть и раздробить кости, пронеслось что-то огромное, стремительное, как порыв ветра. В следующую секунду клыков как не бывало, а рука, крепко державшая мальчика за обе ноги, разжалась. Из пасти привратника понесся тонкий сверлящий вой, какого не издать ни одному земному существу, но этот крик боли и удивления тут же заглох, словно вбитый обратно в пропыленную глотку.

Роланд схватил Джейка и рывком поставил на ноги.

– Пришел! – кричал Джейк. – Ты правда пришел!

– Пришел, да. Ибо боги были милостивы, а мои друзья – отважны.

Привратник опять заревел, и Джейк разрыдался от ужаса и облегчения. Дом теперь скрипел и стонал, как корабль, идущий ко дну в бурном море. Со всех сторон сыпались обломки дерева и куски штукатурки. Роланд подхватил Джейка на руки и побежал к двери. Рука Штукатурника, лихорадочно хватавшая воздух, наткнулась на обутую в сапог ногу стрелка и, закрутив Роланда волчком, отшвырнула его к стене, которая вновь попыталась укусить. Не останавливаясь, Роланд обернулся, выхватил револьвер и дважды выстрелил в слепо шарившую по прихожей руку, обратив в известковую пыль один топорно изваянный палец. Лицо привратника позади беглецов из белого сделалось грязно-лиловато-черным, словно он чем-то подавился – чем-то, мчавшимся так быстро, что оно влетело чудищу в пасть и пробкой засело в горле, не успев сообразить, что делает.

Отвернувшись, Роланд проскочил в дверь. Хотя никаких видимых препятствий там не было, на долю секунды стрелок встал как вкопанный, словно дорогу ему преградила натянутая в дверном проеме незримая сеть.

Потом он почувствовал у себя в волосах руки Эдди, и его рванули – не вперед, а вверх.

Появление Роланда с Джейком в сыром воздухе под утихающим градом напоминало рождение младенца из материнской утробы. Роль повитухи, как и предсказывал стрелок, досталась Эдди. Молодой человек растянулся на земле, приник к ней грудью и животом и, по плечо погрузив руки в дверной проем, обеими пятернями крепко вцепился Роланду в волосы.

– Сьюзи! Помоги!

Она подползла, просунула руку в отверстие и ухватила Роланда под подбородок. Из проема показалась запрокинутая голова стрелка, оскалившегося от боли и натуги.

Эдди почувствовал, что что-то рвется, и в руке у него остался большой клок тронутых сединой волос стрелка.

– Он сейчас сорвется!

– Никуда. этот козел. не денется! – задыхаясь, выдавила Сюзанна и со страшной силой рванула Роланда на себя, точно хотела сломать ему шею.

Из дверного проема в центре круговины вынырнули две маленькие руки и мертвой хваткой вцепились в край ямы. Избавленный от тяжести Джейка Роланд высунул наружу локоть, уперся им в землю, подтянулся и в следующий миг уже поднимался из дыры. Эдди тем временем схватил Джейка за запястья и вытянул наверх.

Джейк перевернулся на спину и лежал, отдуваясь.

Эдди повернулся к Сюзанне, обнял и, смеясь и плача, принялся осыпать поцелуями ее лоб, щеки, шею. Сюзанна прижалась к нему, тяжело дыша. но на ее губах играла довольная улыбочка, а рука медленно, с удовлетворением гладила мокрые волосы Эдди.

Снизу неслась какофония зловещих звуков: пронзительный скрип, визг, ворчание, глухие удары, треск и грохот.

Не поднимая головы, Роланд отполз от дыры. Всклокоченные волосы стояли дыбом. По щекам текли тонкие струйки крови.

– Закрой! – с трудом вымолвил он, обращаясь к Эдди. – Во имя отца своего, закрой дверь!

Эдди подтолкнул ее, и гигантские невидимые петли довершили дело. Дверь с оглушительным стуком захлопнулась, оборвав все подземные звуки. На глазах у Эдди границы двери побледнели и истаяли, вновь превратившись в смазанные отметины на сырой земле. Дверная ручка утратила трехмерность и опять стала кружком, нарисованным Эдди палочкой. На месте замочной скважины остался лишь грубый контур, откуда, словно рукоять меча из камня, торчал обломок деревяшки.

Сюзанна подползла к Джейку и, осторожно потянув за плечи, помогла сесть.

– С тобой все в порядке, миленький?

Мальчик тупо посмотрел на нее. Он еще не очнулся от потрясения.

– Да, по-моему. Где он? Где стрелок? Мне надо его кое о чем спросить.

