15.
Никогда прежде Арч не видел такого Тормека. Прежний добрый дядюшка, говоривший мягко и чуть врастяжку, исчез, как будто его благодушную мину стерли одним махом. Взамен обнаружился хмурый и жесткий начальник, поигрывавший желваками, с отрывистой скупой речью.
Не утруждая себя приветствиями, он молча указал Арчу на кресло сбоку от пульта, и тот уселся.
– Докладывай, – велел бригадир.
И Арч рассказал все как было, без утайки. Тормек слушал его не перебивая, не задавая никаких вопросов, и мрачнел чем дальше, тем больше.
Командная рубка жила своей обычной, головоломной и скрытой жизнью: перемигивались индикаторы, вздрагивали стрелки приборов, на множестве мелких экранов струились зеленые синусоиды и спирали, в воздухе витали вкрадчивый шелест, шорох и потрескивания, словно под облицовочными панелями трудились мириады неведомых насекомых. Мягко зашуршал включившийся компрессор и вскоре умолк. Многократно размноженный мониторами планетный диск пестрел цветными пятнами и переливался радужными разводами. Эта яркая картинка, составленная сканерами и радарами, никак не вязалась с тем, о чем рассказывал Арч. Когда он умолк, бригадир встал и медленно прошелся взад-вперед по рубке.
– Плохо, – наконец проворчал он. – Совсем плохо.
Под его сверлящим взглядом Арч невольно опустил голову.
– Отчисляю тебя из бригады. Придет челнок, полетишь вместе с Тилом. Для начала в Адапторий. Пускай там разберутся, куда тебя девать.
– Вы считаете, что я виноват в гибели Гура?
– Виноват – не совсем то слово. Но послужил причиной – да. Это факт.
Решение Тормека обжалованию не подлежало, спорить не имело смысла. Однако Арч сделал попытку.
– Я не могу все это взять и бросить. Там, внизу, моя планета. Понимаете? Моя.
Не глядя на него, бригадир процедил раздельно:
– Гур мертв. Ясно? Уходи. Я не могу тебя видеть.
Арч попытался представить, что творилось на душе у Тормека, перед которым стоял человек с лицом погибшего друга. Нет, это было невообразимо.
Молча он повернулся и вышел.
В коридоре, в душевой, в каюте – повсюду его преследовали зеркала. Он отводил глаза, но то и дело амальгама швыряла ему навстречу безумный упрек – лицо убитого. Лицо, ставшее его собственным, чужое лицо, навсегда потерявшее своего первоначального обладателя.
Придя к себе, Арч встал посредине каюты, протирая мокрый ежик волос полотенцем. Случайно скользнул взглядом по снулому экрану выключенного компьютера, там слабо обозначилось отражение – лицо Гура, его лицо. Он швырнул влажный комок полотенца в экран и лег на койку, отвернувшись к переборке.
Вокруг простирался равнодушный холод космоса, огоньки бессчетных светил, шарики планет, кружащиеся в спиральном диске Галактики. И нигде на этом колоссальном пространстве не было места для Арча Ку Эхелала Ди. Да и самого Арча не было. Канул в неизвестность жизняк семнадцатой категории, жилье отдали другому, за столом в ремонтном бюро сидит с паяльником новый техник. Прежняя судьба оказалась исчерпанной вплоть до последнего дня, и взамен ему даровали другую. После Адаптория и Разведшколы иными стали его разум и тело: гораздо более мощными, быстрыми, умелыми, нежели у прежнего Арча. Его пересоздали заново, соорудив безупречную человеческую особь, специально для нужд Разведслужбы – с отличной реакцией и памятью, с нечеловеческой выносливостью и силой. Ему дали бессмертие, но теперь, после всего, что случилось, его нескончаемая жизнь будет отравлена муками совести. Наконец, отняли его облик, сделав двойником Гура, которого приняли за Арча и убили.
Мучительно пытался он разобраться, имеет ли вся эта мешанина хоть какой-нибудь смысл. Ясно вырисовывалось одно: от рождения и по сей день Арч никогда не принадлежал самому себе, не решал собственную судьбу – ни там, ни здесь. Вот и опять его отсылают прочь, хотя там, внизу, на планете живет мальчик, его сын, унаследовавший его лицо. Пусть даже он считает своим отцом другого мужчину, достаточно того, что Арч знает: у него есть сын. Его семя, его плоть и кровь. И пусть в необъятном космосе не сыщется места, которое Арч по праву мог бы назвать своим, зато он твердо знает, что во Вселенной есть планета его сына. Этого не так уж мало. Может быть, это единственная определенность, связывающая его с реальным миром. То, от чего он уже не сможет отступиться, не потеряв окончательно себя.
