***
В спину пахнуло ветром. Толя оглянулся: к нему подходил задумчивый Сухов, одетый в блистающий бриллиантовой пылью комбинезон без швов, застежек, молний и карманов. Над головой его светился нимб, играющий роль защитного шлема. На Такэде красовался точно такой же комбинезон, и дышал Толя воздухом, который синтезировал ему диморфант.
– Ну что?
– Все то же.
Никита остановился рядом, уставился на дикий ландшафт под горой; остроконечные скалы были освещены с двух сторон и казались состоящими из двух прозрачных кристаллов – зеленого и красного.
Толя пригорюнился.
Мир, где они любовались неземной природой, Гаштарвой не был. Темпорал выгрузил их здесь, чтобы сообщить неприятное известие: камера хроносдвига в Гашшарве заблокирована. Темпорал не мог перебросить туда никого, в том числе и мага, он просто не чувствовал эту камеру, будто где-то был перерезан нерв, соединяющий ее с остальным "телом" темпорала. "Вполне вероятно, что камера сползла в мертвую зону, – предположил темпорал несколько минут, назад. – По сути, Гашшарва – сеть мертвых зон, связанных между собой каналами повышенного риска псираспада, в которых господствует случай и неопределенность. Гашшарва – мир абсурда, в нем не существует надежного алгоритма удачи, зато велика возможность ошибки. Нам будет очень нелегко отыскать там вашу девушку. Я даже не знаю, где теперь находится Эхурсагкуркурра, "дворец" Гиибели, – цепь моих восприятий Гашшарвы порвана". "А если ты соберешь свое тело и воплотишься здесь – сможешь прыгнуть в Гашшарву через барьер?" – спросил Сухов. "Не знаю. Обычные хронобарьеры я "перепрыгну", но хронслой Гашшарвы завершает пакет хронов, почти съеденных "коррозией" Хаоса. Потенциальный барьер, отделяющий его от остальных Миров Шаданакара, чрезвычайно высок… я не уверен, что моих сил хватит, чтобы просочиться сквозь него. К тому же позволю напомнить, что "выше", через пару полностью вырожденных хронов Болота Смерти располагается хрон Люцифера". "Я понял. Какие будут предложения?" "Я реализую любое ваше предложение. – Темпорал вдруг перешел на "вы": Решайте, Посланник". "Тогда будем думать".
И Никита думал.
– Какие проблемы решаешь? – донесся голос Такэды. – Поделился бы. Одна голова – хорошо, а две – мозги набекрень.
Нимб над головой Сухова погас, вспыхнул вновь: маг попытался дышать здешним воздухом, но не смог – газы были незнакомы, ни один из них нельзя было назвать кислородом, азотом или любым другим, известным на Земле.
– Гашшарва заблокирована, – нехотя признался Никита.
– Это я уже знаю.
– Темпорал не может высадить нас там. И не уверен, что сам сможет проникнуть туда сквозь потенциальный барьер.
– Значит, Гашшарва рядом, через "стену"?
– Не рядом, до нее еще пара-тройка хронов, но это дела не меняет.
– А если подобраться к ней вплотную, чтобы оставался только один хроноквантовый поворот, и рвануть стену потенциального барьера гранатой?
– К-какой г-гранатой? – спросил Сухов ошалело.
– Спроси у темпорала, у него уйма всякого оружия в других камерах, может, найдется такая.
Никита некоторое время не мог найти нужных слов, потом хлопнул Такэду по плечу так, что тот отлетел на метр.
– Ты гений, Оямыч!
Скрылся в конусе темпорала. Через минуту высунул голову из люка:
– Залезай. Отшельник дал добро, хотя риск, конечно, велик. "Стена" барьера может рухнуть, и Хаос хлынет в хроны, где стенки барьеров "тоньше". Однако выхода нет.
Дверь камеры закрылась за ними, тела обволок сиреневый светящийся туман. Одна из стен камеры исчезла, и люди упади в "тоннель" хроносдвига, повернувший время на один квантовый угол и перенесший пассажиров в другой хрон. "Все, дальше пойдем "пешком", – прозвучал в голове Такэды пси-голос темпорала. – Пора вытаскивать "ноги-руки" из всех хронов, пока их не отрубили, как в Гашшарве. Наблюдатель, вам придется выйти, пока мы с Посланником будем лепить из меня "лошадь" во плоти".
– Этот хрон достаточно сильно затронут Хаосом, – добавил Никита. Далеко не отходи и будь начеку. Да, загляни на "склад", мы с Отшельником приготовили кое-какое снаряжение.
– Те самые гранаты?
– Увидишь. Но я бы все-таки советовал тебе вернуться на Землю, пока темоорал держит канал открытым. Нет никакой гарантии, что диморфант выдержит условия Гашшарвы.
– К черту советы!
Такэда вышел из камеры хроносдвига, спустился на уровень склада. Дверь была открыта, на гладком белом полу помещения стоял знакомый дипломат транскофа. В сотоподобных стенах "склада" светилась лишь одна ячейка, содержимое остальных отсутствовало. Ради любопытства Толя стукнул кулаком в светящийся на уровне головы шестиугольник размером с локоть, ячейка раскрылась и выдала нечто вроде игрушечного арбалета: деревянный с виду приклад, механизм натягивания тетивы, металлическая дуга лука, прицел, спусковая скоба, пучок стрел длиной в полметра. Хмыкнув, Толя взял арбалет, подивившись его весу, подхватил черный дипломат, тяжелый, как сейф, и вылез в мир, соседствующий с миром Гашшарвы через анфиладу "комнат"-вселенных, разделенных потенциальным хронобарьером.
Кокон темпорала в этом хроне располагался на астероиде. Такэда понял это сразу, ощутив невероятную легкость во всем теле и увидев дикое звездное небо над головой. Дикое – потому что звезды, крупные и яркие, пульсировали, пылали яростным бело-голубым накалом и крутились вокруг каруселью: астероид вращался.
Одна из звезд была крупнее остальных, показывая крохотный диск с космами протуберанцев, это и было солнце системы, в которую входил астероид с темпоралом.
