Квадратики следов убегали в сторону, противоположную той, откуда мы пришли вчера. Зачем Хома пустился на поиски приключений в одиночку непонятно.
Теперь мы шли, постоянно вглядываясь в даль, чтобы не оказаться застигнутыми врасплох какой-нибудь нечистью. Вполне вероятно, что здешние обитатели страшны только на первый взгляд. Но могло быть и иначе. В любом случае встречаться пока ни с кем не хотелось.
След, оставленный Хомой, четко выделялся на свежем снеге. Похоже, табурет никого особенно не опасался и не очень спешил. Как будто отправился на обычную прогулку.
Люська, проваливаясь в мелкие сугробы, постоянно ныла, что снег набивается в обувь. Приходилось останавливаться и ждать, пока она, прыгая на одной ноге, вытряхивает туфли.
Честно говоря, я не очень понимал, зачем нам следует покидать гостеприимный паровоз. Я с тоской вспоминал пышущую жаром топку и постоянно оглядывался. Скоро мы удалились от локомотива настолько, что виднелся лишь дым от трубы.
Я не помнил, чтобы мне мне приснился снегопад. Но если поднялась метель, то так очевидно и произошло. Иначе откуда бы эта резкая перемена погоды.
Временно взявший на себя обязанности командира Овид шел не оглядываясь. По всему было видно, что он обеспокоен отсутствием Хомы. Люська причитала на ходу, а я проклинал себя за то, что послушался и взял ее с собой. Куда спокойнее путешествовать в чисто мужской компании.
Примерно через час на краю горизонта показалась щетка леса.
Деревья чернели, сливаясь в сплошную массу, так, что не разглядеть, лиственный это лес или хвойный, но скоро стало понятно – мы подходим к ельнику.
– Ну вот скажите на милость, – заговорил наконец Овид, – куда его понесло. Что за настырное существо!
– Это точно, – обрадовался я, что можно и поговорить. – Вечно лезет куда попало.
Пунктир следов уверенно сворачивал к лесной чаще, и нам ничего не оставалось, как свернуть за ним.
Ельник выглядел неприветливо. Но скоро между деревьями обозначилось что-то вроде тропы. Снег был утоптан, как будто здесь до нас ходили люди или животные.
Мы остановились на опушке, не решаясь углубиться в лес.
– А в глуще рымит бармаглот, злопастный брандашмыг, – процитировал я любимый стишок.
– Не знаю как насчет бармаглота, – отозвался Овид, – но вот брандашмыга я вам точно гарантирую.
Словно в подтверждение этих слов, из лесной чащи послышался дальний шум погони. Складывалось впечатление, что там идет охота и загонщики обложили матерого зверя. Постепенно шум стал приближаться.
– Мальчики, давайте пойдет обратно к паровозу, – находчиво предложила Люська. – Не нравится мне все это.
– А Хома? – только и успел спросить Овид.
В тот же момент между елями мелькнул силуэт, который было невозможно спутать ни с чьим другим.
– Хома! – закричали мы хором.
Табурет несся дикими прыжками, иногда проваливаясь в снег почти полностью, но каждый раз выбирался из сугроба и продолжал скакать под деревьями, как заяц под новогодней елкой.
– Вот шут гороховый! – не очень сердито произнес Овид и осекся на полуслове.
В сиденье табурета торчали две стрелы, и Хома верещал на бегу, словно щенок, получивший изрядную трепку.
– На деревья! – закричал Овид и, подавая пример, первым полез на ближайшую ель. Но потом спохватился, спрыгнул обратно и начал подсаживать на ветки Люську.
Хома ткнулся в мои ноги, больно ударив по голени, но было не до разборок. Я схватил его и, что было силы, подбросил вверх. Убедившись, что табурет повис, удачно зацепившись за сук, я вскарабкался на ель сам. Сделать это было совсем непросто: хвоя кололась, как металлическая, за шиворот сыпался снег, а ветки гнулись, будто живые.
Я не успел отдышаться и спросить у Хомы, в чем, собственно, дело, как из чащи показались преследователи.
Сначала я обрадовался, что это все же обычные с виду люди, а не сказочные чудовища, но, приглядевшись внимательнее, дальше радоваться уже не стал. Выглядели преследователи мрачновато.
