Скалы приближались медленно. Возможно, Овид рассчитывал укрыться в какой-нибудь пещере или уйти от погони ущельем. Расспросить о его планах было некогда.
Когда я уже решил, что лучше плен, чем немедленная смерть от разрыва сердца, базальтовые глыбы выросли прямо перед моим лицом, так что я почти ударился о черный валун, а потом мы начали карабкаться вверх. Отсюда можно было уже оглянуться.
Дальняя стена пламени багровым шнурком тянулась где-то далеко-далеко, и черный дым от горящей земли стоял над степью колеблющимся занавесом. Но даже отсюда было видно, что и "бегемоты", и слон преодолели препятствие. Чудовищ, словно броневую технику пехота, окружала нечисть помельче. Я отчетливо различил нашу лохматую стражу, бежавшую сзади и впереди слона с пиками наперевес. Прикрывал наступление с воздуха дракон.
Гамсилг умело командовал своими слугами. Лохматые охватывали скалы с флангов, отрезая нам обратный путь, по центру шли "бегемоты", а сам он, как опытный полководец, следовал чуть в отдалении от остального воинства.
– Ну и куда дальше? – крикнул я Овиду.
– Пока вверх, а потом видно будет!
– На вершине нас достанет дракон.
– С ним мы как раз справимся, – почему-то не испугался Овид. Главное уйти от этих, с пиками. Они по горам лазят не хуже коз.
Овид ловко подтянулся и взобрался на самый высокий уступ. Он сорвал с себя плащ и подбросил его над головой. В следующий миг плащ принял форму гигантской летучей мыши и рваным зигзагом устремился навстречу дракону.
Черное и серое пятна сшиблись в воздухе и беспорядочно забарахтались, падая вниз. Несколько раз дракон, словно огнемет, извергал пламя. "Мышь", пронзительно крича, кусала его в шею и царапала острыми когтями.
– Скорее! – Овид не дал нам даже отдышаться. – Попробуем уйти ущельем!
На Люську было больно смотреть. Она тяжело дышала, глаза полны слез. Пытаясь ладонью хоть чуточку защитить кожу от металлического ошейника, она дико озиралась вокруг. По-видимому, я выглядел не лучше, так как Овид, крикнув Хоме, чтобы не слишком удалялся, скомандовал короткий привал сразу же, как только мы перевалили на другую сторону хребта.
Я буквально упал на камень, даже не пытаясь выбрать место поудобнее. Рядом без сил свалилась Люська. Овид старался разогнуть металл ошейника, но сталь не поддавалась.
– Ладно, потом, – оставил тщетные попытки Овид. – Может быть, удастся оторваться.
– Это твой вертолет? – я слабо махнул рукой в сторону деревни.
– Мой. А что, здорово получилось? Мне бы без такого прикрытия ни за что до вас добраться не удалось.
– Здорово-то здорово. Но вот скажи на милость, чем ты так не угодил Гамсилгу. Его от одного твоего имени трясет.
– Старая история, – Овид присел на корточки рядом, не забывая зорко оглядываться вокруг. – У Гамсилга и Дер-Видда древняя распря. Дер-Видд сумел изгнать Гамсилга с Земли. Они заключили что-то вроде соглашения о ненападении. Гамсилг – сильный колдун. Он не исчезнет хоть сто снов приснится. Вот его стража пропасть может. Он ее сам сотворил, сам бережет. Нельзя было сюда приходить, да выхода не оставалось.
– Так ведь теперь, если догонит, никому из нас несдобровать.
– Уйдем, – уверенно утешил Овид. – Я от него один раз уже сбежал, только шрам на память остался. Уйдем и сейчас.
– Я вздремну? – спросила Люська. Глаза ее закрывались сами собой.
– Времени нет. Не получится. Надо так выбираться. Потерпи еще чуть-чуть.
Я и сам чувствовал, что могу уснуть в любую минуту. Возможно, это было бы к лучшему. Гамсилг лишится своего воинства, а в одиночку, вероятно, он не так уж и страшен. Овид ведь тоже не новичок в магии – в этом мы уже убедились. Но Овид думал по-другому.
– Спускаемся вон в то ущелье, – скомандовал он. – Вы идите вперед, я буду вас прикрывать.
Начался не менее трудный, чем подъем, спуск. Щебня на скалах почти не было, но острые камни не позволяли расслабиться ни на мгновение. Я прыгал, цеплялся руками за выступы, помогал идти Люське. Хома постоянно срывался и несколько раз падал со скал так, что я думал, мы понесем его дальше, как охапку дров. Но пока обходилось.
Спустившись, мы обнаружили внизу крохотный ручеек и торопливо попили. Дальше пришлось пробираться узким каменным коридором.
Примерно через полчаса, еще не видя за спиной преследователей, мы зашли в тупик.
Тупик был не фигуральный, а самый что ни на есть настоящий. Стены сходились под острым углом, образуя щель, в которую мог боком протиснуться один человек. Был ли это проход или отверстие пещеры, определить с первого взгляда невозможно.
– И куда теперь? – растерянно остановился я перед темным лазом. Если это пещера без второго выхода, то Гамсилг нас запрет там, как кротов.
