4. НОЧНЫЕ БЕСЕДЫ
– Давненько я не не спал всю ночь! – Варри устало откинулся на подушки кресла, сцепив за головой руки.
– Давненько я не бодрствовал всю ночь! Учись выражаться изящно даже после бессонной ночи! – его собеседник, скрываемый мраком комнаты, был категоричен и наставителен. – Кроме того, разве ты не слышишь, ведь это звучит, как первая строка сонета? "Давненько я не бодрствовал всю ночь…"
– "Ужель никто не мог мне в том помочь?" – предложил Варри.
– Уже лучше. Видишь, как промывает уснувшие мозги струйка хорошей поэзии. И ты, как человек, бесспорно, образованный…
– Образование, учитель, есть функция эпохи. Так же, как и воспитание. Вы сами изволили мне это доказывать всю ночь. А эпоха, будучи понятием неопределенным, тем самым становится еще и понятием географическим, как пытался вам показать недостойный ученик. Я же, как неоднократно говорилось великим учителем, не от мира сего. А поэтому не могу быть в достаточной мере ни образованным, ни воспитанным. Дикси.
Учитель выслушал всю эту тираду молча, лишь слегка его силуэт на фоне сереющего окна кивал головой, так же молча и, казалось, завороженно встал, подошел к окну, обойдя массивный стол в центре комнаты, с усилием отдернул бархатные гардины и застыл, вглядываясь в зарождающийся день.
– Да-а… – промолвил он наконец. – Учеба пошла впрок. Стройностью мысли ты можешь затмить любого… Здесь, по крайней мере. Но много ли в том моей вины – вот в чем вопрос? Сделал ли я что-то, кроме обучения тебя искусству выражения собственных мыслей? Которые и без того были в твоей загадочной голове… И это возвращает нас к вопросу…
– Но, учитель! Вы же сами говорили, что форма неотделима от содержания…
– Не перебивай! Возвращает нас к вопросу о твоем происхождении в нашем скромном городке. – Он резко обернулся к собеседнику и оперся спиной на раму окна. – Обсудим этот вопрос еще раз?
– Но я же говорил, учитель. Пришел с северо-запада, из замка Сен-Мишель…
– Я не о том, Варри, не о том. Ну ладно, если хочешь, я поставлю вопрос иначе. Откуда ты появился в замке Сен-Мишель?
– Ну-у… Как и все, наверное…
– Ой ли?
Варри почувствовал, что сегодня отвертеться не удастся. Этот разговор назревал долго, слишком уж мучителен, видно, был для старика вопрос о его, варрином, происхождении. Не смог, видимо, Варри до конца замаскироваться, пригасить свои нездешние таланты.
С чего же начать? И что из всего рассказать ему? Чтобы не напугать, чтобы не раскрыться до конца, став беззащитным, чтобы сделать из учителя союзника.
Пауза слишком затянулась.
Старик (интересно, за все это время так и не узнал, как его зовут) оттолкнулся от подоконника, миновал полки, набитые фолиантами, книгами, рукописями, заметками, черновиками трактатов, которые никогда не будут написаны, задел головой прикрепленное к потолку семинитной веревкой чучело крокодила, раскрутил глобус, словно вырастающий из пола своей массивной ногой, подошел к креслу, в котором утопал Варри, склонился своим костлявым шелушащимся лицом к лицу ученика, наклонив по-вороньи голову и спросил, нет, поинтересовался, нет, попросил:
– Сегодня? Сейчас?
Кр-р-рак – тс-с, кр-р-рак – тс-с… Качается под потолком крокодил, иссушенный временем и алхимическими опытами.
Чик-чик-чик-чик, чи-ик-ик… Застыл глобус на непритертой оси, нечасто ему приходится вращаться.
Варри медленно подался вперед, почти упершись носом в нос собеседника, тяжело вздохнул.
– Учитель, а почему бы нам не выпить сперва кофе?
Это означало: "Да!" И понятно было обоим.
– В самом деле – утром, после бессонной ночи – в самый раз. Не хуже поэзии. Тем более, что Джованни уже пришел. Слышишь, опять что-то разбил внизу? – И уже громко, призывно:
– Джованни!!!
Пятясь, вернулся к своему креслу – напротив варриного, опустил себя в него, скрестил руки на груди.
По деревянным ступеням лестницы тяжело забухало, дверь распахнулась и на пороге возник Джованни – в своей утренней ипостаси.
Дело было в том, что Джованни воплощал в себе извечную попытку человека подняться из пучины невежества к просветлению разума. Но, отягощенную алкоголем.
Утренний Джованни – изысканно одетый, надушенный, бодрый – начинал новую жизнь. Он прилежно изучал науки, ассистировал в опытах своему хозяину. Пытался даже вести некое подобие лабораторного журнала или дневника.
Но, постепенно, в течении дня, количество алкоголя в его крови загадочным образом повышалось. Была ли в том вина расположенной через дорогу винной лавки? Или дело было в том, что дочка хозяина лавки, девушка незаурядной наружности, была без ума от Джованни Утреннего?