Семь бородатых мужчин самой разбойничьей наружности держали в руках луки, а некоторые, кроме этого, были вооружены короткими копьями. Сделанная из шкур одежда наводила на мысль о первобытных стойбищах и кровавых жертвоприношениях.
Мы висели на елках, как рождественские игрушки – не заметить нас было трудно. Добежав до наших деревьев, охотники столпились вокруг стволов, как волки.
– Слезайте! – коротко приказал один из них и угрожающе поднял лук.
– Зачем? – задал я самый дурацкий вопрос, какой только можно задать в этой ситуации.
– Так ведь все равно придется, – один из охотников, более рослый, чем остальные, задрав бороду, уставился на меня. – Убивать не будем, будем продавать.
– Нас? – удивился я. – С какой это стати. Я свободный гражданин.
– Был свободный, – детина криво усмехнулся. – Слезайте, а то за ноги стащим.
– Ой, мамочки! – испугалась Люська.
– Попробуйте только, – Овид, сидя верхом на ветке, взмахнул шпагой. А ты вон тот сухой сук отломи, – приказал он мне.
– Ладно, – охотники немного успокоились и даже отошли в сторону. Сейчас мороз, намерзнетесь – сами свалитесь.
– Работорговцы окаянные, – подал голос молчавший до этого Хома. – Я к ним по-хорошему, расспросить, что да как, а они – ловить.
– У нас здесь такие вещи в большой цене, – снова взглянул вверх предводитель. – В городе за тебя шесть коз дадут и амулетный камень от дротиков.
– Ну что, допрыгался, – поинтересовался у Хомы Овид. – Зачем от паровоза ушел?
– Вы спали все, а потом снег пошел, и в степи что-то блеснуло, запальчиво ответил Хома. – Я думал – зеркало. Ну и пошел, мне первым хотелось зеркало найти.
– Приключений ты нашел на нашу голову, а не зеркало, – я свесился с ветки, чтобы внимательнее рассмотреть, что делают охотники.
Мужчины разбивали привал. Делали они это привычно и споро. Нарубили лапник, натаскали хворост, скоро между деревьями запылал костер.
Я с завистью смотрел на жаркое оранжевое пламя. Очень хотелось погреться. Мы сидели на ветвях, как куры на нашесте, и лишь один Хома так и болтался на своем сучке, зацепившись боком, но зато холод был ему нипочем.
Попытка завязать с охотниками дружеский разговор окончился неудачей, а несколько кокетливых Люськиных фраз привели к тому, что кто-то из мужчин смачно заметил:
– Смотри, а девка-то симпатичная.
После этого Людмила благоразумно замолчала.
К ночи снегопад постепенно затих. На небе появились звезды, мороз усилился.
– Может попробуем прорваться? – предложил я Овиду.
От долгого сидения на дереве ноги стали, как деревянные, а пальцы рук сами собой разжимались и потеряли чувствительность.
– Не знаю, получится ли, – засомневался Овид. – Все-таки их семеро. Даже, если быстро спрыгнем, то врасплох застать не удастся – они караул выставили.
Действительно, пока шестеро дремали у огня, кто-то один все время зорко приглядывал за нами.
Никогда не думал, что чувство обреченности бывает таким тягостным. Мы покорно ждали неминуемой развязки и даже не знали, примем бой или сдадимся в плен безропотно. Давящий холод постепенно стал ослабевать, но скорее всего это происходило от того, что мы основательно окоченели. Клонило в дремоту.
Я не помню, как заснул, продолжая обнимать ствол ели, а когда проснулся, понял одно – я лечу вниз.
Странно, но ожидаемого, вернее, неминуемого, удара о землю не последовало. Просто в какой-то момент я стремительно приподнялся, как будто до этого мирно дремал в собственной постели. Леса вокруг не было.
Исчез не только лес, но и снег. Ночь сменилась днем, а вместо одетых в шкуры преследователей надо мной склонились мои верные друзья.
Глядя в полные изумления Люськины глаза, я неожиданно для себя истерически расхохотался, и суровый Овид крепко тряхнул меня за плечи.
– Что это было, что? – довольно бессмысленно вопрошал я, пока меня пытались напоить из походной фляжки.
– Уснул, вот и упал, – недовольно проскрипел выглядывающий из-за спин Овида и Людмилы Хома. – Сверзился с ветки, а мы – следом.