– А если мы останемся здесь, то навтыкает копий, как в подушки для булавок, – возразил чутко прислушивающийся Овид.
Теперь и я отчетливо различил крики лохматой стражи, гулко разносящиеся по ущелью, а взглянув наверх, увидел мелькнувший силуэт дракона с сидящим на нем Гамсилгом. Колдун наблюдал за нами, свесившись с шеи дракона, как наездник с коня.
– Мне сверху видно все, ты так и знай, – дурным голосом заорал я песню военных лет и полез в щель.
По скользким стенам стекала вода, под ногами хлюпало. Стояла такая темнота, хоть глаз выколи. Хорошо еще, что не требовалось пригибаться высота у прохода была приличная. Но я все равно несколько раз ударился головой о торчащие из стен выступы, что не прибавило мне бодрости, сзади, всхлипывая, протискивалась Людмила.
Больше всего я боялся, что мы свалимся в какой-нибудь колодец. Щель упорно оставалась узкой, узкой настолько, что через несколько минут моя рубашка превратилась в лохмотья.
Овид замыкал отступление, и мы перекрикивались с ним, обмениваясь впечатлениями. Скоро он доложил, что преследователи последовали за нами. Теперь обратный путь оказался отрезан.
Когда впереди слабо засветилось крохотное пятно выхода, я устало потер глаза – не галлюцинация ли. Но нет, все правильно, через десяток шагов сомнения отпали полностью – мы выбираемся. Кричать об этом Овиду я не стал, а начал протискиваться еще ожесточеннее, не обращая больше внимания на боль и забыв о каменных колодцах.
Нам повезло – мы прошли скалу насквозь.
Я вывалился из щели на горную узкую тропу так, что чуть не свалился с обрыва в пропасть. Потом, уже осторожнее, помог выбраться на свет божий Люське. Хома выскочил наружу, фыркая и отряхиваясь, как собака. Следом, продолжая сжимать шпагу в руке, за ним последовал Овид.
Хотя мы и сумели избежать западни, наши мучения еще не кончились. Буквально в спину дышала погоня.
Тропа вилась вокруг скалы и с того места, где мы стояли, был виден только один ее сегмент. Вопрос, куда бежать, вверх или вниз, становился вопросом жизни.
Не знаю почему, но я побежал вверх, хотя тут же понял, что это не самое лучшее решение. Но переменить его уже было нельзя. Едва повернув за поворот, мы услышали, как на тропу стали выбираться стражники.
– Отставить разговоры, вперед и вверх, а там, ведь это наши горы, они помогут нам! – орал я, прыгая по краю кручи. Меня заклинило на популярных мелодиях.
Горы нам не помогли. Очевидно потому, что были не наши.
Обогнув очередной утес, я выскочил на крохотную площадку, с которой открывался великолепный вид на пропасть. Отсюда когда-то можно было перейти по составленному из двух бревен мостику на противоположный край обрыва. Теперь дальняя часть моста пылала, охваченная весело потрескивающим пламенем, как будто ее перед этим облили бензином, а над провалом реял, описывая неторопливые круги, дракон с Гамсилгом на спине.
"Вот и все! – мелькнуло в голове. – Приехали, сливайте воду".
Все-таки на бревна ступить пришлось. Нам всем на площадке не хватило бы места.
Сгоряча я добежал почти до середины мостика. Дальше путь преграждал огонь.
Как ни странно, Люська без нытья и криков последовала за мной. Овид остался на краю площадки, и почти сразу в воздухе замелькала его шпага он отбивался от стражников, пользуясь тем, что больше, чем один из них, на тропе не умещался.
Я понимал, что долго так продолжаться не может. Как бы успешно Овид ни держал оборону, рано или поздно его силы иссякнут. К тому же, следовало опасаться нападения сверху.
– Дальше мне не пройти! – крикнул я Овиду, чувствуя, что остатки рубашки на мне вот-вот загорятся.
Вниз я старался не смотреть.
– Хоть какое-нибудь колдовство, – продолжал я взывать к Овиду. – Ты же можешь!
Получив на минуту короткую передышку, Овид обернулся, и я увидел, как смертельно побледнело его лицо.
– Больше не могу! – крикнул он и яростно рубанул по мелькнувшему из-за поворота древку копья. – Я ведь не Дер-Видд, я всего лишь послушник.
Дракон пронесся над мостиком настолько низко, что я невольно присел, схватившись руками за бревна.
– Тогда конец, – прошептал я Люське, также вставшей на колени и вцепившейся в мое плечо. – Тогда только вниз.
Вниз!
Я не мог отделаться от этой мысли.
А если…
– Овид! – снова закричал я, вглядываясь в глубину пропасти. Кружилась голова. – Это ведь мир сновидений. Ты когда-нибудь падал во сне? Ведь падал, да. И никогда не долетал до дна. Падение тоже что-то вроде сна. Прыгаем?
Пламя подобралось совсем близко, и я почувствовал, как затрещали волосы на затылке.
– Прыгаем! – уже увереннее закричал я и толкнул с бревен Люську.
Последнее, что я услышал, был страшный то ли мой собственный, то ли Люськин крик, и каменный провал дохнул в лицо могильным холодом.
