Мы сидели и молчали. Рэндом кончил рассказывать, а Бенедикт смотрел на небо над Гарнатом. Лицо его ничего не выражало.
Я давным-давно научился уважать его молчание.
Наконец, он резко кивнул и посмотрел на Рэндома.
– Я давно подозреваю нечто в этом роде, – произнес он. – Из всего, что создали отец и Дворкин за все эти годы, у меня возникло впечатление, что существовал первозданный Лабиринт, который они либо нашли, либо создали, расположив наш Эмбер всего лишь в одном Отражении от него, чтобы черпать его силы. Я, однако, так никогда и не получил никакого представления относительно того, как можно пройти в то место.
Он вновь повернулся к Гарнату, показав подбородок:
– И что, как вы мне говорите, соотносится с тем, что было сделано там?
– Кажется, да, – ответил Рэндом.
– Вызванное пролитием крови Мартина?
– Я думаю, что так.
Бенедикт поднял Карту, переданную ему Рэндомом во время рассказа. Тогда Бенедикт никак ее не прокомментировал.
– Да, это Мартин. Он явился ко мне после того, как я покинул Рембу. Он оставался у меня долгое время.
– Почему он пришел к тебе? – спросил Рэндом.
Бенедикт слабо улыбнулся:
– Он, знаешь ли, должен был куда-то отправиться. Его тошнило от своего положения в Рембе, он испытывал двойственные чувства к Эмберу, был молод, свободен и только что вошел в силу, пройдя через Лабиринт. Он хотел убраться подальше, повидать чего-нибудь новенькое, погулять по Отражениям, как и мы все. Я однажды брал его в Авалон, когда он был мальчишкой, чтобы дать ему погулять по суше летом, научить его ездить верхом, показать сбор урожая. Когда он вдруг оказался в таком положении, что мог отправиться в один миг куда угодно, выбор его был все же ограничен немногими известными ему местами. Верно, он мог придумать какое-то место в один миг и отправиться туда, практически создать его. Но он также сознавал, что ему еще многому нужно научиться, чтобы гарантировать свою безопасность в Отражениях.
Он явился ко мне и попросил меня научить его пользоваться своим даром. И я его научил. Он провел у меня большую часть года. Я научил его драться, научил его работе с Картами и Отражениями, научил его всему тому, что обязан знать эмберит, если он хочет выжить.
– Почему ты все это сделал? – спросил Рэндом.
– Кто-то же должен был. Он явился ко мне, значит, мне и обучать. Это, впрочем, не значит, что я не привязался к мальчику, – добавил он.
Рэндом кивнул:
– Ты утверждаешь, что он пробыл у тебя почти год. Что с ним стало после этого?
– Эта жажда странствий, которая известна тебе не хуже, чем мне. Коль скоро о обрел некоторую уверенность в своих способностях, ему захотелось применить их. Наставляя его, я сам брал его в путешествия по Отражениям, представил его в разных местах, знакомя с людьми. Но настало время, когда он захотел сам выбирать себе дорогу. В один прекрасный день он попрощался со мной и отправился в путь.
– Ты видел его с тех пор?
– Да. Он периодически возвращался, останавливался у меня на время порассказать о своих приключениях и открытиях. Всегда было ясно, что это лишь визит. Через некоторое время он становился непоседлив и снова отбывал.
– Когда ты видел его в последний раз?
– Несколько лет назад, по времени Авалона, при обычных обстоятельствах. Он появился однажды утром, оставался у меня, наверное, недели три, рассказал мне о том, что он видел и что он делал, говорили о многом, что он хочет сделать, а потом вновь отправился в путь.
– Ты никогда больше не слышал о нем?
– Напротив. были послания, оставленные у общих друзей, когда он проходил их Отражения. При случае он даже связывался со мной через Карту…
– У него есть Колода? – перебил я.
– Да, я подарил ему одну из своих лишних колод.
– У тебя была Карта для него?
Он покачал головой:
– Я даже не знал о существовании такой Карты, пока не увидел эту, произнес он.
Он поднял Карту, взглянул на нее и отдал обратно Рэндому.
– У меня нет способностей художника, чтобы изготовить такую. Рэндом, ты пытался связаться с ним через эту Карту?
– Да, много раз с тех пор, как мы наткнулись на нее. Фактически, лишь несколько минут назад. Ничего.
– Это, конечно, ничего не доказывает. Если все произошло, как ты предполагаешь, и он пережил это, то он мог решить заблокировать любые попытки контакта в будущем. Он знает, как это делать.
– Произошло, как я предполагаю? Ты что-нибудь еще об этом знаешь?
