***
Такэда, сидевший на металлической поверхности равнины на корточках, помахал ему арбалетом. Голос его был, как и прежде, спокоен, хотя в себя он окончательно еще не пришел:
– Ура, мы ломим, гнутся шведы!.. Старые знакомые? Что со мной было? Впечатление такое, будто во мне просверлили дырку и залили свинцом.
– Если бы не диморфант – царство ему небесное! – от тебя остались бы только плавки. Взорвалась пси-рация.
– Хохха?! Почему?
– Не знаю. Может быть, кто-то передал запредельный сигнал, рассчитывая, что она у меня. Двигаться можешь?
– Вроде, могу. А во что это ты одет? – Толя с интересом оглядел костюм друга, напоминавший трико из жидкого серебра или ртути, вот-вот готовой, казалось, пролиться лужицей на землю.
– Это аура магиполя. Твой диморфант загнулся, пришлось отдать тебе свой. Залезай на коня, поскачем к замку.
Земляне забрались на спину Дадхикравана.
– Давай, дружище!
И Дадхикраван дал, перенеся всадников под стены Эхурсагкуркурры за несколько мгновений.
Вторые сутки они бродили по замку Гиибели, действительно, как говорил Сухов, представлявшему собой не здание, а ось, связывающую миллионы миров, с которыми экспериментировал Великий игва. Правда, время в замке текло иначе, вернее, потоки событий в нем пересекались под разными углами, в результате чего путешественники то неслись в будущее, то уплывали в прошлое – относительно момента их появления в замке, но для каждого из них субъективное восприятие времени давало примерно равную оценку – вторые сутки.
С той минуты, как они отбили неожиданное нападение шидарка – еще одного защитника-сторожа Эхурсагкуркурры, невидимого и чудовищно сильного, способного расплющить в лепешку любого смельчака, и проникли в замок, друзьям никто не мешал и никто на них не нападал. Сначала это казалось странным, и лазутчики постоянно ждали каверз и ловушек со стороны прислуги замка, но так и не дождались. Да и прислуги как таковой не заметили.
Может быть, ее не было совсем, потому что замком Эхурсагкуркурру можно было назвать лишь условно – это была колоссальная, очень сложная и непостижимо пересекающаяся сама в себе лаборатория, где работали маги-демоны, решая только им понятные проблемы. Лаборатория, внутреннее пространство которой: объем, количество комнат-вселенных, длина и линейные параметры коридоров, температура, цвет и освещение – изменялись по законам стохастики.
С самого начала проникновения в замок Такэде начало казаться, что кто-то невидимый хватает за руки, толкает в спину, подсовывает под ноги ребра, пороги и трещины, шепчет в уши гадости, дергает за волосы, и в конце концов ему пришлось поделиться впечатлениями с Никитой. Однако тот объяснил все "козни нечистых" психоэмоциональным вяияние-м интерьера замка, его мощного магиполя, от которого не спасала защита диморфанта. Толя и сам несильно сомневался в этом, но спустя сутки блужданий по замку окончательно убедился в выводах Сухова, а также и в том, что никакая внутренняя охрана замку не нужна. Во всей его атмосфере чувствовалось "дыхание преисподней": страх ирреальности, небытия, смерти разносился по коридорам, страх невероятного и необъяснимого; призраки жутких тварей, видения монстров стучались в мозг, шептали странные угрозы, предлагали непонятное, и в хоре их телепатических голосов не слышно было друзей или хотя бы просто сочувствующих, в том числе и Ксении.
Интерьеры коридоров и помещений менялись внезапно, ориентироваться в них, на взгляд Такэды, было невозможно, и все же Сухов и Дадхикраван, советуясь друг с другом, шли вперед к известной лишь им двоим цели.
Двери, перед которыми они останавливались, распахивались перед ними без задержки, открывая не помещения – миры, большинство которых Толя не смог бы не только описать, но и воспринять. Один лишь параметр "хватали" его органы чувств – глубину этих миров, их необъятность, да изредка мрак, превосходящий чернотой тьму земной ночи или космоса. Остальные красоты или ужасы ландшафтов иномерия глаза человеческие видеть отказывались, и чувство, более сильное, чем ужас, не раз сжимало сердце инженера, с трудом находившего силы поспевать за магами.