Небо было серым, низким, полностью затянутым облаками. Привычное небо мира, где сбываются сны.
Мы все, включая Хому, лежали в пологой ложбинке, с края которой, я знал, открывается бесконечная степь с редкими каменными валунами, принесенными сюда когда-то доисторическим ледником.
Я очнулся первым. Очнулся и не сразу понял – сон это или явь – здесь невозможно было отличить одно от другого.
Рядом задвигалась Людмила. Она тихо застонала, и я взял ее за руку. Хома брыкнулся и подскочил, как чертик. И только Овид продолжал лежать ничком, не подавая признаков жизни.
Подойдя к нему, я с трудом разжал его пальцы, продолжавшие сжимать рукоять шпаги, но, видимо, именно это привело Овида в себя. Он грубо оттолкнул меня, еще не поняв, что происходит, но в следующий миг успокоенно вздохнул и виновато улыбнулся.
– С освобождением, господа, – приветствовал я друзей и с удовольствием вдохнул сырой теплый воздух. – Как ни странно, но уцелели.
– А если бы разбились? – брюзгливо возразил Хома. – Вам-то что, вы во сне, наверное, раз сто падали, а я и не спал никогда.
– Но ведь получилось. Получилось или нет? Если бы не прыгнули, топил бы сейчас тобой Гамсилг свой дворец. Кстати, он действительно пропал?
– Гамсилгу не сделалось ничего, – Овид с трудом поднялся на ноги. Только теперь я заметил на его плече засохшее пятно крови, а щека была рассечена острием копья. – Пропали его слуги, а он и теперь где-то здесь в этой изменившейся реальности. Не думаю, что он оставит нас в покое.
– Так что же делать? Выбираться к Коллектору? Как же тогда быть с зеркалом?
– Без зеркала возвращаться нельзя. Терпели до этого, потерпим еще.
– Мальчики, давайте пока никуда отсюда не пойдем. Попробуем заснуть, может быть кто-нибудь увидит во сне зеркало, – жалобно попросила Люська.
– Что значит попробуем? – удивился я. – Да я сейчас стоя усну, если только будет возможность не идти никуда хотя бы час.
– Остаемся, – решительно поддержал нас Овид. – Всем спать. Гамсилгу пока не до нас, ему надо восстановить нужную для него реальность, а для этого тоже требуется время.
Мы вновь повалились прямо на землю. Я отдал Овиду свой плащ, а мы с Люськой накрылись ее накидкой, и сразу же я как будто провалился в глубокий колодец, и падал, и падал в него, не в силах достичь дна.
Не знаю, сколько длился наш сон, но я пробудился, как от толчка, сразу, чувствуя себя совершенно бодрым и отдохнувшим. Людмила еще спала, я не стал ее тревожить и, встав, начал оглядываться по сторонам в надежде увидеть зеркало.
Зеркала, конечно, не было. Заодно отсутствовали Овид и Хома.
За те часы, что мы провели во сне, изменилось многое.
Во-первых, небо сияло первозданной чистотой. Ни малейшего следа туч, куда ни посмотри. Во-вторых, бесследно исчезла степь. Сейчас мы находились в поросшей травой ложбине, которую окружала просторная, как колоннада гигантского храма, дубовая роща.
С удовольствием прислушиваясь к радостному пению птиц, я выбрался из ложбины и замер. Прямая, словно прочерченная рукой опытного геометра, дорога устремлялась к циклопическому сооружению из желтого и голубоватого камня. Никогда в жизни я не видел ничего подобного. Грубо обтесанные глыбы в несколько человеческих ростов образовывали правильный круг, в центре которого возвышался прямоугольный камень. Рядом с ним я заметил крохотные фигурки Овида и Хомы.
– Это еще что такое? – невольно пробормотал я, оглядывая неведомую постройку.
Величественный вид на первый взгляд небрежно сложенных из песчаника плит вызывал трепет, и я вместо того, чтобы присоединиться к Овиду, робко остановился у более низких внешних камней сооружения, а потом медленно побрел обратно.
Людмила уже проснулась и теперь сидела на траве, протирая глаза. Она счастливо улыбалась.
– И кому же все это приснилось?
В который раз я убедился, какие непостижимые существа эти женщины. Казалось, что выпавшие на Люськину долю переживания должны изменить ее до неузнаваемости. Но вот надо же, по всему видно, что Людмила чувствует себя прекрасно. И даже кокетничает.
– Мне не приснилось ничего, – честно признался я. – А если и приснилось, то все равно я этого не помню.
– Мне, кажется, тоже ничего не снилось, – Люська собрала растрепавшиеся волосы в пучок на затылке. – Так хорошо?
– Замечательно. Но что же мы теперь будем делать? Неизвестно, удастся ли нам поспать в этом мире еще. Может быть, Гамсилг уже где-то рядом.
– Да? – боязливо поежилась Люська. – А деревья откуда?
– Это еще что! – не выдержал я. – Там, наверху, какие-то камни наворочены. Что-то вроде храма. Овид в нем, по-моему, молится, или жертвоприношение приносит, или просто сидит.
– Это Стоунхендж, Мастер Александр, – раздался звонкий голос Овида. Мне приснился Стоунхендж, и он тут очутился. Вы не представляете, как я счастлив!