– А где ночь, костер, снег где?
– Тебе же не это снилось, – попыталась просветить меня Люська. – Пора бы уже и понять, где находишься.
– Это у вас, Мастер, удачно все получилось, – Овид помог подняться мне на ноги. – Очень удачно. Своим сном вы стерли прошлую действительность. Теперь, вполне вероятно, этих охотничков не существует в этом мире вообще.
– Да? А что существует?
– Что имеем, то и есть.
Оглядевшись по сторонам, я понял, что мы имеем вокруг все ту же скучную степь, лишенную признаков растительности, серое небо и противную погоду. Радовало одно – в этой реальности не шел снег, и температура оставалась вполне сносной.
– Может быть, мы опять выйдем к паровозу, – предположила Людмила. – В нем как-то спокойнее. А то эти, с копьями, из степи как налетят.
– Все возможно, – не стал обнадеживать нас Овид. – И лучше готовиться к худшему. Если бы здесь оказались дрова, то следовало бы разбить стоянку и никуда пока не идти. Но от дождя костер не спасет, да пора бы уже и подкрепиться, а продуктов у нас нет.
После этих слов я почувствовал, что зверски хочу есть.
Люська также немедленно вспомнила, что с момента нашего появления в мире Вещих Сновидений у нее во рту не побыло ни крошки и горестно поведала нам об этом. Следовало немедленно отправляться на поиски пропитания.
Мы уныло нестройной группой поплелись по степи, пытаясь придерживаться определенного направления, чтобы не кружить на одном месте.
Сколько я ни вглядывался в пустой горизонт, нигде не мог обнаружить паровоза. Но скоро глазастая Люська торжествующее объявила, что вдали видит какое-то здание. Может быть, даже поселок.
Действительно, через какое-то время и Овид, и я убедились, что небольшой с такого расстояния домик возник как по мановению волшебной палочки, правильным кубиком впечатавшись в перспективу.
На жилой дом это строение походило мало. Скорее всего, оно напоминало довольно реалистичную декорацию для фантастического фильма о далеком будущем, когда на Земле в результате тотальной войны уцелел единственный дом, да и то от него остались одни стены.
Наученный горьким опытом, на сей раз я решительно воспротивился тому, чтобы безоглядно входить в здание. Мне везде чудились ловушки. На коротком военном совете Овид поддержал меня, и Людмила не стала с нами спорить. Она просто села прямо на землю и сказала, что будет умирать от голода у нас на глазах, а пойдем мы к дому или нет, ей наплевать.
Соблюдая осторожность, мы приблизились к строению настолько, что хорошо стала видна огромная вывеска над входом. На вывеске четко читалось одно слово – "Универмаг".
– Ну вот, теперь еще и универмаг, – констатировал я, глядя на этот феномен, как на мираж. – Сейчас войдем, отоваримся.
– Прибарахлимся, – подхалимски поддакнул Хома.
– Еды там, наверное, навалом, – подтвердил Овид.
Наши ехидные реплики прервал восторженный вопль Людмилы.
– Мальчики, я ведь тоже задремала, пока сидела на дереве. Знаете, что мне приснилось! Знаете! Магазин!
– Естественно, что тебе еще может присниться, – я не смог удержаться от ироничного замечания. – Не зеркало же!
– Зеркало тоже снилось, – немедленно надула губы Люська. – Я перед ним платье примеряла.
Мгновенно мы переглянулись с Овидом.
– А вдруг…
– А вдруг…
И все-таки входить в этот сказочный универмаг было жутко.
После недолгих споров мы решили отрядить на разведку Хому.
– Он деревянный, – сказала Людмила. – Не убьют же его в этом магазине.
Хома воспринял эти слова как предательство.
– Не убьют, – горестно повторил он и повернулся к Людмиле так, чтобы щербины от попавших в него стрел стали ей хорошо видны. – Не убьют, конечно. Подумаешь, изуродуют до неузнаваемости. Ладно, пойду и пропаду там ни за грош ни за полушку. Сами потом жалеть будете.
Я подавил желание рассмеяться, видя, как понуро табурет потащился к гостеприимно распахнутым дверям.
– Ты там все-таки поосторожнее, – напутствовал Хому Овид, пока тот, словно обреченный на плаху, поднимался по ступеням.