Сухов и Дадхикраван видели и чувствовали, конечно, гораздо больше, но и на них действовала атмосфера Эхурсагкуркурры, диковинного сооружения, в котором могли обитать и работать только демоны и структуру которого постичь слабому человеческому разуму было не дано.
О Гиибели не говорили, ее присутствие в замке казалось сомнительным, ибо, находясь в замке, она не могла не знать, что ее посетили непрошеные гости, и тем не менее Сухова смущала вибрация пси-поля, присущая Гиибели, как запах духов женщине. Вероятнее всего, она находилась в замке, но по неизвестным причинам не хотела обнаруживать себя, ожидая, что будут делать маги.
Очередная дверь, никоим образом не похожая на двери земных зданий, открыла им выход на расчерченное, как шахматная доска, поле, ограниченное лесом гигантских копий. Из облачной пелены, заменявшей здесь небо, свисали такие же острые копья, с которых то и дело срывались вниз неяркие розовые молнии. А на квадратах шахматного поля лежали огромные, в два человеческих роста, металлические с виду шары. Это был один из редких миров-"чуланов", поддающихся чувственному восприятию землян.
Такэда, вглядевшись в ближайший шар, понял, что он полупрозрачен, как зеркальное стекло, а внутри прячется нечто знакомое, хотя и отталкивающее. Скелет! – сообразил он наконец.
Внутри шара скорчился скелет какого-то существа.
– Кладбище? – Прошептал Толя.
– Семейный фонд, – поправил его Никита. – К счастью, давно протухший. Зародыши погибли.
– Зародыши чего?
– Демонороботов, если подбирать термин, близкий по смыслу, слуг Гиибели и ее приятелей. Эй, Дадхи, предлагаю сделать привал. Мне пора подзарядиться.
– Здесь? – поморщился Такэда. – По сути, на кладбище?
– Тебя это шокирует? Можно, конечно, поискать место поприятнее, но это потеря времени. Доставай кухню и ешь, а мы с Дадхи позавтракаем по-своему. Хотя от фруктов и я не откажусь.
Никита в сопровождении огненного нечеловека прошел вглубь шахматного поля, уселся на один из квадратов белого цвета в позе лотоса, спиной к шару, и застыл. Дадхикраван несколько раз обошел его кругом, пока наконец не остановился сбоку и тоже замер.
Толя некоторое время с любопытством наблюдал за ними, однако ничего не происходило, и тогда он достал пластинку "скатерти-самобранки" и заказал завтрак. В отличие от скатерти-самобранки из мира Мстиши, требующей определенных навыков приготовления пищи, эта выдавала блюда автоматически, по программе.
Поскольку диморфант сотворил из себя герметичный скафандр, защищая хозяина, пришлось потратить несколько минут на объяснения – каким он должен стать, чтобы хозяин поел, в результате чего диморфант превратился в яйцеобразный кокон, вобрав внутрь кухонный комбайн и освободив руки Толи. Давление псиполя извне заметно ослабело, принеся облегчение, и Такэда с удовольствием уплел сотворенную "скатертью" снедь: два бутерброда с красной икрой, жульен из грибов и сациви. А когда наслаждался чаем, увидел картину, от которой все, что было съедено, едва не вышло обратно.
Сухов стоял, как металлическая скульптура, бликуя расплавленным металлом, раскинув руки, запрокинув голову и закрыв глаза, а сверху в него вливался пульсирующий столб зелено-желтого сияния, вытекая из облачной пелены небосвода. Дадхикрван с опаской кружил неподалеку, не решаясь приблизиться, но вел себя достаточно спокойно. Видимо, Посланнику ничего не грозило. Закончилась сцена тем, что из пальцев Сухова вырвались извивающиеся голубые молнии, одна из них вонзилась в шар со скелетом зародыша, разнесла его в клочья.
Столб сияния погас. Никита открыл глаза, излучающие прозрачное пламя, стряхнул с рук голубые искры, улыбнулся сквозь кокон защиты, заметив реакцию Такэды, который поперхнулся чаем и пытаются откашляться.
– С паршивой овцы хоть шерсти клок… Это я к тому, что у Гиибели уйма энергии, даровой, бесхозной, так сказать. Я и позаимствовал. Ну как, нормально, Наблюдатель?
