***
Время не трать даром молод ты или стар,
Учись ударом
отвечать на удар.
Пусть крепче булатной стали
будет твоя рука,
Чтобы зря враги уповали
на мощь стального клинка.
– Это из трактата по Окинава-тэ, восемнадцатый век.
– Не сбивай его с толку, – проворчал Роман, испытывающе глядя на Никиту, который был чуть выше его, но в два раза шире. – Россдао не требует набивки рук до крепости "булатной стали".
Прежде, чем мы начнем, юноша, извольте выслушать несколько общих замечаний. Первое: родер никогда не нападает первым. Второе: – ученик должен практиковаться без перерыва. Есть, где заниматься самостоятельно?
– Есть.
– Третье: борьбу использовать только для законной самозащиты.
– В отношении к учителю и старшим ученик должен проявлять учтивость и благоразумие, – подхватил Никита и залился краской, заметив явное недовольство инструктора. – Извините, я, кажется…
– Надо было первой заповедью сделать принцип: не перебивать старших, – мрачно ответил Роман. – Что ж, раз ты хорошо знаешь кодекс, повторяться не буду. Последнее замечание самое главное: столкновение с препятствием чуждо высшим уровням искусства, а я причисляю к ним и россдао. К мастеру-родеру никто не пристанет. В любой толпе он и заметен и незаметен одновременно.
– Кажется, я понимаю; – медленно произнес Никита. – Незаметен, как и любой человек, идущий по своим делам и занятый своими проблемами, и заметен для тех, кто захотел бы напасть на него. Так?
Роман улыбнулся.
– Соображаешь. Что ж, начнем, маэстро…
Месяц пролетел незаметно.
Сухов занимался с Романом почти ежедневно по два-три часа и кроме этого самостоятельно по четыре-пять часов каждый день, преодолев тягу к акробатике – тренер сборной ничего не понял из его невразумительного объяснения и пригрозил отчислить из команды, если он не выкинет блажь из головы. Тянуло и на сцену, потанцевать и просто пообщаться с коллегами по искусству, окунуться в привычный мир закулисных историй, приятельских вечеринок и даже ссор. Но времени не хватало, и Никита лишь раз побывал в Малом театре, побеседовал с балетмейстером и уговорил его дать отпуск до середины сентября. Балетмейстер был человеком умным, к тому же, он знал мать танцора и отказывать Сухову не стал несмотря на то, что хороших молодых исполнителей, ждущих вакансий в театре, было немало.
С легкой душой Никита отдался тренировкам с Романом,, овладевая россдао с такой скоростью, что удивил даже Такэду, не рассчитывавшего на особо быстрый успех. Портило общее настроение только отсутствие Ксении, приславшей откуда-то из-за Урала открытку с видом на сопки и словами:
"Желаю удачи в сюгэн-до.
Встретимся, если тебе это понадобится".
Тон письма показался Никите сухим, холодным, он разозлился и приказал себе забыть о Ксении, не понимая и не желая понять причин ее отъезда. О предупреждении Такэды, что "печать зла" действует и на друзей "меченого", он забыл. К тому же, его бесило знание Ксенией японских терминов и умелое их применение.
Сюгэн-до, например, означало – путь приобретения могущества.
По мнению Никиты, желая ему удачи в сюгэн-до, Ксения как бы намекала на его слабость.
Такэда на заявление Никиты о "разрыве с Ксенией и всеми художниками заодно" лишь заметил:
– В одну упряжку впречь неможно осла и трепетную лань.
И Сухов, поразмышляв, признал, что "погорячился".
Дважды за месяц срабатывала "печать зла": сначала рухнула крыша гаража, когда танцор полез в подвал за полиролем для машины, а потом на кухне упал навесной шкаф с посудой. Ни в том, ни в другом случае Никита не пострадал – спасала какая-нибудь случайность, но и видимых причин происшествий он не обнаружил.