– Стоунхендж?
– Ой, я знаю, что это такое, – Люська запрыгала, как девчонка. – Нам в училище на истории искусств о нем рассказывали. А ты разве не помнишь?
– Я эту лекцию, скорее всего, прогулял.
– Вот именно, троечник вечный. Стоунхендж – древний храм друидов в Англии. Он до сих пор сохранился.
– Да, Мастер Александр. Всю жизнь я мечтал побывать на развалинах Стоунхенджа, но время моего паломничества еще не пришло. Зато здесь Стоунхендж сам пришел ко мне. Теперь все будет хорошо.
– Ой ли, – усомнился я. – Подумаешь, молитвенные камни, к тому же почти разваленные.
– Не говори так, – грубо прервал меня Хома. – Не знаешь, вот и молчи. Овид еще и омелу срезал. Будет теперь у нас талисман.
Я обратил внимание, что Овид вовсе не выглядит больным и бледным. Рана на скуле затянулась в тонкий белый шрам, как будто прошел по крайней мере месяц после сражения.
– Друиды, паломники, змеи и кресты, омелы и чертовщина, – тихо ворчал я себе под нос, пока мы выбирались из рощи. – Без колдовства шагу не ступить. Ну и мирок!
Куда мы идем, я понятия не имел. Просто шел и все. От Стоунхенджа, который даже с большого расстояния выглядел все так же мрачно и величественно, я свернул в сторону и, не придерживаясь дороги, повел всех за собой через рощу.
Овид постоянно оглядывался, ему было жалко покидать святое место, хотя бы и следовало, на мой взгляд, понять, что этот храм похож на настоящий не больше, чем покойник на живого человека. Но сказать об этом вслух я не решался.
Как ни приятно было идти по короткой траве, в которой тускло, как гильзы, поблескивали лакированными боками желуди, но роща скоро кончилась. Я в задумчивости остановился на опушке под кряжистым дубом, далеко выбросившим горизонтальные ветки, величиной со ствол дерева средних размеров, в сторону степи. В степь идти не хотелось.
Может быть, все-таки здесь останемся? – спросил я у Овида. – Все-таки укрытие. И Гамсилг сюда, наверное, не сунется. Поживем, отоспимся. Глядишь, и зеркало приснится.
– Остаться-то, конечно, можно, – засомневался Овид.
– Мальчики, а там что за город? – вдруг закричала Люська, указывая рукой на кажущийся пустым горизонт. – Там – дома!
Я страшно боялся новой встречи с Гамсилгом. Что они там не поделили с Дер-Виддом в нашей реальности, я не знал, да и не хотел знать, но в любом случае встреча со злопамятным колдуном не сулила ничего хорошего. Но еще больше я боялся остаться в этом мире навсегда.
Выбора, собственно, не было. Кто знает, приснится вообще кому-нибудь из нас зеркало или нет. А в городе, если это действительно город, хотя в нем и таится опасность, можно рассчитывать найти осколки. Нам теперь не так уж много не хватает до целого зеркала, так что стоит попытаться.
Мы подошли к городу поближе. С этого расстояния даже близорукий мог бы разглядеть островерхие крыши домов, готическую церковь с тонким шпилем и крестом, зелень деревьев.
Пряничный вид небольшого поселения успокаивал – жилище Гамсилга выглядело совсем по-другому.
– Там, наверное, есть гостиница, – мечтательно сказала Людмила. Кровати, чистые простыни.
– И еще там можно по-человечески поесть, – поддержал ее я. – А то ведь протянем ноги с голодухи.
– А меня в столярке подремонтируют, – язвительно напомнил нам о своем плачевном состоянии Хома.
Получилось так, что уговаривать никого не пришлось, и мы отважно направились по грунтовой дороге к городским воротам.
Ворота никто не охранял, и мы беспрепятственно миновали невысокую крепостную стену. Все на неширокой улочке напоминало средневековье. Мастерские ремесленников, лавки, харчевни, ослики, запряженные в легкие повозки, и, конечно, сами жители городка, одетые так, как будто сошли с иллюстраций к сказкам Перро.
Наше появление не вызвало шумного любопытства, и это нас устраивало, как нельзя больше.
– Что-то я не припомню, чтобы Дер-Видд хоть раз упоминал о таком городе, – тихо сказал мне Овид. – Эту реальность создал не Гамсилг, но тогда кто, хотел бы я знать.
– Ты и о паровозе говорил то же самое, – напомнил я ему. – Мало ли кто мог здесь побывать.
– Разумеется, но все равно странно.
Но как бы странно это ни было, мы действительно нашли здесь все, о чем мечтали, включая чистые постели и вкусный ужин. Овид чувствовал себя в этой призрачной реальности, как рыба в воде. Неизвестным образом у него появился толстый кошелек, и он щедро расплачивался за всю нашу компанию.
Городок не имел названия, и, задав пару вопросов добродушной и полной хозяйке гостиницы, я оставил попытки выяснить дополнительные подробности. Всех вроде бы вполне устраивал сам факт существования города. Жизнь текла в нем размеренно и безмятежно. Безмятежно настолько, что мы и сами поддались очарованию тихой радости, исходящей от обитателей города – после полных приключений дней все настраивало здесь на умиротворенный лад.