Томительное ожидание к счастью оказалось недолгим. В универмаге Хома пропадал минут пять, не больше, а выбравшись наружу, язвительно доложил, что доблестные господа, то есть мы, можем спокойно входить внутрь, не боясь ничего. Магазин пуст.
– То есть как пуст! – разочарованно взвизгнула Людмила и первой устремилась к дверям. – Мне снился не пустой универмаг, а наоборот. В нем было столько вещей!
– Чего-чего, а вещей-то там хватает, – посторонившись, отозвался Хома.
Вещей в магазине и правда имелось неисчислимое множество. Видимо, именно так представляется женщинам полный изобилия рай.
Парфюмерия и ювелирные изделия, пальто и курточки, меха и обувь, белье и шляпки – все это было развешано и разложено, а иногда просто свалено беспорядочными кучами прямо посреди проходов. Неискушенному мужскому взгляду трудно было разобраться во всем этом великолепии, и мы с Овидом в растерянности остановились перед ближайшим прилавком, но Люська чувствовала себя в этом бедламе, как рыба в воде.
Не теряя времени даром, она начала ворошить завалы из барахла, то и дело счастливо вскрикивая, хватая вещь за вещью, чтобы тут же бросить прямо на пол только что обретенное сокровище ради следующего.
– Ну все, – понимающе поделился я с Овидом, глядя на временное Люськино умопомрачение, – это надолго. Пока весь универмаг не перевернет, нам отсюда не выбраться.
– Она же есть хотела, – недоуменно произнес Овид. – Только что.
Оставив Людмилу самой разбираться с нежданно привалившим ей счастьем, мы отправились в обход с единственной целью – найти упомянутое раньше зеркало. Примерочная обнаружилась сразу же, и в ней было не одно, а целых три зеркала, но, увы, совершенно обыкновенных – в этом мы убедились очень быстро, а поиски еды также не увенчались успехом.
– Что за странная логика, – ворчал Овид, пиная пластмассовую пудреницу, подвернувшуюся ему под ногу. – Ведь голодная была, разве не могло ей что-нибудь съестное присниться.
– Это, брат, женщины, – философствовал я. – Разве их поймешь. Мне бы только сегодня заснуть нормально, на завтрак сколько хочешь еды будет.
Мы снова вернулись в зал, где Людмила металась от одного прилавка к другому. Пока мы отсутствовали, она успела облачиться в очень открытое и, надо честно признаться, потрясающе идущее ей зеленое вечернее платье, мочки ушей оттягивали бриллиантовые серьги с камнями каратов по десять каждый, а шея плотно, как бинтом, в несколько рядов была обкручена жемчужной ниткой.
– Ну как! – торжествующе воскликнула она, едва завидев нас. Впечатляет!
– Еще как, – хмуро заметил Овид. – Сейчас пойдем к Паровозному, он от восторга в обморок упадет.
– Темнота, – Людмила была настолько счастлива, что даже не обиделась. – В театре все просто от зависти лопнут, когда меня увидят.
– Боюсь, не увидят, – трезво возразил Овид. – Точно не увидят, если не найдем осколков. А дальше ты тоже в этом платье путешествовать будешь?
Расставание с только что обретенными сокровищами было тягостным. Я не выдержал и отошел в сторону, чтобы не видеть полных слез Люськиных глаз. В конце концов она переоделась в более подходящие для ситуации джинсы и кроссовки, но все-таки прихватила с собой изрядное количество новеньких тряпок. Отговорить оставить все это на месте нам не удалось.
– Сама будешь тащить, – предупреждал я, с сомнением глядя на туго набитую сумку. – Неужели не тяжело?
– Ничего, – сладострастно пыхтела Люська, с трудом застегивая готовую лопнуть молнию. – Как-нибудь справлюсь.
Лавируя между прилавками, мы выбрались к выходу. Первым на улицу выскочил Хома и тут же попятился. Натолкнувшись на него, я зашипел от боли и хотел уже грозно выговорить табурету за неосторожность, но сзади меня крепко за плечо схватил Овид.
Прямо около ступенек стоял самый настоящий слон с сидящим на нем сухоньким старцем в белой чалме, а около слона, словно гвардейцы, застыли ужасающего вида монстры, больше всего напоминающие вставших на задние лапы бегемотов.
