11
В тот день, ближе к вечеру, Сюзан и Роланд встретились в хижине в Плохой Траве. Она рассказала ему о гроссбухе с вырванными страницами, а Роланд показал ей то, что оставил в северном углу хижины, запрятав под груду рваных шкур.
Сначала она посмотрела на содержимое тайника, потом подняла на него широко раскрытые, испуганные глаза.
– Что-то идет не так? Почему ты заподозрил неладное?
Он покачал головой. Вроде бы все шло нормально… во всяком случае, ничего подозрительного он пока не заметил. И, однако, чувствовал, что поступает правильно, устроив тайник в хижине. Руководствовался он при этом не даром, не шестым чувством, но интуицией.
– Я думаю, все пройдет нормально… насколько может пройти нормально при условии, что их по пятьдесят человек на каждого из нас. Сюзан, наш единственный шанс – захватить их врасплох. Ты не поставишь нас под удар, правда? Не пойдешь к Ленджиллу, размахивая гроссбухом отца?
Она покачала головой. Если Ленджилл убил ее отца, через два дня он за это заплатит. Так что разговаривать с ним она не собиралась. Но тайник… тайник ее пугал, о чем она и сказала Роланду.
– Слушай. – Роланд сжал ладонями щеки Сюзан, заглянул ей в глаза. – Я лишь принимаю меры предосторожности. Если все пойдет не так… а такое возможно… шанс выбраться отсюда есть только у тебя. У тебя и у Шими. Если такое случится, Сюзан, ты… вы… должны прийти сюда и забрать мои револьверы. Увезти их на запад, в Гилеад. Найти моего отца. По этим пистолетам он признает тебя и поверит всему, что ты скажешь. Расскажи ему о случившемся. Вот и все.
– Если что-то случится с тобой, Роланд, едва ли я смогу что-то сделать, кроме как умереть.
Его ладони все еще сжимали лицо Сюзан. И теперь он чуть тряхнул ее.
– Ты не умрешь. – Лед в его глазах и голосе вызвал у Сюзан не страх, но благоговение. Она подумала о его крови… о том, какая она древняя, какой холодной могла становиться при необходимости. – Пока не переговоришь с моим отцом. Обещай мне.
– Я… я обещаю, Роланд. Обещаю.
– Скажи вслух, что ты обещаешь.
– Я приду сюда. Заберу твои револьверы. Отвезу твоему отцу. Расскажу, что случилось.
Он кивнул и отпустил ее лицо. Следы пальцев и ладоней остались на щеках.
– Ты меня напугал. – Сюзан тряхнула головой. – Ты так меня напугал.
– Я такой, как есть.
– И я не собираюсь тебя переделывать. – Она поцеловала его в левую щеку, потом в правую. Сунула руку под рубашку, поласкала сосок. Он мгновенно затвердел под подушечкой ее пальца. – Птички и рыбки, медведи и зайки. – Теперь она покрывала его лицо поцелуями. – Исполнят любое желанье твое.
Потом они лежали под медвежьей шкурой, которую Роланд привез с собой, и прислушивались к порывам ветра, шуршащего травой.
– Мне нравится этот звук, – прошептала Сюзан. – Он вызывает у меня желание стать ветром… улететь, куда летит он, увидеть, что видит он.
– В этом году, если ка дозволит, ты все увидишь.
– Да. Вместе с тобой. – Она повернулась к нему, приподнялась на локте. Свет, просачиваясь сквозь дыры в крыше, падал ей на лицо. – Роланд, я тебя люблю. – Она поцеловала его… и расплакалась. Он нежно обнял ее:
– В чем дело? Сью, что тебя тревожит?
– Не знаю. – Слезы полились еще сильнее. – Могу сказать лишь одно – какая-то тень лежит у меня на сердце. – Она подняла на него полные слез глаза. – Ты не оставишь меня, ведь так, дорогой? Ты не уедешь без Сью, не уедешь?
– Нет.
– Потому что я отдала тебе все, что у меня было. И девственность – лишь малая часть этого, ты знаешь.
– Я никогда не оставлю тебя. – Но несмотря на теплую шкуру, по спине его пробежал холодок. – Никогда, клянусь.
– Я все равно боюсь. Очень боюсь.
– Вот это напрасно. – Говорил он медленно, с натугой… потому что внезапно совсем другим словам приспичило сорваться с его губ. Мы уезжаем прямо сейчас, Сюзан. Не послезавтра, в день Жатвы, а сейчас, в эту самую минуту. Одевайся, и поскакали. Поедем на юг и ни разу не оглянемся. Мы будем… нас будут преследовать.
Это точно. Лица Алена и Катберта. Лица всех тех людей, что могли погибнуть в Лысых горах от оружия Древних, которое приведет в действие доставленная из Меджиса нефть. Лица их отцов. И преследовать будут всю жизнь. От этих лиц им не скрыться даже на Южном полюсе.
– От тебя требуется лишь одно – послезавтра за ленчем сослаться на плохое самочувствие. – Они многократно говорили об этом, но сейчас, охваченным непонятным страхом, ничего другого на ум не приходило. – Пойдешь в свою комнату, а потом покинешь дворец тем же путем, что и в ночь нашей встречи на кладбище. Спрячешься. В три часа дня приедешь сюда, заглянешь под шкуры в том углу. Если револьверов там не окажется, а так и будет, я в этом абсолютно уверен, значит, все в порядке. И ты встретишься с нами. Где, я тебе говорил, за каньоном. Мы…
– Да, я все это знаю, но на душе у меня неспокойно. – Она коснулась его щеки. – Я боюсь за тебя и себя, Роланд, и не знаю почему.
– Все получится, ответил он. Ка…
– Не говори мне о ка! – воскликнула Сюзан. – Пожалуйста, не говори. Ка – как ветер, это слова отца, ей нет дела до чаяний мужчины или женщины. Жадная, старая ка, как я тебя ненавижу!
– Сюзан…
– Нет, больше ничего не говори. – Она легла, сбросила с себя медвежью шкуру, обнажив тело, за которое не Торин, а куда более великие мужи отдали бы королевство. Солнечные блики падали на Сюзан, как золотой дождь. Она протянула руки к Роланду. Никогда еще не выглядела она такой прекрасной, с разметавшимися волосами и застывшей на лице тревогой. Потом он думал: Она знала, какая-то ее часть знала.
– Хватит разговоров. С разговорами покончено. Если ты любишь меня, тогда люби.
И Роланд приник к ней, в последний раз. Они слились воедино, слились не только их тела, но и дыхания, а снаружи ревел и ревел несущийся на запад ветер.