***
Такэда стремительно обернулся. Из дупла дерева-темпорала спрыгнул на землю Хуббат, предводитель "свиты Сатаны", за ним еще четверо, такие же равнодушные, громадные, мощные, грозные.
– Я ждал тебя, брат Вуккуба, – спокойно сказал Никита, и в голосе его не было страха.
Они стояли друг против друга, ощутимо сильные, исполненные решимости – в силу разных обстоятельств – и уверенности, но если Хуббат не видел перед собой достойного противника, и не был щепетилен в вопросах морали, то Сухов, наоборот, знал, с кем имеет дело и не испытывал к нему враждебных чувств.
Хуббат был вооружен хабубом и держал трезубец остриями к противнику, копье вардзуни Никиты торчало у него подмышкой, глядя наконечником в лицо раругга.
Такэда представил, что сейчас произойдет, и украдкой оглядел сопровождавшую вожака СС четверку. В случае поражения Сухова шансов спастись у инженера не было, но сдаваться без боя он не собирался. Незаметно вытащив свой кинжал-стилет, который таскал с собой все время. Толя приготовился к схватке с хладнокровием самурая, задумавшего харакири.
Хуббат метнул трезубец без предупреждения, хотя слово "метнул" не отображало действительности: просто все три острых и длинных зуба его оружия, засияв, вдруг устремились к Никите, метя в голову, грудь и живот. Но и Сухов действовал не менее быстро: с острия вардзуни сорвались три извивающихся молнии и вонзились в летящие стрелы трезубца. Три неярких, но шипящих и визжащих вспышки возникли в десятке метров перед людьми и пропали. "Стрелы" хабуба исчезли. Противники, как ни в чем не бывало, стояли друг против друга с оружием в руках. Хабуб снова сиял тремя остриями стрел-ракет (видимо, перезаряжался он автоматически), а наконечник вардзуни ронял на землю капли голубого свечения. На лице Хуббата читалась озабоченность, Никита улыбался.
– Попробуем еще, триглав?
Вспыхнули три факела ослепляющего пламени – стрелы сорвались с "древка" трезубца, и еще раз, и еще. Девять раз вспыхивали леденящие душу, выжигающие глаза, почти бесшумные взрывы, но ни одна из стрел-ракет не долетела до цели. А если бы долетела!.. Даже в полусотне шагов от сражавшихся Такэда ощутил жуткую мощь этих стрел, способных расколоть гору величиной с Эверест, а ведь Хуббат стрелял в стоящего в десяти шагах танцора в упор! "Вовремя мы надели диморфанты", – подумал Такэда с облегчением и получил благодарность от Сусаноо в виде ласкового прикосновения к спине мягкой кошачьей лапы.
– Поговорим? – все так же улыбаясь, предложил Никита. – Я не хочу тебя убивать, раругг.
– Нам не о чем разговаривать, я просто делаю свое дело, – тяжело произнес Хуббат. Он ничего не сказал своим помощникам, не сделал ни одного жеста, но один из них вдруг поднял свой хабуб, и Такэда мгновенно метнул в него стилет.
Тонкое жало клинка вошло оперативнику в висок, но он все же выстрелил, хотя и неточно: три молнии ушли в сторону болота и через несколько секунд три гигантских смерча, черно-белых, с голубыми просверками, выросли на горизонте, вонзились в небо, расплываясь зонтиками фиолетово-синего дыма и короной молний.
Загрохотало, вздрогнула равнина, скала с темпоралом и людьми закачалась, словно готовая рухнуть.
Оперативник с кинжалом в голове упал на колени, однако почти сразу же вскочил, вырвав клинок из годовыми повернулся к побледневшему Такэде. Голова его стала менять форму, разделилась на три вертикальных слоя, два из которых взбугрились изнутри десятком, шишек, превращаясь в две жуткие морды, а третий – с дырой от кинжала, оплыл, словно вытек в воротник. Затем морды сложились в одну фигуру, шишки их разгладились, голова вытянулась, посветлела, два лишних глаза втянулись в нее, как и два хищных носа, миг – и на объятого ужасом инженера глядело человеческое лицо. Без всякого выражения. И это было страшнее всего.
– Успокой своих клевретов, – посоветовал Сухов.