– Есть у меня мысль, – ответил Бенедикт. – Понимаешь, он появился несколько лет тому назад в доме одного друга в Отражении. Это была телесная рана, произведенная ударом ножа. Они рассказывали, что он явился к ним в очень плохом состоянии и не входил в детали того, что произошло. Он остался на несколько дней, пока не смог вновь передвигаться, и отбыл прежде, чем он действительно полностью оправился. Это было последний раз, когда они слышали о нем, и я тоже.
– Разве тебе не было любопытно? – удивился Рэндом. – Разве ты не искал его?
– Конечно, меня разбирало любопытство. Но человек должен иметь право вести собственную жизнь без вмешательства родственников, неважно, с какими намерениями.
– Он выбрался из кризиса и не пытался связаться со мной. Он явно знал, что хотел делать. Он оставил мне послание у Теки, гласившее, что мне не нужно беспокоиться, когда я узнаю, что случилось. Он знает, что ему делать.
– Теки? – переспросил я.
– Совершенно верно. Мои друзья в Отражении.
Я воздержался от высказывания того, что я мог бы сказать.
Я думал, что они были просто еще одной частью рассказа Дары, потому что она так извратила истину в других областях. Она упоминала мне о Теки так, словно знала их, словно жила у них – все с ведома Бенедикта. Момент, однако, казался неподходящим для того, чтобы рассказывать ему о моем видении предыдущей ночью в Тир-на Ног-те и на то, что оно указывало на его родство с девушкой.
У меня еще не было достаточно времени, чтобы подумать об этом деле и обо всем, что из него вытекало.
Рэндом встал, подошел и остановился у края площадки, спиной к нам, сцепив руки позади.
Постояв так с минуту, он повернулся и медленно подошел к нам.
– Как мы можем вступить в контакт с Теки? – спросил он у Бенедикта.
– Никак, – ответил Бенедикт, – если не съездим повидать их.
Рэндом повернулся ко мне:
– Корвин, мне нужен конь. Ты говоришь, что Звезда проехала через много Отражений…
– У нее было тяжелое утро.
– Не такое уж оно было и напряженное. По большей части это был просто страх, а теперь она, кажется, в полном порядке. Могу я одолжить ее?
Прежде, чем я успел ответить, он обратился к Бенедикту:
– Ты ведь проводишь меня, да?
Бенедикт заколебался:
– Я не знаю, что там можно узнать… – начал было он.
– Все, что угодно! Все, что они могут вспомнить! Возможно, что-то не показавшееся в то время действительно важным, но важное сейчас, когда мы многое знаем.
Бенедикт посмотрел на меня. Я кивнул.
– Он может ехать на Звезде, если ты готов проводить его.
– Ладно, – согласился Бенедикт. Он поднялся на ноги. – Пойду приведу своего коня.
Он повернулся и направился к месту, где было стреножено крупное полосатое животное.
– Спасибо, Корвин, – поблагодарил меня Рэндом.
– Я дам тебе возможность оказать ответную услугу.
– Какую?
– Одолжи мне Карту Мартина.
– Для чего?
– У меня только что возникла одна мысль. Это слишком сложно, чтобы вникать в детали, если ты хочешь ехать. Вреда от этого, однако, никакого не будет.
Он пожевал губу.
– Ладно. Я хочу получить ее обратно, когда ты покончишь со своим делом.
– Конечно.
– Это поможет найти его?
– Может быть.
Он отдал мне Карту.
– Ты теперь направишься во дворец? – спросил он.
– Да.
– Ты не мог бы рассказать Виале, что случилось и куда я уехал. Она будет беспокоиться.
– Разумеется. Обязательно это сделаю.
– Я буду хорошо заботиться о Звезде, не волнуйся.
– Не сомневаюсь. Удачи тебе!
– Спасибо.
Я ехал на Огнедышащем, Ганелон шел пешком. Так он настоял. Мы следовали тем же путем, по которому я гнался за Дарой в день битвы. Наряду с недавним развитием событий именно это и заставило меня вновь подумать о ней. Я стряхнул пыль со своих чувств и внимательно изучил их. Я понял, что несмотря на игры, в которые она со мной играла, на убийства, которые она, несомненно, совершала или организовывала, меня все еще влекло к ней нечто большее, чем любопытство.
Я не был по-настоящему удивлен, открыв это. Положение выглядело почти таким же, как и то, когда я в последний раз нагрянул с внезапной инспекцией в казармы эмоций. Тогда я гадал, сколько могло быть правды в моем последнем видении предыдущей ночью, в котором была изложена ее возможная линия происхождения от Бенедикта.
Физическое сходство и впрямь существовало, и я был убежден более, чем наполовину, конечно же, в призрачном городе Отражение Бенедикта вполне допускало это, поднимая свою новую, странную руку в ее защиту.
– Что там такое смешное? – спросил Ганелон.
Он шагал слева от меня.
