8
Урон им нанесли значительный. Как ты и ожидал, подумал Катберт, злобно глянув на Роланда. А переведя взгляд на Алена, мрачного, но не особо удивленного увиденным, мысленно поправился. Как вы оба ожидали.
Роланд наклонился над одним из мертвых голубей, что-то поднял, Катберт поначалу не разобрал, что именно. Затем Роланд выпрямился и показал находку своим друзьям. Волос. Очень длинный, очень белый. Он развел большой и указательный пальцы, и волос упал на пол. И остался лежать между клочками фотографии отца и матери Катберта Оллгуда.
– Если ты знал, что этот старый козел здесь, почему мы не вернулись и не оборвали его дыхание? – услышал Катберт свой голос.
– Потому что время еще не пришло, – ровным голосом ответил Роланд.
– А он бы это сделал, если б один из нас проник в его жилище, уничтожая его вещи.
– Мы не такие, как он. – ровным голосом ответил Роланд.
– Я собираюсь его найти и вышибить ему все зубы.
– Ни в коем случае, – ровным голосом ответил Роланд.
Катберт понял: еще одно слово, произнесенное этим бесстрастным тоном, как бы подчеркивающим, что ничего особенного не произошло, и он сойдет с ума. Все мысли о дружбе и ка-тете ушли в глубины подсознания, вытесненные слепой, раскаленной добела яростью. Джонас побывал здесь. Джонас мочился на их одежду, назвал мать Алена шлюхой, порвал дорогие их сердцам фотографии, разрисовал гадостями стены, убил их голубей. Роланд это знал… но ничего не сделал… намеревался и дальше ничего не делать. Кроме как трахать эту девку-наложницу. И трахать в свое удовольствие, потому что больше ему просто ничего не нужно.
Но ей не понравится твоя физиономия, когда она увидит тебя в следующий раз, подумал Катберт. Я об этом позабочусь.
И он поднял кулак. Ален перехватил его руку. Роланд отвернулся и начал собирать разбросанные по полу одеяла, словно перекошенное от ярости лицо Катберта и его вскинутый кулак не имели к нему ни малейшего отношения.
Катберт сжал в кулак вторую руку, чтобы отделаться от Алена, но одного взгляда на круглое и открытое лицо друга, теперь такое встревоженное, даже испуганное, хватило, чтобы поумерить его ярость. Ален все-таки ни при чем. Катберт не сомневался, что Ален знал о том, что творится в бункере, но понимал он и другое: Роланд настоял, чтобы Ален ничего не предпринимал до отъезда Джонаса.
– Пойдем со мной. – прошептал Ален, обнимая Катберта за плечи. – На свежий воздух. Ради твоего отца, пойдем. Тебе надо остыть. Сейчас не время выяснять отношения.
– Сейчас не время и для нашего лидера думать не головой, а членом. – Катберт и не думал понижать голоса. Но когда Ален второй раз подтолкнул его к двери, упираться не стал.
Я сдерживаюсь последний раз, сказал он себе. Думаю, нет, знаю, на большее меня не хватит. И попрошу Алена сказать ему об этом.
Сама идея использовать Алена в качестве посредника между ним и его лучшим другом (он представить себе не мог, что они дойдут до такого) вызвала вспышку ярости. В дверях он обернулся.
– Она превратила тебя в труса, – произнес он Высоким Слогом. И у Алена, уже стоявшего на крыльце, перехватило дыхание.
Роланд замер, словно превратившись в статую, спиной к ним, с одеялами в руках. В тот момент Катберт почувствовал, что сейчас Роланд повернется и бросится на него. Они схлестнутся и будут драться до тех пор, пока один из них не упадет мертвым, ослепшим или потерявшим сознание. Катберт отдавал себе отчет, что скорее всего упадет он, но это его уже не волновало.
Но Роланд не повернулся. Лишь ответил тем же Высоким Слогом:
– Он приходил, чтобы украсть наши хитрость и здравомыслие. С тобой ему это удалось.
– Нет. – Катберт перешел на низкое наречие. – Я знаю, какая-то твоя часть в это верит, но это не так. Истина в том, что ты потерял ориентировку. Твоя беззаботная любовь привела к тому, что ты лишился чувства ответственности и…
– Ради богов, пошли! – прорычал Ален и буквально вышвырнул его за дверь.