На второй день, окончательно отоспавшись и придя в себя, мы сплоченной группой, как туристы в незнакомой стране, стали бродить по тенистым улицам и заглядывать в лавки не столько с целью отыскать необходимые нам осколки, а скорее от скуки – наше пребывания в гостеприимном городке выглядело бесцельным.
– И чего зря время тратим, – ворчал Хома. – Скука-то какая. Люди здесь, как замороженные. Райский уголок для идиотов.
– А он, мятежный, просит бури, – не упустила случая подколоть его Людмила. – Мало тебе досталось.
– Да не в этом дело, – упрямился табурет. – Осколков здесь нет, это же понятно. Зеркала, естественно, тоже. Если тебе так хочется домой, почему тебе зеркало не снится?
– Я не умею так, по заказу. Я стараюсь, а не снится. У Саши тоже не получается.
– У Мастера Александра получится, – заступился за меня Овид. – Он просто еще не отдохнул как следует.
Но я-то знал, что дело не в этом. Чем дольше мы оставались в мире сновидений, тем больше я убеждался – затея прийти сюда напрасна. Попробуйте, закажите себе сон, да еще не какой-нибудь, а вещий. Голову даю на отсечение – ничего у вас не выйдет. Поэтому не надо было идти сюда в надежде обрести все зеркало целиком, надо было удовольствоваться поиском осколков, ведь пока у нас все не так уж плохо получалось. Пусть этот путь более долгий, но зато более верный.
От отчаянья и к превеликому удовольствию Хомы мы накупили в лавках всевозможной дряни типа дамасских кинжалов и ненужной нам здесь посуды. Люська щеголяла в полном облачении знатной дамы, в платье, волочащемся по земле и собирающем с дороги всю пыль, и ныла, что теперь ей необходима карета. Хома, на которого здесь все глазели как на невиданную, но тем не менее вполне нормальную заморскую диковинку, потихоньку таскал из магазинчиков разную мелочь, Овид обвешался оружием, как пятилетний мальчишка. Короче говоря, пребывание в мирном и уютном городке никому не шло на пользу, и я решил, что надо отсюда потихоньку убираться, пока не деградировали окончательно.
Мы брели по тихой мощеной булыжником улице почти на самой окраине. Чуть дальше начиналась крепостная стена, за которой тянулась степь, впрочем, не выглядевшая так уныло, как та, что встретила нас в этом мире. До самого горизонта зеленела трава, и погода здесь, похоже, никогда не портилась – во всяком случае я не мог припомнить ни одного холодного и дождливого дня.
До этого мы обошли почти весь город, побывали на рынке и в мастерских, где прямо на наших глазах гончары изготавливали посуду, а кузнецы раздували горны и стучали тяжелыми молотками.
Ничего похожего на окраине не было.
Этот респектабельный район предназначался для зажиточных граждан. В основном одно и двухэтажные дома, каждый как маленькая крепость, были построены основательно и красиво.
– Ну и что мы тут делаем? – снова заскучал Хома. – Даже зайти некуда. Просто ходим и смотрим, да?
– Гуляем, – подбирая складки юбок, поправила вошедшая в роль знатной дамы Люська. – Совершаем променад.
– Променад, мармелад, – передразнил Хома. – А вон, кажется, лавочка симпатичная. Зайдем?
Еще издали у последнего на улице дома виднелась какая-то вывеска. То ли харчевня, то ли магазин.
– Знаете, что там написано, – Люська сощурила глаза, читая надпись. Знаете?
– Домашние обеды? – предположил проголодавшийся Овид.
– Аттракцион кривых зеркал, – неудачно пошутил я.
– Там написано, – с томительной паузой произнесла Люська, – "СНЫ ПО ЗАКАЗУ".
– То есть как сны? – не сразу понял я.
– Пойдем, посмотрим, – Овид как всегда решительно рубил проблему с плеча.
Мы подошли ближе.
Дом совершенно не выделялся из ряда далеко отстоящих друг от друга зданий, разве что палисадник был более тщательно ухожен. И еще возвышаясь над цветником, дом почти укрывал своей могучей кроной старый платан. Больше таких деревьев в городе я нигде не видел.
Кроме надписи вывеску украшал еще примитивный рисунок, изображавший спящего человека, из головы которого, как из рога изобилия, сыпались различные предметы. Вполне провинциальная вывеска, какие еще и сейчас можно встретить в нашем захолустье. Что-то вроде "Стрижем, бреем, освежаем" с розовощеким усатым красавцем над унылой парикмахерской.
– Что-то не верится мне во все это, – засомневался я, когда Овид уже взялся рукой за калитку. – Шарлатанство какое-то. Закажем, значит, чтобы зеркало приснилось, и вот оно, пожалуйста.
– А что мы теряем? – возразил Овид.
– Время, – хотел напомнить я, но тут же из-за ограды послышался низкий добродушный голос.
– И совершенно напрасно сомневаетесь.
Из-за кустов роз, до этого скрывавших его с головой, появился хозяин дома.
