* * *
Гросид и Назив обменялись взглядами. – Мы могли бы построить им дом?
Милвис лишь покачал головой. – Не в Первом Детском блоке, – с определенностью сказал он. – Они слишком… различны. Даже большая забота и любовь не смогут восполнить различие. И для них, и для нас это будет слишком тяжелым грузом. Никогда не забывайте, кто мы такие, Гросид, чем занимаемся, каково наше назначение. Человечество так и не смогло усвоить оптимальной способности рассуждать, не научилось максимально объективно оценивать ситуацию, потому что всегда боялось рассуждать последовательно. Мы же по своей природе имеем только индивидуальные различия. И Кесбу, и Сутин с точки зрения индивидуальности не отличаются; они просто относятся к другому _в_и_д_у_. Мы, лидомцы, могли бы справиться с таким положением лучше, чем они, но мы все еще слишком молоды и непрактичны – мы всего лишь четвертое поколение…
– Правда, переспросил Назив. – Я думал… я хотел сказать, что не задумывался об этом. Я не знаю.
– Немногие из нас знают, немногих это интересует, потому что это не имеет значения. Мы устроены так, что смотрим в будущее, а не в прошлое. Я все же кратко расскажу вам, откуда пошел Лидом, так как это связано с принятием нами решения, что делать дальше с Кесбу и Сутин.
Расскажу кратко по необходимости, потому что мы знаем очень немногое…
"Когда-то жил один хомо сапиенс, он был великий человек; считали ли его современники таковым, я не знаю. Скорее всего он был физиологом или хирургом; возможно он был и тем, и другим, и обладал и иными знаниями. Ему опротивело человечество – не только из-за совершенного им зла, но и потому, что оно разрушало в себе то доброе, что имело. Он пришел к выводу, что человек в течение многих тысячелетий поработил себя и в конце концов неминуемо сам себя погубит, если не создаст такое общество, которое поднимется над всем, что разделяет его, если такое общество не провозгласит приверженность гуманности основным принципом своего существования.
Должно быть, он работал длительное время в одиночестве: известно, что в конце его жизни к нему присоединились многие единомышленники. Его имя, их имена – мне неизвестны. Он желал, чтобы мы не брали у хомо сапиенс ничего такого, без чего можно обойтись.
Он с друзьями сотворил нас, придумал наш образ жизни, дал нам религию, церебростиль и основы учения об А-поле, а также довел первое поколение до зрелого возраста."
Неожиданно Назив спросил: – Если так, то некоторые из нас должно быть знали их!
Милвис пожал плечами: – Думаю, да. Но что они знали? Они одевались, действовали, говорили как лидомцы; они умирали по одному или исчезали. Ведь ребенок просто принимает все то, что видит вокруг себя. Мы четверо учителя. Верно? Такими же были и они.
Они завещали нам, что главное – хранить гуманизм. Не их искусство, музыку, литературу, архитектуру. _Х_р_а_н_и_т_ь _с_е_б_я_ – в самом широком смысле – хранить гуманизм.
Фактически, мы не вид. Мы – биологически сконструированы. Если говорить совершенно без эмоций, то мы – машины, наделенные функцией. Наша функция – поддерживать гуманизм в период его уничтожения, а после того, как он повсеместно погибнет – вернуть его!
– А вот в этот аспект жизни Лидома мы вовсе не посвящали Чарли Джонса – он бы никогда в это не поверил. Ни один хомо сапиенс не захотел бы или не смог бы поверить. Никогда в истории человечества стоявшая у власти группа не отказывалась от власти кроме как под давлением.
Мы должны быть такими, какие есть, оставаться такими, хранить умение обрабатывать землю, поддерживать умение постигать самих себя через религию и любовь, изучать гуманизм, двигаясь в направлении от природы к себе. Время от времени мы должны встречаться с хомо сапиенс и проверять, готов ли он уже жить, любить и верить без помощи искусственно внесенной бисексуальности. Когда он будет готов – а это неминуемо случится пусть хоть через десять или пятьдесят тысяч лет – мы, лидомцы, просто прекратим свое существование. Мы не создали у себя утопию. Утопия – это нечто совершенное и завершенное. Мы же преходящи, мы – хранители, если хотите, мост в будущее.
Случайное прибытие к нам Чарли Джонса дало возможность проверить, как хомо сапиенс будет реагировать на идею Лидома. Вы увидели, что из этого вышло. Однако, появилась Сутин, что дает нам новую возможность, и теперь мы, прежде всего, должны проверить, достиг ли хомо сапиенс своей собственной зрелости.
– Милвис! Ты хочешь, чтобы они породили новый…
– Нет, не нового хомо сапиенс. Прежнего, но который получил шанс жить без злобы Жить, как живут все молодые существа, под опекой наставников.