Изломы балок крыши гаража, сделанных из бруса, указывали на их прочность, гниением здесь не пахло, и тем не менее они не выдержали веса крыши. Шкаф на кухне когда-то ему помогал крепить Такэда, всегда делавший все основательно, не торопясь, на совесть, и все же кирпичная стена вдруг выщербилась в местах установки деревянных втулок с винтами, причем именно в тот момент, когда танцор полез в шкаф за тарелкой.
Кроме этих событий Сухову трижды пришлось отбиваться от хулиганских шаек, о чем он не любил вспоминать, ибо каждый раз встревал в разборки между членами банд с ошибочной меркой "помочь".
Такэда на сообщения Сухова о происшествиях лишь пожимал плечами, отказавшись их комментировать, зато стал чаще ночевать У танцора или оставлять его у себя дома. Последнее нравилось Никите больше, потому что у него появлялся прекрасный спаррингпартнер и учитель.
В одно из посещений квартиры Сухова Такэда застал его танцующим.
– Я не могу не танцевать, – смутился Никита. – Все время тянет на сцену.
– Я бы удивился, если бы не тянуло. Танец – творческий акт, требующий вдохновения и чувства эстетического удовлетворения, и без него ты спортсмен-середняк, так что находи время и на танцевальный тренинг. Что вы сегодня проходили?
Никита пошел в душ и оттуда уже сообщил:
– Прыжок с колен и удар.
– Один из приемов иаи-дзюцу. Я же говорил: россдао впитывает все лучшее, что было известно в мировой практике единоборств. Но в айкидо этот прием изучается обычно на третьем году обучения. Не спешит ли Роман?
Никита не ответил, отфыркиваясь под струями душа.
– Что еще вы проходите?
– Контратаку при защите, передвижение, блоки и расчет дистанции и подходящего момента для защиты или нападения. – Сухов появился из ванной с мокрыми волосами, на ходу вытираясь полотенцем.
– До-ай и ма-ай, – пробормотал Такэда. – Или я ничего не смыслю в борьбе, или Роман спешит. Или ты гений.
– Что ты там бормочешь?
– Я вижу, русский стиль очень многое взял из айкидо.
– Почему это тебя удивляет? Россдао, как и айкидо, – этически относится к защите против неспровоцированного нападения, и работают мастера-родеры на уровне рефлексов.
– В том все и дело, Ник. Мастера айкидо никогда серьезно не ранят нападающего, особенно более низкого уровня. А для этого в первую очередь требуются навыки концентрации внутренней энергии и колоссальная психологическая и психическая подготовка – рефлекс-прием должен быть адекватен нападению.
– Почему ты думаешь, что мы это не тренируем? Мы начали с концентрации. Я, например, уже могу добиваться эффекта "несгибаемой руки". Хочешь проверить?
– Потом как-нибудь, в спарринге. – Такэда был ошеломлен, и лишь привычка сдерживаться не позволила ему выразить удивление вслух. – Я рад, что у тебя получается. Но не обольщайся быстрыми успехами, это может сыграть злую шутку.
Никита сделал обиженный вид.
– Ясумэ, Толя, все идет нормально. Пару вогросов можно? Зачем мне знание кэндо, вернее, фехтования? Мне что, придется с кем-то драться на мечах? Роману меня спросил то же самое, а ответа я не знаю.
– И я не знаю, – спокойно сказал Такэда. – Однако без этого знания Пути тебе не осилить стопроцентно. Твой противник усечет это сразу.
Никита задумался, устраиваясь на диване в позе размышления, потом встрепенулся.
– Ты говорил, что нам придется путешествовать из… э-э, хрона в хрон, да? Из одного Мира в другой. Каким образом? Ведь Миры отделены друг от друга твоим потенциальным порогом, иначе давно перемешались бы.
