Дни проходили похожие друг на друга, как латиноамериканские сериалы.
Я все больше склонялся к мысли, что в Миксте мы только зря теряем время. Ведь есть в конце концов и другие миры, где шансов найти осколки может оказаться значительно больше. Покинуть эту страну мешала, пожалуй, лишь моя вечная нерешительность и неохота к перемене мест. Сколько я ни пытался советоваться с Овидом и Хомой о будущих поисках, они отвечали довольно уклончиво и явно предпочитали, чтобы командование оставалось в моих руках. Это выводило меня из себя сильнее, чем продолжающиеся неудачи: я ворчал на Овида и покрикивал на Хому, но изменить ничего не мог.
Решение было принято после очередной бессонной ночи, когда, лежа в темноте и уставившись в невидимый потолок, я в сотый раз прикидывал наши шансы на успех или поражение.
Почему, собственно говоря, нам так уж необходимо оставаться здесь? Кто знает, может в следующем же мире нас поджидает не один единственный осколок, а все зеркало целиком за исключением хранящегося у меня фрагмента. Значит – вперед. Выйдем к Коллектору и отправимся в следующую страну. Чем она хуже Микста?
Я не стал будить Овида, а обратился к неподвижно стоящему в углу, но никогда не дремлющему Хоме.
– Слушай, Хома, тебе здесь не надоело?
– Надоело-не надоело, куда деваться, – философски проскрипел табурет. – Пока ни одного осколка не нашли. Но вдруг на свалке что-то отыщется или графиня поможет.
– Как же, жди! – возмутился я. – Много она нам помогла. Только записочки шлет. Потом, мне кажется, Людмилы здесь нет. И ведь всегда можно вернуться.
– Да что ты меня пытаешь, – ворчливо отозвался Хома. – Тебе поручено осколки собирать или мне? Я, кстати, тут лавку одну присмотрел, галантерейную. Там такими кружевами торгуют!
– Тебе бы только вещи у честных торговцев таскать. Ворюга несчастный. Прижился тут, прибарахлился. Все, завтра перебираемся отсюда, куда глаза глядят.
Хома обиженно прокряхтел, но стоически промолчал. Снизу, из трактира, послышался пронзительный женский визг.
– И правда, надоело, – подал голос проснувшийся Овид. – Куда отправимся, Мастер?
– Не все ли равно. Шансы-то во всех мирах, пожалуй, равные. Так или не так?
– Ну не скажите, – в наступающем рассветном полумраке стало видно, как Овид приподнялся на локте. – Есть такие миры, куда лучше не соваться. Например, мир Вещих Сновидений. Я в нем и бывал-то всего один раз, но больше желаний не возникало. А там как раз шансы самые верные. В этом мире можно представить все, что угодно, и оно там окажется. Только представить все это нужно во сне.
– И чего тут страшного?
– Ничего кроме того, что может присниться совсем не то, что нужно. Вот тогда берегитесь.
Я поежился, представив оживший ночной кошмар.
– Не обязательно лезть в этот вещий мир. Что, других мало. А похожего на наш, нормальный, разве нет? Хочется чего-нибудь обычного. Такого, как дома.
– Есть один. Очень похожий. Но учтите, вам там тоже может не понравится. Кроме того, во Втором Реальном совсем не действуют заклинания, и я в нем могу вам пригодиться очень мало.
– Что, совсем все, как у нас? И заклинания не действуют? Так это же замечательно!
– Как скажете, Мастер. После завтрака и отправимся.
Но еще до завтрака в дверь раздался вкрадчивый стук.
Хозяин так стучать не мог. Эта грубая скотина, даже явившись с самыми благими намерениями, колотила в дверь с такой силой, что едва удерживалась щеколда. Других посетителей мы не ждали, поэтому Овид положил руку на эфес своей толедской шпаги, а Хома юркнул в угол и затаился в нем, как неживой.
– Могу я видеть Мастера Александра? – послышался из-за двери смутно знакомый голос.
После секундного замешательства я узнал голос продавца из антикварного магазина.
Это действительно оказался "лысый ежик". Его маленькие глазки зашныряли по комнате, и при виде натасканного Хомой барахла он сладко зажмурился, как сластена перед огромным тортом.
– Мастер Александр интересовался волшебным стеклом, – сказал он, значительно помолчав. – Мастер, похоже, интересуется разными вещами. Кажется, он уже прикидывал, как выгодно можно продать массу различных предметов, рассованных по комнате. – Я принес кое-что.