Так или иначе, к обеду Джованни уже с пренебрежением относился к науке, к опытам – и своим и чужим. И смотрел на мир холодным взглядом прагматика. "Чем бумагу изводить и зверей мучить, шли бы лучше каналы рыть! Или, еще лучше, городские стены укреплять, не ровен час, кочевники нападут!"
Сразу после обеда он искренне считал, что не работает тот, кто не копает, или, на худой конец, не забивает гвозди. В этот период он был наиболее тяжел в общении и агрессивен. И хозяин предпочитал именно после обеда отправлять его за покупками, получать у ремесленников заказы, встречать в порту грузы. Любопытно, какое мнение в городе складывалось об алхимических опытах после разговоров с Джованни Послеобеденным?
Ближе к ужину Джованни начинал боготворить своего хозяина. За запредельную мудрость и абсолютную иррациональность его существования.
После ужина это перерастало в суеверный страх, попытки защититься примитивными заговорами, непреходящее желание забиться в угол и притаиться там, раз уж этот неземной демон из какой-то своей прихоти желает держать его в этом доме.
Потом он неуловимо перетекал в состояние "Море-по-колено", а все эти суеверия – старые бабки придумали, а у нас дела и поважнее есть! Нагло хлопал дверью и шел приставать к дочке хозяина винной лавки.
Тот встречал Джованни Вечернего кулаками. И он обиженно-агрессивно покачивался домой. И… Финальные его стадии известны, видимо, лишь его домовладелице, женщине сварливой и немолодой. И то слава богу.
Итак, на пороге стоял Джованни Утренний.
– Я слушаю, сеньор.
– Сделай нам кофе. Побольше. И… – Учитель вопросительно посмотрел на Варри, – и принеси кальян.
– Хорошо, сеньор. Кстати, я хотел вас спросить еще вчера – можно ли использовать Каббалистический Ключ Соломона в качестве пентакля?
Варри открыл было рот – чтобы ответить, по привычке, но учитель перебил:
– Не сейчас, Джованни, мы заняты.
– Прошу прощения, сеньор. Не буду мешать. – И удалился сотворять кофе.
Чтобы не столь тягучим было ожидание главного разговора, надо было пока о чем-то поболтать. О чем-то не столь важном. Варри никак не мог найти тему…
Учитель, все же, был учителем.
– Кстати, Варри, о кофе. Ведь могло бы быть и так, что мы не знали бы этого напитка. Ты никогда не задумывался?
– Нет, учитель.
– Правда дело тут не в кофе. А в чем-то более широком и важном… А может я просто подгоняю свои размышления под простые и недостойные вещи. И кальяна могло не быть. И моих опытов.
– О чем вы?
– Представь себе, что в древности, ну, скажем, веков десять назад, человечество, разделилось бы на несколько больших групп. Несколько – это три, ну, скажем, четыре.
– В каком смысле, разделилось? – Варри напрягся.
– Ну, например, по религиозному признаку. Возникли бы какие-то всеохватные религии, претендующие на исчерпывающее знание о мире, о его происхождении и о том, как людям следует жить в этом мире. Понимаешь? Не так, как сейчас – в каждом домене, в каждой провинции, в каждой стране свои боги и божки, мы их можем уважать или презирать, подчиняться их ритуалам или нет, не много духов, демонов, сил, гениев… А один Бог. Единый и общий для всех. Но у каждой из трех групп – свой. И каждая из этих всеохватных религий претендовала бы на звание мировой, стремилась бы подчинить себе остальные народы. Понимаешь?
– Да, кажется… Но как такое могло бы стать?
– Не знаю, не задумывался… Скажем… Те же пророчества древних иудеев вдруг стали настолько ярки и подтверждаемы, что к ним примкнули бы сначала соседние народы, потом Рим – как метрополия, он впитывал влияние провинций. За Римом – другие колонии, а это – почти вся Европа… И имели бы мы вместо пестрой и демократичной нынешней Европы со множеством религий (и иудеев-пророков в том числе) монолитный блок – с единой моралью, предрассудками, ценностями и заблуждениями. На востоке – не отстали бы от нас. Тоже измыслили бы что-то свое, своего единого Бога – правильнее и единее нашего. В Африке – своего… И тут бы началось такое…
Просто страшно представить этот кровавый туман, в который погрузилась бы цивилизация. Тот, кто верит не как мы – тот враг. Тот, кто ведет себя не так – враг, убей врага. Тот, кто стремится не к тому – враг! Убей, или переведи в свою веру. Если мы и при нынешней-то теософской демократии ухитрились столько крови пролить…
– Учитель, не слишком ли мрачно?
– Может быть… Но если уж воображать нереальное, так воображать честно.
– Да, но я так и не понял, как же могло бы возникнуть такое положение дел.