– Отлично, Посланник, – прохрипел Толя.
– Сотвори мне пару персиков-слив. Поел?
Такэда, вывернув кокон и-придав ему вид скафандра, молча протянул другу два темно-вишневых глянцевых плода величиной с кулак, сглотнул, глядя, как Сухов-псиэнергант с видимым удовольствием поедает персики-сливы в атмосфере, непригодной для дыхания, и снова холодок страха взъерошил волосы инженера. Сухов, сохраняя форму хомо сапиенс, данную ему природой, давно перестал быть человеком. Удастся ли ему сохранить чувственную, эмоциональную, психическую сферу человека, гарантий никто дать не мог.
– Что жмешься? – проницательно прищурился Сухов.
– Спина чешется, – не нашелся, что ответить, Такэда.
– Наверное, крылья растут.
– Юморист. – Толя почувствовал облегчение. – А если пятки чешутся колеса растут?
Никита засмеялся.
– Молодец, не потерял форму. Итак, порассуждаем. Кое-что мы выяснили. Гиибель в замке находится частично, то есть половина ее личности-сущности бродит где-то под другим хронам, а половина занята здесь в замке. О нашем появлении она знает, однако не считает нас серьезным противником, потому и не делает попыток уничтожить… или унизить. – По лицу Никиты прошла тень. – Искать ее нет смысла, она сама найдет нас, если мы заявим о серьезности намерений. А мы заявим. Я вычислил местонахождение ее гарема, и путь наш туда.
Такэда фыркнул.
– Гарем? У Гиибели? Она же по идее женщина.
– Она демономаг, обладающий признаками обоих полов, мужского и женского, в человеческом понимании, а также сотней признаков более сложных в половом отношении существ. Если уж держаться формальной стороны, вопроса, ее надо было бы склонять в третьем лице, как "оно". И все же Гиибель в первую очередь "он", то есть демон, и лишь во вторую – "она", колдунья с признаками женщины. Дело не в терминах. С гаремом я еще не разобрался, но зачем-то же она содержит тысячи девушек в замке? Зачем?
Такэда смолчал.
– Пора, амигос, – проговорил Дадхикраван. – Не нравится мне тишина вокруг.
Один за другим они выбрались из "семенного склада" в коридор, утыканный остриями от пола до потолка. Никита дотронулся ртутно отблескивающей рукой до одного такого стержня, и коридор превратился в вагон метро.
"Гарем" Великого игвы представлял собой самый настоящий земной город, правда – со встроенным механизмом мгновенного преобразования и оборудованный системой масстраспортировки.
Дома города – всевозможных форм башни, зиккураты, дворцы, и уютные замки, были окружены парками, зелеными, из земных деревьев – если в них жили представительницы Земли и других гуманоидных рас, и разноцветными, состоящими из растений удивительных форм – если в доме проживали поселенки далеких от человеческих видов.
Тааль они нашли быстро, выпустив пэри, "пчелу поиска", подаренную им Вуккубом. Женщина ничем не отличалась от той Тааль, которая жила в одном мире с Уэ-Уэтеотлем, разве что совершенно не помнила, кто такой Вуккуб. Физически она выглядела прекрасно – как земная женщина, выигравшая конкурс красоты, но Сухов точно знал, что Тааль хаббардианка, лишь по прихоти Гиибели прятавшая свою тройственную сущность, разделенная на три существа с разными мировоззрениями. Одна из них обитала на Астаамтотле, будучи жрицей храма Науатль, вторая, как выяснилось, где-то на Земле, а третья здесь. Соединить их в тримурти – существо с тройственной дутой в общем-то не составляло труда для мага класса Уэ-Уэтеотля, но для этого надо было увезти эту Тааль из замка Гиибели. Как и Ксению.
Сухов остановился в тени акации, принюхиваясь, прислушиваясь ко всему вокруг, максимально расширив сенситивную сферу паранорма, однако пси-запаха Ксении он пока не почувствовал.
Интуиция подсказывала, что она где-то здесь, может быть, даже в соседнем доме, но сердце молчало. Ксения на пси-зов не отзывалась.