– Во-первых, не порогом, а барьером, а во-вторых, он не мой – это физическая реальность Веера. А вопрос хорош. Помнишь, я тебе говорил, что Люцифер-Денница нашел способы проникновения в соседние хроны? Так вот, по тем сведениям, которые у меня есть, его дороги – тоннели, червоточины, скважины – называй, как угодно, – сохранились. Владыкам-магам они в общем-то не нужны, маги сами способны преодолевать барьер, просачиваться в другой хрон, а вот волшебникам рангом пониже, и тем более, простым смертным, "скважины" Люцифера нужны. В том числе и боевикам СС, ЧК и другим слугам СД. Есть два варианта поиска входа в сеть этих "хроноскважин". Первый: найти древнюю Книгу Бездн, в которой зашифрована нужная информация.
– Что еще за книга?
– В разные века ее называли по-разному: Влесова Книга, Черная, Рафли, Шестокрыл, Воронограй, Астромий, Зодей, Альманах, Звездочетьи, Аристотелевы врата, Мистериум. Существует легенда, что она была спрятана в стенах Сухаревой башни в Москве, которую взорвали еще до Отечественной войны. Так что найти ее теперь проблематично.
– Так, ясно. Дохлый номер. А второй вариант?
– Второй – проследить за одним из "десантников" СС при их следующем появлении.
– Вариант дохлей первого. Ты думаешь, они появятся?
– Непременно. Дай Бог, чтобы попозже и чтобы мы вовремя заметили! Сам понимаешь, оба варианта из разряда никудышных, но больше у меня ничего нет. Может быть, Весть проснется раньше и ты узнаешь все, что необходимо, сам? Не знаю. Кстати, она тебя не беспокоит?
Никита посмотрел на плечо: коричневая звезда Вести накрыла собой две родинки в форме семерок, и те были едва видны.
– Если о ней не думать – почти не беспокоит, а к ощущению тяжести знаешь, будто гиря висит на плече, – я уже привык. Но иногда она начинает "вибрировать", особенно если ее задеть, и тогда я получаю весьма ощутимый нервный укол, сопровождаемый фейерверком странных видении, голосов и музыкальных отрывков.
Звезда говорит со мной, но я ее не понимаю. Зато смотри. – Никита напрягся, глядя на звезду, и родинки, еле видимые на коричневом фоне, вдруг изменили форму: из семерок они превратились в девятки, держались так несколько секунд и снова стали прежними.
– Любопытно. – сказал Такэда. Глаза его загорелись и погасли. Ладно, я пошел, мне еще нужно устроить кое-какие личные дела.
– Ты видел? Девятки. Что там говорит математика-мистика Пифагора насчет девяток?
– Потом расскажу, сейчас некогда. Но приятного в этом мало.
Никита проводил инженера удивленным взглядом, не ожидая такой реакции.
А Такэда на протяжении всего пути домой думал об увиденном.
В магию цифр он поверил давно, еще до "вербовки" его Посланником, и за полтора года наблюдений за "отмеченными" людьми убедился в справедливости законов, выведенных Пифагором. Но девятки среди других цифр занимали особую позицию, их обладатель, в зависимости от их количества, был отмечен особыми качествами: остротой ума или скрытой жестокостью. Выходило, что звезда Вести предупреждала хозяина об этом и ей не нравился такой вариант событий.
– Посмотрим, – сказал Такэда сам себе. – Если предупреждение повторится, придется корректировать учебу, а без Ксюши это невозможно. Но и возвращать ее сюда – безумие!
Несмотря на очищающие контакты мира людей с толкователями универсальных законов справедливости и толерантности, а также с исполнителями их реалий в форме Принципа-регулятора вроде Посланника или Великих посвященных, мир этот продолжал сползать в пучину распада. Медленно, исподволь, с задержками на время вспышек устойчивого сотрудничества, но неотвратимо. Хаос – субстанция "идеальной смерти", разъедал не только пространство и время, физические основы мира, но и его социальную ткань.