"Ежик" опять значительно помолчал.
Я не знал, как реагировать на неожиданный визит. Выручил Овид. Он спокойно подошел к продавцу и протянул руку.
Продолжая глядеть на меня, а не на Овида, словно спрашивая молчаливого согласия, продавец полез за пазуху и вытащил небольшой плоский предмет, завернутый в тряпку. Овид не спеша вытянул на свет кусок стекла примерно в ладонь величиной. Он внимательно посмотрел на него, а когда повернулся ко мне, то лишь коротко кивнул, подтверждая: "Да, это то, что мы ищем".
– Ты уверен? – боясь спугнуть удачу, тихо спросил я.
– Да, других таких здесь нет. Хотя случается всякое. Дайте мне ваш осколок.
Это был шанс один на тысячу, но осколки совпали по линии разлома, как части сложной головоломки.
– Вот и славно, – почти пропел продавец. Теперь он больше походил на охотничью собаку, делающую стойку над найденной дичью. – Вот и замечательно. Надеюсь цена вас устроит, – и он назвал цену, от которой даже редко проявляющий эмоции Овид сначала застонал, а потом попытался обнажить шпагу, но остановился, взглянув на меня.
Больше всего мне не хотелось сейчас ссоры. Если даже придется отдать все, что у нас есть, игра стоила свеч. Кто знает, вдруг такой осколок у "ежика" не единственный? Что если он только проверяет, насколько серьезные мы партнеры?
– Мы заплатим, – поспешно сказал я, хотя не был уверен, что у нас хватит для этого денег. – Но как у вас оказался этот… эта вещь?
– О-о! – "ежик" закатил глаза, всем видом показывая, каких трудов ему это стоило. – О-о, это было нелегко. Вы же знаете, что такие волшебные вещи на дороге не валяются. Мастер – колдун, и сам хорошо все понимает.
Я не стал спорить насчет колдуна, меня волновало другое.
– Но вы можете отыскать еще такие же… вещи?
– Кто знает, кто знает, – продавец вдруг стал очень печальным. Безумно сложная задача. И вы ведь знаете, что с нами всеми будет, если об этом узнает, – голос "ежика" стал почти неслышен, – инспекция колдовства?
– А что? – нагло встрял в разговор Хома. – Порубят на растопку?
– Если бы, если бы, – продавец едва удостоил табурет взглядом.
– Овид, – взмолился я. Моя впечатлительность включилась на полную мощность. – Отдай ему деньги.
Долго считая и пересчитывая, Овид безуспешно пытался продолжать торговаться. Но тщетно. Скоро к "ежику" перекочевала вся наша наличность, а вслед за тем и непроданные золотые украшения. Продавец пыхтел и сладострастно сглатывал слюну. Но все равно до названной суммы не хватало.
– Да забирайте, все, что здесь есть, – не выдержал я, в очередной раз увидев, с какой алчностью "ежик" оглядывает наворованное Хомой добро. Все, что сочтете нужным.
– Хорошо, тогда пусть Мастер добавит сюда еще и вот эту шпагу.
Но повторного покушения на дорогую для него вещь Овид уже не потерпел. Хищно оскалившись, он вновь потянул шпагу из ножен, и ни у кого не возникло сомнений, для чего он это делает.
– Впрочем, можно и без шпаги, – возопил продавец, поспешно отступая к двери. – Я пришлю за вещами подводу. Скоро пришлю, – послышалось уже с лестницы.
Сначала мы дружно расхохотались, но минуту спустя также дружно примолкли. Стало совсем непонятно, что делать дальше. Во-первых, если в Миксте отыскался один осколок, то здесь могли найтись и другие, во-вторых, даже для того, чтобы покинуть гостиницу и отправиться к Коллектору, денег больше не оставалось, а хозяин вряд ли поверит в долг и отпустит нас с миром. Неужели придется начинать все с начала? Опять продавать шпагу или отправлять на воровской промысел Хому? Нужно было принимать какое-то решение.
От мучительных раздумий меня отвлек шум голосов внизу и осторожное звяканье алебард. Время для посещения трактира стражей было неурочное, поэтому Овид проворно подошел к двери.
Одного взгляда вниз с лестницы оказалось достаточно, чтобы понять, что происходит.