Такэда сочувственно глянул на друга. Помочь он был ему не в силах, а в словесных утешениях Сухов не нуждался. Толя превратил диморфанта в джинсовый костюм и с удовольствием вдыхал воздух парка, напоенный ароматом знакомых и незнакомых цветов, Дадхикраван, пока Никита размышлял, занимался тем, что гладил траву и листья деревьев, ухитряясь не обжечь их и не сорвать. Он впервые ощущал природу напрямую, через органы чувств, и это приводило его в восторг.
И все-таки, несмотря на идиллию, отсутствие преследователей, сторожей и просто наблюдателей, Такэда находился не в своей тарелке. Какое-то странное чувство раздвоенности, неудовлетворения мешало ему радоваться короткому отдыху, как Дадхикравану.
– У меня появилась идея, – сказал Толя. – Если ты хорошо знаешь Ксюшу, то ее хижину можно найти исходя из ее вкусов.
Никита сразу понял идею инженера.
– Дадхи, подними меня в воздух.
Бывший темпорал послушно преобразовал тело в гигантского орла, Сухов вскочил ему на спину, и они взлетели, забыв о Такэде.
Но через минуту вернулись.
– Извини, – буркнул Никита, пребывая в лихорадочном возбуждении. Толя хлопнул его по плечу, понимая, что сейчас творится в душе друга.
Сверху город был не менее красив, чем с поверхности земли.
В душе даже зашевелилось сомнение: не грезится ли им эта картина? Неужели ландшафт создан Гиибелыо, демоном, эстетические критерии которого априори отличны от человеческих? Но город, холмы вокруг, небо, солнце, ничем не выдавали своего искусственного происхождения, они были настоящими и действовали на людей соответственно.
Дом, в котором могла бы жить Ксения, Никита отыскал через полчаса: современный двухэтажный коттедж в стиле русского ренессанса, с двускатной крышей, с резными башенками, наличниками окон, с дверями, украшенными резьбой и инкрустациями. Во дворе колодец, также изукрашенный резьбой, а вокруг дома – великолепный сад.
Они опустились на песчаную дорожку, ведущую к дому. Никита снова попытался вызвать Ксению в пси-диапазоне, ничего не добился и махнул спутникам: подождите здесь. Ноне успел он сделать и шага, как дверь дома отворилась и на крыльцо выбежала босоногая Ксения, одетая в летний сарафан, загорелая, веселая, с горящими глазами. Волосы струились за ней золотым пламенем.
Долгую секунду смотрели друг на друга: Никита, напоминающий ожившую металлическую скульптуру Аполлона, и Ксения, красивая до перехвата дыхания и остановки сердца, со станом богини и улыбкой феи, – потом бросились друг к другу. И замерли.
Такэда почувствовал, что у него навернулись слезы на глаза, сердце в груди рванулось с такой силой, что стало больно, голова закружилась, но какая-то вредная мысль шепнула ему: что-то здесь не так, – и он отрезвел, хотя и не понял, в чем дело. Правда, времени на анализ его странного ощущения ему не дали. Ксения, нацеловавшись с Никитой, бросилась к нему.
– Оямыч!
Объятия ее могли свести с ума кого угодно, Толя с трудом заставил себя сдержаться, хотя колдовство встречи, темное и сбивающее с мысли, подняло в его душе тихую бурю ревности. А ведь он был уверен, что с ним такого произойти не может. Полузадавленная мысль: что-то здесь не так! вернулась… и ушла, потому что Ксения заплакала. Пришлось обоим утешать ее, применяя терапию улыбки, жеста, шутки и нежности. На Земле Толя никогда не позволил бы себе ласкательное "Ксюша" в прямом обращении, здесь же почему-то ему хотелось перещеголять Никиту, утешить Ксению раньше, чем танцор, поразить ее воображение, и он даже начал было рассказывать ей их приключения, но, уловив вопрос в глазах Сухова, запнулся и отошел, стиснув зубы, с пылающими от стыда щеками.
Дадхикраван проводил его задумчивым взглядом (система зрения у него была гораздо богаче человеческой), но ничего не сказал.
– Пойдемте в дом, – спохватилась Ксения, – вы, наверное, устали. Пообедаете и отдохнете, а потом поговорим о делах.
На Дадхикравана она почему-то не реагировала, то есть не удивилась его виду и не спросила, кто он такой, и подозрение снова зашевелилось в голове Такэды. И тотчас же словно сработал какойто переключатель, все стало на свои места.