Дестабилизационные процессы на Земле, утихая на короткие периоды всеобщего мира, все же продолжали развиваться, свидетельством чему был и недавний распад одного из самых могучих тоталитарных государств – СССР, и усиливающиеся националистические конфликты, и возникновение неофашистских режимов – в странах Балтии, Ближнего и Дальнего Востока, Южной Америки, и увеличение числа локальных войн, и все учащающиеся вспышки терроризма и наркобизнеса. Несмотря на флер "демократизации" общества, в сложнейшей социальной структуре Земли продолжал развиваться жуткий принцип психологической кабалы: государство – все, человек – ничто! В большинстве самых развитых стран, была создана криминальная пирамида власти: чиновники плюс мафия, плюс сплотившиеся "воры в законе", – и ни одна политическая или общественная сила в этих странах не в состоянии была обуздать эту власть.
Все это недвусмысленно указывало на проникновение ударной волны зла во все миры Веера… о чем знали только Наблюдатели вроде Такэды и "статистическая служба информации Сатаны", доступ к материалам которой надежно охранялся "слугами дьявола" – вторым эшелоном "свиты".
Сделав вывод, Такэда записал его на кассету, положил кассету в хрустальную складную пепельницу в виде бабочки, раскрывшей крылья, и долго сидел за столом неподвижно, привычно продолжая уточнять формулировки и думать о своих друзьях, волею судьбы вынужденных вступать в борьбу с неведомым противником. Думал он и о том, что человек в этой борьбе, будучи жестоко противоречивым, – не самое главное и совершенное существо. Тысячи лет назад, в последней битве Тьмы и Света, если под Тьмой подразумевать силы зла, а под Светом – силы добра и справедливости, семеро Владык предвидели возникновение агрессивного разумного вида – человека, и, уходя в свои Миры, изменили константы хрона Земли таким образом, что развитие человеческого мозга не стало максимально вероятным событием. Если бы не этот запрет, человечество, потенциально могучее интеллектуальное племя, в силу изначально заложенного в него эволюционного закона, основанного на агрессии, властолюбии, любопытстве и обмане, давно присоединилось бы к силам Тьмы, и Веер неминуемо погиб бы. Как ни горько было признавать этот факт, Такэда пережил стыд и муку, включившись в борьбу на самой низкой ступени, понимая, что никто наверняка не поймет его, не поверит и-не оценит. Кроме, может быть, самого Веера Миров, существование которого зависело и от самых малых движений души и ума населяющих его существ.
– Плоть не вечна в этом мире.
Наша жизнь – роса, – пробормотал Такэда.
Зазвонил телефон.
Инженер очнулся, сложил крылья бабочки-пепельницы, раскрыл – кассеты внутри уже не было. Тогда он снял трубку. Звонил Роман:
– Оямыч, мне кое-что непонятно, можешь зайти поговорить?
– Что случилось?
– Да, в общем… странно все это. По твоей просьбе я четырежды сопровождал нашего подопечного домой, и трижды он втюхивался в какие-то неприятные истории. Один раз, ну два, допустить такое можно, но три – это уже закономерность.
– Что за истории?
– Пытался спасать от хулиганья девиц, которые потом оказывались той же породы. Естественно, ему бы крепко доставалось, если бы не какая-нибудь случайность: то милиция подоспеет, то довольно умелые парни, так что мне и вмешиваться не приходилось.
Но каждый раз сценарий развития событий типичен до удивления, будто писан одним сценаристом и разыгран одним режиссером. Что за ерунда? Ты об-этой опасности намекал? Рассказал бы толком.
– Как-нибудь расскажу. Инциденты на улицах – не самое страшное, и пока он не научится владеть собой, нам с тобой придется его подстраховывать. Понимаешь?
