* * *
Опять все переглянулись, а затем лицо Сиеса озарилось догадкой:
– Он хочет знать, где находится Лидом!
– Послушай, – Чарли заговорил терпеливо, как человек, желающий во всем разобраться, – давай начнем с самого начала. Какая это планета?
– Земля!
– Хорошо. Значит мы на Земле?
– Да, на Земле.
Чарли покачал головой.
– О такой Земле я никогда не слыхал.
Все посмотрели на Филоса, который пожал плечами и ответил:
– Может быть и так.
– Это какая-то языковая путаница, – рассудил Чарли. – Если это Земля, то я… – Он не мог представить себя оказавшимся на Земле в таком месте и с такими спутниками. – Знаю, я знаю! – вдруг снизошло на Чарли. – На той планете, где я живу, есть слова "земля" обозначает и планету и землю под ногами. Такое слово есть и в любом языке! На Марсе слово "Марс" означает "Земля". Для венерианцев "Венера" означает "Земля".
– Замечательно! – воскликнул Филос.
– Тем не менее, – заявил Милвис, – это Земля.
– Третья планета от Солнца?
Все утвердительно закивали.
– Мы с вами говорим об одном и том же солнце?
– Все дело во времени, – пробормотал Филос, – ничто не бывает одинаковым.
– Не сбивай его, – с нажимом произнес Милвис. – Да, это то же солнце.
– Почему вы мне не объясните всего? – закричал Чарли. Сила переживания прозвучавшая в голосе, удивила его самого.
– Мы объяснили. Мы и сейчас объясняем, – дружески ответил Сиес. – Как еще можно объяснить? Это Земля. Твоя планета и – наша. Мы все родились здесь. Хотя и в различное время, – добавил он.
– Различное время? Ты имеешь в виду… путешествие во времени? Ты именно это хочешь объяснить мне?
– Во времени? – повторил Милвис.
– Мы все путешествуем во времени, – снова проговорил как бы для себя Филос.
– Когда я был ребенком, – пояснил Чарли, – я читал много книг, которые мы называем научной фантастикой. У вас здесь есть что-то подобное?
Они покачали головами.
– Ну, рассказы, главным образом, о будущем, но не обязательно. Многие написаны о машинах времени – таких устройствах, которые могут перенести вас в прошлое или будущее.
Все пристально смотрели на Чарли, и никто ничего не ответил. У него появилось чувство, что никто так ничего и не скажет.
– Ну, хотя бы, – неуверенно попросил Чарли, – скажите: это не прошлое? – Он вдруг очень испугался. – Не так ли? Я… я в будущем?
– Поразительно! – пробормотал Филос.
Милвис мягко ответил:
– Мы не надеялись, что ты так быстро придешь к такому выводу.
– Я же говорил вам, – ответил Чарли. – Я много читал и… – тут, к своему ужасу, Чарли всхлипнул.
Ребенок спит, и из электронной няньки, датчик которой установлен на кронштейне в простенке между комнатами Карин и Дейви в соседнем доме, доносится лишь слабое приятное гудение с частотой 60 герц. Жены еще не вернулись из кегельбана. Здесь царит покой и мир. Мужчины пьют по-маленькой. Смитти развалился на диване, Герб смотрит на телевизор, который, правда, выключен, но покойное кресло, где Герб расположился, стоит так, что отсюда физически невозможно смотреть на что-либо другое. Вот он уставился на темный экран наедине со своими мыслями. Наконец он начинает разговор:
– Смитти?
– Угу.
– Ты замечал: если начинаешь говорить с женщиной на определенную тему, она отключается?
– Например?
– О дифференциале, – поясняет Герб.
Смитти поворачивается так, чтобы спустить обе ноги на пол и почти садится.
– Трансмиссия, – бормочет Герб, – потенциал.
– В смысле "коробка передач", Герб?
– Еще один пример – "частота". Что я имею в виду: берешь в полном смысле слова нормальную женщину – здравомыслящую и все такое. В бридж играет – глазом не моргнет. Все делает точно по формуле, выдерживает паузы до секунды. Вроде у нее таймер в голове – варит яйцо ровно четыре минуты без часов. Что я имею в виду: обладает интуицией, развита, куча интеллекта.
– Ну, дальше.
– О'кей. Теперь ты начинаешь что-то объяснять ей, упоминая одно из таких отключающих слов. Например, ты можешь купить машину с таким устройством, которое блокирует оба задних колеса так, что они вращаются вместе. Ты можешь развернуться на месте, даже если одно колесо попало на лед. Может быть, она читала об этом в рекламе или еще где-то и спрашивает тебя, как это получается. Ты говоришь: "при этом используется эффект дифференциала". Все! Как только произнесено это слово – она отключается. Ты объясняешь ей, что это совсем несложно – просто шестерни на задней части приводного вала обеспечивают вращение заднего колеса по наружной кривой быстрее, чем вращается колесо по внутренней кривой. Но все время, пока ты говоришь, ты видишь, что она тебя не слышит, и так будет до тех пор, пока ты не заговоришь о другом. То же самое и с "частотой".