Ну, конечно, успокоенно подумал Толя, ведь она психически ущербна, душа ее "рассыпана" по многим хронам, внедрена в тысячи женщин, а здесь осталось лишь тело… но тогда непонятно, почему она реагирует на нас так по-человечески, возразил Такэда сам себе. Если душа ее вынута, она не должна помнить никого…
Что-то надвинулось на Толю сверху, некая черная мрачная туча. Сверкнула молния, угрозы и предупреждения, и Такэда потерял сознание.
Пришел в себя он в спальне, на мягкой и чистой, благоухающей накрахмаленным бельем, кровати, сам такой же чистый, благоухающий травами, но слабый до потери пульса. Что-то творилось со зрением: Сухова, сидящего у постели на стуле, он еле узнал.
– Что… со мной?
– Не знаю, – помедлив, ответил Никита. – Похоже на шок от пси-удара… хотя я ничего не почувствовал. Разберемся. Лежи, пей медовый взвар и отдыхай, утром поговорим.
– Мне… непонятно… Ксения не должна… помнить…
– Разберемся. Не волнуйся, береги силы. Одежда твоя вот, на стуле, Дадхикраван будет в соседней комнате, так что не боись.
– Будь… осторожней. Добраться сюда… мы смогли, теперь бы убраться… подобру-поздорову.
Сухов погладил плечо Такэды и вышел. Толя задремал. Ему было хорошо и тревожно одновременно, однако ни сил, ни желания анализировать причины своего обморока и слабости у него не осталось.
Проснулся он внезапно: показалось, что кто-то кричит неподалеку. Прислушался. И облился холодным потом. В комнате никого не было, но стены ее серебрились от изморози, и холод в ней стоял собачий. Мало того, он усиливался, нарастал, одеяло уже не спасало больного, а температура продолжала падать гораздо быстрее, чем он успевал что-либо предпринять.
– Дадхи! – позвал Такэда слабым голосом.
Никто не отозвался.
– Дадхикраван, сюда!
Тишина. И холодный ветер в лицо. Толя понял, что если немедленно не предпринять что-нибудь, он замерзнет. Чувствуя, как воздух замерзает у него на губах, лопаются мыщцы, останавливается сердце и меркнет сознание, он сполз с кровати, и, стараясь не дышать обжигающим холодом, добрался до стула с диморфантом. Если бы это был простой скафандр, инженер бы надеть его не смог: руки превратились в коряги, ноги застыли, глаза ничего не видели, – но диморфант учуял желание хозяина и обнял его коконом высшей защиты, спасая от холода и потока пси-излучения, внушающего расслабленность и покой.
Через десять минут Такэда почти пришил в норму. Сознание пронзила мысль: что-то случилось! Дадхикраван не ответил на его призыв, а Сухов был недосягаем. И не его ли крик – телепатический – услышал он перед тем, как проснуться?
Такэда начал искать выход из комнаты, воздух которой уже собрался лужицей на полу – температура понизилась до точки сжижения кислорода и азота! – но дверь открыть не смог, как и окна, выходящие в сад. Тогда он достал шиххиртх и, не заботясь о последствиях, выстрелил в дверь.
Действие стрелы-ракеты демонического арбалета здесь получилось несравненно слабее, нежели в других местах их применения, тем не менее взрыв разнес дверь в пыль. Такэда, не пострадавшим ни от взрыва, ни от "вялого" разряда шиххиртха, выбежал в коридор, проскочил его в три прыжка, поднялся на ,второй этаж и, не раздумывая, разнес дверь в спальню Сухова второй стрелой шиххиртха.
Интуиция его не подвела.
Он ворвался в тот момент, когда обнаженная Ксения, смеясь и кривляясь, гоняла по комнате Никиту, играя его мечом. Сухов был ловок и быстр, но вряд ли долго мог бы уворачиваться от Финиста, такого же смертельно опасного в руках женщины, как и в его собственных. На лице танцора застыло выражение бессильного гнева, но глаза смотрели холодно, прицеливающе, сурово.
– Стоять! – выговорил Такэда, поднимая шиххиргх.
Ксения обернулась, улыбка на ее губах погасла.