Дозор из пяти стражников уже вступил на первые ступеньки, а в арьергарде двигались хозяин гостиницы, вооруженный тяпкой для рубки капусты, и "лысый ежик".
– Вот он! – обличающе заорал продавец, едва я успел выглянуть из-за плеча Овида. – Черный Колдун! Хватайте его!
Стражники, оставив осторожность, толкаясь и мешая друг другу, бросились наверх с таким напором, что затрещали перила.
Мы с Овидом, в свою очередь, навалились на дверь и вогнали щеколду в пазы с силой, способной пробить стену башни. Почти сразу доски стали гнуться от ударов снаружи, как фанера, и мы подтащили к двери комод, а затем и кровати.
Впопыхах я дважды хватал верещавшего от ужаса Хому и пытался всунуть его в баррикаду, и дважды Хома возмущенно выворачивался из моих рук.
– В окно! – закричал Овид, как Бонапарт на Аркольском мосту, указывая шпагой направление атаки. – Быстрее!
Первым, почти не задумываясь, куда упаду, со второго этажа выпрыгнул я и не успел отскочить в сторону, как сверху, словно ковбой на коня, на меня свалился Овид.
Мы упали на булыжники мостовой и клубком покатились по улице, сшибая с ног любопытных, столпившихся под окнами гостиницы.
– А Хома! – вспомнил я о табурете, когда мы уже отмахали два квартала и вбежали в проходной двор.
– Не потеряется, – довольно беспечно отозвался Овид, хватая воздух раскрытым ртом. – Надо быстрее выбираться к Коллектору. Здесь сейчас такое начнется!
И действительно, пока мы пробирались закоулками к окраине, где находился затерянный в непроходимом бурьяне пустыря домик, служивший переходом, нам не единожды приходилось менять направление, избегая встречи с многочисленными патрулями. Хотя раций в Миксте не было, каким-то образом необходимая информация все же быстро передавалась.
Часа через три, почти в сумерках, мы добрались до нужного места, и первым, кого обнаружили у заветной двери, оказался Хома.
Выглядел он довольно экзотично – в сиденье, вонзившись почти до половины лезвия, торчала тяпка, а одна из ножек едва держалась, от чего Хома хромал, как побитая собака, но вид у него был довольный и бодрый.
– А этому, лысому, я так навернул, – победоносно сообщил он вместо приветствия, – долго меня помнить будет.
У Коллектора стояла все та же прекрасная солнечная погода.
Пока новый караульный, похожий на нашего спутника настолько, что их легко можно было спутать, если бы не разница в цвете костюмов – он носил темно-красный камзол и коричневые ботфорты – о чем-то советовался с Овидом, отведя его в сторону, я проверил целость завернутых в замшу осколков зеркала.
Прыжок со второго этажа не пошел на пользу моим сокровищам. Вместо двух мы стали обладателями пяти осколков, но гораздо меньших размеров.
Услышав мой полный отчаянья стон, Овид прервал разговор и подошел ко мне.
– В чем дело, Мастер?
– А что не видно? – я протянул ему умножившиеся осколки. – Что же теперь будет?
– А ничего, – Овид сдвинул широкую шляпу на затылок. – Ровным счетом ничего.
– Как ничего! – ужаснулся я. – Так все кончено?
– Еще толком и не начиналось, – Овида, казалось, забавляла моя растерянность. – Да если вы даже истолчете эти осколки в порошок, ничего не случится. Дело не в количестве. Просто мы должны найти _в_с_е_ осколки, а сколько их будет, десять или две тысячи, значения не имеет.
Не успел я толком переварить полученную информацию, как Овид, легонько подталкивая, повел меня к двери Коллектора.
– Что, уже пора? – слабо сопротивлялся я. – Разве нельзя здесь хотя бы немного передохнуть. – Знаю я эти ваши миры. Сейчас опять начнется.
– Времени нет, – извиняюще улыбнулся Овид. – Вы не смотрите, что сейчас у Коллектора солнце. Вчера, например, весь день шел дождь. Это говорит о том, что происходят, возможно, необратимые изменения. Надо торопиться. Видите, даже Хома все понимает, а ему досталось больше вашего.
Табурет мы, как могли, привели в порядок. Выдернули хозяйскую тяпку и подколотили пазы, но Хома все равно хромал.
– И думать нечего, чтобы отдыхать, – сварливо отозвался Хома. Вперед, и с песнями.
– С маршами, – ворчал я, подходя к ненавистной двери. – С танцами и плясками. Что тут у вас, Второй Реальный?