Глаза от долгой бессонницы стали совсем сухими. Чтобы убавить резь, приходилось часто моргать, и тогда веки царапали глазное яблоко, как наждак. Спать нам не давали уже вторые сутки.
Деревня, куда нас притащили, состояла из нескольких десятков глиняных туземных хижин, покрытых пальмовыми ветками. Впрочем, имелся и самый настоящий дворец, но туда нас не приглашали.
Хому, как обыкновенную собаку, привязали веревкой к столбу, а на Людмилу и меня надели металлические ошейники и также посадили на цепь. Рабовладение в чистом виде.
Утешало одно – Овид сумел избежать плена.
Я еще не успел ничего толком сообразить, увидев живописную группу, поджидавшую нас у входа в универмаг, когда Овид с яростным криком выхватил из ножен шпагу и отбросил в сторону плащ, готовясь драться. Дальше события развивались не менее стремительно.
Старец в чалме что-то невнятно пробормотал и сильным порывом ветра нас бросило на землю. Не удержался на ногах даже Овид. Тут же "бегемоты" направились к нам, и сомнения в их намерениях не возникло ни у кого.
Овид успел вскочить раньше других, но его шпага рядом с чудовищами казалась не больше обыкновенного шприца. Видимо, поняв тщетность попыток защитить себя и других, Овид выкрикнул на непонятном языке несколько слов, подняв левую руку к небу, и тут же его закрутило в смерче. Через мгновение тонкий, на глазах бледнеющий вихрь подхватил Овида, и он исчез, как будто испарился.
Впервые я увидел как Овид прибег к колдовству, хотя и знал с его слов об умении владеть магией. Но удивляться времени не было. Мы, как парализованные, наблюдали за чудовищами, которые подошли к нам, а затем не больно, но крепко ухватили нас своими огромными, словно надутыми лапами. Потом меня, Людмилу и Хому не очень деликатно поволокли в деревню. Старец ехал впереди на слоне, не оглядываясь.
Нелепость происходящего наводила на мысль о сне, но вот как раз об этом можно было только мечтать.
Как я уже говорил, спать нам не давали.
Мало того, нас даже не удостоили хоть какого-то объяснения. Просто приковали и бросили посреди небольшой деревенской площади, но приставили часовых – небольших мохнатых существ, которым трудно было подыскать название.
Существа держали в коротеньких лапках остро заточенные пики, и стоило хоть на секунду смежить веки, как следовал болезненный укол в плечо или в ногу.
Вторые сутки я ждал вечера и наступления темноты, но ночи, по-видимому, в этом мире не предусматривались.
Сначала Люська пыталась плакать, но через несколько часов перестала даже всхлипывать. Любое проявление чувств ощущалось здесь бесполезным. Просить о пощаде было некого.
Обитатели деревни вели обычную для них жизнь. Сколько я ни озирался по сторонам, так и не увидел ни одного человека. Странные жители походили на кого угодно, но только не на знакомых хотя бы по картинкам созданий.
Пленившие нас "бегемоты" лишь отдаленно напоминали своих земных собратьев. Ходили они на двух ногах, имели почти человеческие руки с толстыми, на первый взгляд, неуклюжими пальцами, а в углах ртов у них торчали изогнутые длинные клыки.
Мимо нас пробегали также существа, похожие на кенгуру, но с крысиными острыми мордами, охраняли нас и вовсе непонятные звери, а один раз по площади прополз небольшой дракон, оставляя на земле слизистый след – я заметил, что другие обитатели жуткой деревни поспешно уступают ему дорогу.
Несколько раз я пытался заговорить с нашими охранниками, но они только свирепо рычали в ответ и угрожающе поднимали пики. От частых уколов онемели правые плечо и нога, и я не стал предпринимать дальнейших попыток выяснить, в чем дело. И так понятно, что влипли.
Дворец возвышался над глиняными хижинами десятками остроконечных башенок, похожих на минареты. Белый камень облицовки составлял резкий контраст с убогостью туземных построек.
Старец в чалме проследовал прямо во дворец, отдав перед этим распоряжение своим слугам, после чего больше мы его не видели.
– Что же теперь с нами будет? – Людмила бесконечно повторяла одну и ту же фразу, раскачиваясь, как китайский болванчик.