Почувствовав головокружение, Такэда опустил очи долу, разглядел на бликующей поверхности астероида симметрично расположенные ребра, идеальные треугольные выступы, ряд выдавленных воронок, и понял, что астероид на самом деле спутник, а может, космический корабль или его обломок. Темпорал выглядел естественной пристройкой на корпусе корабля.
Стараясь не делать резких движений, чтобы не улететь в космос, инженер, запакованный диморфантом в подобие подводного скафандра, в раздумьи обошел темпорал, но исследовать "обломок" не решился, хотя опасности не видел и не чуял. Отойдя к группе треугольных выступов, напоминающих акульи плавники, он сел на транскоф лицом к темпоралу и стал ждать, поглядывая на бесшумно бегущие звезды. Что-то в их свечении пульсирующем, будто все они родились цефеидами, было не так. "Рождение" темпорала, "отливка" его в конкретную форму живого существа произошла почти без эффектов. Что-то звонко щелкнуло в ушах, будто у Толи лопнул сосудик, "астероид" повело в сторону и вниз, словно он попал в "колдобину", металлическая полусфера темпорала расползлась в искрящееся облако сизого дыма, а облако в свою очередь сформировалось в две человекоподобные фигуры. Но если одна из них, спустя несколько минут, перестав светиться, превратилась в человека в комбинезоне, с головой Сухова то вторая, не теряя человекообразной формы, так и осталась текучей, искрящейся, прозрачно-твердой одновременно, словно состояла из расплавленного жидкого металла или стекла. Лишь изредка в передней части головы проглядывал кто-то, лик безусловйо разумного существа, но не человека.
Такэда медленно встал, памятуя о малой силе тяжести, проглотил ком в горле, просипел:
– Привет, Отшельник… По этому поводу не мешало бы выпить чего-нибудь вкусного, шампанского, например.
– Я бы не хотел, чтобы вы называли меня Отшельником, – раздался в ушах Толи приятный баритон темпорала. – Если можно, зовите меня как-нибудь иначе. Что касается термина "выпить", то я не человек и не совсем…
– Он пошутил, – перебил "новорожденного" Никита. – Хотя, с другой стороны, "выпить" – это одна из традиций человеческого племени и не из самых вредных. Что касается имени… имя – вибрация Космоса, Отшельник, и дается богами при истинном рождении. Ты должен помнить, как тебя назвал творец.
Бывший темпорал ответил не сразу. Он скользящей походкой, вызывающей ассоциации мягкого шага пантеры, прошелся по выпуклому боку астероида-корабля, как бы пробуя свое новое тело.
Такэда представил, с каким усилием и болью это странное существо-механизм выдирало из всех хронов-слоев Веера свои "нервы", струны хроносвязи, с "нейронами", станциями хроносдвига на окончаниях, и ему стало не по себе. Темпорал собрал воедино, в одно тело, не просто ансамбль нервных клеток, но колоссальной сложности ансамбль! Человеческий мозг с его двумястами миллиардов нейронов не шел с ним по количеству и сложности ни в какое сравнение.
Никита прочитал мысль Такэды и послал успокаивающий импульс, который расшифровывался, как "и мы не лыком шиты".
Темпорал наконец вышел из задумчивости. В голосе его прозвучала горечь:
– У меня не было имени. Творец создавал меня не существом, а физической системой с зачатками разума и чувств, но не имеющей собственной воли и выбора.
– Зато сейчас ты свободен, – тихо сказал Никита.
Темпорал помолчал немного и рассмеялся – радостно и недоверчиво.
– А ведь верно, Посланник! Я еще этого не понял. Но иметь собственное, подчиняющееся только тебе тело, так забавно! Итак – имя, отцы.
Такэда и Сухов переглянулись.
– Вертумн, – предложил Толя. – Был такой древнеримский бог перемен.
– Вер-тум-н, – произнес по слогам темпорал, пробуя слово на язык, причем букву "н" он умудрился произнести отдельно. – Неплохо, но смысл не точен, я не бог вообще и не бог перемен в частности. Мне бы поближе к естеству, конь есть конь, джентльмены, даже если он говорящий.
Сухов засмеялся.
– Лично я знаю из истории лишь одного коня, имеющего имя, – Буцефал, конь Александра Македонского.
– Почему, были и другие лошади с именами, – возразил Такэда. Например, Дадхикра или Дадхикраван, конь царя Трасадасью. Исключительно быстрый, победоносный боевой конь, подобный ветру и птице.
– Да? – нерешительно проговорил темпорал.
Сухов снова засмеялся.
– В принципе, имя звучное, но я предложил бы нечто попроще. Ведь ты теперь, по сути, маг, чародей, хотя и со стороны первичного знания, технологии, а не магии. Если же глянуть со стороны, ты – джинн. Или иблис, ифрит, аш-шайтан. Нет?
– Джинн, – произнес темпорал выразительно. – Иб-блис… аш-шайтан… Нет, все же Дадхикраван лучше. Дадхикра… Дадхи.
Я согласен, зовите меня Дадхи.
Никита открыл рот, собираясь сказать, что он имел в виду названия магов древности, известные на Земле из сказаний и легенд, но передумал. Темпорал выбрал имя и был недалек от истины: в их компании он действительно исполнял роль боевого коня, подобного ветру и птице.
– Давайте перекусим, – предложил Такэда, у которого от голода свело желудок. – Под звездами я еще не ел.
– Что? Под звездами? – Сухов глянул на Толю непонимающе. – А-а… ты думаешь – это звезды?
– А что?
– Это Нгеви, так называемый "мир нерожденных душ". Твои "звезды" сгустки информации, которые можно внедрить в любой неживой предмет и на некоторое время оживить его. Помнишь "внедрения" и "вселения", преследующие нас на Земле? Игвы черпали "души" отсюда.
– О Сусаноо! – прошептал Такэда. – Мне ли не помнить "внедрения"! Но я не знал – как это делается! А эта штука под ногами – корабль? Спутник?
– Сторож. Вернее, пастух местного скопления "душ" или, если хочешь, "стада".
– Почему же он не реагирует на нас?