Но об этом я мог бы уже и не спрашивать – этот мир выбрал я сам.
Во Второй Реальный мы вошли через абсолютно пустую комнатку без окон, освещенную плафоном искусственного света.
Особенно оглядываться Овид здесь не дал, а сразу же подошел к двери и, толкнув, отворил ее в длинный, похоже учрежденский, коридор.
То, что это учреждение, подтвердилось почти сразу.
Навстречу и обгоняя нас, по коридору сновали вполне цивильно одетые сотрудники с папками и бумагами, некоторые, впрочем, без папок и документов, зато с чайными чашками в руках, как будто здесь шло нескончаемое чаепитие. Все это очень напоминало обычную российскую контору, и я приободрился. Но, как оказалось, зря.
Через минуту на нас стали обращать внимание. И это еще слабо сказано. На нас просто уставились десятки глаз.
Некоторые из бежавших по срочным делам, позабыв, что дела срочные, остановились посреди коридора, некоторые из дверей кабинетов отворились, из них выглядывали покинувшие свои рабочие места люди. Только в этот момент до меня дошло, что выглядим мы для этого мира довольно странно.
Овид, как Чайльд Гарольд, плотнее запахнул плащ и, скрестив руки на груди, прислонился к стене. Рядом, боясь шелохнуться, застыл Хома. Я затравленно оглядывался по сторонам.
Наконец, поняв, что умение держать паузу не всегда приносит актеру успех, я решился на робкий вопрос.
– Что произошло, господа?
– Ой, уморил, – тут же отозвалась из рядов зрителей миниатюрная блондинка с кофейником в руке. – _Г_о_с_п_о_д_а_! Вы слышали, товарищи?
– У нас, наверное, репетиция драмкружка, – предположил бойкий и очень полный молодой человек. Его галстук был завязан на узел в кулак величиной, а коротковатый синий пиджак не сходился на животе и, как пелерина, болтался где-то сзади. – Ведь вы актеры, товарищи?
– А что же тогда Миркин объявление о репетиции не повесил, – снова заговорила блондинка. – Я сама в драмкружке занимаюсь, а этих товарищей не знаю. Почему Миркин объявление не повесил? – обратилась она ко мне.
– Он не успел, – посочувствовал я блондинке. – Вот и послал нас всех предупредить.
– А когда начинается репетиция, в три или в четыре?
– Кажется, в четыре.
– Кажется. Нашел кого послать, чтобы предупредить. Хорош гусь этот Миркин, у меня на четыре междугородний разговор заказан.
Публика начала терять к нам интерес. Скоро броуновское движение по коридору возобновилось с прежней интенсивностью и можно было бы подобру-поздорову убираться из проклятой конторы, но полный молодой человек проникся к нам неожиданной любовью и не пожелал покинуть свой наблюдательный пост.
Минут пять мы меряли друг друга взглядами, надеясь, что кто-нибудь не выдержит и стронется с места, но мне-то деваться было некуда – я помнил, что оживший табурет может произвести слишком сильное впечатление на неподготовленного зрителя, и мужественно стоял на месте.
– Вы у нас новенький? – наконец решился на дружелюбный вопрос наш постовой.
– Новенький, – мрачно ответил я. – Второй день работаю.
– То-то я вижу лицо незнакомое. А в каком отделе?
– В первом, – необдуманно брякнул я.
Молодой человек переменился в лице.
– Я просто так спросил, – облизнув губы, сказал он. – В порядке бдительности. Но вы ведь все понимаете, правда? У ССГ столько врагов.
– Неужели гэ? – искренне удивился я. – Всегда было эр.
– Проверяете? – понимающе хохотнул мой собеседник. – Какое эр? Союз Свободных Государств. Меня не запутать.
Он быстро, не оглядываясь, покатился по коридору и, как шар в лузе, исчез в одной из дверей.
Я мрачно уставился на Овида.
– Можно было бы и подумать, прежде чем выводить нас во Второй Реальный. Похоже, они тут все еще продолжают строить коммунизм. Врагов ищут. Вот бы влипли сейчас, если потребовали документы. Сдали бы в милицию, потом в КГБ, или, как у них тут это называется.
– Ладно, пошли. – Овид выглядел виноватым. – Торопился очень. Но в любом случае плащи надо снять.