Хуббат снова промолчал, но четверка его помощников замерла, отвернувшись от Такэды.
– Да, ты многому научился, – неохотно признался раругг наконец. – Я ошибся в тебе тогда, а ошибки надо исправлять.
– Поздно, триглав. Моя магическая вооруженность еще слаба, но и ее достаточно, чтобы противостоять тебе и твоей команде.
– Вардзуни – йе твое оружие, как и шиххиртх.
– Я не профессиональный Посланник, о блюститель этики боя, и только защищаюсь. Вряд ли ты, будучч на моем месте и владея шиххиртхом, не пустил бы его в ход. Не выполнил свою главную задачу – уйди с дороги.
– Уйти – значит у_й_т_и, Посланник, а я не привык сдаваться.
– Уйти – не значит умереть, раругг, хотя для этого потребуется, может быть, больше мужества и вели. Я знаю твою родословную и знаю также, что ты не всегда был на стороне Великих игв. Чем они тебя соблазнили, что предложили?
– Нет смысла обсуждать этот вопрос. Продолжим бой. Посланник, кто-то из нас должен исчезнуть.
– Я понял. Власть? – Никита погрустнел. – Они обещали абсолютную власть? Да, это мощный стимул. Прав был Зу-л-Кифл: тот, кто вкусил власти, особенно власти над живыми существами, никогда добровольно ее не отдаст. Но ведь в молодости ты сражался с драконами, триглав, защищал свою родину. Неужели и тут правы мудрецы, открывшие формулу: кто слишком долго сражается с драконами, сам становится драконом?
– Ты… знаком… с Зу-л-Кифлом? – медленно проговорил Хуббат.
Никита не успел ответить: четверка серых демонов внезапно повернула к темпоралу, а Хуббат бросился на Сухова с мечом, явно отвлекая его от этого маневра, не давая времени на размышления. Но в действие вмешалась сила, которой никто не ждал, в том числе и сам Сухов. "Эсэсовцы", не добежав до темпорала, вдруг попадали на бегу, словно срубленные деревья, и остались лежать, а сверху на скалу спикировала гигантская птица и превратилась в слегка улыбающегося бронзовотелого… Уэ-Уэтеотля, первого меча Астаамтотля, командира контрразведки императора Тлауискальпантекутли, повелителя Дома Утренней Зари, бывшего мужа жрицы Тааль. Он подошел к застывшему Хуббату, покачал головой, сказал с едва уловимым оттенком превосходства:
– Может, сразишься со мной, хаббардианец?
Хуббат кинул в него меч, но индеец сделал какой-то быстрый жест, и раругг с криком "Нет!" стал уменьшаться, оплывать, сворачиваться, превращаться в гладкую глыбу мутного стекла, пока не превратился в маленький зеленовато-белый шарик. Уэ-Уэтеотль сделал похожий жест в сторону лежащих ничком оперативников СС, подождал, пока не закончится процесс превращения живых существ в стеклянные шарики, подобрал их, небрежно вогнал один в другой и спрятал оставшийся, как фокусник, у себя за ухом.
Сказал ровным голосом:
– Вы сделали ошибку. Посланник, сообщив ему о своей встрече с Зу-л-Кифлом. Ликвидировать вас, а тем более мага Айгюптоса, он был не в состоянии, но мог сообщить о вашем договоре Великим игвам, и Собору Шаданакара пришлось бы искать нового Посланника и другую Семерку.
Кровь бросилась Никите в лицо. Он понял, зачем Хуббат затеял отступление со стрельбой.
– Прости, Уэтль, и спасибо за помощь.
– Самонадеянность – не есть признак силы, Посланник. Прими этот упрек – и в дальнейшем старайся не поддаваться человеческим слабостям.
– Я постараюсь. – Никита сдержал язык, готовый оправдываться и дальше, показал взглядом на ухо индейца. – А что ты сделал с ними?
– Ничего, – тонко улыбнулся Уэ-Уэтеотль. – Изолировал на некоторое время. Раругги не жестоки по натуре, они просто равнодушны, почти как игвы, к любым этическим системам, именно поэтому их век прошел. Если можно достаточно долго оставаться на одном уровне добра, то нельзя – на одном уровне равнодушия.
Раругги сами не заметили, как скатились в потенциальную яму зла.
