Сидя со скрещенными ногами на плетеном из водорослей мате в тени обломка корпуса, он прислушивался к рокоту соседнего вулкана. Думал о спасении, слушал бесконечный шорох водорослей, находя в нем своеобразную красоту. Мерный ритм помогал сосредоточиться.
Прямо перед ним, как центр мандалы, лежала информационная бомба, которую он так и не использовал. Контейнер сверкал в лучах солнца: первый хороший день на севере Китрупа за неделю. Корпус измят, но все равно блестит.
"Ну где же ты теперь?"
Площадка мягко покачивалась на волнах. Том оглядывался по сторонам, как старик на заброшенном чердаке.
"Где ты теперь, любовь моя?"
Он вспомнил японскую хайку восемнадцатого столетия – великого поэта Босуна:
Глядя на отражения во вмятинах корпуса бомбы, он прислушивался к звукам плоских джунглей, к беготне мелких животных, к шуму ветра во влажной листве.
"Где та моя часть, что ушла?"
Он прислушивался к медленному пульсу мира-океана, смотрел на отражения, и постепенно в них проступило изображение.
Тупая, неуклюжая, клинообразная фигура приблизилась к месту в мире небытия, в сияющей необъятной черноте космоса. На глазах у Тома неуклюжий корпус раскололся. Толстая шелуха медленно отошла, как яичная скорлупа. Осколки отпали, и показался стройный цилиндр, похожий на гусеницу. Вокруг него засветился нимб – вероятностная оболочка. Она на глазах увеличивалась.
"Иллюзия, – решил он. – Хотя нет, не похоже".
Он раскрылся для восприятия, впустил изображение в себя. И уловил направленную из этой гусеницы мысль.
Он медленно улыбнулся. Это тоже хайку Босуна. Ее послание не может быть яснее в таких обстоятельствах. Она каким-то образом услышала его и ответила тем же.
– Джилл!.. – Он звал изо всех сил.
Гусеница, окруженная коконом стасиса, приблизилась к дыре в пространстве. Устремилась к тому месту в пустоте, стала прозрачной, исчезла.
Том долго сидел неподвижно, глядя как меняются отражения в корпусе бомбы. Медленно проходило утро.
Наконец он решил, что не принесет вселенной особого вреда, если подумает и о себе.