– Ах, вот это кто шумит в моем доме. Оямыч, это не вежливо, ты мне мешаешь.
Толя приготовился выпустить стрелу между Ксенией и Суховым, зная, тот защитит себя от любого взрыва, но шиххиртх в его руке вдруг сделался жидким и пролился на пол струей смолы.
Ксения засмеялась.
– Как видишь, здесь я хозяйка, все вещи подчиняются мне, так что иди досыпай, самурай. Я еще не наигралась и хочу получить все, что получают другие.
– И это штука подчиняется? – Такэда направил на девушку ствол инферно, выданного диморфантом по мысленному приказу прямо в руку.
Ксения опустила тускло блеснувший меч, глаза ее расширились.
– Умертвие?! Но…
– Вот именно, – тихо сказал Никита. Подошел к девушке, протянул руку, и меч, вырвавшись из ее руки, прыгнул к нему.
– Не в_с_е вещи в этом доме подчиняются вам, Гиибель. Кстати, настоящая Ксения не знает, что такое умертвие. Где она?
Псевдо-Ксения рассмеялась и, проделав быструю множественную трансформацию, сменив сотню разных обликов – мужчин и женщин, гуманоидов и существ, далеких от вида хомо, – превратилась в Заавель, одетую в монашеский наряд с капюшоном. Ум, сверкнувший в ее глазах, заставил Такэду поежиться.
– Я еще не Гиибель, вернее, не вся Гиибель…
– Я знаю, – кивнул Никита, опоясываясь ножнами с мечом, взял из рук Толи инферно. – Где Ксения?
– Везде. – Заавель-Гиибель больше не улыбалась. – Я имею в виду психику. Ее частица есть и во мне. Она мне Нравится. Или вы имеете в виду физическое тело?
Именно.
Но вам не удастся уйти отсюда. Не только из хрона, но даже из замка.
Это мои заботы. Где она?
А если и удастся, вы ее никогда не соберете.
И это мои заботы. – Сухов поднял черный, похожий на громадный маузер, инферно. – Извините, я буду вынужден привести его в действие, в результате чего возвращение Гиибели в полном "объеме" так сказать станет весьма проблематичным.
Заавель покачала головой.
Боюсь, вы неправильно оцениваете свое положение. Даже с помощью умертвия вам не удастся уйти из Гашшарвы, Посланник. Но вы меня заинтересовали, право слово. Никогда не думала, что такой слабак, каким я вас знала, способен решиться на п_о_с_т_у_п_о_к. Я не имею в виду поход в Гашшарву, я имею в виду Путь.
Никита поклонился.
– Польщен. И все же не тяните время, мадам.
Заавель несколько секунд молчала, не сводя темного взгляда с лица Сухова, пробормотала:
– Я ошиблась в тебе, землянин, но маг ты еще посредственный, многомерие тебе не подчиняется. Прощай. – С этими словами она исчезла.
Никита постоял немного, прислушиваясь к своим ощущениям, потом сунул инферно под воротник, за шею, и тот словно нырнул в кобуру, под металлическую пленку магиполя.
– Бежим, – сказал Такэда. – Она сейчас вернется и не одна.
– Не вернется. Во свяком случае, не сейчас. Я не знаю, почему до сих пор нет остальных составляющих Гиибели, но ее полностью, во всей сложности многомерной структуры тела и сознания – еще нет.
– Ты знал, что это… не Ксения?
– Догадывался. Зато выяснил, зачем Гиибели женский "гарем". Женщины для нее – перципиенты, внедряясь в них, она чувствует то же, что и они, поэтому и не препятствует проникновению в Гашшарву мужчин, причем мужчин-лидеров, чьих невест и жен она похитила. Во всех временах и хронах. И еще она права в том, что выйти из Гашшарвы невозможно. Почти.
– Как же мы выйдем?
Сухов не ответил, так как в комнате неслышно появился Дадхикраван. Их разговор длился полсекунды, потом Никита подтолкнул Толю к выходу.
– Ступай за ним, он нашел Ксению. Я сейчас.
Такэда послушно последовал за огненным человеком, но Сухов окликнул его:
– Оямыч.
Толя оглянулся.
– Спасибо за помощь.
– Не стоит благодарности. Разве ты не контролировал ситуацию?