Маленький, кругленький, с пушистой шевелюрой и бородой, он быстро подкатился к калитке и открыл ее сам. На меня уставились полные наивной мудрости голубые глаза.
– Напрасно, говорю, сомневаетесь, – повторил мужчина. – Пока еще никто не жаловался.
Мы не успели опомниться, как уже сидели в палисаднике за ладно сколоченным дощатым столом, а Морфис, как он представился, хлопотал вокруг, выставляя мед в вазочке и домашнее варенье. Круглый, похожий чем-то на хозяина самовар ласково урчал, закипая.
– Спокойная жизнь тоже не сахар, – быстро приговаривал Морфис, следя за тем, чтобы никто не остался обделен его вниманием.
– Я как этот город задумал – надеялся хоть отдохну спокойно на старости лет. Да, видимо, ошибся. Войну с Гамсилгом затеять, что ли?
– А вы его откуда знаете? – не очень вежливо прервал Морфиса я.
– Да кто же его не знает. Потом здесь больше и знать-то некого. Двое мы тут – остальное так, декорация, – Морфис безнадежно махнул рукой. – А вы, значит, не отсюда? Да и так вижу, что не отсюда. Эка какой у вас табурет забавный.
– Чего это я забавный, – немедленно оскорбился Хома. За столом ему делать было нечего, и он сердито топтался около, мелко, словно копытцами, стуча ножками.
– Ну-ну, – успокаивающе забормотал Морфис. – Это я так, к слову. Чего же это я, старый дурень, себе такую мебель сочинить не догадался.
– А вы можете? – широко раскрыла зеленые глаза Людмила.
– Могу! – довольно хохотнул исполнитель снов. – Я что угодно могу. Но только во сне, – внезапно огорчился он. – Только во сне. А чтобы вот так, сразу, это не моей части. Мне поэтому покой и нужен. От бессонницы у меня все портится, даже то, что раньше придумал.
– Покажи ему руну, – тихо сказал мне Овид.
– Это что, документ? – прошипел в ответ я. – Удостоверение? – Но все же полез за ворот рубашки и вытянул за шнурок руну наружу.
– Батеньки мои! – всплеснул руками Морфис. – Никак от Дер-Видда сюда господа пожаловали. Как он там? – и, не дожидаясь ответа, продолжил. – В вашем сумасшедшем мире сами живите. Я как сюда перебрался – ноль проблем. Хочу – город строю, хочу – пальмы выращиваю. Полюбуйтесь, какой платан сотворил. Только вчера додумался.
Платану на вид было лет двести, не меньше, и я с сомнением уставился на Морфиса.
– Вчера здесь пальма росла. Да ну ее, надоела. Тени, считай, никакой, кокосы все время на голову валятся. А может, мне сад расширить? посоветовался Морфис с нами.
– Нам бы зеркало, – решился я наконец высказать нашу просьбу. Входное.
Для прихожей, значит. Советую венецианское. Очень качественное стекло и долговечное. Размеры на бумажке напишете.
– Он – псих, – прошептал я Овиду на ухо. – Или ошалел тут от неисчерпаемых возможностей. Неужели не понимает, о чем я говорю?
– Господин Морфис, – Овид взял разговор в свои руки. – Мы говорим о входном зеркале в этот мир.
– И что же оно, разбилось? – неожиданно развеселился Морфис. – Вот ведь удача! Теперь все – ни туда, ни отсюда.
– Да разве вы не понимаете, – по-женски не вовремя встряла в беседу Людмила. – Теперь может что угодно произойти. Атлантида ба-бах, и нету.
– Атлантиды давно нету, – вдруг стал очень строгим Морфис. – И поделом. Развели у себя, понимаешь, цивилизацию. Поперед всех.
– Неужели вам людей не жалко? – снова заговорил я. – Равновесие неустойчиво, того гляди, что-нибудь случится.
– Это верно, – Морфис хитро прищурился. – Ладно, сделаю зеркало. А заплатите чем?
Я опешил. Не предлагать же в самом деле Морфису деньги. Если все, что он говорит, правда и он может в действительности создать, что угодно, то деньги ему ни к чему. Что же он тогда потребует взамен – бессмертную душу?
– Много не возьму, – видимо, уловив смятение на моем лице, быстро сказал Морфис. – Вот разве что табуретик.
Отдать Хому? Такое мне даже в голову не приходило. Овид тоже насупился и искоса взглянул на меня через стол.
– Это нечестно, – храбро заступился сам за себя Хома. – Вы, как и Дер-Видд, можете, если захотите, хоть шкаф говорящий сделать, хоть тумбочку. А я тоже домой хочу.
– Да? Чтобы опять торчать на кухне бессловесной деревяшкой, а на тебя горячий чайник ставить будут.
Откуда Морфис узнал про чайник? Но некоторые сомнения все же остались. Слишком легко тогда все получалось, слишком просто. В мгновение ока мы становились обладателями заветного входного зеркала, но где гарантия, что Морфис говорит правду. Подсунет что-нибудь из старого хлама, ищи его потом.
– Если думаете, что обману, то напрасно, – Морфис погладил Хому, как кошку. – Этот городок сделал я. И жителей, и дома, и деревья. Ко мне все идут за исполнением желаний. Не всегда выполняю, но редко и отказываю. Народ у меня живет счастливый и желания у него, как правило, добрые.