На столе ожил селектор, залившийся тихой трелью вызова. Арч встал с койки, нажал клавишу.
– Слушаю.
– Арч, здравствуй. Это я, Ликка.
От ее голоса в груди у него что-то щемяще дрогнуло. Ведь он забыл напрочь о ней в обрушившейся на него кутерьме. Да и сейчас еще не опомнился, не возвратился мысленно оттуда, с Тхэ. "На моей планете нет ларгатового сока", – фраза мелькнула в уме, и он едва не произнес ее вслух.
– Почему ты молчишь?
– Здравствуй, – проговорил он.
– Я знаю, что случилось…
– Вряд ли, – перебил он. – Ты знаешь, что Гура убили из-за меня?
То, что он готов был яростно отрицать в разговоре с Тормеком, то, что его неотвязно мучило, вырвалось вдруг в одной леденящей фразе.
– Не вини себя, не надо.
– Меня отсылают в Адапторий, – все так же сухо произнес Арч.
Повисла затяжная пауза. Арч сам не мог понять, что же на самом деле он хотел сказать Ликке этими двумя фразами – то ли "помоги мне", то ли "брось меня". Да в конце концов, кто он для нее подневольный человек с поддельным лицом…
– Там, внизу, произошел переворот, – сообщила Ликка.
– Что? – переспросил Арч, хотя он отлично расслышал каждое слово.
– На Тхэ государственый переворот.
– Понял.
– Я в операторской. Приходи.
– Сейчас приду.
Прежде, чем выйти из каюты, Арч попробовал собраться с мыслями. В их обрывочной карусели промелькнуло что-то необычайно важное, ключевое. А, вот оно. Игрушечный страж.
Засаленный матерчатый пузан в мундире и шлеме, с расползшимся на боку швом, из которого выглядывал клок серой ваты. Арч играл с ним, давал поручения – например, караулить ящик с другими игрушками. Иногда сурово наказывал, засовывая в щель между платяным шкафом и стеной. Было забавно: живые стражи казались грозными и недосягаемыми, а этот, тряпичный, такой безропотный, всецело в его власти.
– Я вам не игрушечный страж, – пробормотал себе под нос Арч. Игрушки кончились.
И пока он шагал по кольцевому коридору к лифту, пока спускался на лифте в операторскую, в голове у него безостановочно звучала одна-единственная фраза:"Игрушки кончились, ребята. Игрушки кончились, ребята".
Ликка порывисто встала ему навстречу. Арч заглянул в ее широко распахнутые серые глаза, никогда прежде не видевшие ни насилия, ни подлости, ни крови. Глаза человека из другого мира. Из недосягаемого чужого мира, в котором Арчу довелось пожить, да не вышло прижиться.
– Садись, – сказала она. – Я сделала кое-какую выборку для тебя. Смотри. Сначала телеперехват новостей.
В дальнем углу операторской примостился за компьютером сухопарый планетолог из исследовательско-аналитической группы. Перед ним на экране медленно вращалась планета, разукрашенная цветными линиями изотерм, изобар и лохматыми волчками атмосферных возмущений. Просто объект исследования, предмет научного интереса; не ветер, не дождь, не снег – уютная кабинетная абстракция.
Ликка включила выборку из телеперехвата, и Арч забыл про планетолога.
Сначала появился бодрый диктор, сообщивший об отдельных беспорядках, учиненных несознательными элементами. Призвав к спокойствию, заверил, что смутьяны уже обезврежены и понесут заслуженную кару. Сообщение закончилось традиционной похвалой Попечительскому Совету и Высшему Разуму, которые неустанно заботятся о процветании и порядке.
– Это повторяли с утра, через каждый час, – пояснила Ликка. – В промежутках давали развлекательную музыку, вполне бездарную. Потом трансляция прервалась и возобновилась через полчаса. Вот.
На экране возникла одутловатая физиономия Шу Трана Пятнадцатого. Судя по всему, в эфир давали запись, причем сделанную отнюдь не в студии.
Некоторое время толстяк молча, не мигая смотрел в объектив, потом кинул взгляд на листочек с текстом, предательски затрепыхавшийся в его дрожащих пальцах. Оператор сразу укрупнил кадр, и зрителям осталось созерцать лишь благостную лоснящуюся физиономию почти во весь экран.