Итак, до встречи, Посланник?
– Как, ты уже уходишь?!
– У меня много дел. – Индеец подал руку Никите, потом Такэде, подмигнул им и, подпрыгнув, взлетел огромной, сверкающей золотом и алмазами, птицей. Кругами пошел в небо. Исчез.
Друзья посмотрели друг на друга, и вид их был так красноречив, что оба засмеялись. Потом Такэда сказал:
– Ты знал, что он тебе поможет?
– Чувствовал, но подумал о Зу-л-Кифле.
– Я думаю, тебя подстраховал тот, кто был ближе или меньше занят. Кстати… – Толя не договорил.
На скалу со свистом падала птица, расправила крылья у самой поверхности, так что воздушная волна едва не свалила людей с ног, с небес раздался голос Уэ-Уэтеотля:
– Я узнал, где Ксения, Посланник, она жива, все в порядке, но точных координат не дам. Жди сообщений.
Птица – не то орел, не то гигантский кондор – взмыла в небо и затерялась в его тусклом свечении.
– Где она?! – крикнул потрясенный Сухов во весь голос, выходя из столбняка. – Уэтль, где она?!
– Не кричи, – посоветовал Такэда. – Все равно он не скажет, если даже и знает. Ведь ты побежал бы сразу туда и наломал дров.
Нет? Главное, что она жива, отыщем.
Никита хватанул ртом воздух, кинул на Толю бешеный взгляд и успокоился, хотя сердце продолжало оглушительный бой и звало в поход за любовью.
– Спасибо, – уже совсем тихо Произнес Никита, обращаясь к небу. "Пожалуйста", – долетел бестелесный мысленный голос мага.
Когда Никита и Толя вылезали из-под земли на божий свет, их обоих разобрал смех: темпорал в этом мире был замаскирован под медвежью берлогу.
– Хорош был бы местный охотник, вздумав поохотиться на медведя, сказал Толя, озираясь. Принюхался. – По-моему, здесь весна, а, меченый? Пахнет весной… и еще чем-то.
– Древностью, – буркнул Никита, принюхиваясь и прислушиваясь всеми своими паранормальными органами чувств. – И смертью. Может быть, здесь и весна, тепло, во всяком случае.
Они стояли в сосновом лесу с примесью лиственничных – клена, дуба и ольхи. Суборь – пришло слово из лексикона древних славян. Лес был. невероятно стар, судя по огромным замшелым стволам, валежнику и непроходимым зарослям дикой малины, гигантского папоротника и крапивы. И был весь он пропитан запахом таинственности и застарелого страха, запахом ужаса и тоски, создавая подспудное ощущение чьего-то незримого присутствия.
Его взгляд проникал в душу, в тело, раздражал, будоражил, заставлял оглядываться, потеть, ждать удара в спину и сжимать в руках оружие…
Такэда сжал кулаки, длинно выдохнул сквозь зубы, успокаиваясь, и невольно понизил голос:
– А лес-то заколдован, Сухов. Мы не ошиблись адресом?
– Нет, – с мрачной уверенностью ответил Никита, закончив биопространственную локацию. – Это хрон Свентаны и Олирны, мир Вселенной, где реализованы законы магической физики, где живут колдуны, ведьмы, упыри, вурдалаки, драконы и химеры. Мир, где спрятан мой меч. И еще здесь живет один из Семерых. Видишь? – Он показал Толе перетень, пульсирующий зеленой пятиконечной звездой. – Но лес действительно жутковат и неуютен. Будем выбираться и спрашивать дорогу. Твой лингвер уцелел?
– По-моему, он стал частью тела, я о нем забыл даже. Но если это мир, где лежит твой… вернее, меч Святогора, который может стать твоим, то нам придется туго. За нами будет охотиться вся нечистая рать Люцифера.
– Так ведь и наши дремать не будут, подстрахуют, если что.
Не дрейфь, Наблюдатель, прорвемся.
Такэда не дрейфил, дрейфил сам Сухов, но пытался приободриться, чувствуя гигантские залежи зла на планете, сохранившиеся со времени Битвы и дремлющие до поры-до времени. А может быть, и не дремлющие.