Если бы можно было зажмуриться, она бы наверняка предпочла не открывать глаза, чтобы не видеть страшных тварей вокруг.
– Ничего, как-нибудь выкрутимся, – в который раз не очень убедительно утешал ее я. – Это просто такой мир. С виду страшный, а на деле не очень. Представь, что все это происходит во сне.
– Если бы эти лохматые дали хоть на минутку задремать, – продолжала ныть Люська. – Я бы их живо стерла. Может быть, мне бы даже дом приснился, я бы тогда в нем тут же и оказалась.
Есть и пить нам давали, а вот спать нет. Я понял, что это распоряжение старика. Действительно, ведь стоит увидеть во сне другую действительность, возникнет именно она, а эта исчезнет. Но что от нас было надо колдуну, непонятно.
В который раз я прикидывал шансы на освобождение.
Раз нам не давали спать, значит старик знает, с кем имеет дело. Освободиться от цепи и ошейника не представлялось возможным. Надо быть Геркулесом, чтобы избавиться от таких крепких оков. Разговор со стражниками также исключался – они не желали нас слушать. Как ни крути, одна надежда на Овида.
Воспаленным взглядом я в который раз озирал деревенскую площадь. Хома был привязан на расстоянии голоса, но что толку кричать и пытаться поговорить с ним, если табурет знает не больше нашего.
В конце концов я пришел к выводу, что следует бунтовать, а то так и сомлеем тихо здесь же на площади, как вытащенная из реки рыба.
Я схватил металлическую чашку, в которой нам приносили еду, и запустил ее в лохматого стражника.
– Требую хозяина! – истошно закричал я, видя как тот заворчал и угрожающе поднял пику. – Требую прекращения произвола! Пусть нам объяснят, что происходит!
Меня несколько раз кольнули остро отточенным острием, но я настолько отупел от бессонницы, что на сей раз почти не почувствовал боли и продолжал орать, выкрикивая бессмысленные требования. Кажется что-то насчет прав человека и кар тем, кто их нарушает. Люська смотрела на меня широко раскрытыми глазами, как на сумасшедшего.
Обитатели деревни, бросив свои дела, стали выходить на площадь, сбиваясь вокруг нас в толпу зевак.
Зрелище, доложу я вам, было еще то.
Не знаю, как долго я бесновался на своей цепи, но через какое-то время толпа чудовищ вдруг подалась в разные стороны, а на одном из балконов дворца показался старик. Сухонький, маленький – то ли постаревший Мук, то ли сказочный Хоттабыч, но доброго в его облике было не больше, чем в гадюке. Он коротко взглянул на нас и снова исчез в здании – через несколько секунд его фигура мелькнула в проеме окна этажом ниже, а наши стражники словно оцепенели, провожая старика взглядом.
Старик не вышел, а как бы выплыл на мгновенно опустевшую площадь. Прошествовав мимо Хомы, он подошел прямо к нам.
– Мы хотим спать! – почему-то очень тихо скорее пожаловался, а не потребовал я. – Мы устали. Почему нас держат на привязи? Разве мы в чем-то виноваты?
– Конэшно! – с неожиданным восточным акцентом произнес старец. – Ты виноват, и он виноват, – указал он на Люську. – Зачем пришел сюда?
– За зеркалом, – с откровенностью приговоренного к казни признался я. – Мы пришли за зеркалом. Найдем и вернемся домой. Навсегда вернемся, торопливо добавил я, видя, как сморщился от неудовольствия старик, услышав эти слова.
– Вы пришли с моим врагом, – после продолжительного молчания обратился он ко мне. – Ты и твой женщина. И еще этот, – старик небрежно ткнул пальцем в сторону Хомы. – Тебя послал Дер-Видд. Ты не найдешь зеркала.
– Хорошо, пусть не найду. Но отпусти нас, и мы уйдем.
– Нет, не уйдешь. Уйдешь, когда я получу Овид. Ему – смерть!
– Но почему?
– Потому что никто не приходит в мой страна безнаказанно. Мне не надо зеркала. Мне надо все так, как есть. Здесь хозяин я, а не Дер-Видд. Я не прихожу туда, – старик неопределенно махнул рукой, – никто не приходит сюда. Так мы договорились.
– Но скажи…
– Зови меня Гамсилг. Господин Гамсилг.