– Дорогие друзья, сегодня великий день, – объявил шеф страблагов. – Ибо разогнана воровская шайка Джэ Глита Восемнадцатого, злоупотреблявшая властью и притеснявшая народ. Радея лишь о собственном благе, они купались в роскоши, нагло урезая лимиты простых людей. Но мы положили этому конец. Все виновные предстанут перед судом Верховного Разума, который наконец получил правдивую информацию о положении дел и отдал приказ об аресте лжецов и угнетателей. Я, Шу Тран Пятнадцатый, принимаю на себя бремя личной ответственности за все происходящее. На днях будет сформировано подлинно народное правительство всеобщего процветания. Сердечно поздравляю вас, ибо грядут светлые перемены. А именно…
И он монотонно зачитал длинный список. Всем без различия жителям добавлялся один год жизни. А также по две фляги питьевой воды в месяц. Кроме того, совершеннолетним полагалась одноразовая прибавка – четыре дополнительных жвачки, которые могут быть выбраны в течение ближайших двух декад. Трудящимся с десятого по пятый уровень будут единовременно выданы праздничные рационы на всю семью – улучшенные маринованные водоросли, ароматизированный протеин, а для детей сласти в размере полуторной нормы. То же касается и доблестных стражей, без различия рангов. За исключением тех, кто оказал сопротивление представителям подлинно народовластных сил. Немедленно сложив оружие, сообщники низвергнутой шайки облегчат свою участь.
В заключение новоиспеченный диктатор еще раз поздравил население с великим днем, призвал к спокойствию, строжайшей дисциплине и самоотверженному труду ради всеобщего блага.
После чего на экране появились кадры из старой хроники праздничное народное шествие, невесть по какому случаю. Монолитная колонна со сплетенными накрест руками и приклеенными улыбками бодро маршировала вдоль улицы под барабанный бой.
– Теперь наши оперативные съемки, – прокомментировала Ликка, работая переключателями.
Арч придвинулся ближе к экрану. Видеоматериал шел вперемешку, с разных каналов оперативного наблюдения, еще не смонтированный.
Тусклый рассвет в бетонных ущельях мегаполиса. Уличная перестрелка. Паника случайных прохожих. Пустая улица с трупами на мостовой и пылающим зданием вдали. Деловито снующие мародеры. Бешеный штурм помпезного особняка в квартале высшего уровня, идущая в атаку спецгруппа, вооруженная до зубов, в бронежилетах поверх черных мундиров. Разгромленная жвальня в рабочем квартале и ее взломанный, опустошенный склад. Бесчинствующая нажеванная орава, перекошенные слюнявые рты и остекленевшие глаза. Подожженный броневик, волоча за собой чадящий шлейф, таранит витрину продовольственного пункта. Шеренга страблагов стреляет в надвигающуюся толпу, вооруженную камнями и обрезками стальных прутьев. Разъяренная людская масса сминает цепочку голубых мундиров, и тогда в гущу побоища из боковой улочки врезаются клином броневики. Трупы. Трупы…
– То же самое, – пробормотал Арч.
– Что ты сказал?
– Я говорю, то же самое. Я видел такое мальчишкой, когда подавляли мятеж Ча Крума Одиннадцатого. Моего отца тогда арестовали и расстреляли тут же во дворе. Видимо, с тех пор ничего не изменилось. Да и не могло измениться.
– Жутко смотреть, – отозвалась Ликка. – Невыносимо видеть, на что способны люди.
– Люди еще и не на то способны, – усмехнулся Арч. – И какая разница, Ча Крума повесили, Шу Тран, вроде, победил, а по сути ничего не меняется. Обратила внимание, он ничего не сказал, что полагается высшим пяти уровням? Там жвачкой и сластями не отделаешься, будут раздачи покрупнее. Кого-то повысят в должности, кого-то укатают на каторгу с конфискацией. Публике об этом не сообщат, да ей и наплевать, по правде говоря. Все они там, наверху, башмаки с одной колодки.
Он тряхнул головой и сощурился.
– А может, игрушки кончились, а, ребята?
Ликка недоумевающе взглянула на него.
– К чему это ты?
– Да так. Ни к чему.
И он криво улыбнулся.
– Извините пожалуйста, я хотел бы с вами поговорить, с вашего позволения, – послышалось сзади.
Арч резко крутанулся вместе с креслом.
– В чем дело?