– В общем-то контролировал, но ты появился в самый нужный момент. Мадам пол-Гиибели не знала, что у нас есть умертвие. Поэтому ее задача усложнилась. Ну иди.
Такэда выбрался вслед за Дадхикраваном из дома. Огненный человек повернул к беседке, прятавшейся в глубине сада, протянул к ней руку, засиявшую ярче, и беседка провалилась сама в себя, образовав колодец спуск в неведомые глубины здания.
– Подождите, Наблюдатель, я выведу ее.
Толя послушно остановился, пытаясь унять заколотившееся сердце. Вокруг было невероятно тихо, не пели птицы, не шелестел ветер в ветвях деревьев, будто кто-то выключил жизнь этого уголка природы, и тень зловещей фигуры демона, хозяина Гашшарвы, казалась материально весомой, придавливающей к земле, внушающей тревогу и неуверенность.
Дадхикраван появился через несколько минут, ведя за собой девушку. Это была Ксения и не Ксения. То есть физически девушка была копией художницы, но глаза ее были пусты и прозрачны, и Такэду она не узнала. Толя взял ее за руку и отпустил, проглотив разом все слова. Ксении Красновой здесь не было, в замке Гиибели хранилась лишь ее оболочка, жизнедеятельность которой поддерживалась искусственно, интеллект и душа отсутствовали. Рассыпана, вспомнился термин Никиты. Как зачарованный, Такэда не мог оторвать взгляда от лица Ксении, и собственная душа его корчилась в пламени любви и ненависти. Любви к подруге, выбравшей Сухова, и ненависти к демону, способному не только на великие деяния, но и, как оказалось, на мелкие страстишки, присущие человеку.
Очнулся Толя от прикосновения Никиты.
Что будем делать, Оямыч? Дай хороший совет.
Видать, сильно ты ее задел…
Кого? А-а… – На лицо Сухова легла тень, он прочитал недосказанную мысль инженера: "Сильно ты задел Гиибель, если она сотворила такое с твоей девушкой, решив отомстить". – Это не месть, Толя, она так живет.
Тогда давайте убираться отсюда.
Куда?
А разве твой… наш Путь закончен? У замка стоит жругр – бери и скачи из Гашшарвы.
– Легко сказать – бери, мы однажды уже пробовали.
– Теперь у тебя есть помощник помощней меня, а во-вторых, зачем использовать жругра в качестве коня? Пусть послужит просто тараном. Заставьте его проломить стенку хрона, а дальше мы пойдем сами.
Никита, онемев, долгие секунды смотрел на Такэду в изумлении, потом обнял, поцеловал в ухо и с нежностью сказал:
– Ты гений, Оямыч! Что бы я без тебя делал!
– Пропал бы, – проворчал растроганный Такэда, тщательно пряча внутрь эту самую растроганность.
– Мчись за Тааль, – махнул рукой Дадхикравану Сухов. – Выйдем отсюда не тем путем, каким вошли. Теперь нам придется туго. Гиибель наверняка узнает о нашем решении и спустит на нас всех своих охранников и собак.
– Отобьемся, – ответил Такэда, глянув на безучастно стоявшую рядом Ксению, одетую в белое свободное платье без пояса, напоминающее, скорее, больничный халат. Никита тоже смотрел на Ксению, и глаза у него вспыхивали и плавились гневом и любовью. Такэда поежился, прошептав про себя: не желал бы я оказаться на месте Гиибели…
Дадхикраван примчался с Тааль на спине, удлинил тело, чтобы они смогли усесться вчетвером, и прыгнул в небо с легкостью стрижа, будто не почувствовал тяжелой ноши.
Их встретили на следующем горизонте замка – целый взвод черных всадников на странных полуживых механизмах, напоминающих кресла с лапами львов и журавлиной головой, направленной вперед, как гигантское копье. "Журавлиные головы" оказались излучателями плазмы и накрыли беглецов морем пламени, в то время как всадники, скорее всего резерв "черных коммандос", добавили в это море залп из шиххиртхов. Ад получился кромешный, по мнению Такэды,и, если бы не Сухов, накрывший группу защитным куполом магиполя, им не поздоровилось бы, особенно женщинам, ни одна из которых не прореагировала на взрывы, гул и шипение пламени.