– Слишком мудрено, по-моему. Парень он неплохой, не злой, сильный, схватывает все быстро, но относится к учению слишком утилитарно. Россдао не просто техника приемов самозащиты, это прежде всего особая философия жизни, где нет места воинственным настроениям, агрессивности, алчности, хвастовству.
– Он поймет это, я знаю его лучше, не дави ему на психику.
Что касается техники, то в первую очередь его надо обучить управлению жизненной энергией организма, это по-настоящему абсолютное оружие. Если Ник сможет концентрировать волю на развитии интуитивного, сверхчувственного восприятия действий противника, он добьется любой цели.
– Задатки у него есть, но их проявление – в его воле, а не в моей. Чтобы развить их, надо заниматься двадцать четыре часа в сутки, и не месяц, а годы, тут ты меня не переубедишь. Заходи, потолкуем. Заниматься с твоим акробатом интересно, однако я хочу знать, ради чего все это затевается.
Такэда повесил трубку, и в это время на пульте компьютера замигал красный огонек, задребезжал звонок и под картой города на дисплее побежали строки: "Уровень два – татакинаоси ".
Инженер не раздумывал ни секунды: взгляд на карту – где Сухов? (Лебяжий переулок. Что там? Библиотека, столовая, ЖЭО… Зачем его туда понесло?). Прыжок к шкафу – забрать сумку с нунчаками и мечом, – вон из квартиры. Термином "татакинаоси" он зашифровал возможное пришествие "десантников" СС – либо в качестве профилактики, либо для конкретного дела, то есть акции по обезвреживанию потенциальной угрозы, – если им стало известно о попытке вступления танцора на Путь. Компьютер мог и ошибаться, но, как правило, его прогнозы сбывались.
Лебяжий переулок начинался от Северного рынка и был достаточно коротким – метров двести, не более. Такэда пробежал его почти весь за минуту, поглядывая на черный. Камень индикатора, впаянный в перстень из сизо-голубого металла. Возле двухэтажного здания библиотеки камень стал мутно-прозрачным, и внутри него зажегся крохотный контур рогатого чертика.
На входной деревянной двери, прятавшейся в нише за двумя колоннами (зданию было лет шестьдесят с гаком), висела табличка: "Ремонт". Но Такэда обратил внимание на свежую краску – надпись даже не просохла как следует, и ему все стало ясно.
Дверь оказалась незапертой.
Инженер, выхватив из сумки нунчаки, а саму сумку повесив на шею, бесшумно пробежался по коридору первого этажа, пробуя двери. Ремонтом здесь не пахло, и все двери были закрыты на замок. Зато на втором этаже возились трое угрюмых мужчин в касках и оранжевых жилетах дорожцых рабочих, заделывая кирпичом торец читального зала. Строители такие жилеты не носили, Вселение! – понял Такэда. Они привлекли оперативников "бархатного вмешательства". Хорошо, что не ЧК!
Под вселением инженер понимал внедрение психоматрицы конкретного субъекта, в данном случае оперативного работника из технической группы СС, в мозг нормального человека, который начинал действовать по приказу вселённого. Дорожные рабочие попались "эсэсовцам" случайно, им было все равно, кто выполнит задание по нейтрализации угрозы в лице Сухова.
Увидев Такэду, "дорожники" прекратили работу, переглянулись, двое двинулись к нему, а третий принялся доделывать начатое. Когда до инженера, ждавшего "рабочих" на верхней ступеньке лестницы, осталось метра, три, в руках незнакомцев появились короткие, мерцающие голубым огнем копья.
Инженер прыгнул им навстречу, начиная первым. Он знал, с кем имеет дело. Взметнулись нунчаки, и копья вылетели из рук "рабочих", врезались в стену коридора, пронзив их, как бумажные. Второй выпад оружия Толи пришелся по каске первого "рабочего" и по челюсти второго. Последний беззвучно лег, но первый, весь какой-то серый, пыльный, перекошенный, успел перехватить гладкую дубинку нунчака, змеистый зеленый огонь стек с его руки на дубинку, достиг бечевы, связывающей обе палки нунчаков и… сорвался на пол, потому что Такэда выпустил нунчаки из рук. В следующее мгновение он вытащил меч.