– Рука, – ответил я, – что вернулась со мной из Тир-на Ног-та. Понимаешь ли, я тревожился из-за какого-то скрытого значения, какой-то непредвиденной силы судьбы в этой штуке, явившейся так вот в наш мир из того места тайн и снов. И все же она не протянула даже дня. Когда Лабиринт уничтожил Яго, не осталось ничего. Все ночные видения ни к чему не привели.
Ганелон прочистил горло.
– Ну, это было не совсем так, как ты, кажется, думаешь.
– Что ты имеешь в виду?
– Этой механической руки не было в седельной сумке Яго. Рэндом упрятал ее в твою сумку. Именно там была пища, а после того, как мы поели, он вернул посуду туда, где она была – в собственную сумку, но руку – нет. Места не было.
– О-о-о, – произнес я, – тогда…
Ганелон кивнул.
– Значит, она теперь с ним, – закончил он за меня фразу.
– И рука, и Бенедикт. Проклятье! Не очень-то мне нравится эта штука. Она пыталась меня убить. Раньше в Тир-на Ног-те ни на кого и никогда не нападали.
– Но Бенедикт-то друг. Он на твоей стороне, если даже в данный момент у вас есть некоторые разногласия. Верно?
Я не ответил.
Он поднял руку и взял Огнедышащего под узду, остановив его. Затем он поднял голову, изучая мое лицо.
– Корвин, что же все-таки произошло? Что ты узнал?
Я колебался. И правда, что я узнал в небесном городе? Никто не был уверен, как действовал механизм, стоявший за видениями Тир-на Ног-та. Вполне могло быть, как подозревали некоторые, что это место просто воплощало твои невысказанные страхи и пожелания, наверное, смешивая их с бессознательными предположениями и догадками. Подозрения же, вызванные чем-то неизвестным, вероятно, лучше было держать при себе, чем распространять. И все же рука была достаточно материальной.
– Я же говорил тебе, – заявил я, – что отсек эту руку у призрака Бенедикта. Значит, мы явно сражались.
– Ты видишь в этом предзнаменование, что между тобой и Бенедиктом будет в конечном счете столкновение?
– Наверное.
– Тебе показали причину для этого, не так ли?
Я устало вздохнул:
– Да. Было указание, что Дара и в самом деле состояла в родстве с Бенедиктом, что вполне может быть правдой. Вполне возможно также, если это правда, что он этом не ведает. Следовательно, мы будем помалкивать об этом, пока не сможем это подтвердить или опровергнуть. Понятно?
– Конечно. Но как же это может быть?
– Именно так, как она говорила.
– Правнучка?
Я кивнул.
– От кого?
– От адской девы, известной нам лишь по слухам, от Линтры, дамы, стоившей ему руки.
– Но ведь та битва произошла недавно.
– Время течет по-разному в разных Отражениях, Ганелон. В дальних пределах это было бы возможно.
Он покачал головой и расслабил руку, державшую узду.
– Корвин, я действительно думаю, что Бенедикту следует об этом знать. Если это правда, то ты должен скорее дать ему шанс подготовиться, чем позволить ему неожиданно открыть это. Вы такая неплодовитая компания, что отцовство, кажется, разит вас сильнее, чем других. Посмотри на Рэндома. Он годами не признавал своего сына, а сейчас я чувствую, что он рискнул бы ради него своей жизнью.
– Я тоже так считаю, – согласился я. – А теперь забудь про эту первую часть, но проведи вторую на шаг дальше в случае Бенедикта.
– Ты думаешь, он примет сторону Дары против Эмбера?
– Я предпочел бы уклониться от предоставления ему выбора, не давая знать, что он существует, если он существует.
– Я думаю, ты оказываешь ему плохую услугу. Едва ли он эмоциональный ребенок. Свяжись с ним по Карте и скажи ему о своих подозрениях. таким образом, он, по крайней мере, скорее сможет подумать об этом, чем рискнуть, что он окажется неподготовленным к какому-то неожиданному столкновению.
– Он мне не поверит. Ты видел, каким он делается, когда бы я ни упомянул о Даре.
– Это само по себе может о чем-то говорить. Возможно, он подозревает, что что-то могло произойти, и отвергает это так горячо, потому что ему хотелось бы иного.
– Прямо сейчас это только расширит трещину, которую я пытаюсь замазать.
– Твое сокрытие правды от него сейчас может вызвать разрыв ее, когда он узнает.
– Нет. Я считаю, что знаю своего брата лучше, чем ты.
Он опустил поводья:
– Хорошо. Надеюсь, ты прав.
Я не ответил, а побудил Огнедышащего снова пуститься в путь. Между нами существовало невысказанное понимание, что Ганелон мог спрашивать меня обо всем, что хотел, и также молчаливо подразумевалось, что я выслушаю любой предложенный им совет. Частично это было потому, что его положение являлось уникальным.
