5
Наступила ночь. Усталый Гансвурст ехал на своем осле по окраинам города. Он был сыт и пьян, но хотел спать и покачивался взад и вперед, как петля на готовой виселице. Было темно вокруг, огни уже не горели в окнах. Иногда навстречу ему попадались солдаты и слышалось бряцанье шпор и оружья. Но они оставались за ним, и вокруг снова темнота и безлюдье. Но вдруг на повороте мелькнуло освещенное окно. Он очнулся от дремоты и поднял голову. Потом осторожно под'ехал к окну и встал на спине осла на колени.
На высоком столе, усеянном ретортами, колбами, трубками, горел зеленоватый огонь. Расплавленное стекло тянулось и свивалось невиданными фигурами над раскаленной пластинкой железа. Высокий человек в остроконечной шапке и длинной тоге склонялся над огнем и в лице его выражалось вниманье, самое напряженное.
– Как, – сказал шарлатан, – как ученый Швериндох уже нашел себе пристанище в благородном городе Вюртемберге? Он уже производит опыты. Быть может, он уже нашел и средство оживить своего Гомункулюса?
И Гансвурст постучал в окно.
Остроконечный колпак принял вертикальное положенье.
– Схоласт, – крикнул шарлатан, – отворите окно, я буду очень рад снова увидеться с вами.
– Кто меня зовет, – отвечал схоласт, приближая лицо к стеклу, – обойди угол, там дверь моего дома.
– Но куда я дену осла? – возразил шарлатан, – осел – это все мои надежды в будущем и настоящем.
– Значит, ты не житель нашего города, – сказал Швериндох и на этот раз лицо его показалось шарлатану старше, – в таком случае привяжи осла к фонарю, а сам пройди туда, куда я указал тебе.
Схоласт отошел от окна и снова склонился под зеленым пламенем.
– Господи помилуй, – бормотал шарлатан, привязывая осла, – он так возгордился, что не хочет уже узнавать старых друзей. Но откуда взялся этот чудесный дом у моего ученого? И почему лицо его показалось мне таким старым? Я бродил по городу, шутил и показывал фокусы, а он в это время купил дом, кучу бутылок, свечи, уже оживил, наверное, свою проклятую колбу и даже успел состариться.
Привязав осла, он подошел к двери, толкнул ее и очутился в комнате, которую видел у окна.
Швериндох снял свой колпак, потушил зеленый огонь и, опираясь на палку, поднялся к нему навстречу.
– Любезный схоласт, – быстро заговорил шарлатан, – все бренно, все минет, ничему не суждено бессмертия.
– Да, – отвечал схоласт, – не смею противоречить. Ничему не суждено бессмертия.
– А этот дом, – говорил шарлатан, – а эти бутылки, этот колпак, эта комната – они исчезнут, как дым.
– Исчезнут, – отвечал схоласт, – как исчезнем когда-либо и мы сами.
– Так для чего же вы все это купили? – продолжал шарлатан: – или вы сделали все это в ваших бутылках?
– Чужестранец, – отвечал Швериндох, – ты меня удивляешь. Ты говоришь со мною так, как будто, мы знакомы много лет. Между тем я вижу тебя впервые.
– Впервые? – сказал шарлатан с обидой в голосе: – мы расстались сегодня днем. Нас разделила толпа на площади.
– Чужестранец, – отвечал Швериндох, снова – я не имею права не верить тебе, но ты меня удивляешь. Я видел много людей на своем веку и может быть ученые работы несколько осла били мое зрение.
– Освальд Швериндох, ученый схоласт, – начал было шарлатан, подходя к нему ближе, – нас разлучила толпа на площади. Поглядите на моего осла. Неужели вы и его забыли?
– Как ты назвал меня? – переспросил Швериндох и нахмурил брови. – Ты принял меня за кого-то другого. Имя мое Иоганн Фауст.