– Потому что я его усыпил, наложил заклятие. Все, Оямыч, лекция закончилась, умерь свой исследовательский пыл. Мы начинаем взрывать стену потенциального барьера между этим хроном и Гашшарвой, доставай "гранаты". Кстати, что это за приобретение? – Никита кивнул на "детский арбалет".
– Это оружие "божественного стрелка", рыцаря-одиночки Асура, ответил молчавший Дадхикраван, который явно чувствовал себя стесненно. Представляет собой генератор развертки "суперструн", то есть свернутых в одномерные объекты многомерных пространств. Стрелы как раз и есть "суперструны".
Такэда озадаченно глянул на арбалет, на стрелы, тихонько зашипел сквозь зубы.
– Никогда бы не подумал! Как же им пользоваться?
– Как и обычным арбалетом: вложил стрелу, натянул тетиву и отпустил спусковую скобу.
– Ладно, авось пригодится. – Никита открыл транскоф и извлек из него шиххиртх, три ребристых черных шара величиной с яблоко – хроногранаты и прибор, напоминающий очки-консервы.
Протянул очки Такэде.
– Это тебе, надевай. Будешь видеть во всех диапазонах электромагнитного спектра и даже в магическом поле.
Толя послушно нацепил очки, приказав диморфанту ослабить силовое поле шлема на время надевания. Сначала он ничего не увидел, затем перед глазами замелькали цветовые пятна, поплыли хороводы искр, пунктиры и световые штрихи: прибор настраивался под хозяина, – и скачком картина изменилась.
Звезды над головой превратились в светящихся птиц, "астероид" под ногами – в львиноголового орла, распростершего крылья метров на триста, и лишь темпорал-Дадхикраван да сам Сухов не изменились, остались с виду теми же, какими их видел Толя невооруженным глазом.
– Орел! – хмыкнул инженер скептически.
Сухов понял.
– Очки пытаются настроиться на прямое восприятие, но они в общем-то не предназначены для человека. Абсолютно адекватной картины ты все равно не увидишь. Теперь ждите, мне надо выйти в эйдос и настроиться, сил понадобится очень много.
Сухов уселся на одном из горбов согнутого крыла орла-пастуха в позе лотоса, застыл. Текуче-огненный Дадхикраван обошел его кругом, излучая волну любопытства, и Такэда почувствовал к нему растущее расположение. Бывший темпорал раскрывался эмоционально в диапазоне, достаточно близком человеческому, его можно было понять, с ним можно было дружить.
Такэда перевел взгляд на Никиту: вспомнилось, как танцор боролся с пси-двойником Даймона во владениях Яросвета. Но этот Сухов отличался от того, как взрослая особь от эмбриона, его магические возможности возросли многократно, он вырос и продолжал увеличивать свою силу. "Спасибо за "взрослую особь", – прозвучало в голове Толи. Никита подслушал его мысли, оставаясь неподвижным и безучастным, ушедшим в себя. Где в это время бродила его душа – мысль, – Толя боялся даже представисть.
Сеанс медитации закончился тем, что кожа на лице Сухова поголубела и засветилась, а вокруг головы взметнулись прозрачные струйки сияния.
– Порядок! – Никита вскочил на ноги, отрываясь при этом от перьев спящего орла на два метра. – Прячься, Оямыч, под крыло этой птички. Начинаем.
Сухов повернулся к Дадхикравану, и между ними произошел секундный диалог, которого Такэда не услышал. Подождав, пока инженер укроется в перьях орла-пастуха, Никита кивнул бывшему темпоралу, и оба они подбросили вверх по хроногранате.
На высоте десяти-двенадцати метров между черными шарами бесшумно проскочила малиновая молния, от которой тем не менее тело орла под ногами содрогнулось и заколебалось. А затем на месте гранат вздулось лиловое пламя и ударило во все стороны миллионами сжигающих все языков. Такэда почувствовал, как по нервам прокатилась волна неистовой боли, закричал. Мышцы скрутило так, что они, казалось, вот-вот лопнут. Голова распухла, кости черепа размякли, растянулись безразмерной пленкой. Сердце сжалось в точку, перестало гнать кровь по жилам. Сознание померкло… восстановилось на мгновение.
Такэда сквозь окуляры своего прибора универсального видения разглядел над фигурами Сухова и Дадхикрав на золотистую вуаль защитного поля; точно такая же вуаль прикрывала и его, генерируемая Никитой. Но зрение стало гаснуть, несмотря на все усилия Такэды удержаться от падения в омут беспамятства. Последнее, что он увидел, было появление в ревущих огненных вихрях двух черных пятен, похожих на гигантские когтистые лапы…
Диморфант сделал все, что мог, чтобы защитить хозяина от буйства вырвавшихся на свободу стихий и энергий, названий которых не знали земные языки, но полностью погасить их влияние не смог…
Сухову удалось увидеть больше. "Хроногранаты", по сути, генераторы "аморфного" времени изменили вакуум таким образом, что потенциальный барьер между хронами "выпятился" в этом месте, стал тонким и лопнул. Два мира с разными наборами физических констант и сдвинутыми относительно друг друга потоками времен смешались, породив волны искривлений, изгибов и завихрений многомерных пространств, пузыри с локальным ходом времени, удивительные узлы взаимодействующих полей, стенки, "бочки", "розы", спрессованные "плиты" и другие фигуры из геометрии невозможного. Одной из таких фигур была "улитка" – свернутое спиралью пространство, – время в центре которой стояло, а к краю спирали разгонялось до бесконечной скорости. Магам едва удалось избежать столкновения с ней, разрывающей все, что попадалось на пути – не на части и даже не на атомы – на стринги и суперточки, кванты пространства.
Подхватив потерявшего сознание Такэду, Никита ослабил напряжение внешнего изолирующего поля, дал захватить образовавшейся "потенциальной яме" защитный кокон с людьми и Дадхикраваном, и взорвал впереди последнюю "гранату". С гулом, потрясшим кокон, тела людей, мир Нгеви и всю Лестницу Шаданакара – Веер Миров, – пузырь с пассажирами провалился в Гашшарву, хрон абсурда, первопричиной которой была высшая воля его творца – Великого игвы Гиибели.