В этом мире склад темпорала был пуст. То есть в нем не было ничего: ни транскофа, ни оружия, ни пищевых концентратов, ни прочих нужных вещей. То ли все было разобрано за тысячи лет путешествий неведомыми странниками, то ли здешний выход был задуман пустым изначально. Факт оставался фактом, и землянам ничего не оставалось делать, как выходить в путь налегке и даже без вардзуни, с-помощью которого Никита отбил атаки Хуббата. Копье осталось разряженным на родине диморфантов, признавших землян хозяевами и сидевших на них, как вторая кожа. И от их молчаливого одобрения всех поступков, ощущения тепла, скрытой силы и неуязвимости, становилось спокойнее.
Сухов сориентировался, владея "волчьим" чутьем магнитного поля, и путешественники решительно направили стопы на север.
Путь на любую другую сторону света был, в принципе, не хуже, но Никита, ко всему прочему, искал обладателя магического поля, а в северной стороне потенциал магиполя был выше.
Однако строго на север держать направление не удалось. Сначала на пути попалось огромное болото с бездонными трясинами, замаскированными под веселые зеленые лужайки или мшаники с россыпями ягод – водяники, морошки и клюквы. Болото было мрачным и странным, потому что деревья – огромные, толстенные, седые от древности, росли и на нем, причем почти с той же густотой, что и в обычном лесу, однако пересечь его оказалось невозможно.
Затем лес вдруг расступился, и путешественники вышли на край колоссального пространства, назвать которое полумили равниной не поворачивался язык. Оно напоминало ноздреватый пласт сгоревшего торфа и было покрыто шрамами и язвами мерного, фиолетового, серо-серебристого и ржаво-красного цвета. Ничего на этом поле не росло, ни трава, ни кустарник, и лишь пересекавший его ручей с водой кофейно-розового цвета, оживлял пейзаж, да редкая цепочка гигантских серых башен по краю поля, исчезавшая за горизонтом.
Никита облизнул губы, чувствуя давление на психику, неприятное томление и даже тошноту. Голова закружилась, в ушах поплыл комариный звон, кто-то настойчиво стучался в голову, умоляя "впустить" и одновременно пытаясь подчинить человека, заставить его повиноваться.
– Слишком высок уровень пси-активности, – прошелестело в ушах, вернее, в костях черепа за ушами, это заговорил диморфант, которому Никита дал имя Зипун. Тотчас же в голове отчетливо "подул сквознячок" и вынес большинство негативных ощущений.
Осталась лишь тревожная "дымка" да ощущение взгляда в спину.
Видимо, димррфант Такэды Сусаноо тоже включил пси-защиту, потому что инженер тихонько пошипел и с видимым облегчением расправил плечи.
– Что, действует? – поинтересовался Сухов, подразумевая защиту.
– Еще как!: – ответил Толя, подразумевая это жуткое, навевающее ужас, место. – Похоже, и здесь воевали когда-то. А ты говоришь – Святая Русь!
– Ей досталось больше всех – Никита закрыл глаза, сосредоточился, голубая искорка проскочила в его волосах. – Она воюет до сих пор, ибо торчит у Синклита Четырех, как кость в горле, рождая творцов и магов, воинов-защитников и просто добрых людей. – Голос танцора упал до шепота, а над ним встал полупрозрачный столб голубоватого сияния и взорвался кольцами и дугами, рванувшими во все стороны.
Никита погас, ссутулился, но-тут же выпрямился, поддерживаемый диморфантом.
– Это Чертово Кладбище! Местность соответствует земному Коростеню, а ручей – реке Уше, которая впадает в Днепр возле Чернобыля. Не знаю, совпадение это или нет, но Битва предтеч произошла именно здесь.
– Ты имеешь в виду Чернобыльскую зону? Скорее всего, они связаны если и не причинно, то информационно. Отсюда утечка информации о Битве докатилась по мирам Веера и до Земли. А что там за башни? Издали похожи на ступу бабы Яги.
Вместо ответа Никита направился вдоль лесной опушки к ближайшей из башен, и вскоре она нависла над ними ощутимо тяжелым серым монолитом, с виду – из пористого бетона или, скорее, из чугуна. Поверхность ее была изрыта ямками ветровой или времетой коррозии и не имела ни окон, ни дверей, ни намеков на таковые.
Лишь наверху, на высоте десятиэтажного дома, имелась выдавленная впадина, здорово смахивающая на след человеческой ладони.