– Ты слишком многого от меня хочешь. Я лишь моделирую. Изобретать способы – дело практиков. Ну, вот хотя бы… Помнишь, как сэр Самюэль Резерфорд доказал, что алмаз состоит из углерода, так же как уголь? Он купил на свои деньги крупный бриллиант, запаял его в стеклянную колбу и при большом скоплении народа, академиков в том числе – поджег от солнца лупой. А затем проанализировал продукты сгорания. Это называется "драматизировать идею", сделать ее яркой и запоминающейся. Найдись такой талантливый драматизатор в любой из нынешних религий, да захоти он распространить ее свет на все страны и народы, то вполне могло бы получиться. Не дай бог.
– Кофе, синьоры. Куда поставить кальян?
– Да-да, спасибо, Джованни. Сюда.
– Кстати, а при чем здесь кофе, учитель?
– Как, при чем?! Хозяин заказали, я и сделал!
– Я не у тебя, Джованни. И не о том.
– Ну как, при чем? Ведь кофе пришел к нам из Африки, через Ближний Восток. Если моя модель верна, то ему пришлось бы добираться через несколько мировых религий. Где-нибудь его бы точно объявили богомерзким и богопротивным – как напиток неправильно верующих. И запретили бы к употреблению. Вот тебе и кофе…
Варри пригубил густого, горячего, терпкого, пахнущего пряностями напитка, с трудом сглотнул, и понял, что дальше откладывать нельзя. Не то не хватит духу.
– Учитель. Как, по-вашему, устроен мир?
– Что значит, по-моему?
– Да нет, не то, как вы лично считаете, а как считает вся здешняя наука.
От последних слов учитель вздрогнул.
Нет, как-то не так надо объяснять, что-то я не то говорю… Варри опять задумался, поднес ко рту чашку.
– Видите ли, мне придется многое объяснять…
– Этого я и жду, – Учитель, видя мучения ученика, вновь нашел в себе силы стать властным и наставительным.
– Но, с чего начать…
– Ты – демон?
Теперь вздрогнул Варри. Интересный у нас получается разговор, связный и содержательный.
– Нет, конечно я не демон… кажется… Хотя…
– Существо, не могущее отрицать свою принадлежность к демонам уже есть демон!
– Чеканная формула, учитель. Если бы она еще и была правдивой. Что есть демон? Термины, термины… Может и вы демон?
– Я? Конечно нет! Я – человек!
– Что есть человек?
– Человек – это…
– Вот видите.
Отпили еще кофе, завершая раунд. Старик протянул руку и взял мундштук праздно дымящего кальяна. Затянулся, откашлялся. Варри, оттягивая время, повторил его манипуляции с другим мундштуком. "И этого тоже могло не быть здесь? Ой, не зря он мне все это рассказал. И не зря именно сейчас".
– Понимаете, дело обстоит так, что этой планетой весь мир не ограничивается. Есть другие миры. Есть, и это придется принять.
Учитель оказался крепче, чем думал Варри. В этот раз он даже не вздрогнул. Видимо, в своих размышлениях давно уже предусмотрел разнообразные варианты.
– Так ты с другой планеты?
– Нет-нет, не в том смысле… Лучше с самого начала…
Варри в беспомощности повертел перед собой пальцами, мучительно подыскивая слова. А, чего уж там! – И сотворил над столом светящийся октаэдр. Такую знакомую ему с детства модель мира. Октаэдр, рассеченный горизонтальными плоскостями, символизирующими разрыв миров, расчленение, результат работы Врага.
– Таков наш мир. Весь мир, а не только его часть, известная вам. Ваш мир, как я понимаю, Третий. Находится он здесь…
Варри увлекся, объясняя своему Учителю, учителю в этом мире, то, что было привнесено сюда вместе с ним. Новое знание, новое устройство мира, новое оружие – здесь.
Кристалл тяжело было все время удерживать в воздухе – это отвлекало, давно не практиковался. И тогда он вырастил из столешницы ветку дерева как Колдун в их деревне, многие, казалось, годы назад, – и заставил расцвести голубым благоуханным цветком с длинными широкими лепестками чтобы удобнее было лежать модели.
– …и перешел я из Второго мира, чтобы попытаться отнять у него Ключ, а отняв…
Показывать из кресла было неудобно, Варри воспарил над столом, завис над кристаллом, продолжая объяснение.
Потом заметил, что заслоняет свет – и стал невидимым.
Грохот.
В комнате упало что-то тяжелое.
Варри замолк на полуслове, старик с трудом вырвался из молчаливого оцепенения сосредоточенности. Огляделись.
Распахнулась от удара дверь. За дверью лежал Джованни.
Он, оказывается, так и стоял все это время за ней – прислушиваясь и впитывая. Ну да. Ему не дали задания, а утренний, он жаждал знаний и ловил их, как мог. Вот и доловился. Последние действия Варри переполнили его ограниченную способность к восприятию.
Плохо. Очень плохо. А если представить теперь действия Джованни Послеобеденного? Его рассказы? Реакцию горожан?
Придется уходить.
Впрочем, уходить Варри и так собирался скоро.
Но сначала – узнать все, что знает Учитель о Ключе.
Теперь он поймет, о чем идет речь. И охотнее расскажет. Или не расскажет вовсе. Нет, все-таки расскажет.
Скоро – уходить.