Такэда пришел в себя от свежего ветерка, щекотавшего кожу на лице отросшими волосами.
Он лежал в спортивном костюме на пригорке, заросшем мягкой зеленой травой. Пригорок заканчивался обрывом, под которым текла неширокая река. Другой ее берег был низким, пойменным, за ним начинались луга до горизонта, подернутого сизоватой дымкой. Сзади, за спиной лежащего, начиналась полоса кустарника, переходящего в лиственный лес. Небо над головой с ласковым солнышком было голубым, легким, бездонным, с пушистыми облачками, такое небо могло принадлежать только Земле.
Толя привстал на локте, с недоверием прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего не болело, тело просило движения, казалось послушным и отдохнувшим. Ветерок принес волну цветочно-травяных запахов, но этим лишь усилил тревогу. Ощупав себя, инженер убедился, что на нем все еще надет диморфант, принявший форму спортивного костюма с Кроссовками, а подушкой служил транскоф, потерявший свое значение мгновенного лифта, но сохранивший функции чемодана, многомерного вместилища ддя переноски любого количества вещей.
– Лопни мои глаза! – С расстановкой произнес Толя. Он вдруг похолодел от мысли, что Сухов переправил его на Землю, а сам вернулся в Гашшарву. Такого от него можно было ждать. Но в это время кусты невдалеке зашевелились, и на берет реки вышли неторопливо беседующие – по меркам пси-контакта – Сухови Дадхикраван.
Никита был одет в любимый джинсовый костюм, а бывший темпорал так и остался подобием человеческой фигуры, вылепленной из жидкого огня. На лице его, текучем, смазанном, плоском, иногда проступал человеческий лик, но чаще мелькали отдельные черты: нос, губы, глаза, – чтобы тут же исчезнуть, уйти в глубину переливчатого пламени.
Оклемался? – помахал рукой Никита; над его готовой изредка возникала сеточка свечения. – Как самочувствие, меченоша?
Есть хочу, – мрачно ответил Такэда. – Где это мы?
А ты разве не видишь?
Не вижу.
Помнишь, нам подарили свернутый пейзаж? Мы в нем.
Такэда с облегчением вздохнул.
– А я грешным делом подумал… Значит, мы в Гашшарве? Но как же… а если нас обнаружат, пока мы тут отдыхаем?
– Не обнаружат, – раздался чуть звенящий баритон Дадхикравана. Субпространственная свертка ограничена хроносрезом с почти нулевым ходом времени. Развернув кокон и войдя в него, мы как бы исчезли для наблюдателей, жителей хрона. Здесь можно прожить земной год, в то время как снаружи пройдет несколько мгновений.
– Ё моё! – искренне сказал Толя.
Сухов засмеялся, оглядываясь на Дадхикравана.
– На эти темы с цим можно беседовать сутками, он фанатикисследователь и готов ради знаний прыгнуть в пасть дьяволу.
– Ты обо мне слишком хорошего мнения, – застеснялся Такэда. – А как мы отсюда выйдем?
– Ногами. Обрыв перед тобой на самом деле – выход. Все, Оямыч, вопросы потом, разворачивай второй подарок – скатертьсамобранку Итангейя, я тоже не прочь перекусить. А заодно проведем ревизию снаряжения.
Такэда открыл транскоф и начал выкладывать его содержимое на траву: арбалет со стрелами, свернутыми пространствами, шиххиртх, прибор многодиапазонного видения, пси-рацию, пэри, золотую "муху" опознавания, врученную Вуккубом, пластинку из "слоновой кости", кухонный комбайн или скатерть-самобранку, коробку НЗ.
– Все, там больше ничего нет.
Сухов кивнул, достал из внутреннего кармана отливающий живой чернотой пистолет – инферно. Умертвие. Взвесил в руке и спрятал обратно. Погладил торчащую за поясом рукоять меча.
– Я думаю, этого нам будет достаточно.
– Если не нарвемся на мертвую зону – достаточно, – сказал Дадхикраван. – Однако следует помнить, что в Гашшарве воплощен феномен своеобразного ямапракатихария: психофизическое воздействие рождает ответное противодействие среды, поэтому магическая мощь любого пришельца будет нейтрализована почти полностью. Гиибель создавала этот хрон, чтобы властвовать в нем безраздельно, и единственный универсальный закон Гашшарвы – ее воля.
– Ничего, прорвемся.
– Прошу учесть еще вот что, – продолжал Дадхикраван, не выказывая чувств. – Размерность Гашшарвы не целочисленна, что порождает ряд эффектов, абсурдных с точки зрения человека, а квантование пространства-времени происходит по другим законам.
– Ну-ну? – Глаза Такэды загорелись. – А как это выглядит конкретно?
– Узнаете. – Ответ Дадхикравана был сродни пожиманию плечами. – Серые зоны мы, может быть, и пройдем, но в мертвых зонах чрезвычайно высок риск случайной гибели. А отличить их друг от друга извне почти невозможно.
– Ну все, запугал до дрожи в коленках, – сказал Сухов, поглаживая рукой пластинку "скатерти-самобранки". – Как, Оямыч, может, вернемся?
– Двум смертям не бывать, – начал Такэда.
– …а одной не миновать, – закончил Никита, и тишину этого дивного уголка земной природы нарушил дружный хохот.
Огненный псевдочеловек смотрел на них растерянно, с легкой тревогой. Не разбираясь хорошо в человеческих эмоциях, он не совсем понимал причин смеха, зная, что впереди их ждет смертельная опасность.
В том, что они попали в мир абсурда, Такэда убедился в первые же минуты путешествия по Гашшарве.
Из кокона отдыха с земным ландшафтом они вышути в синефиолетовое марево без определенных ориентиров, с плывущими светящимися дымами, неясными темными громадами, с низкой туманной пеленой вместо неба и скользящими между громад голубыми, просвечивающими, как кисея, призраками. Призраки иногда проносились целыми вереницами и долго светились сквозь туман причудливыми пятнами, постепенно тускнея. Они были изменчивы и неуловимы, бесшумны и неустойчивы, как и дым, и темные утесы, похожие на горы тяжелого дыма, и лишь твердь под ногами не обманывала зрение брусчатка!