Пси-фон у башни был еще сильнее, чем на равнине, и диморфанты-скафандры трудились вовсю, защищая друзей-хозяев от внешнего воздействия, имеющего злобную основу страха, угрозы и ненависти.
Никита дотронулся до стены башни, отдернул руку, побледнев, покачал головой:
– Надо же, как долго держится радиация!
– Что? Они радиоактивны?
– Я имею в виду радиацию ненависти, зла. Это могильники, Оямыч, в них хранится прах погибших демонов и магов, выступивших на стороне Люцифера. Чуешь эманации? Мощность излучения столь велика, что никто вблизи его бы не выдержал. И стоять им вечно, если кто-нибудь когда-нибудь не попробует оживить этот прах.
– А это… возможно?..
– Кто знает?
– Тогда кто-то уже пытался.
– Что ты хочешь сказать? – оглянулся Сухов.
Такэда показал на дальний край поля, где высились два омерзительного вида холма.
– Две башни разрушены.
Никита долго смотрел на холмы из-под козырька руки, потом обошел башню и направился к лесу. Такэда передернул плечами, и, оглядываясь и чувствуя мерзкий и липкий взгляд, быстро догнал танцора. То и дело наплывало ощущение, будто погребенный в башне прах монстра собирается в призрачную жуткую фигуру, которая оживает и вот-вот выберется из своей гробницы.
– Как ты узнал о могильниках, о самом поле? Весть? Почему бы тебе таким же манером не выйти на мага?
– Пробовал, не получается. Может быть, экранирует здешнее пси-поле, может, он не хочет себя обнаруживать, как Уэтль на Астаамтотле. Я же говорил, Русь неспокойна и все время защищается, хотя, в отличие от земной, победила и хазарский каганат, и гуннов, готов и печенегов, варягов и половцев, норманнов и балтов, и татаро-монголов. Здесь, в этом мире, на планете, которой дали название Олирна, Свентана-Русь еще не знала плена и рабства, хотя нашествия идут волна за волной, разве что география вторжений другая, да климат, да названия племен и народов слегка отличаются от земных. Кстати, Книга Бездн, осколки которой Вуккуб собирает по всем хронам, а не только на Земле, пишется здесь.
Такэда, сраженный известием, присвистнул.
Они углубились в лес, но не успели пройти и километра, как вышли на тропу, где их ждал сгорбившийся, но тем не менее высокий, выше Никиты, седой, как лунь, старик с длинной белей бородой.
Он был одет в такой же седой, как он сам, меховой тулуп, опирался на посох руками в черных перчатках, а на плече у него сидел филин и зорко глядел на приближавшихся людей умными желтыми глазами. Старик казался суровым, спокойным и доброжелательным и одновременно отталкивал. Стоял он неподвижно и прочно, будто поджидал землян специально.
– Приветствую вас, добрые люди, – слегка поклонился старик.
Голос его шел, казалось, из груди, басовито-хриплый, тихий и выразительный, и говорил он по-русски! То есть слова звучали, как русские, хотя и с удивительным акцентом, налетом древности и исчезнувших понятий. Лингаер лишь уточнял смысл речи, а не переводил.
– Кто бы вы ни были, людины или обели, мир вам.
– Мир и вам, – поклонился Никита, украдкой глянув на эрцхаор: в глубине камня плыли, переходя друг в друга, искаженные геометрические фигуры – треугольники, квадраты, ромбы. Индикатор почему-то никак не мог определить, кто перед ними, друг или враг.
– Ищете кого, чужестранцы? – задал вопрос старик. Филин встрепенулся, мигнул, открыл клюв, прошипел нечто вроде: "Гыхрухух-ищщах", быстро-быстро задышал зобом и снова замер. "Чужестранцы, – повторил про себя Никита, не зная, что отвечать. – А старик-то непрост. Он не удивился, встретив их в глухом лесу, это раз. Не удивился ни двойной нашей речи, ни костюмам, это два. Кстати, следовало бы костюмам придать форму здешних одежд. И что он здесь делает, возле Чертова Кладбища? Где никто не живет?"
– Ищем, дедушка, – ответил танцор наконец. – Дорогу в стольный град.