– Ага, и еще ботфорты, – тихо подал голос Хома. – И спрятать шпагу. А меня вам придется нести. Не бывает здесь ходячих табуретов.
– О господи, еще и тебя таскать, – вздохнул я.
Но деваться было некуда.
Несмотря на снятый плащ, выглядел Овид не менее экзотично, чем раньше. Каблуки его ботфорт гулко стучали по казенному линолеуму, и на нас продолжали оглядываться. Хому я задрапировал в собственный плащ, и нес его, как фокусник черный ящик.
Мы прошли длинный коридор и оказались в просторном холле.
Прямо на стене, почти полностью закрывая ее, висел плакат, на котором был изображен полный суровой решимости абсолютно лысый и бритый мужчина без возраста. Отсутствие растительности на лице и голове вполне компенсировали громадные брови с не меньшим размахом, чем крылья у американского кондора. Мужчина стоял на фоне кремлевских звезд и указывал костлявой рукой куда-то вдаль, где фата-морганой золотились хлеба и дымились мартены. Скреплял эту композицию до боли знакомый лозунг: "Решения ХХХII форума большевистов – в жизнь!".
Все это живо напомнило мне доперестроечные годы. Пионеры, комсомольцы, коммунисты. Тьфу, то есть большевисты. Полный кошмар! Рапорты, трудовые победы на невидимом фронте. Жрать в результате нечего. Плюс ко всему всеобщая подозрительность и ненависть к загнивающему империализму.
– Я же вас предупреждал, – негромко сказал Овид, уловив мою растерянность, – что вам здесь может тоже не понравиться.
– Да уж, – неопределенно промычал я. – Но что поделаешь, поживем разберемся. А пока надо выбираться на свободу.
Путь на свободу лежал через вахтера.
Вахтер царапнул меня взглядом так, что захотелось почесаться. Он грузно приподнялся из-за стола и, положив одну руку на телефон, как будто уже заранее решил, что нас следует сдать, куда следует, мрачно спросил:
– Пропуск на вынос вещей имеете?
– Каких вещей? – наивно удивился я.
Хома давно перестал быть для меня вещью, и мне даже в голову не пришло, что вопрос касается именно его.
– А что же вы тогда несете, завернутое в тряпку?
Только в этот момент до меня дошел весь ужас нашего положения. Сама мысль бросить Хому в этой конторе на произвол судьбы показалась мне кощунственной, и я от отчаянья перешел в наступление.
– Это мой личный табурет! – заорал я так, словно меня пытались ограбить на ночной улице. – Я его сам сюда принес. А он сломался. Видите, – я сдернул с Хомы плащ и поставил табурет на пол. – Ножка сломана. Я его в починку несу! А вы препятствуете!
– У нас столярка в подвале! – в свою очередь заорал вахтер. – Зачем же вы тогда прете сломанную вещь на улицу? Сейчас в милицию позвоню. Расхититель!
Вахтер дрожащей от возмущения рукой рванул трубку телефона, и почти одновременно я почувствовал, как меня за рукав дернул Овид. Мы выкатились на улицу, словно воришки, преследуемые разгневанной толпой, и помчались по тротуару.
Вдали послышался тревожный милицейский свисток.
Жизнь во Втором Реальном начиналась неудачно.
– Что же теперь будет с Хомой? – в который раз горестно вопрошал я, пока мы пытались разобраться в планировке города. – Как же он теперь без нас?
– Да не пропадет наш Хома, – также в который раз утешал меня Овид. Как нибудь выкрутится. Вы лучше, Мастер, подумайте, что здесь будем делать мы.
На наше счастье погода стояла летняя. Куда хуже, если бы в этом мире сейчас была зима. На нас продолжали оглядываться, но взгляды были скорее любопытными, чем осуждающими, и это успокаивало.
Постепенно я начал понимать, что этот город мне в общем-то знаком. Не то чтобы полная копия того, из которого я сюда попал, но все же знаком.
Вот, например, универмаг – точная копия нашего. И улица почти такая же, дома те же. А дальше тоже знакомая улица, но, вроде бы, из другого района.
Мимо прошел автобус 36-го маршрута. "Баня – Ипподром" успел прочитать я на трафарете.
– Овид, – поспешил поделиться я, – здесь есть баня и ипподром.
– А жить в бане будем? – спросил практичный Овид.
Я приуныл. Жить было негде.