Сила тяжести в этом мире была близка к земной.
Маги посоветовались о чем-то, перейдя на пси-связь, и двинулись к одному из "утесов", который оказался провалом, входом в другое пространство, резко отличающееся по условиям от синефиолетового.
Путники увидели себя на вершине холма с крутыми огонами.
Холм имел бело-серебряную морщинистую поверхность, поросшую странной травой: длинные гибкие хлысты коричневого цвета, полупрозрачные вблизи то расслаивались на сотни тонких нитей, превращаясь в пушистые елочки, то сжимались; казалось, трава эта дышит. Десятки других таких же холмов, почти идеальных полусфер, были разбросаны по мрачной коричнево-зеленой равнине с миллионами кочек и белесых пузырей. Равнина не имела горизонта, уходя краями в бесконечность, и освещалась крупными звездами, глядящими с угольно-черного небосвода.
– И-и-й-я-а-а! – раздался от подножия холма чей-то протяжный выкрик.
Послышался скрип, хруст, резкие щелчки, похожие на удары кнута, почва под ногами затряслась, из-за крутого бока холма показались ярко-желтые рога, а за ними уродливая морда какого-то животного. Такэда оглянулся на спутников, но те стояли спокойно. Зверь выполз на холм весь, так что замершие люди могли рассмотреть его целиком.
Он очень походил на трицератопса, гигантского травоядного динозавра, обитавшего в конце мелового периода на Земле, но выявились и отличия: оранжевая пупырчатая шкура у него походила на акулью, глаз было три, как и лап, а ног не было совсем, словно он ползал по земле на брюхе, как улитка. На людей и их спутника зверь, ростом достигавший Сухову до плеч, не обратил внимания.
Методично наклоняясь к стеблям травы, он облизывал каждый длинным языком, так что стебель завивался в спираль, и полз дальше. За ним показался еще один и еще, пока не выбралось все стадо в двадцать с лишним особей. Последним показался пастух, гигант в косматой шкуре, похожий на ограненный кусок скалы коричнево-красного цвета, с головой лягушки или тритона, но с одним щелевидным глазом. В правой лапе чудовище держало толстый, в руку человека, кнут, а в левой изящный аппарат со множеством шкал, окошек, индикаторов и клавищ, напоминающий магнитофон.
Заметив группку пришельцев, он остановился и пригнулся, пристально разглядывая необычных существ, потом оскалил желтые зубы, рыкнул басом: "Уррум-бре!" – и поднял кнут. Раздался свист и резкий удар – конец кнута достал Такэду, отбросив его метров на пять, хотя между пастухом и людьми было не меньше сотни метров. Инженер уцелел только благодаря диморфанту.
– Хороший щелчок. – хладнокровно сказал он. – Можно я тоже его… щелкну?
Пастух снова поднял свой исполинский кнут. Свист, удар, порыв ветра, но Сухов, в которого на сей раз воткнулось колючее охвостье кнута, остался недвижим. За меч он, однако, браться не спешил. Сказал негромко:
– Иди своей дорогой, служитель рока, мы тебе не враги и не соперники.
Чудовище снова оскалилось в пародии на улыбку, закинуло кнут за плечи и пошагало вслед за своим стадом, уже начавшим спускаться с холма. Сопение, хруст и топот стихли.
– Кто это был? – осведомился Такэда.
– Его имя невозможно выговорить, – ответил с запинкой Никита. – Но его земной аналог – Ананке, божество необходимости, неизбежности. Здесь он пасет случайность, неопределенность. Давай-ка спустимся за ним, сейчас оно проснется.
– Кто – "оно"?
Сухов не ответил, быстро направляясь вслед за прошедшим стадом.
Они спустились с холма на равнину, утонув в рыхлой почве по щиколотку. Пастух уже увел свое стадо к следующему холму, то и дело слышался его полукрик-полувой "и-и-и-й-я-а-а!" в сопровождении щелкания кнута. Несмотря на размеры и немалый вес улиткообразные "трицератопсы" следов на равнине почти не оставляли, только слегка утрамбовывали почву.
По примеру Сухова Дадхикраван и Толя отошли от холма подальше и стали ждать. Такэда лишь теперь заметил, что над каждым холмом небо как бы размыто и выпячивается, "свисает" вниз туманно-фиолетовым клином. Видимо, это были пространственные воронки, связывающие "серые зоны" Гашшарвы с отличающимися природными условиями. Толя хотел обратить внимание Никиты на сей очевидный факт, но в этот момент холм, с которого они спустились, зашевелился.
Он заерзал вправо и влево, приподнялся, показав бледно-серое пузо со множеством складок-ног, а из-под ближнего его края вынырнула отвратительная, усеянная костяными бляшками, клювастая голова. Холм был… колоссальных размеров черепахой!
– Хорор, – сказал Дадхикраван. – Зона тортиллогенеза. Садок для черепах, предназначенных для предельно простых миров. В данном случае для миров, представляющих собой океан, по которому плавают черепахи, а на их панцирях в свою очередь стоят слоны, держащие плоские земли.
– Ага, – сказал Такэда меланхолически. – Значит, Веер реализовал и такие вселенные. Или вы шутите?
– Ни в коем разе, – проворчал Никита. – По сути, Шаданакар отразил физически в_с_е земные мифы. Например, есть хрон – колоссальное дерево размером с приличное скопление галактик, каждый листик которого – вход в "переулок" со своим пространством и временем. Кстати, это Эраншахр, мир Даймона. А есть хроны, условий которых невозможно передать словами. Да и тот, в который мы пробрались – Гашшарва, мир-оборотень, достаточно сложен, ибо живет по законам статистической физики. Сечешь, инженер?
Такэда "сёк". Теоретически Вселенная, живушая по законам статистической физики, должна представлять собой вселенную большого биллиарда. Траектории ее объектов изменчивы, быстро теряют устойчивость и не обладают памятью о начальных условиях движения. Теоретически. А на практике?
– Можно проверить? – спросил Толя и, не дождавшись ответа, разрядил арбалет в голову черепахи.