Оказалось, планетолог уже закончил работать с компьютерной моделью и, приблизившись, наблюдал поверх голов Арча и Ликки за происходящим на экране видеомонитора.
– Еще раз прошу извинения, просто нам может и не представиться другая возможность для беседы…
– Оставим церемонии, – предложил Арч.
– Охотно. Меня зовут Диур, я из команды яйцеголовых. Такой же зануда, как и все они.
– Арч. Разведкорпус.
– Видите ли, я знаю, что произошло. Имею в виду гибель вашего напарника. И хочу высказать одно соображение. Надеюсь, вам не покажется, что я лезу не в свое дело.
– Я слушаю.
Диур присел боком на краешек стола.
– Я слышал, вы сказали, что вините себя в гибели Гура, – он похлопал ладонью по селектору. – Простите, я не подслушивал, но и ушей не затыкал. Так вот что хочу вам сказать. Вы никогда не задумывались, почему вообще есть люди, которые хотят работать в Разведке? Ведь это самая опасная, тяжелая, грязная работа. Ни с какой другой она в сравнение не идет.
– Но кому-то же надо это делать, – вмешалась Ликка.
– Слабый аргумент, – отмахнулся Диур. – Можно было бы обойтись только карантинными мерами. Полагаю, дело в другом. Даже самое мирное и благополучное общество содержит некоторый процент прирожденных авантюристов, забияк, искателей приключений. Тех, кому спокойная жизнь не по нраву, кого влечет риск, азарт. Для них Разведка является идеальной социальной нишей, где их склонности работают не разрушительно, а конструктивно. Вы согласны?
– Конечно.
– Избрав профессию разведчика, человек заведомо рискует жизнью. И это его устраивает. Я говорю не столько о сознательном выборе, сколько о подсознательном влечении. Настолько сильном, что оно доминирует над инстинктом самосохранения.
– Все это слишком абстрактно, – заметил Арч.
– Видите ли, я неплохо знал Гура. И сказанное относится к нему впрямую.
– То есть, вы хотите сказать, что он искал смерти, а я ему очень кстати помог?
– Не надо огрублять. Дело обстоит гораздо сложнее, боюсь, намного сложнее, чем я могу высказать. На планете, откуда я родом, есть поговорка:"Судьбу не берут, а выбирают". Если смотреть с этой точки зрения, Гур сам избрал себе судьбу, причем давным-давно, а прочее лишь последовало из его собственного выбора.
– Для меня это не служит оправданием.
– Для вас это также звено судьбы. Развилка, после которой вы не сможете оставаться прежним. Но дальнейшее зависит уже от вас. Поверьте, я слишком хорошо понимаю, что творится у вас в душе. Я сам когда-то был разведчиком, и примерно то же самое произошло со мной. Тогда я сменил профессию. Если угодно, не выдержал, сбежал. Понял, что это не моя стезя. В конце концов, безразлично, как это назвать.
– Предлагаете последовать вашему примеру?
– Ничего подобного. Каждый сам создает свою судьбу.
– Вы уверены? – спросил Арч.
До сих пор, по сей день его судьбу решали за него. Где жить, как жить, зачем жить. В самом деле – зачем? Тряпичная кукла в пыльной щели неспособна задать такого вопроса, тем более ответить на него. А он, Арч, способен? Теперь, после всего, что он испытал и узнал, способен или нет?
– Во всяком случае, нет такой судьбы, которую сам человек не смог бы переломить, – словно подслушав его мысли, сказал Диур.
– За исключением смерти.
– Она тоже часть предназначения, его последнее звено.
Арч никак не ожидал такого поворота беседы. Поначалу он боролся с искушением послать подальше этого сухаря с его сентенциями, но теперь что-то сдвинулось в его душе. На смену мучительным сомнениям пришла пьянящая легкость бесповоротного решения.
– Спасибо, Диур.
– Не за что. Рад, если хоть в чем-то помог вам.
Они обменялись рукопожатием.
– Ликка, я пойду к себе, – сказал Арч. – Хочу немного отдохнуть.
Девушка потупилась, бесцельно водя пальцем по ребру пульта.
– Скоро придет челнок, – произнесла она.
– Когда?
– В двадцать два – тридцать по корабельному времени.
Арч взглянул на табло настенных часов. Пятнадцать – сорок три.
– Значит, успею выспаться и собрать вещи, – сказал он. – Пока. Увидимся перед отлетом?
Ликка молча кивнула, не поднимая глаз.
