Когда Шеб пинком распахнул дверь и с ножом в руке переступил порог, они были в постели.
Четыре дня, проведенные стрелком в городе, пролетели в мерцающей дымке. Он ел. Он отсыпался. Он спал с Элли. Он обнаружил, что она играет на скрипке, и заставлял ее играть для себя. Сидя у окна в молочном свете раннего утра – просто профиль, ничего больше – Алиса, сбиваясь, наигрывала что-то, что могло бы быть недурно, если бы ее учили. Стрелок ощущал растущую (но странно рассеянную) привязанность к женщине и думал, что, возможно, это и есть ловушка, расставленная ему человеком в черном. Он читал старые журналы – сухие, истрепанные, с выцветшими картинками. И очень мало задумывался о чем бы то ни было.
Как маленький тапер поднялся по лестнице, стрелок не услышал – его рефлексы ослабли. Но и это не казалось важным, хотя в другое время и в другом месте испугало бы не на шутку.
Элли лежала в чем мать родила, простыня сползла под грудь – они готовились заняться любовью.
– Пожалуйста, – говорила она. – Я хочу, как раньше, хочу…
Дверь с треском распахнулась и тапер, смешно выворачивая колени внутрь, ринулся к своей цели. Элли не закричала, хотя Шеб держал в руке восьмидюймовый мясницкий нож. Пианист издавал какие-то невнятные булькающие звуки, точно человек, который тонет в ведре с жидкой грязью. Летела слюна. Он обеими руками опустил нож; перехватив запястья тапера, стрелок выкрутил их. Нож отлетел. Шеб издал высокий скрипучий звук сродни визгу ржавых дверных петель. Руки затрепыхались, как у марионетки – оба запястья были сломаны. Ветер бросал в окна песком. Висевшее на стене немного неровное, мутноватое зеркало Элли отражало комнату.
– Она была моя! – Шеб зарыдал. – Сперва она была моя! Моя!
Элли посмотрела на него и вылезла из кровати. Она завернулась в халат, и стрелок ощутил укол сочувствия к человеку, который, должно быть, видел себя выходящим с дальнего конца своих былых владений. Шеб был попросту маленьким человечком, вдобавок лишенным мужских достоинств.
– Ради тебя, – всхлипывал Шеб. – Только ради тебя, Элли. Вначале была ты, и все это было для тебя. Я… ах, Господи, Боже милостивый… – Слова растворились в пароксизме невнятицы, завершившемся слезами. Тапер раскачивался, держа сломанные запястья у живота.
– Ш-ш-ш. Ш-ш-ш. Дай-ка посмотрю. – Алиса опустилась рядом с ним на колени. – Сломаны. Шеб, осел ты, осел. Неужто ты не знаешь, что никогда не был сильным? – Она помогла пианисту подняться. Тот попытался закрыть лицо руками, но они не повиновались ему, и Шеб, не таясь, заплакал. – Пойдем к столу, погляжу, что можно сделать.
Она отвела его к столу, достала из дровяного ларя дощечки для растопки и приспособила Шебу к запястьям. Шеб против собственной воли слабо всхлипывал и ушел, не оглянувшись.
Элли вернулась в постель.
– На чем мы остановились?
– Нет, – сказал стрелок.
Она терпеливо проговорила:
– Ты же знал это. Тут ничего не поделаешь. Что еще здесь есть? – Она коснулась его плеча. – Но я рада, что ты такой сильный.
– Не сейчас, – сипло сказал он.
– Я могу сделать тебя еще сильне…
– Нет, – оборвал он ее. – Этого ты не можешь.
<- | | ->