Удар стрелы – свернутого пространства – был страшен. Она пробила голову навылет, прошла горообразное тело черепахи и умчалась вдаль, не снизив скорости. И тут же ландшафт стал изменяться, равнина с куполами спящих черепах превратилась в пустыню с разбросанными то там, то здесь группками удивительных скал, с крупным, как рис, перламутровым песком, с долинами пересохших рек. Лишь небо почти не изменилось, оставаясь бархатно черным, с крупными звездами и крыльями туманностей.
– В следующий раз предупреждай, – буркнул Сухов. – Метаморфозы и переходы из зоны в зону здесь небезобидны.
Такэда поклонился, не сводя глаз с ближайших скал, вернее, с того предмета, который лежал за ними. С виду это был полузасыпанный песком скелет гиганта длиной чуть ли не в полкилометра.
– По-моему, мы попали на верную дорогу, – развеселился Дадхикраван. Это Фаридун, земля турсов, Дворец Гиибели гдето рядом, за двумя-тремя переходами. Предлагаю поискать здесь помощников. Турсы в свое время выступили против демономагов, и Гиибель превратила их мир в своеобразную тюрьму, переступив невидимую границу которой, они лишались разума и магических сил. Видите скелет? Это скелет Траэтаона.
– Э-э? – произнес Такэда. – Но ведь, насколько я знаю, турсы – это тролли?
– Не только. Это исполины, предшествующие богам и людям.
Святогор, как вы уже знаете, тоже был одним из них, вот почему его меч столь необычен, универсален и могуч. По преданию, турсы – потомки одного из nusquam est gui ubique est… вы неправильно называете его Богом данного мгновения. Но и я мало что знаю о нем и его племени. В памяти сохранились лишь намеки моего создателя о том, что они – из более сложных систем вселенных и могут быть очень, жестокими. Они могут вмешаться в любую ситуацию и в момент, верша мгновенный суд. Не знаю только, справедливый или нет.
– Я слышал об этом, – кивнул Сухов. – Я еще не все понимаю из того, что проходит мне по каналу Вести, но о "мгновенном Боге" сведения действительно противоречивы. Ну, а турсы первыми начали обживать Шаданакар, Люцифер объявился позже. Игвы, раругги, хаббардианцы и прочее почти современники людям Земли, ну, может, чуть постарше.
– Время, – напомнил Дадхикраван. – Идти нам далеко, а нюх у Гиибели ца магов – тоньше любого. Садитесь-ка, друзья, на меня, я ведь все-таки в некотором роде конь.
Такэда, сраженный тем, что услышал только что, замешкался, и Никита подтолкнул его в спину:
– Садись. Эта пустыня лежит не в трех измерениях, как тебе кажется, а в семи, поэтому своим ходом к Гиибели не попасть.
– Да я и не очень-то стремлюсь… – Такэда запнулся, увидев, как Дадхикраван из подобия человека превратился в огненную лошадь с гигантскими крыльями. Сухов молча подхватил инженера подмышки и легко усадил между крыльев, сам устроившись сзади.
– Держись за гриву. Кстати, обрати внимание на скалы.
– Уже обратил. Похожи на карликов… или гномов. Они живые или причуда местной природы?
– Дадхикраван только что говорил о них. Это турсы, пытавшиеся переступить границу Гашшарвы. Они живы, но "рассыпаны" по другим измерениям, время для них течет иначе.
– "Рассыпаны" как… Ксения?
Сухов заметно вздрогнул, но ответил не сразу.
Конь-Дадхикраван рванулся вперед, набирая скорость, и вскоре воспарил на крыльях, превративших его в полуорла-полудракона.
– Ксения "рассыпана" по уровню гипер, – проговорил наконец Никита угрюмо. – И хирургия ей необходима точно такого же уровня.
Толя не стал спрашивать, что это такое, заметив, как сжалась рука Сухова на рукояти меча. Подумал только, что подобная хирургия – если Никита имел в виду меч – полезна далеко не всем.
Никита, который услышал его мысль, печально улыбнулся в ответ.
Он и сам не был уверен, что сможет вернуть Ксению такой, какой она была.
Спустя час, если судить по субъективному восприятию времени Такэдой, пустынный ландшафт под крыльями Дадхикравана резко изменился. Толя, вытаращив глаза, смотрел, как ветер гонит волны с барашками пены по морю без конца и края. Никакой границы или берега они не пролетали, внизу расстилалась пустыня с барханным узором – и вдруг сразу появилось море. Еще через несколько секунд в волнах показался остров, напоминающий гигантский черный каменный столб с плоской вершиной. Диаметр острова не превышал трех-четырех километров, но его пересекала река, словно обрубленная с двух концов, ограниченная размерами острова. Она спокойно появлялась из ничего, из воздуха, и точно так же утекала в никуда. А на ее берегу располагалась группа из пяти всадников: пять черных коней в кольчужных накидках, пять высоких фигур в черных плащах с капюшонами, скрывающих руки и ноги.
У Такэды заныли зубы, так он их сжал: Было ясно, что отряд стоит здесь давно и ждет их.
– Плащи… – тронул Толя Сухова за руку. – Снова ЧК? Или все слуги Четырех носят такие плащи?
– Плащи – это реакция твоих органов чувств, – нехотя сказал Никита. Наверное, у тебя зло и ненависть изначально ассоциируется с черными плащами. На самом деле одеты они иначе.
Между Суховым и Дадхикраваном произошел секундный псиразговор, и летающий конь начал снижаться.
– Будем драться? – полуутвердительно спросил Такэда. – По всему видно, что эти всадники… Апокалипсиса ждут нас.
– Не вмешивайся, – тихо сказал Никита. – Это не игвы, а всего лишь Дактили, но лучше с ними договориться по-мирному.
– Хм… – Такэда призадумался. В земных мифах тоже встречались дактили – существа-воины, выросшие из отпечатков богини Реи, пять мужчин и пять женщин, – однако встретить живых мифологических героев Толя не предполагал. Хотя уже в который раз изумился совпадению мифа с реальным аналогом, существующим во плоти и крови.