– Стало быть, стольный град, – в раздумьи повторил старик. Далеконько вам идти, странники. До Древлянска, стольного града нашего великого князя Мстиши, более трехсор верст будет, да все лесом, буреломом, болотами. А трактом ежели идти – крюк будет верст в сто, да лихие люди ватага на ватаге, – да звери дикие.
В такой одежонке и без оружия не дойдете, чужеземцы.
– А что вы нам посоветуете, дедушка? Может нам помочь кто-нибудь? Коней дать, одолжить?
– На комонях оно, конечно, быстрее будет, однак, кто ж вам их даст? Но советом помочь могу. Версты через три тропинка приведет вас в урему. Как доберетесь, свертайте ошуюю и выйдете к избе, там живет моя знакомая…
– Баба Яга, – буркнул Такэда.
Старик сверкнул глазами, а филин заорал, снова проскрипел несколько невнятных слов и затих.
– Откуда вы ее знаете?
– Слухом земля полнится, – улыбнулся Никита, сообразив, что Толя своей шуткой попал в точку. – Спасибо за совет.
Старик поднял посох, направляя его в грудь Сухова. Тот напрягся, заставляя диморфанта увеличить защитный потенциал, но ничего не произошло. Конец посоха, светящийся, как головешка, отклонился влево.
– Туда не ходите, заблудитесь в едоме, а того хуже – увязнете в зело пакостной мшаре.
– Спасибо, дедушка. Как вас звать-величать?
– Витий Праселк. – Старик слегка ударил посохом в тропинку… и оказался в десяти шагах дальше, хотя не сделал ни одного движения. Стоял и смотрел из-под кустистых бровей на обалдевших землян строго и задумчиво. Еще раз ударил посохом о землю, переместился метров на пятнадцать дальше, за кусты. Затем исчез.
– Витий, – сказал Такэда сипло, – это по-моему не имя, а от слова "витьство" – колдовство. Значит, встречал нас колдун, волхв. На чьей он стороне, как ты думаешь?
– Черная рука, – пробормотал Никита. – Ты разве не заметил?
У него была черная рука, словно в перчатке.
– То, о чем нас предупреждал Вуккуб. Дьяволы! Быстро они нас вычисляют. Только странно: если он – охотник, "чекист", почему он не напал? На безоружных?
– Забыл спросить. Хотя странно, конечно. Может, я ошибаюсь.
Но рука у него действительно была черная.
– Значит, к его знакомой бабе Яге не пойдем?
– Отчего же, сходим, любопытно посмотреть на старушку, о которой столько сказано в русском фольклоре. Соответствует ли образ? К тому же, попытка не пытка, вдруг, да получим помощь?
Такэда хмыкнул.
– Да и мне интересно, честно говоря. В крайнем случае, за неимением Ивашки, скормишь ей меня.
Никита свернул с тропинки в лес в направлении, в котором волхв Праселк велел им идти. Толя шагнул за ним и шарахнулся в сторону, вскрикнув: прямо перед ним, буквально в сантиметре от ботинка, вьлетела из-под земли длинная черная стрела с раскаленным докрасна острием и с гудением ушла в небо. По лесу раскатился дребезжащий струнный звук, зашумели сосны, словно от порыва ветра.
– Ты чего? – выбежал из-за дерева Сухов.
Такэда коротко рассказал, в чем дело, пытаясь разглядеть в кронах деревьев стрелу, но ничего так и не увидел. Назад стрела не вернулась. Вдвоем они осмотрели землю в месте, где она вылетела, но обнаружили лишь круглое отверстие в кулак человека, уходящее на неизвестную глубину.
– Охотничья ловушка? – предположил Такэда.
– Не уверен, – помрачнел Никита. – Пока нас охраняют диморфанты, такие ловушки не страшны, но расслабляться не стоит.
Уж быстрей бы вооружиться.
– Да уж, с голыми руками против здешних колдунов не долго выстоишь.
Друзья углубились в лес, сторожко приглядываясь, к любым подозрительным теням, и вскоре действительно вышли к болоту, Праселк не обманул. Повернули вдоль зелено-оранжевой кромки мхов налево, но не успели пройти и километра, как наткнулись на огромный, величиной с вагон, замшелый камень с выбитой на нем надписью. Буквы были крупные, неровные и смахивали на китайские иероглифы, но кое-какие из них напоминали буквы древнерусского алфавита. Никита очистил шершавый каменный бок от лилового налета лишайника, вгляделся в строки.