Тускло блеснуло лезвие, проделав зигзаги вонзившись в широкое запястье "рабочего". Убивать инженер не хотел, потому что ему противостояли обычные люди, не понимающие, что творят. В с еленные уйдут, а они снова станут людьми. Но остановить их было необходимо.
На кисти руки "рабочего" заалела глубокая царапина, он вскрикнул и отшатнулся, глядя на ручеек крови, стекающий на пол из пореза. Такэда сделал угрожающее движение – "рабочий" поспешно отступил. Но прыгнул Толя не к нему, а к третьему члену группы, который доставал из-под жилета знакомое копье. Бросить не успел: меч инженера коснулся его лица, проделав борозду от лба к подбородку, минуя глаз. "Рабочий" взвыл, инстинктивно поднимая руку к лицу, и нарвался на синюю молнию сработавшего копья. Это не был разряд электричества или плазменный выстрел – повеяло ледяным ветром, как из гигантского морозильника, и полголовы "рабочего" будто срезало бритвой: она исчезла, растаяла, испарилась! Боевик еще падал, когда Такэда прыгнул назад, к тому из "рабочих", которому досталось по челюсти. Но не успел.. "Рабочий" выстрелил в него сгустком зеленого огня, сорвавшегося, как показалось инженеру, с костяшек пальцев левой руки.
Он по-кошачьи извернулся в воздухе, одновременно защищая грудь мечом, и что его спасло: сгусток огня в форме когтистой медвежьей лапы врезался в лезвие меча, срикошетировал и пропахал плечо лезвием жуткого холода. В голове Толи взорвалась ледяная глыба, и на какое-то мгновение он потерял способность видеть и чувствовать, упав за одно из кресел возите лестницы, а когда очнулся, увидел заключительный акт драмы. "Рабочий", стрелявший в него огнем, засовывал в портфель типа "дипломат" или атташе-кейс черного цвета копья и предметы, похожие на черные кастеты. Затем коснулся "дипломата" головой и упал рядом навзничь. "Дипломат" свернулся в шар. прочертил черную линию в воздухе и исчез через окно. "Рабочие" лежали, не шевелясь: двое без сознания, третий был мертв. Вселение закончилось. На стене, требующей побелки, остался след от копий – два пыльных кольца и дыры в форме черных клякс.
Не чувствуя плеча, Такэда дотащился до стены, потрогал ее кончиком меча – твердая. Огляделся. Вздохнув, поплелся дальше по коридору, заглянув в читальный зал. Два тела на полу у полок – юноша и девушка, и третье старушки-библиотекарши за столом – уронила голову на книги. Живы, дышат. Слава Богу! Но где же танцор?
Такэда вернулся в коридор и внимательно оглядел свежую кирпичную стену, в которой осталось заделать лишь три верхних ряда Поискал глазами что-нибудь тяжелое, нашел молоток и стал методично разрушать стену, вытаскивая кирпичи: раствор еще не схватился и кирпичи выпадали легко. Никиту он нашел лежащим в нише, образованной пустой пожарной камерой, между старой и новой стенами. Сухов был жив, но в себя не приходил, парализованный, видимо, холодным разрядом копий или "кастетов" десанта СС. Позвонив в скорую и в милицию. Толя потащил тело друга вниз, чтобы успеть до приезда тревожных служб.
Сухов пришел в себя уже дома, на кровати. Долго глядел на инженера, не узнавая, потом отвернулся к стене, как бы давая понять, что обвиняет в случившемся именно приятеля. Толя, понимая его чувства, не торопился оправдываться. Приготовив тонизирующее снадобье: чай, отвар шиповника и женьшеневый настой, – заставил танцора выпить. Потом сел рядом и начал читать книгу.