– А я буду тогда тоже ваш народ? – отчего-то робко спросил Хома. – И вы сможете исполнить мои желания?
– Ну, конечно!
– Всю жизнь мечтал познакомиться с симпатичной тубуреточкой, скромно почти прошептал Хома.
Всю ночь я не спал и был занят только тем, чтобы не дать окрепнуть надежде на скорое возвращение. Разочарование будет ужасным, пугал я себя. Лучше надеяться на худшее. Но на худшее надеяться тоже не хотелось.
– Сны по заказу, – ворчал я, пытаясь вчитаться в текст унылого трактата о добросердечии и дружбе, который лежал в гостиничном номере на тумбочке у кровати. – Патриархальная идиллия, райский уголок. Да утопия все это. Бегство от реальности. Развел тут примитивный коммунизм.
Почему-то я был зол на Морфиса. Может быть, потому, что завтра надо будет расставаться с Хомой?
В дверь тихо постучал Овид, и я вышел к нему, чтобы не будить Людмилу.
– Ты на самом деле веришь, что Морфис сумеет? – только и спросил я.
Овид по-ковбойски надвинул широкополую шляпу на глаза.
– Сумеет, я вспомнил. Дер-Видд однажды говорил о нем. Колдун-романтик. На первый взгляд, чушь, конечно. Но вот смотрите, пригодился.
– Посмотрим, – продолжал я уверять себя в неудаче. – Но все равно забавно.
– Забавно будет, когда пойдем обратно. С зеркалом надо еще добраться до Коллектора. А Гамсилг нас не забыл, это точно. Сюда-то он не сунется, а вот в степи…
Наутро, как и договорились, мы опять пошли к Морфису. На сей раз он возлежал в гамаке, натянутом между платаном и ливанским кедром, которого еще вчера у него в ограде не было.
– Я ведь вот что думаю, – вместо приветствия обратился Морфис к нам. – Заменю-ка я все эти деревья одной секвойей. Разумная простота. Одно дерево на все случаи жизни.
– А почему бы не баобабом? – тихо сказал я Людмиле. – Или баньяном, или кипарисом. А еще лучше амазонская сельва вместе с ягуарами.
– Хищников не люблю, – расслышал все же мой шепот Морфис. – Они кусаются, – добавил он. – Давайте чай пить.
– А зеркало?
– Да все в порядке с вашим зеркалом, погодите немного.
Морфис все же усадил нас пить чай. Ему очень хотелось похвастаться новой посудой.
Посуда действительно оказалась замечательной. Чашки ходили сами к самовару, и тот щедро наливал в них кипяток. Ложки выпрыгивали из рук, стремясь самостоятельно размешать в чае сахар. Вазочки с вареньем бегали, как живые, норовя очутиться поближе.
– Полный сервиз, – цвел от удовольствия Морфис. – Вот только говорить пока не умеет. Это недоработка. Но завтра же все исправлю.
Я представил исправленный вариант и поперхнулся чаем.
Мы чинно высидели за столом приличествующее время, и я вновь решился на вопрос о зеркале.
– Господи, да далось вам оно! – огорчился Морфис. – Погостите еще с недельку. У меня с идеями плохо стало. Давайте весь город перестроим. Ваши сны ведь тоже сбываются. Посмотрим у кого получится лучше.
– Равновесие неустойчиво, – уже с досадой напомнил я. – Дер-Видд говорил, что нарушено натяжение.
– Старый ворчун, – недовольно пробормотал хозяин. – Все на что-то надеется. Равновесие ему подавай. Да нет его, этого равновесия. А если таковое и установится, то считай конец. Ступор. Ни взад, ни вперед. Равновесие уничтожает движение. Вот так ему и передайте.
– И все же…
– И все же я ваше зеркало сделал. Можете забирать.
Морфис сердито встал из-за стола и повел нас мимо платана на зеленый газон размером примерно с теннисную площадку.
– Вон, на лужайке лежат. Забирайте хоть все.
Мы остановились в растерянности. На лужайке лежали девять зеркал.
– И которое наше?
– Все ваши, все. Ну перестарался малость, – рассмеялся Морфис, забавляясь нашим замешательством. – Хотел для страховки сделать пару, а получилось девять.
Овид, как главный эксперт, взял в руки ближайшее зеркало и удовлетворенно кивнул. Затем взял другое, затем третье. Вид у него был презабавный.
– Возьмем все, – жадно предложил я.
– Тащить такую тяжесть, – возразил Овид. – Нет, Мастер Александр, мы поступим по-другому.
– Они точно все наши? – переспросил Овид Морфиса.
– Разумеется, на кой ляд мне эти стекла. Я таких, если надо, сколько хочешь наделаю. Про табуреточку не забудьте.
– Я вот что решил, – Хома откашлялся и сделал шаг вперед, как перед строем. – Я тут поживу, пожалуй. А вы, значит, возвращайтесь. Там-то Дер-Видд меня быстро в естественное состояние приведет, а здесь мы с господином Морфисом еще о многом потолкуем.