– "Частота"?
– Да, вчера я упомянул "частоту", а Жанетт прямо выпала в осадок. Я остановился и говорю: эй, с тобой все в порядке? Что такое "частота? Ты знаешь, что она ответила?
– Нет, а что?
– Она сказала, что это относится к радиоприемнику.
– Ну, черт возьми, и женщины.
– Ты не уловил, к чему я веду, Смитти. Послать к черту – это ничего не объясняет!
– Мне понятно. Но так легче.
– Меня это беспокоит, вот и все. Ведь "частота" – нормальное английское слово. Оно это и значит. "Часто" значит – нередко, "частота" показывает, как часто происходит действие. Еще одно отключающее слово "цикл" – означает "уйти из верхней точки и снова придти в нее". А, может, "уйти отсюда, придти туда, и снова вернуться сюда". Это одно и то же. Но, когда ты говоришь женщине о частоте восемь тысяч циклов в секунду, она моментально отключается.
– Просто у них нет технического мышления.
– Нет мышления? Слышал ли ты когда-нибудь, как они обсуждают одежду, клинья и складки, двойные французские швы и косые вырезы? Видел ли, как они управляются с этими… швейными машинами? Или с бухгалтерскими счетными машинами двойного учета в офисах?
– Все равно, я не вижу ничего плохого в том, что они не задумываются о сути дифференциала.
– Вот сейчас ты уже начинаешь понимать! Они просто не дают себе труда задумываться! Они не хотят думать об этом. Ведь они могут, да, могут работать с гораздо более сложными вещами – но просто не хотят. Возникает вопрос – почему?
– Наверное, думают, что это не женское дело.
– Почему же не женское? Они имеют право голоса, водят машины и вообще могут делать тот же миллион вещей, что и мужчины.
– Умом ты до этого не дойдешь, – ворчит Смитти, слезая с дивана. С пустым стаканом он идет к Гербу. – Я знаю лишь одно: если им так нравится, пусть так и будет. Знаешь, что Тилли купила вчера? Пару высоких сапог. Да, точно, как у меня. Вот я и говорю: пусть себе имеют свои слова, от которых мы впадаем в отключку. Может быть, когда мой сын вырастет, он сможет поэтому различить, где отец, а где мать, так что – да здравствуют различия!
Они отвели его из операционной в выделенную ему, как они говорили, комнату, и пожелали спокойного отдыха таким старомодным образом, что это напоминало "Пусть Бог будет с тобой", откуда, собственно, и произошло английское "Гуд бай". Чарли впервые встретилось их слово "бог", и то, как они применили это слово, произвело на него впечатление.
Он лежал один в довольно маленькой комнате, красиво украшенной в синих тонах. Всю переднюю стену занимало окно, выходившее на какой-то парк и опасно наклонившееся здание Первого Научного блока. Пол комнаты был несколько неровным, как и везде здесь, слегка упругим и, очевидно, водонепроницаемым, так что его можно было смывать. В углу и еще в трех местах комнаты пол вспучивался в виде гриба или валуна, контуры которых напоминали сиденья. Нажимая на маленький пульт в углу каждого сиденья, можно было изменить его размеры и форму, сделать ниже, выше, увеличить число выступов или сделать себе скамеечку под ноги, валик под плечи и подпорку под колени. Три вертикальных золотистых рейки у "кровати" регулировали освещение: проведя рукой между первыми двумя можно было усилить или уменьшить свет, а между вторыми двумя – получить цветное освещение. Такое же устройство располагалось около дверей – или точнее, у того места в стене, где находился выход. Достаточно было опять же провести рукой у выделенного орнаментом сегмента, чтобы стена со специфическим звуком разошлась. Стена, у которой стояла кровать, была наклонена внутрь, а противоположная стена – наружу. Прямых углов вообще в комнате не было.
Чарли оценил предупредительность хозяев, предоставивших ему возможность остаться наедине с собой и упорядочить свои мысли и чувства. Он испытывал благодарность и страх, ощущал комфорт и страдал от одиночества, был заинтригован и негодовал одновременно – ему необходимо было привыкнуть к своему новому положению.
Можно было отнестись ко всему легко: он расстался со своим миром и хорошим положением в нем; что касается и того, и другого, Чарли они достаточно надоели.
Что же осталось от этого мира? Случилась ли война? Кто теперь живет в Тадж Махале – термиты или там летают альфа-частицы? Выиграл ли в конце концов этот клоун выборы?
– Мама, ты умерла?