– Скажи, господин Гамсилг, зачем ты держишь нас на цепи, как собак. Ты хочешь нас убить?
– Вас – нет. Овид…
И тут же я явственно услышал нарастающий рев скоростных двигателей.
Старик, прерванный на полуслове, задрал голову к небу, а в следующее мгновение над площадью показался стремительно несущийся на малой высоте боевой вертолет.
Всего, чего угодно можно было ожидать в этом мире, но вертолет настолько не вязался со сказочной действительностью, что даже я, видевший такие машины в иной, кажущейся теперь нереальной жизни, ошеломленным взглядом проводил хищный силуэт с подвешенными к подкрылкам ракетами. Старик поспешно покинул нас и засеменил к дворцу, а вертолет развернулся и заложил новый вираж.
Я закрыл голову руками и закричал Люське, чтобы она легла на землю, в момент, когда, раздраженно фыркнув, ракета отделилась от вертолета и понеслась к земле, оставляя в воздухе дымный след.
Гулко бабахнуло, и все затряслось вокруг, но вместо ожидаемой воронки на месте взрыва поднялся столб пара и тут же опал, обнажив ничуть не изменившуюся площадь.
Наши лохматые стражники, бросив пики, помчались в сторону хижин и укрылись в одной из них, а я начал дергать цепь, пытаясь ее разорвать.
Вертолет вился над деревней с назойливостью осы. Взрывы следовали один за другим, не причиняя никакого вреда, и я понял, что все это нападение не более, чем спектакль с пиротехническими эффектами. Но Гамсилг, видимо, считал по-другому, и скоро в воздух навстречу вертолету, неуклюже маша крыльями, поднялся дракон.
В любой другой момент я бы не упустил возможности понаблюдать за боем дракона с современной техникой, но я был настолько занят цепью, что времени оглядываться по сторонам не оставалось совсем. Люська тоже возилась у своего столба, силясь стянуть металлический ошейник.
Дракон пошел наперехват и дохнул языком пламени. Мимо! Вертолет, почти проделав мертвую петлю, зашел ему в хвост и выпустил ракету, также не нанесшую противнику никакого урона.
Цирк да и только! Сражение фантомов.
Я посильнее дернул цепь и вдруг чуть не получил удар распавшихся звеньев по лицу. Еще не понимая, что случилось, я оглянулся и увидел стоящего сзади Овида. В ту же секунду его шпага, только что освободившая меня от плена, перерубила цепь, которой была прикована Людмила.
По всем законам жанра следовало броситься нашему спасителю на шею и прокричать что-нибудь вроде: "Как мы надеялись, что ты освободишь нас!", но мы посчитали, что куда уместнее задать стрекоча.
Словно сговорившись, мы дружно побежали по площади зигзагами, уворачиваясь от разрывов, как будто они могли причинить нам вред, а Овид, успевший освободить Хому, прикрывал наше отступление.
За хижинами тянулась все та же бесконечная степь.
Я понимал, что погоня неминуема, поэтому часто оглядывался на бегу, и скоро заметил, что паника в удаляющейся деревне кончилась. На окраину высыпали ее страшные обитатели, а за ними, мелькая между хижинами, показалась горбатая спина слона.
– Не успеем! – крикнул я Овиду, задыхаясь.
Бежать было тяжело. Мы ослабели от долгой бессонницы, и мне приходилось поддерживать Люську по руку. Один Хома бодро скакал впереди, как ни в чем ни бывало.
– Сейчас, потерпи еще немного!
Овид остановился и повернулся лицом к деревне. Он вскинул руки к небу, и настоящая, а не бутафорская молния ударила в степь, в разделяющее нас и преследователей пространство.
Я увидел, как загорелась земля, и ревущее пламя узкой, но высокой лентой отгородило нас от деревни. Больше мы не оглядывались, мы бежали. Впереди, в нескольких километрах, горизонт разрывали острые вершины скалистых утесов.
Были моменты, когда я совсем не понимал, что делаю на самом деле бегу или забываюсь в горячечном бреду. В висках стучало, ноги не слушались. Земля то становилась почти вертикальной, то пропадала совсем, и тогда казалось, что я перебираю ногами по воздуху.
Несколько раз я падал, но Овид поднимал меня, и я продолжал бежать, не выпуская все же из своей руки Люськину руку.