– Вот и правильно, – довольно хохотнул Морфис. – Зануда ваш Дер-Видд. Это потому, что правильный очень. А так я против него ничего не имею. Передавайте привет.
Овид начал собирать зеркала в стопку. Сложив восемь штук вместе, он медленно поднял их до уровня груди и разжал пальцы. Стопка рухнула на газон и распалась на части. От неожиданности я бросился к осколкам и лихорадочно стал сгребать их в кучу, чуть не порезавшись при этом.
– Не суетитесь, Мастер, – Овид похлопал ладонями, словно стряхивая пыль. – Девять штук уже перебор. Нам бы одно на место доставить.
– Господа, – широко улыбнулся Морфис. – Сегодня мы с Хомой даем праздничный ужин, а завтра вы окажетесь перед Коллектором. Об этом я позабочусь.
Морфис позаботился обо всем. На следующий день мы оказались у Коллектора, ни на секунду не задержавшись в мире Вещих Сновидений. Это было кстати. Долгое путешествие по степи пугало, да и время надо было экономить. После праздничного ужина и тягостного расставания с Хомой мы пошли в гостиницу и даже не успели заснуть, как неведомым образом уже стояли на лугу перед Коллектором: Люська в своем неуместном здесь платье, я – в тех же драных джинсах, крепко сжимающий заветное зеркало в руках, невозмутимый Овид, который наконец-то вернулся на свой пост.
Мучило чувство нереальности. Я ощущал пустоту внутри, как будто лишился чего-то очень важного. Можно возвращаться в свой привычный мир, где все знакомо и в общем-то предопределено.
Единственное, на что я сумел уговорить Овида, так это на краткое путешествие в Микст – мне хотелось повидаться с Сухиной.
В Микст я отправился один, теперь это было неопасно, так как я уже немного знал этот мир и убедил Овида, что долго там не задержусь. Люська осталась у Коллектора.
Татьяна Васильевна, вызванная мной из дворца, явилась на встречу незамедлительно, но удивила тем, что больше в реальный мир возвращаться не собирается.
– Голубчик! – сказала она своим низким хорошо поставленным голосом, все сроки прошли. Экзамены кончились. Где же ты, Кукушкин, был раньше. Рада, что все так закончилось, но там меня, наверное, уже даже и не ищут. И вот теперь заявлюсь, здрассьте. Нет уж, уволь. Да мне и здесь до пенсии недолго осталось. К тому же, разве вам помешает с Людмилой лишняя комната?
Еще я, руководствуясь неведомым порывом, посетил городскую свалку. Сам не знаю зачем, ведь осколки, даже если они там и отыскались, были уже ни к чему.
Предводитель нищих, воровато пряча глаза, признался в неудаче и долго мялся, не зная, как начать разговор на нужную тему.
– Осколков нет, – наконец решился он, – но господин будет так щедр, что не возьмет обратно свой талер.
– Какой еще талер? – удивился я.
И тут пройдоха вытащил из кармана мой металлический рубль с лысым профилем на аверсе. Я о нем и думать забыл.
– Волшебная монета. Я понимаю, что она не имеет цены, но может быть у господина есть еще одна и он оставит эту на память.
Попробовал бы я не оставить. Оглянувшись, я убедился, что окружен плотной толпой мнимых калек и нищих. Конечно, я стал великодушен.
Через несколько часов я опять стоял у Коллектора. Предстояло прощание с Овидом.
Овид утешил, что бывает всякое, выпадет случай и увидимся. Я согласно покивал в ответ.
Зеркало, вложенное в квадратную лунку, словно влилось в нее, и Овид заставил меня наступить на зеркало.
– А не раздавлю? – попытался слабо сопротивляться я.
– Это невозможно, Мастер. Входи и закрывай дверь.
Я вывалился из рамы, как из чердачного люка.
Еще мгновение назад я стоял на лугу, где вдалеке маленьким домиком виднелся Коллектор, и вот я уже в комнате Татьяны Васильевны.
Соскользнув с комода, я растянулся на полу и едва успел встать, как мне на руки свалилась Люська.
Похоже, все время, что мы отсутствовали, Дер-Видд дремал на продавленной кушетке. Разбуженный шумом, он вскочил бодро, как новобранец по сигналу "подъем", и, не обращая внимания на нас, бросился к зеркалу.
– Получилось, получилось, – приговаривал он, поглаживая стекло дрожащей рукой.
Посмотрев на него с сожалением, я отправился в свою комнату. Люська шла следом, как пришибленная.
В то, что мы действительно вернулись, не верилось. Не верилось и все. Словно мы очутились в очередном незнакомом мире.
Я выглянул в окно – стояло лето. Тополь отцвел, листва приобрела темно-зеленый цвет.
– Нет, а Дер-Видд-то каков, – вдруг возмутилась Люська. – Хоть бы спасибо сказал. Или еще что-нибудь. Эти друиды, они что, все такие.
– Ему не до нас, – я попытался найти оправдание. – Что ему один человек, он за все человечество переживает.
Из комнаты Сухиной слышалось старческое шарканье и покашливание.
– А зеркало-то не плотно закреплено, – беседовал сам с собой Дер-Видд. – Надо бы поправить – вдруг вывалится.
Через секунду я услышал звон бьющегося стекла.