Какая во Втором Реальном ходит валюта, я не знал и поэтому подошел к газетному киоску понаблюдать за покупателями. Через минуту я убедился, что деньги здесь похожи на давно забытые рубли и мелочь. По крайней мере, на первый взгляд. Но даже похожих денег у нас все же не было. Можно, конечно, попытаться подзаработать, только вот где и как.
В студенческие годы я ходил на товарный двор загружать вагоны битым стеклом.
Мелкие банки, до литра, предпочитали везти на завод, как стеклянный лом, и мы с упоением колотили прямо в металлическом вагоне эту тару вдребезги. Но, припомнив о годах юности, я приуныл. Возраст не тот, упоения не возникало.
Что еще? Грузчики нужны всегда и везде, почти в любом магазине. Но платят мало, и на гостиницу так не заработаешь. Потом, для того, чтобы жить в гостинице, необходимы документы, в этом я не сомневался, слишком знакомая система вырисовывалась с первых минут.
Мои размышления прервал раздраженный голос продавца газет:
– Нету у меня сдачи с рубля! Где я вам наберу столько мелочи. "Известия" тоже кончились. Берите "Истину".
Я с интересом посмотрел на заголовки газет.
Знакомый шрифт "Истины" помог понять, что это местный аналог "Правды". "Известия", стало быть, и здесь оставались "Известиями", а вот другие газеты… Что такое "Пионерская" и "Комсомольская истина" догадаться нетрудно, но загадочное название "Путем Кузьмича" заставило задуматься. Еще я успел рассмотреть журнал "Большевист", брошюру "Параллели и меридианы" и стопку пыльных книг "Юность Кузьмича".
– Ты не знаешь, кто такой Кузьмич? – спросил я у Овида, но ответ пришел совсем с другой стороны.
– Ты что, земеля, с луны свалился, – произнес из-за моего плеча басовитый, не очень трезвый голос. – Или с похмелья мозги отшибло?
Обернувшись, я обнаружил приземистого субъекта в кепке. Алюминиевого отлива щетина не оставляла сомнений, что ухаживать за своей физиономией субъект не любил. Едкий дым от дешевой сигаретки заставлял его левый глаз щуриться, зато правый сверкал, как антрацит, и прошивал меня насквозь, словно пуля бумажную мишень.
– Я спрашивал не у вас, – предчувствуя скандал, попытался я смягчить обстановку.
– Во, чучело! – добродушно восхитился субъект, переведя взгляд на Овида. – Из цирка сбежали, что ли? Или, как я, в свободном полете? Только я вас что-то в бомжатнике не видел.
– Не мешайте нам, гражданин, – строго и внушительно сказал я. – Идите своей дорогой.
– А ты меня сажал! – неожиданно возмутился субъект. – Сажал, да? Какой я тебе гражданин! Тоже мне, прокурор, а про Кузьмича спрашивает. Товарищи, вы слышали – он ничего не знает про нашего Кузьмича, и это тогда, когда вся страна идет его верным путем!
Мужчина разошелся настолько, что я испугался, что нас арестуют прямо на улице.
– Товарищ, – проникновенно произнес я, вспомнив свое пионерское детство. – Что же вы так кричите, товарищ.
– То-то же, – сразу сбавил тон мужчина и даже выплюнул сигаретку в урну, но все-таки мимо. – Человек человеку друг, товарищ и этот, ну вы сами понимаете, спонсор.
– Ничего не понимаю.
– Ну, ты, – перешел на более доверительный тон субъект. – Добавь на красненькую.
– Послушайте, мы вас не трогаем, так что оставьте нас в покое. И потом, нет у меня денег.
– А у него? – тут же спросил мужчина, кивнув на Овида.
– У него тоже нет.
– Эх, земели, – неожиданно расчувствовался наш собеседник. – Совсем нет денег и вы стоите, как высоковольтные столбы, и гудите про себя? А шланги горят? Попросите у Гриши, – субъект хлопнул себя ладонью по груди, – и Гриша поможет.
– Мы не нуждаемся в вашей…
– Тут, через дорогу, итальянский вермут завезли. Очень с утра помогает.
Я хотел сказать, что пить с утра нехорошо, и вообще никуда мы с Гришей не пойдем, но мудрый Овид не дал мне на сей раз перехватить инициативу.
– А по стаканчику, – неожиданно развязным тоном произнес он. – За знакомство.
Гриша снисходительно усмехнулся и повел нас через дорогу на красный свет, игнорируя сигналы машин.