Бывший темпорал приземлился на берегу реки, твердом, похожем на бугристо застывший бетон, ссадил наездников и сложил крылья, превращаясь в огненного псевдочеловека. Сухов подошел к нему, и оба они повернулись к недвижно стоящей в тридцати шагах группе черных всадников. Только теперь Такэда разглядел, что у ног черных коней лежит какой-то длинный тюк или мешок, перевязанный светящейся бечевой.
Видимо, Никита и Дадхикраван, вступили в пси-контакт с Дактилями, потому что пауза затянулась, а потом без всяких видимых причин черные всадники ринулись на людей.
Кони их выросли в размерах, как и они сами, раз в пять, скачком преодолели расстояние, отделявшее всадников от людей. У Дактилей на груди сквозь плащи проросли не руки – гигантские топоры, а сами они изогнулись гигантскими запятыми, являясь как бы продолжениями коней, словно вырастая из их боков. Такэда невольно схватился за арблет, удар казался неминуемым, но в этот миг с тихим шелестом пронзило воздух сияющее лезвие Финиста, Святогорова меча, и трое всадников покатились в реку. Оставшихся сшиб с седел Дадхикраван, превратившись в два огненных кулака.
Так же мгновенно, как и начиная атаку, черные монстры вскочили на коней и умчались вдоль реки на другой конец острова, где исчезли, растворились в воздухе подобно самой реке.
– Странно,. – сказал им вслед Никита, бросая меч в ножны.
– Да уж, бойцы из них неважные, – согласился Такэда, скорее, удивленный, чем обрадованный исходом боя. – Я думал не зарубят, так затопчут.
– Они – порождение не злой, но равнодушной мысли. Кто же приказал им встретить нас в этом колодце?
– В каком кол… – Такэда не закончил. Пейзаж вокруг изменился. Только что они стояли на острове – и вот уже вокруг сомкнулись каменные стены. Поверхность острова стала дном огромного колодца со многокилометровыми стенами, и лишь река да черное звездное небо не изменились. Теперь было видно, что река вытекает из черного зева одной пещеры и с гулом скрывается в другой, исчезая в абсолютном мраке.
Вдруг брошенный Дактилями, тюк зашевелился. Веревки, связывающие его, засветились сильней, но не лопнули.
– Не советую, – сказал Дадхикраван, поймав желание Никиты. – Все это неспроста. Нас хотят задержать до прибытия владыки хрона, это очевидно.
Вместо ответа Сухов достал меч, мягким и гибким движением крутнул его наискось, и зеленовато бликующее лезвие, удлинившись на тридцать шагов и достав тюк, с филигранной точностью перерезало светящийся шпагат.
Тюк стал раскручиваться, задымился, распался на сизо-сийие струи, испарился, и перед взорами людей предстал трехметровый великан в каких-то ярких лохмотьях и остатках лат, безбородый, краснолицый, холодноглазый, с копной вьющихся красных волос.
– Гуррах! – прорычал он, пронзая взглядом спасителей.
Сухов засмеялся.
– Что он сказал? – осведомился Такэда, пожалев о давно пропавшем лингвере.
– Мржешь считать это приветствием. – Никита взмахнул рукой. – Хайдуур меиз де рра боуодоро. Фа на?
– Де меиз хурракен Фаридун девиэр, – ответил великан, стукнув себя кулаком в грудь.
– Его зовут Фаридун, он борец с дэвами, то есть с демонами, – перевел Никита.
– Урр ффахана сентурре меиз дуггуришша! – добавил освобожденный, угрожающе оскалился. – Шешу ззу меиз брандха?
– Он спрашивает, почему мы не убили его обидчиков. – Никита погрустнел. – М-да… Ффе ддуоз беренхе?
Брандха гуррах! – заревел борец с дэвами.
Сам дурак, – перевел Такэда хладнокровно. – Так?
Почти, – усмехнулся Сухов. – Если мы не дадим ему оружия, еды и питья, он сам нас убьет.
Толя тихо присвистнул.
– Силен дэвоборец! Есть пословица: кто слишком долго борется с драконами, сам становится драконом. Или демоном. Этот, наверное, доборолся. Так ты дашь ему оружие?
Никита отрицательно качнул головой.
– Рыцать-одиночка должен оружие добыть, а не просить. Дадхи, поехали дальше: Бывший темпорал помедлил немного, ему тоже что-то не нравилось в ситуации, но время не ждало, и он снова превратился в коня, правда, теперь без крыльев. Сопровождаемые взглядом свирепого Фаридуна, славшего им вдогонку проклятия на своем языке, всадники проскакали вдоль реки до стены колодца, Дадхикраван прыгнул прямо в стену, отчего Такэда инстинктивно отпрянул, ожидая столкновения, но они пронизали "камень" без каких-либо эффектов и вынырнули уже в космосе: глубокая чернота со всех сторон, россыпи звезд и скоплений, чередование провалов и облаков света.
И невесомость.
Желудок инженера прыгнул к горлу, мышцы сжались, как при падении в бездну, и ему пришлось некоторое время бороться с организмом, убеждать его, что никуда они не падают. На Сухова внезапная невесомость не произвела впечатления, как и на Дадхикравана. Оба продолжали переговариваться в пси-диапазоне, советовались, искали какие-то ориентиры, и отсутствие воздуха и силы тяжести их не беспокоило. Они нашли верную дорогу в тот момент, когда Толя справился с тошнотой и пытался осмотреться.
Дадхикраван прыгнул "вверх" – судя по приливу крови к ногам, и спустя несколько мгновений все трое вывалились на поляну в диком, высохшем великаньем лесу. Исполинские деревья необыкновенных, омерзительно живых форм, застыли вокруг, словно застигнутое мгновенным жаром, сгоревшее и высохшее войско. Стволы их нельзя было не только обхватить, но и окинуть одним взглядом, в каждом из них могло уместиться такое сооружение, как храм Василия Блаженного.
– Парк Гиибели, – сказал Никита. – Еще один прыжок, и мы у цели. Готовься, Оямыч, будет жарко, и держись за нашими спинами.