Гросид и Назив улыбнулись, глядя друг на друга. – Это – наша специальность.
Милвис улыбнулся им в ответ, но покачал при этом головой. – Я думаю о Филосе и Фруре. Пусть живут вместе – они это заслужили. Пусть вернутся на границу Лидома – там им привычно. Пусть молодые люди знают только своих родителей и помнят нас; их дети и дети их детей запомнят их, а мы останемся только мифом…
Мы же будем постоянно следить за ними, возможно, помогать им время от времени; если они не преуспеют, то потерпят неудачу и погибнут, как погибло до них человечество…
И однажды настанет день, когда мы вновь начнем возрождать человечество или снова столкнемся с человечеством… Рано или поздно придет время (мы будем знать это наверное), когда мы будем уверены в возрождении, и тогда Лидом прекратит свое существование и человечество начнет, наконец, жить.
Однажды звездной ночью Филос и Фрур вышли посидеть несколько минут под открытым небом и подышать разреженным холодным воздухом. Кесбу и Сутин уже час как ушли, после сытного семейного обеда, к себе в удобный бревенчатый дом на поросшей лесом горе.
– Фрур…
– Что?
– Молодые…
– Я знаю, – ответил Фрур. – Очень тяжело говорить об этом, но что-то неладно.
– Может, это несерьезно… может просто беременность.
– Может и так…
Из звездной ночи позвал голос:
– Филос?..
– Кесбу! Дорогой, ты что-нибудь забыл?
Он медленно вышел из тени, голова его была опущена.
– Я хотел бы… Филос?
– Да, дитя, я здесь, с тобой.
– Филос, Су… знаешь, она несчастлива.
– Что случилось?
– Я… – Он неожиданно поднял голову и в слабом свете звезд его глаза заблестели – от стоявших в них слез. – Су такая чудесная, но… но все это время я люблю кого-то по имени Лора, и я ничего не могу с этим поделать! вырвалась у него накопившаяся боль.
Филос обнял его за плечи и тихо, очень тихо рассмеялся. Смех его был настолько сострадающим, сочувствующим, что успокаивал.
– Ах, Лора – не твоя любовь, ее любил Чарли! – успокоил он молодого человека. – Чарли умер, Кес.
Фрур вступил в разговор:
– Помни любящих, Кесбу, но забудь Лору.
– Но ведь он любил ее так сильно, – настаивал Кесбу.
– Фрур прав, – ответил Филос. – Он любил ее. Используй эту любовь. Любовь больше, чем Чарли – она всегда жива. Возьми ее и отдай Су.
Вдруг – Филосу показалось, что выражение лица Кесбу изменилось, но это изменилось освещение – небо заблестело, и звезды исчезли. Фрур коротко вскрикнул. Знакомая им гора показалась совсем непривычной в серебристом свете лидомского неба.
– Вот и закончилось, все кончается, – сказал Филос. Ему было очень грустно. – Интересно, когда Сиес снова сможет убрать купол… Кес, беги назад к Сутин – быстро! Скажи ей, что все в порядке – серебристое небо нас охраняет.
Кесбу поспешил домой. Фрур напомнил ему вслед: – Скажи, что ты любишь ее!
Кесбу на ходу повернулся и помахал им рукой, совсем, как Чарли Джонс. Еще мгновение – и он исчез среди деревьев.
Фрур вздохнул и тоже неслышно рассмеялся.
Филос задумался: – Наверное, я ничего ему не расскажу… нельзя мешать любви… Бедный Чарли. Знаешь, его Лора вышла за замуж за другого.
– Я – не знаю!
– Да, ты отлично знаешь, что запись церебростиля можно прервать в любой момент. Сиес и Милвис нарочно прервали запись Чарли в момент, когда он был полон любви и мог понять Лидом немного лучше. Но, фактически, у Чарли было больше памяти, чем в записи.
– Он оказался в этом летательном аппарате потому, что хотел улететь от…
– Боюсь, что нет. Она просто надоела ему, поэтому она и вышла замуж за другого. Но я не скажу этого Кесбу.
– Прошу тебя, не надо, – попросил Фрур.
– Новички… в любви, – Филос довольно рассмеялся. – Чарли был в этом самолете и летел на побережье недалеко отсюда. Там в этом году случилось большое землетрясение, а он – ты знаешь – работал на бульдозере. – О! Смотри! – закричал он, взглянув вверх.
Небо начало мерцать и затем засияло.
– Как красиво! – восхитился Фрур.
– Радиоактивная пыль, – сказал Филос. – Снова принялись за свое, идиоты.
Они опять начали ждать.