– Вперед! – крикнул Сухов Дадхикравану. – Драться некогда, надо успеть к жругру до прихода Гиибели. Ищи любую щель и просачивайся в нижние горизонты.
Дадхикраван и сам понимал, что нужно делать, и вынес их из огненного шторма в один из коридоров нижнего яруса, с виду нормальный и пустой. Но стоило беглецам выйти из-под защиты, коридор взбесился.
Сначала он попытался задавить их стенами, затем включились системы транспортировки, способные забросить любой груз в недра замка, и наконец, когда обе попытки были пересечены Суховым, коридор обрушил на них миллионы тонн расплавленного свинца.
Спасло их последнее усилие Дадхикравана, успевшего найти "щель" в магическом барьере, которым окружил их замок, и вынести живой груз за пределы Эхурсагкуркурры.
Такэда не сразу пришел в себя от головокружительных прыжков-просачиваний огненного коня и смены впечатлений, хотя нашел силы побеспокоиться о спутницах: обе девушки стояли рядом, прижавшись друг к другу, задрапированные в туманное облако защитного поля. Толя успокоился, подождал, пока прояснится голова, и огляделся. Он увидел удивительную и жуткую картину.
Над ним возносилась вверх, на неведомую высоту, гигантская, поражающая воображение размерами и формой, "оплывшая свеча" Эхурсагкуркурры, сверкающая тающими переливами драгоценного жемчуга, а с другой стороны, на металле равнины, окружавшей замок, застыли друг против друга километровой высоты исполины: Гиибель и Никита Сухов. Облик демона владыки замка и хрона, непрерывно струился, перетекая из фигуры в фигуру женщин, мужчин, неведомых существ. Одной рукой он – теперь больше "он", чем "она", – опирался о спину жругра, в другой держал светящийся хлыст, вокруг которого вились алые молнии. Сухов придал своему защитному полю видимость кольчуги и лат и напоминал былинного русского богатыря. Левой рукой он опирался на оранжево светящегося коня, словно созданного из живого огня, а в другой держал меч, вдоль лезвия которого изредка пробегал холодный зеленоватый просверк. "Святогор!" – подумал Такэда с невольной внутренней дрожью.
Услышать разговор магов ему было не дано, поэтому он лишь благоговейно смотрел на них, приготовив на всякий случай свой арбалет. Между тем, обменявшись пси-ударами, не принесшими вреда никому, Гиибель и Сухов приступили к переговорам, длившимся по человеческим меркам несколько долей секунды. Великий игва так и не восстановил себя полиостью, часть его многочисленных "я" продолжала бродить где-то в иных измерениях и мирах, и, мимолетно подивившись этому небрежению Гиибели к судьбе своего основного, структурно сформированного в Гашшарве тела, Никита возблагодарил неизвестно кого за проявленную милость, ибо до сих пор не был уверен, смог бы он устоять перед демоном, способным дробиться на миллионы двойников, жить в многомерных континуумах и творить миры для собственных нужд.
– Прими мои поздравления, Посланник, – сказала Гиибель. – Я постоянно недооценивала тебя, хотя могла уничтожить еще тогда, в образе Заавели. До сих пор не понимаю, как тебе удалось уцелеть и вырасти.
– У меня были хорошие учителя и друзья, то есть то, чего нет у тебя.
– Друзья? У магов высокого класса не может быть друзей, иначе они не смогли бы реализоваться максимально. Друзья требуют внимания, а их желания не всегда совпадают с твоими. Боюсь, до мага – владыки Миров тебе не дорасти.
– А я и не претендую, у меня другая задача.
– Ах да, Посланник… объединить магов… и ради чего? Чтобы ограничить деятельность самого великого из Творцов?
– Он велик, слов нет, однако величие подразумевает и великодушие, и любовь к непохожим на тебя, ко всем живущим, и сотню других качеств, позволяющих каждому разуму творить свою судьбу самому.
– Это чисто антропоцентристский взгляд на вещи. Посланник, в тебе слишком много человека и слишком мало мага.
– Может быть, и тем не менее я пройду Путь до конца. Уходи, мы торопимся.
– Из Гашшарвы нет выхода, пока я его не открою. И не надейтесь на умертвие, оно не сработает.
– Оно сработает!