Такэда, который во все глаза смотрел на десятиметровый холм неподалеку, с трудом признав в нем гигантский муравейник, не услышал его.
– Вот это муравьи! Они же ростом с меня!
– Это не муравьи, – сказал Никита, мельком взглянув на фиолетово-черных созданий, суетящихся на муравейнике. – Равно как и деревья вокруг – не деревья, а пространственные пузыри с локальным ходом времени и разными наборами констант.
Один из древесных гигантов вдруг растрескался, как сухая глина, и осыпался грудой обломков, которая начала расплываться, таять, пока не превратилась в желто-коричневую лужу, часто взбулькивающую пузырями. Пузыри не лопались, а ныряли в жидкость, как живые, чтобы вынырнуть вновь. Некоторые из них напоминали выпуклые фасеточные глаза, пристально всматривающиеся в людей.
А потом лужа медленно потекла, вернее, поползла прочь, выбрасывая вперед ручейки-псевдоподии и обтекая препятствия – валуны, пни и деревья. Исчезла за пригорком с деревом, миллионы высохших ветвей которого создавали впечатление застывшего взрыва.
– Вот именно, – сказал Никита, прочитав мысль друга. – Не отвлекайся, Наблюдатель. Поехали дальше.
Последний прыжок Дадхикравана сквозь узлы иномерных пространственных структур вынес их на гладкую, металлически отблескивающую равнину, уходящую в бесконечность, на которой на фоне бледно-зеленого, в тусклых серебристых пятнах неба высилась самая странная из башен, когда-либо виданных Такэдой. Она представляла собой нечто, напоминающее бесконечной высоты сталактит, опирающийся на игольчатое острие, просвечивающий, белый с голубым и желтым, с наплывами и прозрачными "слезами", вспыхивающий редкими изумрудными и рубиновыми искрами, и в то же время было видно, что "сталактит" – сложнейшее техническое сооружение, а также красивейшее архитектурное творение, вызывающее благоговейный восторг и впечатление гармонии и завершенности.
– Эхурсагкуркурра, – произнес Никита; с угрюмой торжественностью. Дворец Гиибели. Ось ее мира, соединяющая континуумы экспериментальных вселенных… Кстати, Оямыч, как ты оцениваешь расстояние до замка-дворца?
– Километров двадцать, – прикинул Такэда.
– Около трехсот тысяч! Примерно столько же, сколько от Земли до Луны.
– Не может быть!
– Может. А кроме замка ты ничего не видишь?
– Где? – Такэда огляделся. – Ничего, пусто.
– Рядом с замком.
Толя напряг зрение.
– Точка какая-то… мушка… или песчинка.
– Это жругр.
У Такэды перехватило дыхание.
– Значит, Гиибель дома… и знает, что мы тоже здесь.
– Не уверен, я почему-то ее не чувствую прямо… хотя не могу избавиться от ощущения, что она каким-то образом наблюдает за нами. Но не извне, а изнутри… не могу объяснить.
– Не пугай меня, Посланник.
– Я сам боюсь. Дадхи, нас заметили.
– Чую, – отозвался бывший темпорал.
В то же мгновение напротив путников возникла группа знакомых черно-чешуйчатых всадников, но на этот раз с откинутыми капюшонами. Конечно, это были не люди, но и не хаббардианцы – вытянутые крокодильи морды, пародирующие человеческие лица, шишковидные черепа, светящиеся узкие глаза – целых шесть, сходящихся клином к переносице, костяные наросты вместо ушей. Дактили, дети-роботы Гиибели. Впрочем, роботами их назвал привыкший к строгим формулировкам Такэда. Додумать мысль он не успел: где-то внутри него, а может быть, и на груди раздался вдруг взрыв, и Толя потерял сознание, не успев ничего понять и почувствовать.
Никита, стоявший рядом, не сразу понял, что произошло: Дактили не нападали и полями не баловались, – но потом стали заметны изменения внешнего вида инженера, то есть его скафандра-диморфанта, и выяснилось, что в кармане Такэды взорвалась хохха, пси-рация, настроенная на резонанс именно в том диапазоне, в котором "говорили" Дактили.
Диморфант спас своего хозяина и на этот раз, приняв энергоинформационный разряд на себя, однако он давно работал на пределе жизни. Скафандр Такэды потерял блеск, покоробился, рассохся, превратился в пакет "капустных листьев", опавших на металл равнины кучей ломкого пепла.
Нельзя было терять ни секунды, и Никита сделал единственное, что мог в этих условиях: снял с себя свой диморфант, внушив ему соответствующий приказ, и надел на инженера. С этого момента он вынужден был защищаться на уровне паранормальной энергетики, растрачивая отнюдь не бесконечные резервы организма. Он едва успел защититься полем, придав ему видимость одежды, как Дактили бросились на них.
Первого вместе с конем сбил на землю Дадхикраван, второго Сухов, удивляясь внезапной тяжести меча и его отказу от гипердействия. Потом вспомнились слова Дадхикравана о магическом равновесии Гашшарвы, и стало ясно, что теперь примется драться, используя лишь мастерство и воинские навыки, да физическую силу.
– Садись! – крикнул Дадхикраван, превращаясь в коня, мысленно добавляя: "У них преимущество маневра и скорости, я дам вам и то, и другое".
Никита вскочил на спину огненногривого скакуна, отбился от двух крокодилоголовых всадников и срубил третьего из немыслимого положения, когда длинная рука-топор монстра уже наносила удар в спину. "Не жалей! бросил Дадхикраван. – Бей на поражение, иначе будем кружить здесь долго. Эти ребята не боятся никого, кроме своей госпожи".
Никита отбил атаку четверых, все еще не решаясь на смертельный удар, но Дактили заставили его отнестись к бою серьезней. Двое из них начали метать в противника короткие копья, а оставшиеся дружно ударили с трех сторон, целя в коня. И Сухов, почувствовав боль. Дадхикравана, ответил бешеной атакой, срубив головы троим всадникам в течение нескольких мгновений. Четвертый, заходящий с тыла, вдруг выпал из седла со стрелой в голове, а пятый, мгновенно развернувшись и проскакав с десяток метров, исчез. Сухов оглянулся.