– Я здесь, Джейк, – отозвался Роланд. Он поднялся на ноги, нетвердой походкой подошел к Джейку, присел рядом с ним на корточки и недоверчиво коснулся гладкой щеки мальчика.

– В этот раз ты не дашь мне сорваться?

– Нет, – сказал Роланд. – Ни сейчас, ни когда бы то ни было впредь. – Но в глубочайших потемках его души шевельнулась память о Башне, а с ней – сомнение.

Град перешел в сильный ливень, но на севере, за расходящимися тучами Эдди заметил проблески синевы. Гроза вскоре должна была утихнуть. Впрочем, времени, чтобы вымокнуть до нитки, оставалось довольно.

Эдди вдруг с удивлением обнаружил, что его это совершенно не волнует. Он не помнил, чтобы когда-нибудь чувствовал себя так спокойно, в таком ладу с самим собой, таким полностью обессилевшим. Безумная авантюра еще не закончилась – по правде говоря, Эдди подозревал, что она едва началась, – но сегодня они одержали крупную победу.

– Сьюзи? – Он отвел пряди волос с ее лица и заглянул в темные глаза. – Ты в порядке? Эта тварь сделала тебе больно?

– Капельку, но это ничего. Я в норме. По-моему, демон или не демон, а эта стервоза Детта Уокер по-прежнему остается Чемпиенкой Забегаловок И Их Окрестностей.

– Чего-чего?

Сюзанна озорно усмехнулась.

– Так. теперь-то уж ничего особенного, слава Богу. А с тобой как, Эдди? Все хорошо?

Эдди прислушался, не раздастся ли голос Генри, и ничего не услышал. Ему пришло в голову, что, может быть, голос Генри исчез окончательно и бесповоротно, навсегда.

– Хорошо? Замечательно! – ответил он со смехом, снова обнимая Сюзанну. Поверх ее плеча ему было видно, что осталось от двери: несколько едва различимых линий и углов. Вскоре дождь смоет и их.

– Как вас зовут? – спросил Джейк женщину, ноги у которой заканчивались чуть выше колена. Он вдруг сообразил, что, вырываясь от привратника, остался без штанов, и потянул подол рубашки вниз, прикрыть трусы. Собственно, если уж на то пошло, от платья Сюзанны тоже мало что осталось.

– Сюзанна Дийн, – ответила она. – Как тебя зовут, я уже знаю. – Сюзанна, – задумчиво сказал Джейк. – Но, наверное, вряд ли ваш отец – владелец железнодорожной компании. или?..

На лице Сюзанны отобразилось изумление, потом она запрокинула голову и расхохоталась.

– Да нет же, миленький, с чего ты взял? Мой отец был зубным врачом. Просто потом он изобрел несколько разных штучек и разбогател. А почему ты спрашиваешь?

Джейк не ответил. Он переключил свое внимание на Эдди. Ужас уже исчез с лица мальчика, и в глазах вновь появилось то холодное, оценивающее выражение, которое Роланд так хорошо помнил по их встрече на постоялом дворе.

– Здорово, Джейк, – сказал Эдди. – Рад видеть тебя, чувачок.

– Привет, – ответил Джейк. – Мы с тобой сегодня уже виделись. Только тогда ты был куда моложе.

– Десять минут назад я тоже был куда моложе. Ты в порядке?

– Да, – сказал Джейк. – Несколько царапин, вот и все. – Он огляделся. – Поезд вы еще не нашли. – Это не был вопрос.

Эдди с Сюзанной озадаченно переглянулись, но Роланд только отрицательно мотнул головой:

– Поезд? Нет.

– А твои голоса исчезли?

Роланд кивнул.

– Как не бывало. А твои?

– И мои. Я опять одно целое. И ты тоже.

Не сговариваясь, движимые одним порывом, они посмотрели друг на друга. Роланд схватил Джейка в охапку, и неестественное спокойствие мальчика разлетелось вдребезги. Джейк залился слезами облегчения – так плачет измученный ребенок, который долго плутал в одиночестве, много страдал и наконец вновь оказался в безопасности. Когда руки Роланда сомкнулись на спине мальчика, руки Джейка обвились вокруг шеи стрелка, стиснув ее, как стальными обручами.

– Я никогда больше не покину тебя, – вымолвил Роланд. Теперь и он не смог сдержать слез. – Клянусь именами всех своих праотцев, я никогда больше тебя не покину.

Но сердце стрелка, чуткий и безмолвный вечный узника, встретило это обещание не просто с удивлением, но с сомнение.

НАЗАД | INDEX