Никита не выдержал первым. Жаловаться однако не стал, пересилил себя. Сказал с горечью:
– Взяли меня, как цыпленка! Эй, интеллектуал, говорят, пособи-ка подвинуть лестницу. Ну и я помог… "Свита Сатаны"? Или ЧК?
– Обычные люди, соотечественники.
– То есть какие еще соотечественники?!
– Боевики в них вселились, в их мозг. Это называется психовселением.
Никита немного поразмышлял.
– Я думал, такие трюки возможны только в литературе. А почему же тогда в меня никто не вселился? Насколько проще убрать меня таким образом: влез в мозги, приказал броситься вниз с высотного дома, и дело с концом.
– Психоматрица не всесильна, подать приказ телу выполнить акт самоубийства она не может, организм сопротивляется на уровне инстинктов, на уровне подсознания. А вот убить другого – пожалуйста.
Никита снова немного поразмышлял.
– Скоты! Зачем я только ввязался в это дело! Или еще не поздно выйти из игры?
Такэда молчал.
– Ясно, – вздохнул Никита, – значит, поздно. Но ведь я ничего еще не сделал, почему они решили меня убрать?
– Скорее всего, это профилактическая проверка работы "печати зла". Но могут быть, верными и другие варианты. Скажем, у них здесь есть свои наблюдатели. Или же "печать зла" обладает обратной реакцией, сигнализируя хозяевам о тщетности заклятия.
Факт, что они послали малый патруль "бархатного вмешательства".
– А что, есть и большой?
– Бывает малый, специальный и достаточный патрули. В малом – трое боевиков, в специальном – пятеро, ну а достаточный – это прайд СС, уйти от него, наверное, невозможно. Как и от десанта ЧК. Хорошо, что в нашем случае малый патруль был вселённым. – Такэда помедлил. – Тебе надо исчезнуть. Кит.
– Как это – исчезнуть? – повернул к нему голову Сухов. – Куда исчезнуть?
– Совсем. Из города. Из страны. Надо инсценировать твою смерть. Похороны.
– Ты с ума сошел! А мама? Ты о ней подумал? Ксения тоже…
У меня же куча родственников, друзей…
– Маму мы на некоторое время отправим куда-нибудь подальше, к родственникам, пока ты будешь овладевать собой. А с Ксюшей… тоже что-нибудь придумаем. Или у тебя есть другие идеи?
Никита отвернулся, несколько минут молчал.
– А я куда денусь? Буду жить под псевдонимом?
– Вместе со мной. Мне тоже придется "погибнуть". У японцев есть такой обычай – дзюнси: вассал следует в могилу вслед за своим господином, сюзереном.
Никита сел на кровати, бледный до синевы, грустно улыбнулся.
– Ну и судьбу ты мне накаркал… вассал.
– Старый ворон не каркнет даром. Ну что? Решено?
– Мне надо попрощаться с… Ксенией. – Имя девушки Сухов выговорил с трудом. – Понимаешь? Или нельзя?
В прихожей раздался звонок. Никита подскочил, с испугом глянув на друга, который рассматривал перстень, подмигивающий зеленым зрачком.
– Иди, прощайся, – вздохнул Толя. – Видимо, вы с ней одного поля ягоды. Это Ксения.
Никита вихрем промчался по комнате, открыл дверь и встретил улыбку художницы, одетой по-дорожному. У ног ее стояла огромная сумка.
– Вот и я, – сказала она певуче. – Не выдержала. Толя будет ругаться…
Больше она ничего не успела сказать, потому что Никита уже целовал ее в губы.
Похоронная процессия была не очень большой и шла недолго: от подъезда дома, в котором жил погибший, до автобуса-катафалка с черной траурной лентой насчитывалось всего полсотни шагов.