Мы не состояли в родстве. Он не был эмберитом. Свары и проблемы Эмбера стали его заботами только по желанию. Давным-давно мы были друзьями и союзниками в битве в стране, ставшей ему родной.
По завершению этого дела он попросился поехать со мной помочь мне управляться с моими собственными делами и делами Эмбера.
Таким образом, нас связывала только дружба, штука более крепкая, чем прошлые долги и правила чести, иными словами то, что давало ему право приставать ко мне с подобными делами, где я даже Рэндома мог послать к черту, коль скоро я принял решение. Я понимал, что мне не следует раздражаться, так как все сказанное им было предложено честно. Вероятнее всего, что это было старое военное чувство, восходившее к нашим самым давнишним отношениям так же, как связанное с нынешним положение дел: я не люблю, чтобы обсуждали мои решения и приказы. Я решил, что, вероятно, меня даже больше раздражал тот факт, что он в последнее время высказал несколько проницательных догадок и несколько основанных на них довольно здравых предложений, до чего, как я чувствовал, мне следовало додуматься самому. Никому не нравится признаваться в обиде, основанной на чем-то подобном. И все же, только ли в этом дело? Простая проекция неудовлетворенности из-за немногочисленных примеров личной недостаточности? Старый армейский рефлекс насчет святости моих решений? Или меня беспокоило что-то более глубокое и как раз теперь всплывшее на поверхность?
– Корвин, – произнес Ганелон, – я тут поразмыслил…
Я вздохнул:
– Да?
– Насчет сына Рэндома. Учитывая, как на вас все заживает, я полагаю вполне возможным, что он мог выжить и все еще где-то бродит.
– Хотелось бы думать, что так оно и есть.
– Не слишком торопись с такими пожеланиями.
– Что ты имеешь в виду?
– Как я понял, он имел очень мало контакта с Эмбером и с остальной семьей, учитывая, что вырос он в Рембе.
– Да, я тоже так думаю.
– Фактически, кроме Бенедикта и Льювиллы в Рембе, единственный, с кем он имел контакт, был тот, кто ударил его ножом.
– Блейз, Бранд или Фиона. Мне пришло в голову, что у него, вероятно, сложилось искаженное представление о семье.
– Искаженное, – допустил я, – но может быть, вполне оправданное, если я понимаю, к чему ты клонишь.
– Думаю, что понимаешь. Кажется допустимым, что он не только боится семьи, но и имеет зуб на вашу компанию.
– Такое вполне возможно.
– Не думаешь ли ты, что он мог переметнуться к врагам?
Я покачал головой:
– Нет, если он знает, что они орудия тех, кто пытался убить его.
– Но так ли это? Интересно знать… Ты говоришь, что Бранд испугался и попытался отказаться от какой-то там ихней договоренности с шайкой черной дороги. Если они так сильны, то я хотел бы знать, не могли ли Фиона и Блейз стать их орудиями? Если это так, то я могу представить себе Мартина, выискивающего что-то, что дает ему власть над ними.
– Слишком детальное построение из догадок, – возразил я.
– Враги, кажется, слишком много знают о вас.
– Верно, но у нас имелась пара предателей, которые могли много рассказать им.
– Могли ли они дать им все, что по твоим словам знала Дара?
– Это хороший довод, – признал я, – но трудно сказать.
Кроме случая с Теки, немедленно пришедшего мне на ум. Однако, я решил держать это при себе, чтобы выяснить, к чему он клонит, а не удаляться по касательной. Поэтому я сказал:
– Мартин едва ли способен рассказать им многое об Эмбере.
Ганелон с минуту помолчал, а затем спросил:
– У тебя был случай проверить это дело, о котором я тебя спрашивал той ночью у твоей гробницы?
– Какое дело?
– Можно ли подслушивать с помощью Карт? – напомнил он. – Теперь, когда мы знаем, что у Мартина есть колода…
Наступила моя очередь замолчать, пока небольшое семейство минуток перешло мне слева дорогу и показывая мне язык.
– Нет, – наконец, произнес я. – У меня не было случая проверить это.
Мы проехали немалое расстояние, прежде чем он произнес:
– Корвин, той ночью, когда вы вернули Бранда…
– Да?
– Ты говоришь, что после ты проверил алиби у всех, чтобы выяснить, кто же это тебя ударил, и что любому из них было бы трудно выкинуть такой фокус в данное время.
– Да, – вымолвил я.
Он кивнул:
– Теперь ты можешь подумать об еще одном своем родственнике. У него может отсутствовать семейная ловкость лишь потому, что он молод и неопытен.
Мысленно усмехнувшись, я сделал ручкой безмолвному параду минуток, прошедших между Эмбером и мной.