– Кажется, это предупреждение или дорожный знак: направо поедешь коня потеряешь… ну и так далее.
– Надо же, как точны русские сказки! – восхитился Такэда" – А поточней расшифровать можешь?
– Не уверен, а с каналом Вести связываться лишний раз не хочу, энергии тратится слишком много.
– Может быть, я вам помогу, добрые люди? – раздался сзади, со стороны болота, тонкий девичий голосок.
Приятели оглянулись, автоматически принимая стойки, каждый свою: Такэда в стиле айкидо, Никита в стиле россдао.
На кочке, посреди зеленой от ряски болотной полянки, сидела обнаженная девушка с распущенными по плечам зелеными волосами. Кожа,у нее была не то, чтобы зеленая, но шафрановая, бархатистая на вид, как бы светящаяся изнутри, волосы сверху охватывал венок из лилий и кувшинок, точно такие же венки охватывали талию и тонкие запястья, ноги прятались в воде, под ряской, и глаз невольно искал рыбий хвост. Лицо у девушки, по сути, девочки, было прозрачно-салатное, с огромными темно-зелёными глазами, как и полные губы, но Сухову не показалось это неприятным.
– Что уставились? – засмеялась девица, показав изумрудно светящиеся зубы. – Лимнады не видели?
– Ага, – сказал Такэда хладнокровно. – Лимнады, кажется, – нимфы болот?
Зеленоволосая снова засмеялась, уперлась в кочку рукой, заложила ногу на ногу, показав вместо ступни лягушачью лапу с перепонками. У Никиты мороз пошел по коже от этого открытия, хотя он, вроде, и был готов к подобным вещам.
– Куда путь держите, молодцы? Меня с собой не возьмете?
Разговариваете вы чудно, на два голоса, но я вижу – добрые.
– Да мы сами не знаем, куда идем, – признался Никита. – Если бы ты нам верную дорогу указала.
– На дороге стоит и дорогу спрашивает. – Колокольчики смеха рассыпались по болоту. – Вот же Страж-камень перед вами, он путь и укажет.
– А ты разве не здешняя?
– Здешняя-то я здешняя, – девица слегка опечалилась, – да ведь я только по болотам живу.
– Нам тут встретился дедушка один, суровый такой, с филином, назвался Праселком…
Девица сиганула с кочки в воду, причем без брызг и плеска, потом высунулась по плечи, сухая на вид, будто не из воды вынырнула.
– Беда, что вы встретили Праселка, витий он, злой и хитрый.
Лонись на моих сестер трясцу нагнал, много людей в болотах утопил…
Никита почесал затылок, посмотрел на Такэду.
– А он нам показался нормальным стариком, суровым только.
Подсказал, как найти дорогу, к своей родственнице послал.
– Какой? Уж не к Ягойой ли?
– Как-как? У нас в сказ… мы знаем бабу Ягу, костяную ногу.
Не она?
– Она самая, Ягойой! И ноги у нее костяные, разрыв-травы не боятся, и голова сменная, то добрая, то равнодушная, то злая.
Если встретит злая, тогда вы пропали. А как он вам идти велел?
Там же торунь к ней, тропа есть.
– Посоветовал идти прямо, потом свернуть налево, вдоль болота.
– Как же, посоветовал. Там живут трясея и хрипуша, попали бы к ним уже не выбрались бы. Да и на поляне, где изба Ягойой стоит, трава растет разрыв-трава называется, у людей ноги отрывает.
– Так уж и отрывает, – усмехнулся Никита.
– А ты не смейся, красивый, лучше послушайся, не ходи туда.
Комоня не потеряешь, бо пешец ты, но полжизни оставишь. Стражкамень не зря здесь стоит, витязей предупреждает.
– Что ж он в глухом лесу стоит?
– Так ведь по тракту этому уже, почитай, тыщу лет никто не ездит. Старый Сол-разбойник и тот помер от скуки, детки остались, двое – Инф и Ульт. Глядите, не наскочите на них, повадки-то у них старого остались. Но если все-таки не послушаетесь, глядите в оба, не то братьями моими станете… когда вас в болото кинут.