Хоронили двоих: молодого парня, бывшего акробата и танцора, и его друга, бывшего инженера-электронщика. Одному едва исполнилось двадцать шесть лет, второму тридцать два. Правда, увидеть, какими они были, не представлялось возможным: хоронили их останки, завернутые в белое полотно. Оба погибли в автокатастрофе – их машина врезалась на повороте в дерево и загорелась, так что опознать их по лицам было невозможно, разве что по личным вещам, да мать более молодого узнала сына по родинкам на плече.
На кладбище, пока произносили прощальные речи представители делегаций театра, в котором выступал танцор, спортивного комитета и Института электроники, где работал инженер, к одному из рабочих похоронной команды подошел пожилой лысоватый мужчина с брюшком; он бродил среди могил, когда привезли погибших.
– Кого хоронят?
Рабочий, молодой, загорелый, в черной рубашке, разматывающий длинное полотенце, оглянулся.
– Говорят, какого-то мастера спорта по акробатике и его друга-японца.
– Молодые?
– Да кто их знает, отец. Говорят, молодые, разбились на машине и сгорели.
– А как их опознали?
Рабочий пожал плечами.
– Что за интерес, отец? Опознали, иначе не хоронили бы. Да и кто мог ехать в машине спортсмена, кроме него самого?
– Ну, угнал кто-то…
– А ты часом не из милиции, папаша? Так их спецы уже провели расследование. – Парень отошел к гробам, возле которых стояли родственники погибших, человек двадцать.
Пожилой мужчина проводил его взглядом, долго смотрел на гробы, на которых заколачивались крышки, и тихонько отошел к деревьям у прохода. К нему подошел еще один мужчина, совсем старик, они поговорили о чем-то, а затем вдруг начали оглядываться в недоумении, будто не понимая, как и зачем сюда попали. Они приходили в себя долго, в течение всей церемонии, и по их лицам было видно, насколько они удивлены и напуганы. Правда, за ними никто не наблюдал.
Похороны закончились. Гробы закопали, на холмиках установили обелиски с крестами, обнесли оградой. Близкие родственники погибших сели в микроавтобус и уехали, за ними потянулись автобусы с похоронной делегацией. Кладбище в этом неуютном уголке, с готовыми ямами для очередных умерших, опустело. А затем к свежим могилам подошел человек в странном зелено-сером с разводами комбинезоне, огромный, широкий, с бледным лицом и бездонно-черными глазами. Постоял в задумчивости у могил, пристально глядя на обелиски с фотографиями похороненных, и тяжело, но бесшумно, канул в заросли за оградой. На свежей земле у ограды остался отпечаток его ботинка: рифленая подошва и в центре вдавленный трезубец.
Через час после окончания похорон в квартиру к матери более молодого из погибших Никиты Сухова позвонил тот же человек в пятнистом комбинезоне, с черным чемоданчиком в руках. Ему открыл один из родственников Сухова, его дядя по материнской линии Федор Тихонович Симагин.
– Извините, здесь проживает гражданка Сухова Мария Ильинична?
– Проходите, – посторонился Симагин, круглый, потный, в костюме несмотря на жару. – У нас тут похороны, помянете ее сына. А что вы хотели?
– Я не знал, извините. Газ-служба, обычная профилактика.
Я зайду в следующий раз. А что случилось?
– Погиб ее сын. – Симагин вытер лоб платком, поморщился. – Несчастный случай, разбился с другом на машине, она загорелась… – Федор Тихонович махнул рукой с платком. – В общем, еле узнали, да и то по родинкам на плече.
Гость сожалеюще поцокал языком.
– Да, это неприятно. – Увидев удивленный взгляд родственника, заторопился. – Извините, у меня еще много заказов.
– Ничего себе – "неприятно"! – пробормотал Симагин, провожая его взглядом, но тут же забыл об этом, возвращаясь в квартиру, где царила тягостная атмосфера воспоминаний и последних тостов вослед безвременно ушедшему.
